Нет, не это произведение было спорным, не о нем следовало спросить! Вино погрузило ее память в трепещущее на солнце марево.
- Артемид у меня много, а вот такого сатира… я собирался к нему приступить на днях. Впрочем, а ты откуда знаешь, что я хочу сделать именно такого? - изумился Пракситель.
- А тот, что облокотился на дерево? - быстро спросила Циана, избегая ответа.
- Я продал его, но ты…
- Ты великий скульптор, Пракси, - сказала она, величественно переходя к другому навесу. - Хоть и не совсем в моем вкусе.
Великий ваятель забеспокоился:
- Почему это?
- Слишком слащав ты, а мне больше нравятся реалисты…
- Кто-кто?
"Ну и влипла же, теперь придется объяснять, что такое реализм!" - ругнула себя Циана.
- Понимаешь, у тебя все слишком красивое, а в жизни не так. Ты даже сатиров делаешь красавцами. А что такое сатир, если судить по легенде? Козел! Похотливый козел! В лучшем случае он похож на того писателишку, а ты и его готов изобразить красавцем! - не удержалась Циана, чтобы не высказать свою неприязнь к автору трагедий.
Пракситель смотрел на нее, совершенно сбитый с толку - еще никто не осмеливался разговаривать с ним таким образом.
- Но… но… мы должны… Калакагатон! Единство красоты и добра! Так мы учим людей ценить красоту. Когда-то богоравный Перикл платил людям, если они ходили в театр, только чтобы научить их любить искусство. Да меня из города прогонят, если я…
- Знаю, знаю! Ты не виноват, - великодушно сказала Циана. - В конце концов, твое искусство отражает кризис античного полиса…
- Что-что? Что там такое с полисом? - вытаращился ваятель, а она резко отвернулась от него. Снова сболтнула глупость какого-то искусствоведа, причем плохого.
- Не обращай на меня внимания, Пракси! Поступай так, как знаешь! Ты лиричен, нежен, созерцателен, а потом, очень здорово получаются у тебя эти полутени. Знаешь, имя твое уже вошло в историю вслед за именами Фидия и Мирона… Да-а, великим был век предыдущий! Полимед, Кресилай, Поликлет… А взять Пифагора Регийского, отца твоего Кефизодота… - Она прошла под навесом, потому что под палящим солнцем выпитое ею вино превращалось в кипящий грог. - Но и ваш век достаточно хорош. Кстати, какого ты мнения о Лисиппе?
Пракситель стоял перед нею, бледный и потный.
- Хорош, правда? - опередила она его, отгадав его состояние: как это возможно, чтобы женщина, пусть даже гетера, так хорошо знала историю эллинской скульптуры!
- Лисипп?.. - промолвил Пракситель. - Он еще слишком молод…
- Молод, это верно, но он станет великим скульптором, попомни мое слово! А и Скопас хорош. Эй, откуда у тебя это?
Она присела возле великолепной черной вазы с красными фигурами.
- Из Никостена, не так ли? Невероятно ценная вещь, ты береги ее. Не менее чем сто лет назад…
Тут Циана снова прикусила язык: раз она лично видела вазу в музее, значит, она уцелела в тысячелетиях! И Циана побежала под соседний навес.
В самом центре торчала огромная глыба камня. Перед нею - полукружием, сколоченный из досок высокий настил. Утоптанная вокруг земля побелела от пыли и мраморной крошки. В глубине у самой стены стояли амфоры, одна другой красивее - как на подбор. Циана переходила от одной к другой, приседала на корточки, любовалась, безошибочно называя по стилю рисунка, какие из них коринфские, а какие из Самоса или Родоса. Лицо скульптора сковал суеверный ужас. Заметив это, она тут же вскочила на высокий настил и встала перед глыбой камня.
- Ладно, сделай и меня красивой!
- Богиня, ты и в самом деле…
Циана прыснула со смеху:
- А за какую из богинь ты меня принимаешь?
Заданный в шутку, ее вопрос был не менее коварен, чем тот, что был поставлен Парису тремя богинями. Предпочтя Афродиту и дав ей золотое яблоко, он довольно сильно осложнил ход развития европейской цивилизации.
