Теми моими приобретениями были только что открытое богатейшее месторождение железной руды и каменноугольные копи. Ну и порядочный клочок земли на самой окраине города, рядом с притоком реки Арны, одной из самых крупных рек Империи, бравшей свое начало как раз у Тромера, и делившей имперскую столицу Дрондер на две половины. Далее Арна впадала в Тускойский залив, где в устье реки расположился Гроугент, самый большой имперский порт. А если еще учесть, что Арна в большей части своего течения судоходна, то перспективы представить несложно.
В общем, значимое событие не только для меня, но и для Монтенера, да и для всей Империи в целом. Создавать инфраструктуру полностью на голом месте в одиночку тяжело, и потому пришлось задействовать местных торговцев и промышленников. В этом мире заниматься такими вещами среди аристократии считалось вовсе не зазорным, так что вряд ли она исчезнет почти полностью через несколько веков, как произошло это у нас.
Словом, в ответ на приглашение поучаствовать в этом грандиозном проекте я получил от местной знати самые горячие отклики. Еще мне удалось добиться того, что местный университет, довольно захудалый, получил вторую жизнь. Кроме того, в нем, по примеру столичного, появился металлургический факультет. В Монтенере пошли еще дальше, открыв и механико-машиностроительный. Его возглавил один из моих умельцев из Стенборо, пришлось им пожертвовать во имя общего блага. Дело совершенно новое, и не совсем понятно было, с какой стороны к нему подступаться.
'Вот отсюда, с Монтенера, мы и начнем прокладывать стальные магистрали. Тянуть их будем по прямой, без всяких пальцев на линейке. И пусть строительство обойдется значительно дороже, ведь сколько предстоит пробить тоннелей и осушить болот, но наши потомки не будут нас хулить, вспоминая'.
И заранее ужаснулся тому, сколько воплей будет от владельцев земель, по которым пройдут железные дороги, и сколько связанных с этим проблем. Затем успокоил себя мыслью, что часть расходов можно будет избежать, если деньги, которые они будут предлагать, чтобы железная колея не шла через их владения, пойдут не на взятки, а на само строительство.
По поводу открытия завода в городской ратуше Монтенера состоялся бал, на котором собрались все сопричастные к такому эпохальному событию. Герент Райкорд, мой управляющий, принимавший во всем этом самое горячее участие, конечно же, тоже присутствовал на балу.
Глядя на Герента, я вспоминал нашу первую встречу, когда я прибыл в Стенборо, только что получив поместье в подарок.
Мне пришлось уговаривать его остаться, рисуя перед ним перспективы нашего сотрудничества. Помню выражение его лица, меняющееся от недоверчивого до крайне заинтересованного.
Ну что ж, он точно не прогадал. Вряд ли бы судьба вознесла его так высоко, откажись он тогда от моего предложения. А сейчас… К нему подошел наместник провинции Монтенер герцог Монтейский, взял под руку и отвёл в сторону, чтобы обсудить какой-то вопрос. Герент и сам сейчас со шпагой, что говорит о появившемся у него дворянском звании. И пусть шпага его не боевая, слишком коротка она для этого, да относится он к ней явно с опаской, но в этом ли дело? Праздник грозил растянуться на несколько дней, к тому же я успел получить приглашения во все мало-мальски значимые дома Монтенера, так что утром четвёртого дня пребывания в городе, я сбежал, догоняя свой отряд, ушедший уже давно.
И тут же пожалел, что не сделал этого раньше. Каменное покрытие тракта заканчивалось почти сразу же за Монтенером, от начавшихся проливных дождей вздулись реки, и мы были вынуждены встать в небольшом селе, дожидаясь спада воды.
Вся пакость ситуации заключалась в том, что отправься мы немногим ранее, успели бы достичь Майронских лесов. Там тракт шел по каменистому берегу Арны, и дождь был бы уже не так страшен.
Теперь же предстояло ждать, пока спадет вода в небольшой речушке Пауве, потому что мост, перекинутый через нее, скрылся под водой.
