- Желаю тебе, солнцеликая, успеха! Ты скоро получишь от меня весть! - сказал ей благосклонно начальник стражи, а потом вздохнул ей вослед: загадочная женщина! Все на ней дорогое - и ожерелье, и заколки в волосах. Не задумываясь, готова была тут же оплатить налог. А благовония у нее - с ума сойти! Может, и в самом деле это обедневшая принцесса, решившая стать свободной женщиной? А хитон у нее, наверное, и впрямь из Милета, только там делают такие тонкие ткани. А может, и она, как знаменитая Аспасия? Та тоже когда-то пришла, и никто никогда не узнал о ее происхождении, а денег у нее было при себе столько, что хватило сразу же открыть школу для девочек…
Тут он еще вспомнил, что Аспасия была сначала любовницей Сократа, потом женой Перикла, эта же направлялась к Праксителю. И начальник городской стражи разразился бранью:
- Распоясались эти философы и художники! Да-да, они понимают демократию как вольницу, вообразили себе, будто могут делать все, что им вздумается! Но… - он звучно рыгнул. На обед он переел голубцов из виноградных листьев, которые жена его великолепно готовила из мяса молодого барашка, и тут же засмеялся:
- Я еще скручу этих голубчиков в бараний рог!
Так, сам того не подозревая, он первым дал название вкусного греческого блюда одному из методов ведения государственных дел, которому еще предстояло утвердиться в грядущих веках. Но в то молодое, прекрасное время многое происходило впервые.
Свой первый вывод после встречи с городской стражей сделала и Циана: в эллинском мире красота и в самом деле большая сила, но рассчитывать только на нее не приходится. Вот почему, прочитав над красивым фризом, венчавшим портик: "калос кай агатос", она только скептически улыбнулась. Будь прекрасен и доблестен, красота - есть добро, и добро есть красота - этот лозунг всенародного воспитания, который Перикл провозгласил еще сто лет назад, дал хорошие результаты в архитектуре и искусствах. Гетеры тоже руководствовались им в искусстве любви, но такие, как этот начальник стражи, не выглядели ни прекрасными, ни доблестными. Да и в трех мужах, восседавших посреди двора в прохладе мраморной беседки, она не видела пока ничего привлекательного.
Циана попыталась было угадать, кто из них Пракситель, но все трое были одинаково лохматые, со свисающими до плеч жирными волосами. Под их хламидами, так же одинаково грязными, очерчивались отвратительные животы любителей дионисиевых возлияний. Вообще, пройдя из конца в конец почти весь город, включая агору, Циана не встретила ни одного человека, лицом и фигурой хоть отдаленно напоминавшего прекрасные скульптуры, разбросанные сейчас во дворе Праксителя или бережно сохраняющиеся в античных отделах музеев будущего. Она уже нащелкала тысячи снимков спрятанной в ее ожерелье миникамерой, чтобы в ее веке увидели превозносимую древность в ее истинном виде.
- Хаире! - сказала она громко. Это было приветствие свободных граждан, обозначавшее нечто вроде "Радуйся!" или "Будь весел!". Все трое подняли головы от какого-то папируса и не выразили никакой радости, а самый пожилой рявкнул:
- Черт побери, нет покоя от этих блудниц!
Он употребил слово, непонятное Циане, но по тону нетрудно было догадаться, что оно бранное.
- Это ты - Пракситель? - спросила Циана. - От тебя я не ожидала такого отношения…
- Зачем я тебе? - спросил самый молодой из троицы, но в тоне его тоже не было и тени учтивости.
- Тебе не нужна модель?
Скульптор оглядел ее, словно торговец лошадьми.
- Не нужна.
- Я не возьму с тебя денег, - сказала она, пав духом. А если он не примет ее, что тогда? Право на пребывание в этой эпохе довольно ограничено.
- А что тебе надо? Насколько мне известно, вы, чертовки, ничего не даете даром.
Его иронический тон подсказывал, что к гетерам он относится с предубеждением: то ли он пережил какое-то личное разочарование, связанное с гетерами, то ли с течением времени в отношении к гетерам вообще что-то изменилось.
