- А почему бы и вам не искупаться? Знаете, это просто не коллегиально, вы меня изучаете, а я не знаю, как выглядит мужчина прошлого. Это противоестественно, потому что только будущему дано право знать прошлое, обратное же - запрещено.
Изучая более древнюю историю, она, естественно, не могла знать, что, если такое сказать мужчине двадцатого века, потом не заставишь его раздеться. В двадцатом веке мужчины все еще очень боятся сравнения с другими мужчинами.
- А мне не жарко, - ответил он, обтирая потное лицо довольно несвежим носовым платком.
Циана не обратила внимания на его носовой платок, но зато была тронута его наивной ложью. Возможно, это было признаком того, что она готова влюбиться. Особенно ее забавляло то, как он краснеет, поэтому она решила выйти из воды прямо напротив него.
- Как, по-нашему я отвечаю вкусу мужчины вашего времени?
- Вы просто богиня! Настоящая Фрина!
Ну что за человек, опять сравнивает ее с какой-то неведомой ей женщиной! - взыграла в ней ревность.
- Кто она? - воскликнула Циана, смахивая ладонью воду с тела, чтобы быстрее обсохнуть.
Эти безобидные движения в глазах мужчины двадцатого века были равноценны самопредложению, но Циана и этого не знала, а потому очень удивилась, когда он повернулся к ней боком и высказал свое возмущение, хоть и совсем по иному поводу:
- Эх вы, горе-историк, какой же вы специалист по древней истории, если Пракситель и Фрина для вас…
Она напомнила ему, что выросла на три века позже него, а это значит, что настолько же увеличился объем информации, тогда как мозг человека за эти три века не увеличился и на три милиграмма. Вполне понятно, что отбор информации становится все более жестким. В их время уже половина людей в той или иной форме занята тем, что регистрирует в электронной памяти человечества накопленную информацию. Так что нечего задирать нос, если в двадцатом веке историк все еще представляет собой какую-то фигуру в общественном плане, - разозлилась она под конец, увидев, что он ее не слушает. Внимание его раздвоилось между ее телом и пилотским костюмом, который она застегивала, склеивая его полы. Но раз он снова сравнил ее с другой женщиной, ее, считавшую себя несравненной, должен же он, в конце концов, хотя бы сказать, что это за женщина!
И он снова показался ей очень милым и приятным. Он сразу оценил ее элегантную самоиронию и преподнес ей необыкновенно живописный рассказ о великом древнегреческом скульпторе Праксителе и его модели Фрине. Когда он кончил, она всплеснула руками, как это делали девушки задолго до двадцать четвертого века:
- Ах, наверное, очень интересно быть гетерой! Для получения первой научной степени непременно возьму тему по Праксителю! А что это такое у вас на лице - герб?
Шрам на его левой щеке действительно напоминал немного стершийся отпечаток герба.
- Нет, это след подковы. На счастье, - ответил он, а его деланная улыбка, очевидно, прикрывала какие-то комплексы, связанные с этим шрамом.
- А что такое подкова?
У них в заповедниках были лошади, но ей впервые довелось услышать, что когда-то приходилось их подковывать. Потом он добавил, что, к сожалению, подкова была ослиная, так что и счастье ему выпало ослиное. Однако Циана не поняла шутки.
- А это что, какой-то обычай?
- Какой там обычай! Просто, когда я был маленьким, меня лягнул осел.
- Настоящий осел? - восторженно пискнула Циана, будто нет на свете большего счастья, чем получить отметину от ослиного копыта.
- Другие ослы лягаются иначе, - сказал он, и снова двадцать четвертый век не понял век двадцатый.
- Можно мне потрогать ваш шрам? - протянула руку девушка из двадцать четвертого века и грустно вздохнула. - А у нас уже невозможны никакие шрамы. У нас есть очень эффективные средства для регенерации кожи, так что любой шрам исчезает бесследно.