Пауву я помнил хорошо по своим прежним путешествиям на север. В обычном ее состоянии через речку даже Шлон в своем нынешнем виде перепрыгнул бы, а тут гляди-ка что, на настоящую стала походить.
Деревенька, названная в честь протекающей сразу за его околицей Паувы, имела десятка полтора дворов и принадлежала казне. О том, чтобы все селения, лежащие на обочине имперских трактов, принадлежали казне, позаботился еще император Инвальд I, приходящийся Янианне дедушкой. До этого они были кто чьими, и их владельцы всячески пытались иметь с этого выгоду. Затем произошел какой-то случай, причем произошел он на глазах у проезжавшего Инвальда, и это переполнило его чашу терпения. А уж Инвальд был крут, даже вступивший после него на трон Конрад III, тоже не отличавшийся кротостью, за что в народе получил прозвище 'Строгий', нравом был мягче.
Я занял самый большой дом, принадлежащий старосте. Из-за ненастной погоды днями сидеть в шатре удовольствие слабое, да и возмещу потом беспокойство золотом, так что временно покинувшие свое жилище хозяева должны будут остаться довольными.
Настроение было под стать погоде, не хотелось даже прислушиваться к трепу Шлона, находящемуся в соседней комнате, и вполголоса рассказывающего о том, как он стал винным магнатом Империи. Шлон любую ситуацию может повернуть так, что становится смешно.
В Монтенере со мной осталась сотня, считающаяся личной охраной да полуэскадрон фер Дисса, остальные были сейчас где-то далеко впереди. И этого было много, но я привык к тому, что постоянно влипаю в какие-то истории, так что хотелось немного подстраховаться хотя бы таким образом.
Я сидел в гордом одиночестве, барабаня пальцами по свежевыскобленной столешнице, на которой стоял подсвечник с толстой свечей, пока еще не зажжённой по случаю не сгустившихся до состояния темноты сумерек.
Казалось бы, никаких особых причин для уныния нет, но почему-то на душе было тревожно. А из-за чего тревожно, я и сам понять не мог. Со мной такое бывает - навалится хандра не хандра, тоска не тоска, и сидишь, в голове перебираешь, что же является этому причиной. Как поймешь причину - сразу становится легче, не раз замечал.
Война? Ну так она далеко еще не проиграна, и имеются все причины надеяться на то, что и не проиграется. Дела тоже как будто бы идут хорошо. Так что же тогда, черт бы все побрал?
Быть может состоявшийся перед самым отъездом разговор с Коллайном, когда он пообещал в самом скором времени дать полностью расклад, кто замешен в готовящемся против императрицы заговоре? Коллайн говорил очень осторожно, я же не стал настаивать на том, чтобы он поведал все известные ему подробности.
Да и чего там неожиданного я мог бы услышать? Мне и самому ведомо, кто стоит во главе всего этого. Не то чтобы знаю, но уверен почти на все сто. Вскрывать этот гнойник давно уже было пора, и я бы непременно это сделал, но теперь придется ждать окончания войны, сейчас не время.
А может быть, не стоило ждать? Сколько времени уже можно откладывать? Может, именно в этом и есть причина того, что гложет меня?
Пока я находился в Дрондере, мог ничего не опасаться. И сил у меня хватает, да и людей верных либо зависимых полно, не один научно-технический прогресс на уме. Людей и сейчас, после моего отъезда, у Коллайна под рукой вдосталь, но тревожно на душе, тревожно. И назад не воротишься, затеянное мною дело никому не передоверишь.
Есть и еще что-то, что внушает беспокойство, но причины снова понять не могу. Где-то на краю сознания вертится, но не дается. Дьявол, хоть разворачивайся и в столицу возвращайся.
За спиной послышался тихий шорох, мыши, что ли? Нет, мыши едва слышно шептаться не умеют.
- А ну-ка идите сюда! - Со всей строгостью в голосе заявил я.