- Пока чашу воды. Я пришла издалека, а в эту жару…
Он подал ей знак войти, показал на два меха, валяющиеся у них в ногах, как тела закланных ягнят.
Ее нарочито кокетливая походка не привлекла их внимания. А может, их больше интересуют юноши? - усомнилась Циана. Кто знает этих древних греков! Ей даже захотелось плакать. Слезы готовы были брызнуть из глаз. Мех с водой, который скульптор пнул ногой, зашевелился у нее в руках, как животное, готовое вот-вот вырваться и убежать. Пить из меха она не умела, просто не догадалась заранее научиться, ведь в музеях полно амфор, чаш, всяких-превсяких чудесных сосудов, употреблявшихся в те времена!
Мужи так и покатились со смеху, который в наши времена историки назвали бы "гомерическим", однако Циане он показался довольно-таки грубым, мужицким, тем более, что никому из мужей явно и в голову не пришло ей помочь.
- Эй, - шлепнул ее по заду Пракситель, досыта насмеявшись, - а может, ты царская дочь? На, пей!
И подал ей громадный бронзовый кубок, полный разбавленного вина. Циана не боялась инфекции, у нее были прививки от всех болезней, свирепствовавших в древности, но все равно ей пришлось собраться с духом и побороть в себе брезгливость. Разбавленное вино оказалось прохладным и вкусным. Осторожно приподнимая тяжелый кубок, она ощупала глазами разостланный перед мужами папирус.
- Это эорема? - спросила она, поставив кубок на мраморную скамью.
- Нет, ты погляди на нее, - сказал тот, что постарше. - С каких это пор… - тут он снова употребил бранное слово, - стали разбираться в машинах?
Циана решила не реагировать. Присев над папирусом, она ткнула в него изящным пальчиком:
- Если поставить здесь и здесь по одному полиспасту, машину смогут обслуживать всего два человека.
- Что-что? Что надо поставить? - Вытаращился тот, что постарше, а двое других с заинтересованным видом следили за ее пальчиком.
- Полиспасты. Нужно поставить друг над другом два или три блока и протянуть через них - только крест-накрест! - веревку, тогда подъемная сила увеличится во много раз по формуле…
- Погоди-погоди, - сказал пожилой. - Ну-ка нарисуй то, о чем говоришь. И формулу знаешь?! А ты, случайно, не богиня мудрости, а?
Он подал ей восковую плитку и костяную палочку, лежавшие рядом.
- Вы что, только сейчас изобретаете эорему? - удивилась Циана, рисуя простейший полиспаст. Готовясь к своей миссии, она, естественно, изучила технику эллинов. По данным исторического компьютера, эта театральная машина была создана гораздо раньше.
Третий, до сих пор молчавший и глядевший на нее откровенно похотливо, сказал:
- Нужно ее улучшить.
Живот Праксителя заколыхался от смеха.
- Позавчера на представлении одной его пьесы спускавшийся на эореме бог грохнулся на героя, которого он должен был спасти. Публика хохотала так, как не смеялась и на комедиях Аристофана…
- Значит, ты пишешь пьесы? - сказала Циана с мстительным пренебрежением, чувствуя, что выиграла сражение. И добавила, когда Пракситель назвал его имя: - Впервые слышу.
Скульптор похвалился перед нею вторым своим другом. Старик, как оказалось, обессмертил свое имя как философ и геометр, но Циана омрачила ему радость встречи с богиней мудрости, сказав безразличное "Ага!", чтобы отомстить и ему.
Зажав бороду в кулак, он дернул ее покрепче, видимо для того, чтобы очнуться от наваждения:
- О боги, какие гетеры бывают на свете: умные, красивые… Да разве в такое поверишь! Сказки! Калос кай агатос! - прохрипел он с презрением девиз, которым так восхищались последующие цивилизации. - И откуда тебе известна такая машина, как ты там сказала?
Циана умышленно не повторила название полиспаста. Ей было запрещено вмешиваться в развитие древнего мира. Вначале она была вынуждена это сделать, чтобы привлечь к себе внимание великих мужей древности.
