* * *
Я сидел на большом стуле, на широком, покрытом ковром возвышении, к которому вели три ступени, в доме, предоставленном мне другом, гражданином Виктории, несколько дней назад. На мне была маска, похожая на ту, что я носил, когда впервые получил доступ во владения Поликрата, выдавая себя за агента Рагнара Воскджара, хранителя топаза. Я хорошо помнил пиршество, на которое меня пригласили. Рабыни во владении, как я припоминал, из них многие когда-то свободные женщины, были вполне красивы. Я хорошо запомнил одну из них, в стальном ошейнике, маленькую, изящную брюнетку, которая встала тогда передо мной на колени, подняв в руках чашу с фруктами для моего удовольствия, одновременно, конечно, по желанию пиратов, показывая себя, чтобы я рассмотрел и оценил ее. Позже ее прислали в мою комнату.
Я отлично поразвлекся с маленькой красавицей. В ту ночь, как я догадался, она в действительности до конца познала значение своего ошейника. Когда она входила в комнату, она была женщиной, обращенной в рабство. Когда я покидал комнату, она осознавала себя рабыней. Она жалобно просила меня купить ее и взять с собой, чтобы принадлежать мне. Позже во владении, будучи пленником, я узнал, что она в душе осталась предана тому суровому, не назвавшему себя господину, который так жестоко обошелся с ней, что ее любовь, беспомощная любовь измученной, отдающейся рабыни, принадлежала ему. Должно быть, она сравнивала смелость и величие неизвестного горианского господина с робостью и слабостью мужчин Земли, одним из которых, в ее тогдашнем представлении, был я.
И вот наконец прошлой ночью, на грубых камнях улицы Извивающейся Рабыни, я, держа ее в руках, в ошейнике монетной девушки с цепью, колокольчиком и коробкой для монет, научил, и хорошо научил, рабыню должному уважению к тому, кто всего лишь заявил свои права на господство и кто когда-то был мужчиной с Земли. К рассвету она выучила этот урок хорошо. Мы соотносились друг с другом не в извращенных категориях бесполых существ, идентичных один другому, а соответственно с законом природы. Она была женщиной и рабыней, а я - мужчиной и господином. Когда Я, закончив развлекаться с ней, отослал ее, ее терзали противоречия. Она любила, как ей казалось, двоих. Одного, того, которому она служила во владениях Поликрата, того, кто высокомерно обошелся с ней, как обычно обходятся горианские мужчины с рабынями земного происхождения. И другого, того, которому она служила на камнях улицы Извивающейся Рабыни, того, кто обращался с ней как с несомненной и низкой рабыней, которая когда-то, возможно, была девушкой с Земли.
Я нагнулся и с крючка на раме гонга взял тонкую палочку. Эта палочка заканчивалась округлой головкой, обернутой мехом. Я один раз сильно ударил в гонг, положил палочку на место и откинулся на стуле.
Прежде чем смолк звук гонга, я услышал из глубины дома приближающиеся переливы колокольчиков рабыни.
В конце длинной комнаты был отброшен занавес, и я увидел на пороге ее, с колокольчиками на лодыжках, почти утопающую босыми ногами в густом ковре, ведущем к возвышению.
Она казалась ошеломленной, оглушенной. Как она была хороша в этом кусочке желтого легкого шелка!
Другая девушка, которая служила при ней в качестве надсмотрщицы, уже достала свой хлыст и толкнула ее вперед.
Робко, как будто не решаясь поверить в происходящее, девушка в желтом легком шелке приблизилась к возвышению.
Казалось, она не может отвести глаз от маски, которая была на мне.
Наконец она остановилась у основания возвышения, дрожа, позванивая колокольчиками, глядя на меня.
- Рабыня, господин, - объявила девушка с хлыстом, стоящая позади нее.
Девушка в желтом тонком шелке немедленно упала на колени и опустила голову на ковер у основания возвышения.