Шрам на лице мужчины покраснел, хотя девушка еще не успела его коснуться. Да и все лицо его залилось краской, так что шрам почти слился с общим цветом лица.
- Вам в самом деле нравится? - смущенно шепнул мужчина из двадцатого века и зажмурился в ожидании ласки.
- Сначала я подумала, что это какой-то отличительный знак. Ведь когда-то рабам выжигали клеймо, чтобы не могли бежать. Но так тоже хорошо.
- Ну и путаница же у вас в голове, коллега! Ваше счастье, что вы не сдаете мне экзамен! - засмеялся он, а девушка встревоженно вскочила.
- Конец контакта!
- Извините, не понял, - переспросил неприятно удивленный кандидат исторических наук.
- Я сказала: конец контакта. Мне нужно возвращаться. А вы слишком хорошо рассказываете. Для историка это опасно. Все-таки он должен полагаться больше на очевидные факты, а не на собственное воображение, - снова посмеялась она над его предыдущей сентенцией.
Ей было приятно дразнить его, а это лишний раз доказывало, что, возможно, она влюбилась.
- Останьтесь еще ненадолго, прошу вас! - пошел он за нею следом.
- Нельзя. Если при программировании обратного полета не удастся скрыть этот час, - пиши пропало, провалилась на экзамене.
Кандидат наук не понял девушку, но это ему было простительно, ведь он ничего не смыслит в темпоральных машинах.
- Разве этот час не был прекрасен, зачем же его стирать?
Видимо, ей тоже этого не хотелось, поэтому она пустилась в подробные объяснения, что это ее первый самостоятельный учебный полет, что ей надлежало привремениться где-то совсем в другом месте (он не сразу сообразил, что машина времени не приземляется) и что она должна была немедленно отправиться обратно, не вступая ни в какие контакты с эпохой, в которую она попала случайно. Но только лишь выпалив все это, она поняла, какую жестокую ошибку совершила.
- Но я вас очень-очень прошу, не верьте этой нашей встрече! Скажите себе, что все это сон, иначе вы вообразите, что сошли с ума, и будете страдать!
Он с жаром схватил ее за руки.
- Циана, уничтожать события для историка - кощунство! Неужто сердце позволит вам стереть час, в который я познал любовь?
У девушки на глазах выступили слезы, так очарователен был этот архаический способ признания в любви.
- Да, наша встреча поистине принадлежит истории! Но это история, на которую человечество не имеет права.
Она выдернула свою левую руку, сунула ее в карман и подала ему маленькую мягкую капсулку.
- Проглотите это!
Он испугался, наверное решив, что Циана, у которой отец химик, не станет раздавать капсулы с безобидными веществами.
- Таким образом вы хотите уничтожить историю нашей встречи?
Она весело обняла его:
- Дурачок ты мой милый, проглоти! Я хочу поцеловать тебя.
- Чтобы потом я все забыл, да?
- Да нет же, это против вирусов, которые я могу тебе передать. Чтобы ты не заболел. Ну давай же, а то я теряю терпение!
Ее красоты и объятий оказалось достаточно для того, чтобы заставить мужчину из двадцатого века что-то проглотить, пусть даже это цианистый калий. А губы ее действительно чуть не свели его с ума. Потом Циана воскликнула дрожащим голосом:
- Да, я действительно люблю тебя! Это равносильно эллинской трагедии!
Непонятно почему, ее признание вызвало у него горькую усмешку:
- Да ладно тебе! И когда тебе удалось это понять?
- Раз я способна так целовать… - и она снова прильнула губами к его шраму.
- Наверное, тебе не раз приходилось целовать мужчин…
Циана разозлилась:
- Послушай, больше всего на свете меня интересует древняя история - это верно, но все же я помню кое-что и из своей собственной. - Боже, какая трагедия! - кажется, так говорили древние?
- "Боже" - это говорили, но не объявляли трагедией свои случайные знакомства.