- Как это нет умных гетер! А Аспасия? А твоя Фрина? - повернулась она к Праксителю, также оценившему гениальную простоту и эффективность полиспаста и молча снова поднесшего ей свой кубок.
- Какая Фрина?
- Та, что служила тебе моделью. - Она взяла кубок, потому что волнение и жара распаляли жажду.
- Модели у меня вот здесь, - и он постучал пальцем себе по лбу. - Но раз ты настолько учена, ты должна знать, что идеи красоты живут в другом месте. Я беру их прямо оттуда, не буду же их брать у какой-нибудь…
- Эй, - топнула Циана правой сандалией по мраморным плитам пола в беседке. - Я запрещаю в моем присутствии употреблять обидные слова о женщинах! А ты, мой дорогой ваятель, не должен передо мной повторять эти выдумки о царстве идей и так далее! Старик Платон не рассердится, если ты будешь ваять с натуры. Как, например, ты изваяешь такую ножку, если не увидишь ее? - воскликнула она, смеясь и подняв полы хитона над коленом.
Такой белой ножки с такой изящной линией икр, положительно, не было в Платоновом царстве идей, если вообще там была в самостоятельном виде идея женской ноги. Трое мужей не отрывали глаз от ножки Цианы, даже когда пурпурные полы хитона вновь покрыли ее. Первым стряхнул с себя колдовские чары Цианы Пракситель.
- Значит, ты не признаешь Платона, не так ли? Извини, но я подумал, что тебя подослал Костакис, он то и дело подсылает нам разных шпионок. К тому же Платон любимец властей…
- Ну конечно, особенно им по душе его трактат о государстве, - согласилась Циана. - Но речь шла о Фрине.
- Я сказал тебе, что не знаю никакой Фрины. Кто она?
- Гетера! Самая красивая, самая уважаемая… - Циана уже начинала волноваться, неужто она снова что-то напутала?
- Видишь ли, дочь Зевса, - захихикал старик, внимательно изучая проект театральной машины, предложенный Цианой. - Если бы у нас появилась такая гетера, я бы первым свел с ней знакомство!
Циана рассердилась: имя его пережило тысячелетия, а он держится, как выживший из ума сатир.
- А ты не боишься называть меня так, как принято обращаться только к премудрой Афине Палладе?
- А кого мне бояться?
- Костакиса, например, - назвала она имя, которое только что упомянул Пракситель.
Старик засмеялся.
- Вот его боюсь. Можешь передать ему, что его я боюсь.
Щеки Цианы вспыхнули, и она стала еще красивее. Она не знала, что даже в разбавленном виде вино воспламеняет непривыкшую к алкоголю кровь.
- Оскорбительно, для духа Эллады оскорбительно, чтобы люди вроде вас боялись стражника.
- Я помню многое, серноногая умница, - певуче произнес старик, - но не помню такого, чтобы конфликт между меченосцами и мыслителями завершился в пользу последних.
Автор трагедий, молча накачивавшийся вином, усердно доливавший бронзовые кубки то из одного меха, то из другого, вдруг схватил ее за талию и сказал распухшим, еле поворачивающимся языком:
- А ты и в самом деле гетера?
Вопрос застал ее врасплох. Циана верила, что и одежда, и поведение ее достаточно красноречивы, и надеялась, что благодаря своим познаниям она внушила к себе уважение, и вот тебе раз… Горячий обруч угрожающе стянулся вокруг ее талии. Но ведь во времена Праксителя гетеры все еще были уважаемыми и равноправными подругами и спутницами, что и является исконным значением их прозвания?
- А экзамен ты выдержала? - зловонно выдохнул ей в ухо писатель.
Она попыталась осторожно освободиться.
- Какой экзамен?
- A-а, раз не знаешь, значит, ты и не держала его, - шумно обрадовался пьяный. - Когда рабыня хочет стать свободной женщиной и гетерой, она должна ради испытания удовлетворить троих мужчин одновременно, и если они останутся довольны…
- Я никогда не была рабыней! - Циана изо всех сил вырывалась из отвратительных объятий.