Я жестом отпустил девушку с хлыстом. Она улыбнулась и исчезла. Я тоже улыбнулся. Лола хорошо справилась с ролью воспитательницы рабыни. Именно Лола, конечно, была надсмотрщицей монетной девушки, когда я, как Джейсон из Виктории, как бы случайно встретил ее на улице Извивающейся Рабыни, Я был доволен Лолой. Она хорошо послужила мне. Я мог бы вознаградить ее, отдав подходящему хозяину.
Я щелкнул пальцами, и девушка, стоящая на коленях перед возвышением, подняла голову. Она украдкой огляделась и поняла, что осталась со мной наедине. Она взглянула на меня.
- Это ты, мой господин? - прошептала она. - Это правда ты, мой господин?
Я не ответил ей.
- Если мне не позволено говорить, - произнесла она, - каким-нибудь малейшим жестом или движением предупреди меня, чтобы я молчала. Я не хочу показаться неприятной даже в самой малой степени.
Я движением пальцев указал ей, чтобы она сняла тонкий шелк. Она выполнила приказ, бросив желтую тряпицу за спину.
- Ты завоевал мое сердце во владениях Поликрата, - сказала она. - С тех пор я - твоя. Никогда я не мечтала, что моя судьба сложится так удачно и ты хотя бы вспомнишь обо мне, не говоря уж о том, чтобы удостоиться чести быть приведенной в твой дом. Спасибо тебе, мой господин! Я так тебе благодарна!
Я посмотрел на нее сверху вниз.
- Я только надеюсь, что ты найдешь меня способной доставить удовольствие, - продолжала она. - Я буду стараться быть хорошей рабыней для тебя.
Я улыбнулся.
- Конечно, я должна быть такой, я знаю, - говорила она, - ведь я твоя рабыня. Я не дурочка, господин. Но дело не только в этом. Не только в том, что я боюсь что меня отдадут на съедение твоим животным или забьют кнутом и замучают, если я не доставлю удовольствия. Нет, все гораздо серьезнее.
Когда она посмотрела на меня, в ее глазах появились слезы.
- Ты видишь, мой господин, - сказала она, - твоя земная девушка-рабыня любит тебя.
Она опустила голову.
- Она любит тебя с той ночи во владениях Поликрата. Таким образом, она, мой господин, твоя рабыня куда в большем смысле, чем ты мог бы представить.
Малышка подняла голову.
- Заставил ли ты меня полюбить тебя той ночью, или ты просто такой, что я не могла удержаться от любви к тебе? Это не имеет значения, потому что я любила тебя тогда, люблю тебя сейчас со всей беззащитностью любви рабыни к своему господину. Ты - мой господин, и я - твоя рабыня, и я люблю тебя.
Она смахнула Слезы с глаз, размазывая тушь, которой были накрашены ее ресницы, оставив темное пятно на щеке.
- Я люблю тебя, мой господин, - заключила она.
Я посмотрел на нее. Мне было приятно слышать, как бывшая мисс Хендерсон признается в любви мне, переодетому в наряд ее горианского господина.
- Я не прошу, чтобы ты любил меня хоть немножко, мой господин, - продолжала она, - потому что я - ничто, рабыня. Я хорошо знаю, и меня не надо учить тому, что я собственность. Я знаю, что я просто предмет твоей собственности, - она опустила голову, - так же как кусок ткани, которым ты владеешь, или шнурки на твоих сандалиях, так же и я - твоя собственность. И для тебя я, без сомнения, представляю меньшую ценность, чем детеныш слина. Поэтому я не прошу, и я не настолько дерзкая и смелая, чтобы просить или умолять, чтобы ты хоть немного думал обо мне. Нет, мой господин, Я только твоя рабыня.
Она снова подняла голову. В ее глазах были слезы.
- Но знай, мой господин, - произнесла она, - что моя любовь, какой бы она ни была нежеланной, бесполезной, каковой и является, без сомнения, любовь рабыни, она - твоя.