- Может быть… А… А… Афина… - пролепетал Пракситель. Мудрая девственница была все же более могущественной богиней.
Циана выпрямилась, суровая, как Афина Паллада:
- Ну-ка посмотри хорошенько! Считаешь ли ты, что сестра моя так хороша! - И театральным жестом она сбросила с себя хитон.
Пракситель рухнул на колени перед подиумом. Вероятно, он никогда в жизни не видел воочию столь красивого женского тела. Ведь он черпал идеи из царства Платона!
- Бо… богиня… - простер он к ней руки, - на погибель мою ты явилась?
Известно, что Афродита погубила не меньше людей, чем ее воинственная сестра.
- Ладно, ваятель, бери в руки молоток и долото! - смилостивилась Циана.
- Но… в таком виде? - ужаснулся он еще больше.
- Сколько тебе говорить, что я никакая тебе не богиня! Давай, берись за дело!
Он поднял с земли глиняную плитку, принес откуда-то деревянную шкатулку с черными и красными чернилами, оглядел кончик тростниковой кисточки. Циана с любопытством следила за ним, потому что в ее веке почти не знали, как и чем рисовали эллины.
- Тогда… тогда мне нужен какой-нибудь мотив, иначе… Позволь мне, - Пракситель подбежал к вазам, схватил первую попавшуюся и поставил ее на подиум рядом с левой ногой обнаженной Цианы. Он поднял ее хитон с таким благоговением, будто касался самой богини, но не упустил тайком пощупать его материю. Откуда взяться такому хитону у простой смертной, если он явно ткался в мастерских Олимпа? Скульптор разостлал его над вазой, умело расправил ниспадающие складки. Вот так, богиня! Все равно, что ты входишь в море купаться. Потому что иначе… Ты ведь знаешь, людей…
Потом он, пятясь, отступил на несколько шагов и прищурил перепуганные и в то же время очарованные глаза.
- Сделай шаг вперед, богиня, так, спусти одну ногу с подиума, как ступаешь вниз с берега в море, понимаешь?
Циана пошатнулась.
- Но если ты думаешь, что я долго так выдержу…
- Я сейчас, минуточку!
Рука его задвигалась над плиткой. Время от времени он быстро окунал кисточку в густые красные чернила. По вискам его стекали струйки пота. С профессиональной жадностью глаза его поглощали дивные изгибы и округлости ее тела. Слегка отодвинув плитку от себя, он оглядел набросок, потом обернул плитку и тут же принялся за второй эскиз.
- Еще немного, совсем немного… Мне нужен будет и один набросок со спины.
Он взял вторую плитку и прошел за подиум. Улыбаясь, Циана слушала его пыхтенье у нее за спиной, а потом вдруг почувствовала на себе его взгляд. Она знала, что со стороны спины ей тоже нечего стыдиться, но все же ей стало неловко. Она крикнула ему через плечо:
- Эй, не думаешь ли ты делать Афродиту Калипигос!
- О, разве возможно такое богохульство! - воскликнул хрипловатым голосом ваятель, будто в настоящее время он не рисовал нечто подобное.
- Как, разве ты не знаешь эту скульптуру? Ведь она так и называется: Афродита с красивым задом! Две славные дамы из Сиракуз построили храм для Афродиты и заказали для него такую статую. Богиня стоит повернувшись спиной, откинув хитон так, чтобы видна была только ее попка. Обе они счастливо вышли замуж и жили в богатстве и неге благодаря тому, что Афродита наградила их красивыми задними частями тела. Так вот, в ее честь… Да, веселый вы народ, ничего не скажешь!
- Ну, там, в Сицилии… - промямлил скульптор. - А кто сделал эту статую?
- Сейчас не могу вспомнить. Это ваше вино… - вышла она из положения. Она не только не знала автора, но даже не помнила, к какому времени относится скульптура, но зато чуть не бухнула ему, в каком музее находится эта Афродита.
- Готово, богиня! Остальное я сделаю по образу, который всегда будет жить во мне…
Она сошла с подиума и подняла плитку с первыми двумя набросками. Пракситель застыл, зачарованный грациозностью ее движений.