- Оставь ее в покое! - сказал Пракситель, отрываясь от бронзового кубка, но в глазах его мелькнула искра сладострастного любопытства.
Старый ученый вообще не обращал на них никакого внимания, поглощенный чертежами театральной машины. Пьяный пытался развязать верхнюю завязку ее хитона.
- Вот сейчас, милочка, мы и проведем экзамен!
Вдруг он резко выдохнул "кхе!", одновременно послышался звук падающего мешка. Старик замер, распростершись в двух метрах от беседки. Циана сообразила перекинуть его таким образом, чтобы он не упал на мраморный пол.
Остальные двое смотрели на нее, как наивное простолюдье в театре глазеет на спускающегося из машины бога. Но их ошеломление было вполне оправдано - классическая борьба, которой кончалось пятиборье на олимпийских играх, совершенно не походила на дзюдо двадцать четвертого века.
- Давайте уважать друг друга! - предложила им невероятная гетера, запросто закинувшая далеко в траву их грузного приятеля.
- Богиня… - робко начал старый ученый.
Циана кокетливо оправила хитон.
- Послушайте, милые друзья, я обыкновенная смертная, которая знает и уважает вас и хочет от вас только одного - чтобы и вы ее уважали. - Она подошла к пьяному и, помогая ему подняться, закончила, глядя в его расширившиеся от суеверного ужаса глаза: - Только при таком условии мы можем оставаться друзьями. А сейчас налейте мне вина, но только в отдельный кубок! Эй ты, сбегай, принеси…
Пракситель хлопнул в ладоши.
- Раб…
- Не раб, а он лично мне принесет! Во искупление, ну же…
Спеша поднести кубок богине, автор трагедий чуть не свалил раба, появившегося на пороге дома. Скульптор и философ смотрели на нее с истинным страхопочитанием.
- Когда продадим эорему, отдадим тебе все деньги, - сказал философ. - Ее наверняка купят все театры.
- Значит, вы не принимаете меня в друзья, - огорчилась Циана. - А я думала, что мы разделим заработок на четыре части…
- Но проект ведь твой… - мудрец попытался подыскать красивое обращение и, видимо, не найдя ничего более подходящего, позволил себе пошутить с видом человека, которому нечего терять в жизни: - Я назвал тебя дочерью Зевса, но ты, пожалуй, дочь Геракла.
Циана звонко засмеялась. Ей становилось все веселее, она чувствовала себя все свободнее, но пока еще не понимала, что виновато в этом ароматное коринфское вино.
- Поэтому ты решил отдать мне все деньги? Стыдись, философ, ты еще веришь в богов, а? Пракси… ведь я могу называть тебя так, Пра-кси-тель - слишком длинно! Ну что, теперь возьмешь меня моделью или нет? Эй, только не разбавляйте мне вино! - крикнула она уже окончательно протрезвевшему писателю.
От неожиданности писатель испуганно отдернул мех и, не успев заткнуть его вовремя, залил мраморный пол вином.
- О божественная, - смущенно воскликнул знаменитый ваятель. - Я не смею и мечтать о такой модели.
- А ты помечтай, помечтай! - подняла ему навстречу громадный кубок Циана и одним духом почти наполовину осушила его…
Мужи и без того были ошеломлены, так что ей вовсе не было нужды внушать им респект своим молодецким питьем, но Циана уже потеряла контроль над собой. Не выпуская кубок из рук, она подсела на скамейку к философу.
- Жаль, что я показала вам, как усовершенствовать эорему. Будет вам с этими богами! Только обманываете народ и усугубляете его невежество.
- Хочешь лишить писателей хлеба? - снова осторожно пошутил мудрец. - Народ ходит в театр не ради их пьес, а чтобы посмотреть, как в конце боги вершат справедливость. Потому что… где еще это увидишь?
Циана удивленно повернулась к писателю, который сказал смиренным тоном:
- Вы говорите опасные вещи, подруга. Только бы не услышал их вездесущий!