Я коснулся своей щеки под маской и посмотрел на девушку. В ответ она дотронулась пальцами до лица и коснулась щеки под левым глазом. Она увидела на пальцах пятно от размазанной косметики. Она испуганно взглянула на меня, потом потерла щеку, затем, опустив голову, вытерла пальцы о правое бедро.
Из-за кресла я достал горианский кнут для рабынь из пяти прядей. Я бросил его на ковер перед ней. Она взглянула на кнут, а потом, испуганно, на меня.
- Меня следует наказать кнутом, мой господин? - спросила она.
Я жестом показал, что она должна вернуть мне кнут, и положил руки на подлокотники кресла. Кнут следует вернуть в установленной форме нагой рабыни.
- Да, мой господин, - шепнула она.
Она упала вперед на руки и колени, зазвонив колокольчиками, и нагнула голову вниз. Она взяла рукоятку кнута, в диаметре дюйм с четвертью или дюйм с половиной, осторожно сжав зубами, и посмотрела на меня.
Рукоятка кнута заставила ее широко открыть рот. Я щелкнул пальцами. Опустив голову, на четвереньках, под тихое позвякивание колокольчиков на запястьях, лодыжках и ошейнике, она медленно поднялась на три широкие ступени покрытого ковром возвышения. И вот она уже была передо мной, на четвереньках, очаровательная, послушная рабыня, бывшая мисс Хендерсон, она стояла перед креслом, на котором полулежал я. Девушка подняла голову и, вытянув свою хрупкую шею в плотном ошейнике, осторожно положила кнут в мою руку, Я взял кнут, и она испуганно посмотрела на меня. Будут ли теперь ее бить кнутом? Решение, конечно, принимал я. Я скрутил петли кнута вокруг рукояти и протянул ей. Внезапно, с благодарностью, со слезами на глазах, рыдая и почти задыхаясь, едва дыша, от облегчения, стоя на коленях передо мной, она покрыла поцелуями кнут, символ мужественности и власти над ней. Моей власти.
- Я целую твой кнут, мой господин, - благодарно произнесла она, продолжая целовать петли и рукоятку. - Я покоряюсь тебе тысячу раз! Спасибо, что ты не стал бить меня кнутом! Я твоя рабыня, и я люблю тебя!
Она радостно посмотрела на меня.
- Я люблю тебя, мой господин! Я люблю тебя!
Затем, стоя на коленях передо мной, она с нежностью положила свою левую щеку на мое правое бедро.
- Я люблю тебя. Я люблю тебя, мой господин! Командуй мной, я горю желанием служить тебе. Я буду делать все, что ты пожелаешь.
Я улыбнулся про себя. Конечно, она станет делать все. Она - собственность. Такие должны делать все, и превосходно, не колеблясь, по малейшему желанию своего господина. Они - рабыни. И все-таки мне было приятно слышать, как бывшая мисс Хендерсон по собственной воле умоляет меня дать ей возможность доставить мне удовольствие. Это было вознаграждение, которое редкие мужчины на Земле, как я полагал, получали от своих женщин. Но редкие мужчины с Земли получали такую блестящую возможность увидеть своих любимых женщин с освобожденной горианскими мужчинами сексуальностью, возвращающимися к своему первобытному состоянию биологической женщины, ползущей на коленях, в ошейнике к ногам своего господина. Женщина на своем месте в природе великолепна и чувственна. Будучи не на своем месте, она превращается в человека с отклонениями, в урода.
- Господин не отдал мне приказ, - проговорила девушка, прижимаясь щекой к моему правому бедру.
Я повесил кнут на ручку кресла.
- Я очень надеюсь, что не вызываю его недовольства, - прошептала она. - Может быть, он отдаст мне команду позже. Я надеюсь, что он бережет меня для собственного удовольствия, а не для удовлетворения кого-то другого. - Она испуганно посмотрела на меня и продолжала: - Я хорошо помню мощь твоего желания и силу твоих рук еще со владений Поликрата. Даже в те дни, что ты обладал мной, ты не один раз использовал меня. Я верю, что не потеряла своего обаяния для тебя. Я надеюсь, что ты оставляешь меня именно для себя, а не для кого-то другого. Я знаю, мое желание ничего не значит, но именно тебе я хотела бы принадлежать, а не кому-то другому. Оставь меня себе, я молю тебя. Я буду бороться, чтобы быть достойной твоего решения.