Испуганное ойканье, шорох, звук босых ног…
- Идите, идите!
Показались оба. Мальчонка лет семи-восьми, и девчушка чуть младше, оба в длинных до пят рубашонках.
Смотрят испуганно, но мальчишка девочку, вероятно сестренку, спиной прикрывает. Молодец, защитник растет.
На звуки моего голоса в комнату ворвались сразу пятеро, и первым среди них оказался Шлон. Куда только появившаяся у него в последнее время неуклюжесть подевалась, он даже саблю обнажить успел, перепугав детей еще больше.
Ну что, бодигарды, прошляпили, а если бы кто посерьезней был?
Жестом я отправил всех их обратно. Когда они вышли, за дверью послышался встревоженный гул голосов. Ну да, такая незадача, еще и на моих глазах. Ох, кому-то и разнос будет, крайний всегда найдется.
А мальцы глядят уже не так испуганно, пожалуй, одно любопытство в глазах и осталось. Ну как же, вот он оказывается какой.
Слышал я, какие слухи обо мне ходят, Коллайн с улыбкой рассказывал, мне и самому смешно стало. Даже несчастный волк, добытый мною в Стенборо, в огромного монстра превратился, одним махом человека пополам перекусывающего. И убил то я его голыми руками. Надо же, вон я, оказывается какой, сам не знал. Ладно, главное, чтобы самого меня в монстра не превратили…
Погода и дальше до самого Тромера не баловала. Чуть ли не каждую ночь шел дождь, днем жарко палило солнце, вызывая душные испарения. Для урожая такая погода благодать, а для путешественников одни муки. Но хандры уже не было, и я каждый раз улыбался, вспоминая встречу с детьми сельского старосты.
За столом дети освоились быстро. Еще бы, это их дом, и вся обстановка знакома. Мальчишка, Прентон, как выяснилось из разговора, уговорил свою сестренку Лигию, посмотреть на 'него', для чего они пробрались через двери в соседней комнате, ведущие в пристроенный к дому сарай.
Вообще-то я приказывал своим людям, чтобы даже разговора нигде не было, кто именно это 'он', да разве удержишь такие вещи в секрете? Когда сопровождаешь такого значительного человека, и сам становишься значительным. Могу себе представить, как все это происходило. Кому-то из моих людей понравилась местная красавица, ну и как тут откажешь человеку, входящему в свиту самого 'его'. Думаю, через пару часов уже вся деревня знала, что у них тут за постояльцы.
Мы сидели с детьми за накрытым столом, и разговаривали о погоде, о видах на урожай, о рыбалке, и еще о многих вещах. Мне с трудом удавалось сдержать улыбку, так обстоятельно и серьезно Прентон отвечал на вопросы.
- Какая в Пауве рыбалка, - Прентон скептически махнул рукой. - Курицы ее вброд переходят. А вот в Арне, ваше сиятельство, там да!
Прентон называл меня именно так, видимо в его глазах такое обращение являлось самым высоким.
- В Арне лещи водятся - во! - И он резко развел руки, по пути сбив находившуюся на самом краю стола посудину с яблоками, отчего они раскатились по всему полу, а Прентон испуганно замер. После моего успокаивающего жеста, он продолжил.
- А щуки там какие! - Он снова попытался развести руки, затем вероятно посчитал, что опять снесет что-нибудь со стола или размаха явно не хватит, отказался от этого жеста, вместо этого понизив голос почти до шепота. - Говорят, одна даже свинью в воду утащила.
'Да уж, не щуки а целые крокодилы', - подумал я, едва сдерживая улыбку.
Лигия больше молчала, налегая на угощения, что я распорядился выставить на стол. Затем, перепробовав все, что было на столе, и окончательно освоившись, девочка попыталась строить глазки.
И сдержать улыбку мне уже не удалось. Ведь малышка еще совсем, но видимо в крови это у них, у женской породы. К тому времени за окном окончательно стемнело, Лигия начала клевать носом, так что настало время подарков.