- Но ведь именно в этом и заключается трагедия! - чуть не заплакала Циана. - Я для тебя - не больше чем эпизод, который ты должен немедленно забыть, а я буду любить тебя до смерти. О, Афродита, какой смертный грех совершила я перед тобой? За что так жестоко ты караешь меня?
Историку двадцатого века, вероятно, должно было показаться слишком необычным, чтобы ему объяснялась в любви девушка из двадцать четвертого века, причем в выражениях, употреблявшихся в четвертом веке до нашей эры, и потому он сказал:
- Милая моя, давай без банальных фраз!
Циана трагически воздела руки к небесам:
- Боже, что же мне теперь делать! Подай мне знак, о мудрая волоокая богиня!
- Ты сказала: войдешь в машину и сотрешь этот час. Можно мне посмотреть, как ты это сделаешь? - сказал он и, не дожидаясь ее согласия, ухватился двумя руками за края открывшегося люка и ловко проскользнул в кабину.
Удрученная своей трагедией, Циана слишком поздно осознала опасность и бросилась за ним.
- Эй, не смей ничего трогать!
Она так и не узнала, трогал ли он что-нибудь и что именно. Люк автоматически захлопнулся вслед за девушкой, что-то тихо щелкнуло, и уже в следующий миг оба они оказались в пилотских креслах, потому что машина очень резко перешла от полета в пространстве к полету во времени.
Как ни пыталась Циана остановить полет, чтобы вернуть историка-грибника обратно, все было тщетно. Непонятно почему, систему управления машиной блокировало, и ТСП мчало их в неизвестном направлении во времени, не имевшем ни конца, ни края. Поэтому когда на мониторе появилось изображение посадочной площадки институтского полигона, девушка обрадовалась. Однако на лицах профессора по темпоральным полетам и его ассистента радости не было и в помине.
- До каких пор ты будешь таскать сюда мужиков? - крикнул в сердцах профессор, забыв, что предыдущие случаи стерты в ее памяти, так что этот для нее первый. - И все в грязной обуви!
Ассистент деликатно подтолкнул профессора, но тут вспыхнула Циана:
- Я не виновата! Он сам залез в машину, я не смогла его остановить, и машина тоже сама тронулась. Как можно проводить эксперимент на машине, которая дает разброс во времени в три века!..
Мужчина из двадцатого века осматривал то бранящихся, то полигон с таким видом, будто попал в ловушку.
- Вы, коллега, держитесь вызывающе, - сказал уже примирительным тоном профессор. - Мне трудно будет дать положительный отзыв о вашей способности работать с темпоральными машинами.
- Но ведь она действительно… - попытался было защитить девушку инженер - специалист по темпоральным машинам, поглядывая на нее с ласковой укоризной.
- Ты и в самом деле нарушила все, абсолютно все правила! Полет был задан в автоматическом режиме, Циана, ручное управление служило только для проверки твоего умения справляться с ним. От тебя же требовалось только выйти из машины и определить, какого порядка разброс, все остальное было поручено автопилоту. В конце концов, если бы тебе не удалось устранить запрограммированные неполадки, автопилот сам устранил бы их в заданное время, а ты…
- Может, именно поэтому все и произошло, - не сдавалась Циана. - Дайте мне возможность совершить настоящий самостоятельный полет! Что за нечистоплотные приемы? В конце концов, это нечестно с вашей стороны!
Инженер сделал ей знак замолчать и отвел профессора в сторону.
- Наверное, она и в самом деле не виновата. Это все проклятый зев во времени, из-за него эти повторы…
- Но этот второй мужчина… как это возможно… причем после того, как тому мы категорически запретили появляться…
- Вы, наверное, забыли, что время тоже не терпит пустоты. Однако я считаю, что таким образом нам не положить конец этой истории…
- Циана, что ты делаешь? - воскликнул профессор, увидев, как его студентка, обняв свою добычу из древности, без всякого стеснения целует загадочный шрам на левой щеке.
- Не беспокойтесь, я дала ему иммунную капсулу.
