Аль-асланец Ис-Ха'ди - из шиндарского толка, что наиболее близок к истинной вере, писал: "Раньше, до того, как Творец повелел детям своим сбивать демонов горящими звездами, бесы поднимались на небо и садились на седалища, чтобы подслушивать речь детей Бога о сокровенном знании, смертях и событиях, которые произойдут на земле. Они приходили к предсказателям и сообщали им это, а предсказатели рассказывали это людям, которые видели, что так и происходит. Когда же предсказатели стали доверять демонам, те стали добавлять к услышанному ложь и к одному слову прибавляли семьдесят. Люди записывали их сообщения в книги, и среди людей распространились слухи о том, что бесы ведают о сокровенном". Это правильная мысль, объясняющая побудительные мотивы, движущие чародеями.
Поразительное место обнаружилось в знаменитой "Книге Теней", написанной мистиками Уаджета и запрещенной во всех землях, исповедующих Элла. Само собой, в библиотеке нашего факультета имеется ее копия ганзейского издания, - профессор улыбнулся, - выдаваемая на руки лишь с особого разрешения отца-ректора. Но если желающие найдутся, я охотно дам такое разрешение. Порекомендую как сильное снотворное и пример глупого суемудрия поклонников Тьмы, коим они сами разоблачают себя лучше, чем это делают даже наши братья из нумнасийской супремы. На его основе мой наставник, аббат Корман, написал свое "Практическое толкование темных мест в экзорцизме". Позволю себе процитировать, ибо будущим теологам невредно с этим ознакомиться.
"Мы не обладаем достоверным знанием о том, как именно искушают людей демоны, но сталкиваемся со следами их наущений в душах и в реальной жизни, и нам известно, что битва между человеком и Хамираном продолжается с древнейших времен и что нечистый объявил эту битву войной, причиной которой послужили присущее ему зло, гордость, зависть и ненависть по отношению к человеку! Известно также и о том, что Хамиран добивался разрешения Элла на ведение этой войны, и он, поколебавшись, дал такое разрешение, усмотрев в этом определенный смысл! Однако при этом он не оставил человека без средств ведения войны, снабдив его щитом, которым может послужить ему вера, военным снаряжением, которым может послужить ему понимание Всевышнего, и оружием, которым может послужить ему обращение к Эллу и дочери его с просьбами о помощи и защите. Таким образом, если человек станет пренебрегать своим щитом, военным снаряжением и орудием, то порицать за это останется лишь его одного!"
Правда, из этого отцы-теологи тут же вывели (что неудивительно, были они эгерийцами), что толкователь мало того что сослался на апокриф безбожных уаджитов, так еще и намекает на то, что само Небо, оказывается, благословило попытки нечистого навербовать себе армию из отступников-людей! Как это?! И тут же запретили безобидную в общем книжку. Но я бы не стал…
- Профессор, вы опять смущаете незрелые умы своими построениями, равно далекими от науки и веры? - прозвучал под сводами аудиториума звонкий густой баритон.
Все полсотни голов повернулись в сторону входа, а преподобный Туронс враз потерял свою важность, стушевавшись.
И было от чего - ибо на лекцию явился не кто-то, а проректор и декан факультета натуральной магии, Брайан ок Камт, придворный астролог и маг короля Руперта II.
- Коллега, я бы попросил вас не… - с явно растерянностью забормотал теолог.
- Это я бы попросил вас, коллега, не смущать юные умы полуправдой! - изрек, как припечатал, мэтр Брайан. - Вы умудрились за те пять минут, пока я вас слушал, - он выразительно помотал в воздухе золотой луковицей часов, - дважды противоречить сами себе и как минимум один раз энциклике Предстоятеля! Или вы не знаете, почему на самом деле запретили "Книгу Теней"?! Или буллу "Контра мольфарум…" уже отменили? Может вам напомнить про Саркоранский собор?!!
- А вы вашим Саркоранским собором не прикрывайтесь! - возмущенно запыхтел профессор Туронс. - Если хотите знать, именно из-за вам подобных в число духовных лиц стали принимать новообращенных! Кое-где уже и негры служат!