Куда же без них, только все впечатление от встречи с 'ним' испортишь.
Шлон, мастер не только молоть языком и с одного взгляда определить степень зрелости вина, по моей просьбе за время разговора чуть ли не на коленке изготовил монисто из весело блестящих новеньких золотых монеток. Шлон перестарался, тяжеловатым получилось монисто для такой крохи, но выглядело оно очень красиво, Лигия даже ручонками всплеснула от восторга, сразу позабыв про сон. Прентон - мужчина, вон он как сестренку грудью прикрывал, так что Шлону пришлось лишиться висящего у него на поясе в дорогих ножнах кинжала с изукрашенной каменьями рукояткой. И пусть кинжал в руках мальчишки смотрелся чуть ли не мечом, но глаза у него светились счастьем.
'Дурак ты, - думал я, глядя на хозяина, попеременно благодарящего за кошель с монетками, переданного ему на воспитание детей, и извиняющегося за Прентона с Лигией, нарушивших покой того, о чьем присутствии в своем доме ему и знать было не положено. - Это я тебя благодарить должен'.
Шлону же я сказал, что дам на выбор любую приглянувшуюся железяку из моей коллекции холодного оружия, пусть хоть алебарду забирает. Или даже две.
В Тромере меня догнала почта, прибывшая из столицы. Пакет от Коллайна с подробным докладом обо всем, что произошло в Империи за время моего отсутствия. Из него и выяснилось, ничего такого, что могло бы изменить мои планы и заставить срочно вернуться в Дрондер, не случилось. Вообще ничего не случилось, затишье повсюду. Значительным событием могло стать первое применение морских мин, но на подготовку мы отвели месяц, так что ждать вестей еще рано.
Было и письмо от Янианны. Обычно в каждом ее письме присутствует рисунок, на какую угодно тему. Это зависело от того, хотелось ли ей немножко позлить меня, развеселить или заставить приревновать.
На этот раз рисунков оказалось целых три, и все они были выполнены не ее рукой. В рисунке Конрада я едва смог признать всадника с обнаженной шпагой, стреляющего из пистолета. Маленькая Яна изобразила цветок, по всей видимости, розу.
А вот Алекс… Рисунок был настолько хорош, что я ни за чтобы не поверил, что художнику всего седьмой год, не видь его работы раньше.
'Далеко пойдет! - думал я, с гордостью рассматривая его рисунок с изображением маяка на высокой, выдающейся в море скале. - И, по крайней мере, без куска хлеба точно не останется. Весь в деда, моего отца. Ну и сын своей матери, конечно'.
В Тромере мы надолго не задержались, дела требовали скорейшей встречи с Тотонхорном.
Мои опасения, что степь из-за дождей станет огромным непроходимым болотом, не оправдались, и мы быстро продвигались вперед, чтобы через несколько дней пути повстречаться с разъездами вардов.
При встрече Тотонхорн, вопреки своему обыкновению, меряться достоинствами не предложил, вид у него был донельзя серьезным.
Он лишь сказал:
- Я ждал вас недели только через две, господин де Койн.
Мне пришлось пожать плечами:
- Пришлось поторопиться, абыс. Это в наших общих интересах.
Вот что мне всегда нравилось у вардов, так это то, что нет необходимости рассыпаться в изъявлениях почтения, уважения и всего прочего. Прост здесь этикет, очень прост.
Ситуация, сложившаяся у Тотонхорна, к особому оптимизму не предрасполагала. Но и для сильного уныния причин не было тоже. Тугиры, кочующие в степях к западу, для войны с вардами объединились с родственными племенами. Тугирам вспомнились какие-то былые обиды, возникли вопросы, связанные с принадлежностью пастбищ… Даже всплыло пророчество, в котором говорилось, что в год появления на небе огненной колесницы, тугиры, наконец, покончат со своими извечными врагами - вардами. Огненная колесница, кстати, присутствовала - комета с длинным хвостом, видимая даже при свете дня. Но сколько я не всматривался, ничего колесничного в ней увидеть так и не смог.