- Но ведь это Афродита Книдская! - изумилась Циана, узнав и вазу, и плащ, и позу входящей в воду красавицы.
- Какая-какая?
Она снова проговорилась, но в ней все чаще говорило вино, а не она сама. Искусствоведам еще только предстояло дать знаменитой статуе это название.
- А другая подобная статуя у тебя есть?
- Неужто я посмел бы, о, дивная среди богинь! И теперь-то только с твоего позволения…
- Хватит тебе с этими эпитетами! Ты, кажется, кроме Гомера ничего не читал! Так ты и в самом деле не знаешь никакой Фрины?
Он по-прежнему недоуменно ответил на ее настойчивый вопрос, а если верить истории, так именно Фрина вдохновила его на создание Афродиты Книдской. Но разве мало небылиц в истории!
- Возможно, это будет самое великое из всех твоих произведений, Пракси, - сказала она пророческим тоном.
- О ты, из пены рожденная! Если позволишь оставить ее в таком виде… Потому что до сих пор мы не смели… богинь… - трепетным, умоляющим голосом сказал великий ваятель.
- Неужто у тебя хватило бы духу прикрыть такую красоту? - возмутилась Циана, подпоясывая хитон. - Что тебе стоит обмануть их, что Афродита лично явилась к тебе и пожелала, чтобы ты изобразил ее обнаженной? И перестань меня величать, сколько раз я тебе говорила, что я самая обыкновенная женщина! Протагор еще столько веков назад сказал вам, что человек есть мерило всех вещей! Давай теперь выпьем за твой будущий шедевр!
Пракситель прибрал плитки с эскизами в шкаф.
- Легко было Протагору! Теперь нас обязывают верить в богов.
Циана уже бежала к беседке - теперь она походила скорее на богиню охоты Артемиду, потому что никто никогда не видел бегущей Афродиту. Она бросилась на мраморную скамейку, откинулась, опершись спиной о колонну, и открыла рот:
- Кто мне даст напиться? Умираю от жажды!
Старый геометр и трагик стукнулись головами - каждому из них хотелось поднять мех, чтобы налить богине. А так как в те далекие времена писатели были более усердными в служении богам и владетелям, то победил трагик.
- Из меха! - крикнула Циана. - Я никогда не пила из меха!
Трагик поднял над ней козий мех, заставлявший людей распевать песни, и осторожно вынул пробку. С очаровательной плотоядностью Циана подставила открытый рот розовой струе. Неразбавленное вино было липким от сладости. Она поперхнулась, вино залило прелестную шейку, струйкой потекло ей за пазуху, и девушка счастливо взвизгнула.
Трое атеистов не знали, что и думать о ней. При всех безобразиях, какие творили, если верить легендам и сказкам, дочери Зевса и другие обитатели Олимпа, все же никто из них не позволял себе такой развязности в человеческом обществе. Однако неэллински красивое и, как менада, пьяное существо явно знало вещи, которые не то чтобы женщина, никто другой из смертных не знал. Философ-геометр решил испытать ее еще раз:
- Дочь Зевсова, ты недавно довольно пренебрежительно отозвалась о Платоне, а каково твое мнение об Аристотеле?
- А что особенного я сказала? - спохватилась Циана, не совершила ли она какой-нибудь исторической глупости, но и это не отрезвило ее. От порции неразбавленного вина у нее окончательно зашел ум за разум. - Платон славненький старикашка, без которого идеализм - ничто! Кроме того, де мортуис аут бене, аут нихил. Пардон, это на латыни! Как говорили римляне: о мертвых или хорошо, или ничего. Мне он не симпатичен главным образом из-за своего труда "Государство", потому что не представлял себе государства иным, кроме как рабовладельческим. А Аристотель, скотина, вторил ему. Может, для вас он и в самом деле самый великий и, вполне возможно, что парень действительно много знает, раз вобрал в себя самое разумное, что было у всех вас. И у Платона, и у Зенона, и даже у тебя, но… дорогой, не надо так…
Ее язычок, окрашенный от вина в ярко-розовый цвет, начал молоть глупости, размазывая древнегреческие слова:
- Нет, так нельзя! Если хочешь сидеть в тени, философствуя и потягивая виноградное винцо - сиди себе, пожалуйста, но не за счет других! Потому что рабы такие же люди, как и мы с вами! Пораскинешь своими гениальными мозгами, придумаешь разные машины, чтобы работали вместо тебя…
- О, неземная! - боязливо воскликнул хозяин. - Такие разговоры о рабах нам не дозволено даже слушать!