- Ага, уже вторая энциклика нарушена! - удовлетворенно констатировал Брайан. - Насчет оскорбления образа и подобия и того, что нет ни танисца, ни нордландца! В прежние времена за такое можно было и в инквизицию угодить! Помните, за что сожгли фра Карданно? Он проповедовал, что лишь люди с белой кожей созданы Эллом, а остальных демоны породили!
- Фра Карданно - великий мудрец, и именно ваши собратья-маги его погубили, подписав обвинение в чернокнижии!! - рявкнул Туронс.
- Не в большей степени, если на то пошло, чем ваши собратья-богословы, подписав обвинение в ереси и оскорблении церкви! - парировал Брайан. - И поделом!
Школяры, забыв обо всем, следили за поединком двух титанов науки.
- Кстати, - ухмыляясь, продолжил мэтр Брайан, - он считал из всех "истинных" людей самыми чистокровными амальфийцев, дескать, только из них следует назначать священников и настоятелей, а остальным можно быть лишь монахами! Ежели вы разделяете идеи этого рехнувшегося монашка, то почему бы вам не доказать это делом и не сложить с себя сан?
- Ну, знаете… - растерянно забормотал Туронс. - Это уже совсем… ни в какие ворота!
- А вы, юноши, - обратился к присутствующим мэтр Брайан, - извольте выслушать одну историю, касающуюся магии. Вряд ли профессор Туронс вам бы ее рассказал, ибо она противоречит его теории унилатеризма, которая у серьезных людей вызывает…
- Позвольте… - забормотал лектор.
- Вызывает лишь смех и давно опровергнута великим Янсеном! - весело закончил маг. - Итак, слушайте. "Горнштадская хроника" 2907 года, созданная летописцем Лукасом Дарбарбургским, кроме всего прочего, рассказывает о том, как в 2850 году, во время угрозы нападения хелмийских снеккаров на Самланд и его столицу Поммерн, герцог Альбрехт во избежание грозящей опасности обратился за помощью к жрецу леттонских языческих богов Кальтину Суплиту, жившему и творившему там свои обряды невозбранно по указу еще отца Альбрехта о мирной проповеди святой веры. Тот обещал отогнать хелмийцев от берегов Самланда при помощи обрядов и жертвоприношений тем самым богам. По рассказу брата Лукаса, для того, чтобы это совершить, ему нужен был совсем черный бык или бычок, которого он хотел бы у моря, в присутствии их всех, по древнему обычаю отцов принести в жертву. Бык ему был приведен незамедлительно, после чего Суплит собственноручно заколол быка. Удался ли обряд, или помог Элл (хотя с чего бы Отцу Небесному помогать столь нетвердым в вере людям), но хелмийский флот был отогнан ветром. А по словам того же Лукаса, коего считают безупречно честным, когда через несколько дней они попытались вернуться, морякам на месте обжитого побережья виделся суровый дикий берег, совершенно непригодный для высадки.
- Брат мой Брайан… - начал было преподобный.
- А вот что было дальше? - продолжил как ни в чем не бывало маг. - Вот что сказал праведный муж в своей летописи: "Однако такая беда вслед за совершенным жертвоприношением случилась и такое несчастье настигло приморских рыбаков, что они с того времени, как был заколот бык или бычок, в течение то ли шести, то ли семи месяцев не могли поймать ни одной рыбы. Вследствие этого над жителями, основным промыслом которых было рыболовство, нависла другая угроза - голод". И как вы думаете, повелел ли герцог отслужить молебен, или отдать черного колдуна инквизиторам, или сами инквизиторы захотели его арестовать? Нет!! И епископ, и монарх опять обратились к жрецу. Кальтин Суплит признался, что совершил опрометчивую ошибку и в то же самое время, когда он заколол быка и принес у моря в жертву богам, отогнал от суши все, не только врага, но и рыбу. Тем не менее, жрец сказал, что знает способ, как вернуть рыбу, а для этого "они должны купить черную свинью и хорошо ее откормить". И когда свинья была хорошо откормлена, жрец велел принести свинью и пиво, как раньше быка, к морю, где он, сопровождая свои действия какими-то диковинными движениями, заколол, опалил, очистил и прекрасно приготовил эту черную, хорошо откормленную, жирную свинью и отдал духам моря. После чего рыба вернулась к берегам Самланда. Это было не в помянутом вашим лектором Айлане или на заморских землях меднокожих дикарей. После этого отрицать силу магии или же говорить, что кому-то известна истина о ней, глупо! На сем позвольте откланяться…
И ок Камт покинул аудиторию.