Все это было только частью проблемы. Уже два десятка лет дормон Тотонхорн крепко удерживал бразды правления в своих руках. Вообще-то дормон - должность выборная, но с тех пор как им стал Тотонхорн, выборы нового правителя собранием вардовской знати ни разу не проводились, он устраивал всех. И только в последние два года такие вопросы стали возникать все чаще и чаще. Нет никакого сомнения, что эмиссары короля Готома поработали и у вардов, слишком уж все сошлось.
Нужно будет попенять Коллайну, ведь он убеждал меня, что их среди вардов не было. Слегка так попенять, потому что он взвалил на свои плечи так много, что даже удивительно, как Анри выдерживает этот вес. Однажды, еще в незапамятные времена, я напророчествовал Коллайну, что после женитьбы он обязательно заболеет зеркальной болезнью. Так вот, у Анри даже легких симптомов этой болезни не было. Плохой из меня получился пророк.
Дав пару дней отдыха лошадям, мы выступили на запад. Если Тотонхорн и разочаровался количеством воинов, прибывших вместе со мной, то не подал и виду. Сам он вел за собой на взгляд фер Дисса тысяч десять-двенадцать. Примерно столько же, возможно чуть больше, всадников должно было быть и у тугиров. Ну и полк тяжелой кавалерии, присланной королем Готомом. Это помимо инструкторов, трабонских офицеров. Ну, с ними-то как раз не самая большая проблема, тут специфика несколько иная, нежели в регулярных войсках. Кочевники конница конечно удалая, но любая армия сильна дисциплиной, упорством, и способностью стоять насмерть там, где прикажут. И чем-чем, а именно этими качествами степняки похвастать никак не могут. Думаю, с дисциплиной у Тотонхорна дела обстоят не намного лучше, так для чего же мы сюда прибыли? Чтобы в самый тяжелый момент сражения не допустить повального бегства. По крайне мере, очень хочется надеяться на это.
Сами тугиры называли себя чулохами - детьми неба.
'Ну что ж, туда мы вас и отправим, - думал я, покачиваясь в седле Ворона, держась рядом с восседавшим на белом жеребце дормоном. - Потому что не станет чулохов, исчезнут и все вопросы, связанные с легитимностью правления Тотонхорна, и тогда вместе с ним мы сможем решать и другие задачи'.
Глава 11
Лучок и капустка
За те три года, что я не видел дормона вардов, Тотонхорн заметно сдал.
Борода стала сплошь седая, добавилось морщин на лице… Еще он здорово похудел и это сразу бросалось в глаза. Мы молча ехали с ним в стороне от общей колоны, и думали каждый о своем. Не знаю, о чем думал абыс, но, судя по выражению его лица, думы его явно не веселили.
Я же вспоминал разговор с Коллайном перед самым отъездом. Настроение в тот вечер почему-то было игривым, и я, вспомнив наши прежние пикировки, решил устроить с Анри словесную дуэль.
- Анри, - заявил я ему, наблюдая за тем, как он рассматривает бокал с бренди на свет очага. У него вообще скоро встанет в привычку рассматривать мир сквозь стекло бокала. - Я вот что тут было подумал.
Коллайн отвлёкся от созерцания содержимого чаши и благосклонно кивнул головой: слушаю, мол.
Наедине с ним мы могли позволить себе обращаться друг к другу просто по имени, без всяких ненужных условностей. Вообще, Коллайн, помимо всего прочего, мне нравился еще и тем, что не было в нем снобизма человека с длиннющей родословной, постоянно державшего на лице соответствующую данной ситуации маску. С ним можно поговорить о многих вещах, предаться воспоминаниям, и даже от души подковырнуть, услышав в ответ не менее душевную колкость.
И это было по-настоящему здорово. Как приятно посидеть вот так, запросто, перерывая воспоминания другого репликой: а помнишь? Конечно, помню, а ты?