- А ты чего изображаешь из себя верующего? - возмутилась она. Согласно книгам, никто из мыслителей того времени уже не верил в обитателей Олимпа.
- А кто тогда будет вершить человеческие судьбы в наших трагедиях? - робко пытался защититься писатель. - Люди умеют только запутывать их. А ведь гражданин должен выйти из театра с окрепшей верой в жизнь.
- Не дают, - поддержал его Пракситель. - Вот я изваял бы тебя сейчас так, чтобы все ахнули от восторга, но если не посвятить статую какой-либо богине, никто ее не купит. А ведь мрамор дорогой, милая! Так что между собой мы можем богохульствовать сколько угодно, но ведь денежки-то боги дают…
- Ну, Пракси, не ожидала я от тебя таких разговоров! - воскликнула она, но тут же спохватилась, что не имеет права выражать свое отношение к их делам, и потому поспешила исправить свою ошибку. - Сочувствую я вам, ребята! Так именем какой богини ты хотел бы меня окрестить?
- Афродиты, разумеется, но я сказал только к примеру. Не дозволено, чтобы смертная…
Циана весело вскочила, вспомнив о своей миссии.
- А что если я не смертная? Давай попытаемся…
Ей нужно было во что бы то ни стало остаться с ним наедине, чтобы уладить свое пребывание у него в доме.
- Сейчас я пил вино. Да и в это время дня… - попытался он отговорить ее, но она уже направилась к навесам с такими возгласами, которые могла позволить себе разве что богиня:
- А вы, ребята, останьтесь здесь! И не смейте подглядывать, иначе я превращу вас в свиней!
Писатель, направившийся было вслед за нею, сразу сел. Разумеется, он не верил в чудеса, описанные когда-то его коллегой Гомером в "Одиссее", но раз эта тоненькая и хрупкая девушка сумела с такой легкостью перекинуть его через себя, почему бы ей, если она того пожелает, не превратить человека в свинью!
Циана шла царственной походкой, которую она специально отрабатывала. Длинный хитон ниспадал красивыми складками, обрисовывая тело, так что Пракситель следовал за нею, как завороженный. Многие месяцы она упражнялась, решив, что красивые эллинки ходили именно таким образом. А они оказались коротконогими и коренастыми. Неужто они так ничего и не добились своим культом красоты тела и спорта? Или у них только на стадионах подвизалась сотня мускулистых идолов, а все остальное оставалось пузатой и толстозадой толпой?
- Сколько много куросов и кор! - остановилась она перед первым навесом, все пространство под которым было забито голыми аполлонами и задрапированными персефонами. Но тут же прикусила язык. Так окрестили эти статуи искусствоведы двадцать веков спустя. Однако большой ошибки она не совершила, потому что и в самом деле это были названия обыкновенных юношей и девушек. Сколько много их здесь, а сколь мало красоты уцелеет в веках! Непонятно почему, Пракситель начал оправдываться:
- Ремесленничество! Это дает кое-какой доход, но сама видишь: мои милые соотечественники горазды заказывать, а как подойдет время платить… Столько мрамора испортил! В довершение всего сейчас входит в моду Гермафродит, каждый хочет иметь в доме Гермафродита. И что только в нем находят? Ты понимаешь этот новый культ сына Афродиты? Теперь я попытаюсь переделать вот этих в гермафродитов, но…
- Пракси… - прервала его жалобы Циана, - а почему аполлончики голые, а персефоны так задрапированы, что…
От прогулки по двору с коринфским вином в желудке под эллинским солнцем все в голове Цианы окончательно перепуталось.
- Запрещено изображать богинь обнаженными.
- Наверное, поэтому пошла мода на гермафродитов. Твои сладострастные сограждане хотят видеть сразу все - так дешевле.
Пракситель боязливо засмеялся.
- Нет, такой женщины я не встречал никогда в жизни! И остроумная вдобавок…
- Пракси, а скажи-ка, у тебя была такая статуя, такая… знаешь… сатир, наливающий вино? И еще Артемида, которая…