- Почему, Пракси? Ведь у вас демократия? Может, ты и гений, но если взять и нарезать тебя на кусочки, не найдется ничего такого, чего бы не было и у раба, ясно? А Аристотель… - она повернулась со свирепым видом к его пожилому коллеге. - Нет, вы полюбуйтесь только на его ум, взялся и против женщин писать! Мужчина-де - солнце, женщина - земля, он - энергия, она - материя, но даже по рождению она, видите ли, не ровня мужчине…
- А где он об этом писал? - поинтересовался старый философ, - я не знаю…
- Если еще не написал, то напишет, - грубо отрезала Циана и вдруг хихикнула, как заправская сплетница: - И позволяет своей гетере Филис кататься на нем! Как, разве вы не знаете эту историю? Значит, так: она раздевает его, накидывает уздечку, садится на него сверху и ударяет его плеткой. Понимаете, плеткой заставляет его бегать на четвереньках! Наверное, эта Филис очень красива, а?
Трое мужей были поражены ее рассказом. Философ, хоть и завидовавший своему коллеге, решил защитить его.
- Мы не знаем никакой Филис. Аристотель давно привязан к гетере Герпиле, очень достойной женщине, которая родила ему сына по имени Никомахос…
- Но я это видела своими глазами, то есть на картинах! Знаете, сколько создано произведений с таким сюжетом: красота ездит верхом на мудрости! Вот это тема для тебя, Пракси! Но нет, ты не сторонник реализма.
- Подобную историю я слыхал в Азии, но не об Аристотеле, - сказал философ.
- А мы ее знаем об Аристотеле! - запальчиво сказала специалистка по древней истории - И вообще я не люблю этого вашего философа. Человечество многим ему обязано - это верно, но и тысячи лет спустя люди верят во все его ошибки и не смеют в поисках истины обратиться к другим источникам, а ведь у каждого времени свои истины - это я тебе говорю, философ!
Старик кивал, потрясенный ее пророчеством.
- Я и ему самому скажу, - пригрозила она. - Он сейчас в городе? Пракси, а почему бы тебе не сходить и не позвать его? Скажи ему, пусть не боится, я его не съем! Я за равенство.
- Я пойду, - вскочил, все такой же усердный и предупредительный, автор трагедий. Опомнившись, она хотела было его остановить, но не успела - он уже ушел со двора.
- Эй, ребята, много глупостей наговорили мы тут за столом, - воскликнула она, употребив неэллинское выражение, забыв, что в беседке не было стола. - Давайте-ка лучше споем! Пракси, у тебя нет гитары? Нет-нет, принеси сам, хочу, чтобы мне прислуживали не рабы, а человек, которого я люблю, потому что я люблю тебя, Пракси.
Смущенный ее объяснением в любви, которое грозило материализоваться в объятия, ваятель бросился за гитарой, а когда вернулся, и вовсе растерялся, потому что никогда еще не приходилось ему слышать, как играют богини.
- Богиня, неужто…
- Да хватит тебе божиться на меня! Давай сюда, посмотришь, какая из меня гетера…
Ей хотелось продемонстрировать им все, чему ценой большого труда научилась, готовясь к пребыванию в их времени. Она ударила по струнам, проверяя настрой, и с воодушевлением начала первый эпиникий Пиндара, созданный на целых сто лет раньше. Где-то посередине она остановилась и, победоносно глянув на них, спросила:
- Узнаете?
Потом она сыграла один за другим два гимна и, не удержавшись, подсказала:
- Мезомед!
- Наверное, кто-то из молодых, - предположил старый философ.