Я перегнулся через кресло и взял с бронзового подноса на ковре маленький кожаный мешочек. В нем находились крошечные кусочки мяса, остатки того, что я сэкономил за ужином. Один за другим я скормил эти кусочки рабыне.
- Господин кормит свою рабыню, - сказала девушка. - Это дает мне надежду, что он не полностью разочаровался во мне.
Когда я закончил кормить ее, я осторожно отер ей рот ее волосами, стараясь не испортить помаду, которая покрывала очаровательные полные губы. Помада была темно-красной. Она возбуждала чувственность при поцелуях, специально задуманная, чтобы усилить возбуждение и вожделение у хозяев. Некоторые девушки боятся употреблять такую помаду. Они знают, как она увеличивает их очарование и выдает в них рабынь. Они хорошо понимают ее предназначение и редко пребывают в сомнениях относительно ее эффекта. Если у них первоначально и возникают сомнения в ее действенности, то они быстро рассеиваются. В тот самый момент, когда они извиваются, надушенные, обнаженные и в ошейнике, в руках сильных мужчин и помада безжалостно исчезает с их губ во время поцелуев. Но все-таки это не просто губная помада, а имидж и антураж рабыни. Возможно, само положение рабыни усиливает ее сексуальность, приводя мужчин в исступление.
Я протянул ей пальцы, и она аккуратно слизала с них жир. Затем я вытер руки о ее волосы, и она снова опустилась передо мной на колени на широкое, покрытое ковром возвышение в позу угождающей рабыни.
- Спасибо тебе, мой господин, за то, что покормил меня, - сказала она.
Я кивнул. Многие девушки-рабыни не могут даже рассчитывать на какую-то еду. И, строго говоря, каждая рабыня полностью зависит от решения хозяина, кормить ее или нет.
- Я счастлива, что именно ты владеешь мной, - проговорила она. - Не могу выразить, как окрыляет меня сознание, что я принадлежу такому, как ты. В самой глубине своего сердца я жажду повиноваться, служить и любить. Я также знаю, и очень хорошо, что ты и тебе подобные потребуют и, более того, безжалостно заставят меня выполнять эти любовные обязанности. Тогда мое женское начало будет удовлетворено. Как я жалею неудовлетворенных, разочарованных женщин Земли, чья половая принадлежность и склонности, потерявшие смысл и неиспользованные в унылых лабиринтах придуманной жизни, должны быть изуродованы, подавлены и отвергнуты в интересах экономических и политических крайностей. Как далеко отстоят зарешеченные угрюмые коридоры такого мира от наших родных стран. Как давно мой народ потерял себя. Как далеко мы отошли от своих истоков. Как далеко мы ушли от своего дома! Как может какое-нибудь путешествие развлечь нас, когда мы забыли самих себя? Но я говорю глупости, мой господин, - продолжала она. - Как может подобная чепуха что-то значить для такого, как ты, искусного в господстве, горианца по крови и мощи? Как мало подготовил тебя твой мир, чтобы постичь такие жалобы. Какими бессмысленными они должны казаться тебе. Попробуй понять мои чувства, я была доставлена на Гор с Земли. Здесь на меня надели ошейник и превратили в рабыню. Но я обрела свободу, о которой и не мечтала. Я избавилась здесь от тысячи помех моего земного плена. Даже как рабыня я более свободна здесь, чем когда была там. Попав сюда, я обнаружила себя впервые в таком мире, для которого женщина была рождена тысячи лет назад. Здесь я - женщина. Здесь я счастлива.
Я смотрел на нее и молчал.