Почему преподобному Серчеру вспомнился этот эпизод его уже такой далекой юности, времена, кажущиеся такими давними?
Уж не потому ли, что тогда он впервые столкнулся с вопросом, что есть магия, и, не забывая теологических штудий, стал слушать лекции блестящего ученого ок Камта (начальство факультета не препятствовало, думая, что он решил сделаться инквизитором)?
Да нет, скорее оттого, что именно этим воспоминаниям предавался он восемь месяцев назад, в час, когда на пороге его кабинета появился бледный, как смерть, один из трех хранителей тайн ордена Длани Элла и вымолвил два слова: "Он засветился!"
Преосвященный покосился на предмет, стоявший перед ним на столе.
Это был средних размеров деревянный сундучок, окованный медью и серебром, с чеканкой слов из Святого Писания и имен младших богов и светлых духов. В таких перевозят с места на место святые реликвии. Разве что печати накладывают иные. Простые, с гербом примаса церкви страны, епископа области или отца-настоятеля обители, где хранится реликвия. Здесь же печати были двуцветные, сине-пурпурные, на золотой нити - знаки Святого Престола, какие мог накладывать либо сам Предстоятель, либо его личный нунций.
И это не было подделкой. Святейший отец перед отъездом Северина ок Серчера в Иннис-Тор удостоил бывшего канцлера получасовой аудиенции и одобрил задуманное епископом дело. Прежде осмотрев представленное Мечом Истины доказательство, ныне хранившееся в сундучке.
А сокрыта в нем была одна из величайших ценностей ордена.
Хрустальный череп, по преданию, вывезенный с гибнущей Благословенной земли последними, не предавшимися Тьме и Злу, не ставшими в ряды Хамиранового воинства. Дар кого-то из детей Элла, каковым в давние времена сокрушили прорвавшиеся полчища темных тварей в битве между Светом и Тьмой, между Езром и Вертрангом, сыном Благословенной.
Множество веков святыня покоилась в орденской сокровищнице, переданная первым епископам церкви последними фламинами сгинувшей Урмийской империи, а тем - мисрийскими жрецами, наследниками мудрости страны Уаджет. С ним же хранился тщательно переписанный папирус - известный как "Каримский свиток", а еще раньше "Папирус Сенхуфу". Только вот не тот, что известен даже толковому сельскому попику, а самый полный его список. В котором было сказано, как и что надо сделать и что сказать, взывая к Творцу, когда вновь пробудится ниспровергнутое зло. Знаком чего будет его свет.
Сундучок был плотно закрыт, но епископ и так знал, что сейчас череп светится мрачным темно-лиловым с багрово-кровавым оттенком сиянием, указывавшим на то, что развоплощенный Езр, Рука и Глаз Хамиранов, пробудился.
Сначала свечение было лишь слабым отблеском в глубине отшлифованного неведомым ухищрением горного хрусталя. Но с каждым днем оно усиливалось, окружая череп жутковатым ореолом. Наверное, сейчас он светился еще сильнее, и открой Северин сундучок, в каюте бы стало светло как в Преисподней.
Да…
В тот, первый день он светился очень слабо, пока Северин, трясущимися руками разворачивал свиток, еще глупо надеясь, что это какая-то неведомая эманация из мира духов, и твердя про себя слова жалкой просьбы к Эллу: "Не при нас, не при нас, не при нас, Отче, да минует нас гнев Твой и жребий сей…"
Потом были бдения за расчетами и молитвенные радения высших братьев ордена, прошение об отставке королю без объяснения причин, письмо в Урмосс и явление личного нунция Предстоятеля, привезшего благословение Первосвященника.