Циана резко отложила гитару - Мезомед жил на два века позже, примерно во втором веке до новой эры!
- Эх, я вся исполнена божества! - поднялась она в блаженном раскаянии. - Энтеос! Так вы говорите, когда напьетесь? Вы хорошо устроились, у вас за все ответственность несет кто-то другой. Да здравствует Дионисий! Пракси, отведи меня куда-нибудь выспаться! Да, неплохо бы и душ принять…
Ваятель не знал, что такое душ, но повел ее в свой дом. Циана повисла у него на руке, продолжая извергать поток малопонятных, а потому и в самом деле звучавших для него как божественное откровение слов:
- Это твой дом? Да, заработки у вас неважные, но это и понятно, художник в классовом обществе… Ну да ладно, на хлеб и вино хватает, а остальное пусть тебя не волнует, мой дорогой! Ты гений, можешь в этом не сомневаться! Одна моя подруга, она другим музам поклоняется, я же посвятила себя Клио, музе Истории, ты ведь слыхал о ней, верно? Так вот, скажу я тебе, моя подруга изучает искусствоведение и страшно влюблена в тебя. Боже, говорит, Праксителю я готова руки целовать, если бы…
- Богиня, я… - ваятель замирал от страха, ведя ее в свою спальню, а она бесстыдно хохотнула ему в самое ухо:
- А чем тебе доказать, что я гетера?
- Это ты мне докажешь, мне! - гаркнул кто-то у них за спиной.
В солнечном мареве стоял посреди двора начальник городской стражи, на этот раз в сопровождении четверых воинов в тяжелых доспехах.
- A-а, монсиньор! - обрадовалась ему пьяная Циана, в сознании которой окончательно перемешались века и эпохи. - Ну как, позволила тебе твоя кирия… Пракси, так у вас называют своих жен?
- Ты арестована! - взревел, словно смертельно раненный, начальник.
- Костакис, ты не можешь арестовать богиню! - сказал Пракситель.
- А, так, значит, это ты тот самый Костакис, которого все боятся! - рассмеялась Циана, ткнув его пальчиком в толстое брюхо. - Костакис, я превращу тебя в свинью! Или во что-нибудь другое. Однако я великодушна и предоставляю тебе самому сделать выбор.
Бравый начальник стражи не должен бояться богов. А Костакис к тому же был тайным безбожником.
- Иди за мной!
- В чем же согрешила наша подруга? - вмешался с философским спокойствием старый геометр.
- Подстрекала против государственного строя, говорила, что рабы равны остальным гражданам и так далее. Кроме того, богохульствовала и… Вообще, я располагаю всеми сведениями, причем обо всем!
Ваятель и философ сокрушенно переглянулись: значит, их друг занимается не только писанием трагедий?!
Однако в интересах исторической правды надо сказать, что Костакис не раз использовал этот способ, чтобы запугать какую-нибудь неуступчивую гетеру и заставить ее работать на государство. А так как гетеры были обычно из освобожденных рабынь, то и обвинения в богохульстве, в подстрекательстве против сильных мира сего не были лишены основания. Еще сто лет назад великая Аспасия жестоко поплатилась за свободомыслие - ей были предъявлены обвинения в тех же грехах. Вот почему в данном случае нельзя было категорически утверждать, что именно писатель оклеветал их гостью. Но, к сожалению, подобная двусмысленность характерна для большинства исторических фактов.
Циана, естественно, не испугалась. Помимо приемов дзюдо, она располагала и другими средствами защиты: в одном из потайных карманчиков хитона у нее было спрятано сильнодействующее успокоительное средство в аэрозольном флаконе, которым запросто можно уложить наповал начальника со всей его стражей. Однако Циана решила: "Если история окрестила меня Фриной - ведь это я позировала для Афродиты Книдской! - пусть меня арестуют. Значит, мне суждено предстать перед судом ареопага. Пусть адвокат разденет меня донага перед всеми, чтобы доказать, что красота не может быть богохульственной и порочной, она создана богами, прекрасное - это добро, а добро - прекрасно. Старцы в ареопаге не смогут не согласиться с ним…"