- Я стою перед тобой на коленях, твоя рабыня, с которой ты можешь делать все, что захочешь. Командуй мной, и я буду подчиняться. Я - твоя. - Она, улыбаясь, смотрела на меня. - Побей меня кнутом или напугай. Я должна принять это. Я должна терпеть. Я - рабыня. Но я желаю доставить тебе удовольствие. Это то, чего я на самом деле желаю. Ты можешь не догадываться, как сильно я хочу угодить тебе.
Я разглядывал ее и ничего не говорил.
- Я перед тобой, и ты не отослал меня. Я догадываюсь, что я могу оставаться такой, какая я есть, по крайней мере сейчас, стоя перед тобой на коленях.
Она улыбнулась и продолжала:
- Я догадываюсь, что это нравится тебе, раз я стою на коленях перед тобой, обнаженная, в качестве твоей рабыни. Мне кажется, будь я мужчиной, мне бы тоже нравилось, чтобы женщина так стояла передо мной. И я должна открыть тебе секрет, мой господин, поскольку мы, рабыни, не можем иметь секретов от своих господ. Нам, женщинам, это тоже нравится, особенно если мы рабыни, - стоять на коленях, именно так, перед мужчинами, чтобы они могли рассматривать нас и изучать. И мы надеемся, что наши хозяева сочтут нас привлекательными. Ведь это им мы принадлежим, и мы желаем, чтобы они находили нас покорными, чувственными и желанными. Вот какие мы, рабыни, бесстыдные! - засмеялась она.
- Мой господин, - добавила она, - если моя девичья болтовня хоть немного не нравится тебе, пожалуйста, дай мне знать об этом жестом или выражением лица. Тогда я буду молчать, пока не почувствую, что мне вновь дозволено говорить. Я хорошо знаю, кто здесь хозяин.
Но я не подал ей никакого неодобрительного знака.
- Тебе нравятся мои колокольчики? - счастливо спросила она. - Их надели на меня для твоего удовольствия. Меня возбуждает, что они на мне.
Она подняла левую руку и повернула ее. Раздался приглушенный звук блестящих крошечных колокольчиков, в ряд свисающих с ее запястья.
- Правда, они прелестные? - спросила она. - Они отслеживают все мои движения, они знак моего рабства.
Она улыбнулась и опустила руку, снова откидываясь на пятки, стоя на коленях, в позе угождающей рабыни.
- Как я счастлива, что я - твоя, - проговорила она. - Спасибо, что ты взял меня в свой дом, мой господин.
Я смотрел на нее, такую изящную и желанную, стоящую на коленях передо мной, обнаженную, с колокольчиками. Ее колени и колокольчики на лодыжках почти терялись в мягком густом ворсе ковра перед моим креслом.
- Мой господин облизывает губы, - сказала она. Возможно, он видит перед собой лакомый кусочек, который он хотел бы проглотить?
Я ничего не говорил. "Отправляйся голодным на пиршество, - думал я, - как говорят горианцы". И какое пиршество плоти стояло на коленях передо мной!
- Я полагаю, что могу продолжать говорить, - сказала она. - Кажется, моему господину нравится слушать мою болтовню.
Между прочим, так бывает у горианских хозяев. Высокий интеллект ценится в женщинах-рабынях. Одним из больших удовольствий в обладании девушкой является выслушивание ее разговоров. Считается особо приятным слушать ее мысли и высказывания, от самых пустых и банальных до самых утонченных и глубоких. Но, конечно, она всегда должна строго знать свое место.
Здесь очевидная разница между мужчиной с Земли и горианцем. Земной мужчина утверждает, что ценит ум женщины, но, рассматривая его поведение, становится совершенно ясно, что в целом он так не делает. Все его внимание почти безраздельно занято размерами и конфигурацией женских выпуклостей и впадин. Действительно, некоторые земные мужчины кажутся более заинтересованными какими-то частями женщин, а не женщинами в целом. Следует отметить, что горианцы нашли бы это почти необъяснимым. Они бы даже не стали считать это извращением. Они бы просто не поняли этого.