К тому времени лучшие ученые умы ордена вычислили место, где должно было воплотиться нечистому.
Вот туда-то и направлялся сейчас Меч Истины, сопровождаемый одним из лучших экзорцистов Церкви, отцом Тибальтом, прятавшимся ото всех под личиной епископского служки.
* * *
Игерна долго лежала в полудреме.
Мысли о магии ее не занимали - ветер дует в их паруса, и этого довольно.
Сейчас, когда вокруг ночь, а бодрствуют лишь впередсмотрящие и рулевой с парой подвахтенных, и капитану можно отдохнуть. Можно даже вспомнить, что капитан - женщина, и что не всегда она была той, которую тут знают как Игерну Бесстыжую…
Можно вспомнить то, что запретила себе вспоминать, ибо есть воспоминания, способные убить. Если не тело и душу, то желание жить, без которого человек вскорости станет добычей болезни, клинка или пули…
Ибо матушка-смерть обычно бывает милосердна к отчаявшимся.
Но все же иногда можно вспомнить то, что было совсем недавно. И одновременно словно бы тысячу лет назад, и не с ней, а будто с героиней какого-то рыцарского романа. (Не нынешнего, что сочиняются все больше одуревшими от скуки дамочками, и где треть страниц посвящены описаниям соития и того, как любовники "роскошно удовлетворяли друг друга".) Нет, старинных, про настоящую любовь и верность.
…Тихо. И даже не слышно шума моря. Песок на спине и теплые брызги прибоя.
Зато слышен дождь. Слышно, как противно он барабанит по стеклам. Слышно, как громыхает гроза. Но не слышно в ней того, что так волновало и будоражило все внутри.
А еще слышен шум сухой листвы и пыльной дороги. Когда ноги еле передвигаются и повозка, что за плечами, скрипит и отвратительно тянет назад.
Но трава-то - вон она.
Чуть шагни, и босые ноги почувствуют прохладу зелени и живой воды…
Запоют свои песни бродячие музыканты, заиграют скрипки и флейты, заплачут гитары и поманят ночные огни вдаль… Вдаль, в синеву моря, в горы, в степи и теснины Юга или в иной мир, что, говорят, еще лежит по ту сторону незримых дверей, упрятанных в холмах и среди угрюмых камней кромлехов….
И запоют, заплачут, заиграют… И сольются в бешеном танце звуки веселья, треск веток, что полыхают в костре… И скользнет шелковая юбка по гладкой коже бедра, и распахнется блуза на груди…
Не теряй ритма! Пой вместе со всеми.
Горячая ладонь скользнет по животу и ложбинка на груди сладко заноет…
Ухнет филин в ночи и застонет о своей нелегкой судьбе бродячая песня.
Бросит ветер пыль в лицо, опалит плечи полуденное солнце. Останутся за спиной звуки песен и безудержного веселья, звон бубенцов и пестрые одежды.
Лишь покой ждет впереди. Покой и счастье - что еще нужно восемнадцатилетней девчонке, будь она принцесса или батрачка?
Шелковый платок скользит по волосам. Тихое плавание по волнам. Полный штиль. Прохлада изумрудной глубины. Кружит, качает. Спать-спать-спать…
А над головой паруса - не выгоревшие, чиненые паруса корсарского фрегата, а темно-алые шелковые корабля, предназначенного не для боев или торговли, а чтобы приятно провести время.
И видится синий горизонт, и кричат чайки, и стучит дождь, и ждет на одиноком пригорке бесшабашная любовь. Ждет и перебирает струны гитары, смотрит, щурясь на красный закат.
Ждет и знает, что настанет безумная яркая ночь…
И наплевать, кто тут знатный гранд, а кто менестрель.
Позже…
Нет, не вспоминать!
Не открывать глаз.
Не глядеть в высокое небо.
Забыть!
Не вспоминать ни пляски пожара в оконных проемах ночного дворца, ни хлопанья выстрелов, ни искаженного последним посмертным удивлением женского лица, так напоминающего твое! Ни того, что было до того. Оно тоже вполне способно приманить Вечную Утешительницу.