- Но послушай… ты продолжаешь вести себя, как… - тут профессор захлебнулся от возмущения.
- Амантес аментес, - простодушно возразила студентка. - Влюбленные безумны, писал Теренций.
- Нет, эта специальность решительно не для тебя!
- Римский писатель, первый век до…
- Извините, - вмешался историк-грибник. - Думаю, что вы должны мне объяснить… Я прибыл сюда не по своей воле…
- И таким же образом вернетесь, - выплеснул на него свой гнев профессор по темпоральным полетам и тут же подобрел. - Выслушайте меня внимательно, и, пожалуйста, как можно меньше вопросов! Мы сейчас вернем вас туда, откуда вы прибыли. Очень вас прошу, не ходите в следующее воскресенье на ту поляну, есть опасность, что вы снова появитесь здесь, вы меня понимаете? Нет, вам это трудно понять, так что, пожалуйста, примите на веру все как есть, прошу вас! И не требуйте объяснений.
- Он останется здесь! - заявила Циана и взяла свою добычу под руку, будто ее уже хотели у нее отнять.
Двое мужчин вытаращились на девушку. Объект спора, по всей видимости, также не испытывал особого восторга от ее идеи.
- Наши века довольно далеко отстоят друг от друга, так что бог знает какого вмешательства не будет, - пояснила студентка, прижавшись к своему возлюбленному из древности. - А мы любим друг друга. Он тоже историк, специалист по древним векам, и будет нам даже полезен. Вот, он рассказал мне об одной Фрине, подруге эллинского скульптора Праксителя, о которой мы не знаем. Мы будем работать вместе и будем счастливы. Вы не имеете права разлучать нас!
Профессор вздохнул с выражением терпеливой досады.
- Нужно запросить мнение планетарного совета. Я лишь могу заверить тебя. Циана, что с твоей стороны это сущее легкомыслие. Ведь его генетическая линия через три века исчезнет! А представь себе, вдруг у вас с ним одна родословная. Значит, ты мгновенно исчезнешь вместе со своей мечтой о счастье.
- Он не женат, - возразила она, но тут вспомнила, что об этом у них речи не шло. - Правда ведь? И у тебя нет детей?
Историк-грибник, о чем-то задумавшись, так покачал головой, что со стороны могло показаться, будто он прислушивается, не качаются ли у него в голове мозги.
- Сейчас, может, и нет, но пока мы не знаем, остался ли он или мы его вернули. Если мы его вернули…
- Проверим!.. - воодушевилась студентка и бросилась было куда-то бежать, но профессор схватил ее за рукав.
- Ты опять собираешься совершить то, на что не имеешь права! Подождите! Александр! - обратился он к своему ассистенту, который уже сокрушенно опустил плечи, - позаботься о том, чтобы они ни с кем не вступали в контакт! А вы, прошу вас, дайте мне свои персональные данные: имя, профессию, адрес, место работы, публикации, если таковые у вас имеются…
По выражению лица человека из двадцатого века можно было подумать, будто он силится понять, как он оказался среди стольких умалишенных и не слишком ли они опасны. Он боязливо назвал свои данные: да, есть у него и несколько опубликованных статей в "Историческом обзоре". Профессор отошел метров на двадцать, достал небольшой аппарат из кармана и что-то сказал.
- Ну, теперь все выяснится, - Циана ободряюще пожала любимому руку. - О вашем веке у нас есть полная документация, вероятно, компьютерам удастся разыскать тебя. Ты ведь не рядовой человек.
- Послушай, что за шутки вы позволяете себе? - спросил он.
- Какие шутки? Решается твоя судьба, ты что, не понимаешь? - она снова чмокнула его в щеку со шрамом. Можно было подумать, что людям двадцать четвертого века страшно не хватает подобных шрамов.
- Не понимаю.
- Проверяют линию твоей жизни. Если она прерывается и ты исчез в том году, из которого мы прибыли, значит, ты остался здесь.
- А если я вернулся? - продолжил он, все также по-дурацки ничего не понимая. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ведь историки всегда путаются во временах.
Взгляд у Цианы померк, а инженер, стоящий рядом, приободрился.
- Тогда мы узнаем, что с тобой случилось.
И она уставилась на своего научного руководителя, который в ожидании результата теперь разглядывал небо, здания вдали - что угодно, только бы не встречаться взглядом с этими тремя, воплощавшими собой три варианта надежды.
Молодой инженер не выдержал и скрылся в машине - проверить ее программу. Он только взял с них слово, что они никуда не уйдут, но у них и не было такого намерения.
- Циана, лучше мне вернуться! - взмолился спорный объект, как только они остались наедине.
- Разве ты не любишь меня? Я, конечно, не держу тебя силой, но… О, Афродита, - схватилась она за голову. - А я так мечтала путешествовать с тобою вместе в прошлом!
Несмотря на смешное обращение к древней богине любви, ее горе выглядело настоящим. Он попытался обнять девушку.
- Конечно, люблю! Но я хотел сказать…
По быстрому шагу профессора издали можно было догадаться, что у него радостная весть. Но для кого?
- Циана, я вижу, ты уже смирилась с законами истории…
- Нет! - сердито шмыгнула девушка носом.
- А надо бы! Что за историк из тебя выйдет, если… Наш гость был известным в свое время человеком. У него были дети и внуки, которые радовались его славе.
- Известный? - усомнился историк, знавший, как трудно в его области добиться славы.
- Больше я ничего не имею права сообщить вам.
- Но почему?
- Неужели вам не ясно, почему? Кому дозволено заранее знать свою судьбу?
- Но ведь вы можете меня обмануть, не правда ли? Чтобы прогнать.
Не только профессор, но и сама Циана, полюбившая историка из двадцатого века, была потрясена. Такое вроде бы безобидное на наш взгляд замечание в двадцать четвертом веке считалось тяжелым оскорблением.
- Ну ладно, бог с вами, - усугубил свою ошибку историк. - Но как вы мне докажете…
- Компьютер сообщил мне о давно закончившейся судьбе. Я не могу по собственной воле ее менять, - ответил профессор хмуро. Ему трудно было простить обидное недоверие, хотя, если быть справедливым, этот человек из прошлых веков заслуживал снисхождения. - Ваш первый ребенок родился в год вашей встречи с Цианой, значит, вы скрыли от нас, что ваша жена ждет ребенка.
- Вот видите, тут какая-то ошибка! У меня нет жены! - обрадовался недоразумению историк.
- Александр, машина готова к обратному полету? Вы будете его сопровождать, - повернулся профессор к инженеру. Тот так и светился радостью. Наверное, он был готов отвезти своего гостя хоть на край Вселенной.
- Это действительно так? - спросила студентка своего профессора.
- Циана, неужели ты во мне сомневаешься? Когда он уедет, я посодействую тебе, чтобы ты сама все проверила…
- Но разве может историк лгать! - возмутилась девушка.
- Но я не лгу, поверьте мне, - воскликнул ее коллега из древности. - И я не двинусь отсюда, пока все не выяснится окончательно! А вы меня ни с кем не спутали? И чем именно я известен?
Профессор враждебно поджал губы, нахмурился, но историк повторил свою угрозу, что не сдвинется с места, пока…
- Писатель. Известный писатель-фантаст.
- Кто? Я? - прыснул со смеху историк-грибник.
- В данных компьютера нет другого человека с таким именем. И все остальное совпадает.
- Но вы отдаете себе отчет в своих словах?
- Я знаю, в ваше время ложь была очень распространенным явлением, - расплакалась девушка. - Но почему меня, почему именно меня нужно обманывать! Немедленно сотрите его в моей памяти, немедленно! Чтобы историк стал фантастом, о Афродита!.. - и студентка побежала в направлении институтского метро, будто убегая от страшного преступления.