Пусть только это - любовь, пьянящее лучше молодого вина ощущение счастья и звон гитары.
Есть же право на воспоминания даже у капитана одного из самых удачливых приватиров Изумрудного моря?
Вскочив с койки, как была голая, она осушила стоявшую на столе кружку остывшего шоссо (все равно не заснуть).
Глянула на себя в зеркале. При свете свечи оглядела себя. В глазах оттенка аквамарина мечутся искорки задора. Узкий, слегка вздернутый нос, придает лицу вызывающее выражение невинности. Некрупные, правильной куполообразной формы груди смотрят вперед сосками гордо, вызывающе. Животик плоский с рельефом мышц… Ноги тоже вполне, может, и суховаты, но зато бедра соразмерно широкие и правильной формы.
И какой дурак сказал, что она в море подалась оттого, что из-за внешности себе жениха не нашла?
Ладно, что это она себя рассматривает. Давай, подруга, прекращай - ты баба или пират? Изящно покачнувшиеся груди в глубине зеркала дали ответ на этот вопрос.
Да, Дарьена в их последнюю встречу рассказывала со смехом, что затеявший бунт боцман задал ей именно такой вопрос, ворвавшись в кают-компанию, где Бешеная мирно обедала.
"А что, не видно?" - ответила Дарьена, без стеснения задрав до ключиц рубаху, и пока боцман с сообщниками смотрели на ее тело, вынула из-за пояса пистолет да и разрядила прямо тому в морду.
Ладно, а вот что ей-то делать?
Некоторое время Игерна колебалась, а потом, вдруг махнув рукой - была не была! - вытащила из ящика штурманский свинцовый карандаш и принялась выводить строки на плотной тростниковой бумаге.
Сухая записка к капитану от капитана с предложением немедленно встретиться у нее на борту и кое-что обсудить.
- Хор! - крикнула, не сомневаясь, что верная подруга тут же явится на зов капитана.
- Чего вам, мистрис? - зевая и протирая глаза, появилась в дверях айланка.
- Мистрис в борделях. А твоему капитану надо передать кое-что Эохайду… - сунула ей в руки бумагу Игерна. - Срочно!.. Пусть пошлют шлюпку на "Отважный".
Хор'Тага долго и внимательно смотрела на капитана.
- Ужин готовить на двоих или сухарями будем гостя угощать?
- Готовить! Уж постарайся.
- Значит, последнего поросенка зарежем, - с притворной горечью вздохнула она. - Ну да ладно.
Хор почесала живот.
- И это… воду для вашего баловства греть?
- Ну, ты и язва! - улыбнулась Игерна. - Да ты как с капитаном говоришь?! Ладно, грей…
Глава 25
Год 3342 от Возведения Первого Храма. 28-е число месяца аркат.
Материк Иннис-Тор. Изумрудное море. В сорока милях от Ничьих Земель.
Едва многозначительно ухмыляющаяся Хор'Тага с силой захлопнула за ним дверь капитанской каюты, Эохайд, никак не отреагировав на ухмылочки айланки, осмотрелся.
Бывал он, конечно, в каюте у Игерны - случалось. Но не как гость, а по делу.
Мебель в салоне была простая. Койка скрывалась за темной занавеской. Уже давно большую часть времени именно каюта была ее домом, и обставлено здесь было все сообразно ее потребностям, начиная от небольшого шкафа и письменного стола, заваленного картами и бумагами, до мягкого ковра… Слева стояла оружейная стойка, над ней висел простой матросский плащ. Стены были обтянуты голубым шелком, затканным золотом, и украшены большими амальфийскими зеркалами; мягкий восточный ковер устилал пол, а на широких иллюминаторах, разделенных изящными резными колоннами, висели легкие кисейные занавески.
В углу горка с серебряной посудой (сразу видно, что каюта принадлежит женщине), в середине - отлично сервированный стол, покрытый белоснежной скатертью. Два прекрасных серебряных канделябра заливали салон светом, от которого поблескивали зеркала и скрещенные клинки, висевшие над дверью.
На полке в углу Эохайд заметил книги. Прилично - с дюжину.