* * *
Когда Тимофей с Лехой вернулись в камеру, там царило некоторое оживление. Дракон Гортензия безостановочно топтался по решетке, угрожающе размахивая длинным мощным хвостом. На конце хвоста красовались иглы, собранные в бутылочный ершик. Когда в конце взмаха иглы ударялись об прутья решетки, вниз сыпались искры, и прутья начинали грозно гудеть.
Сокамерники жались к стенам, с испугом глядя вверх.
- Что за шум, орлы? - с натужной приподнятостью в голосе осведомился Тимофей, хромая к центру камеры.
Никто не ответил. Он остановился, задрал голову и спросил у чуда-юда, шатающегося по решетке:
- Чего шумим, Гортензия?
Гортензия грозно рыкнула. А затем как-то странно свернулась - и Тимофей увидел просунувшуюся между двух громадных лап голову дракона. Глаза размером с добрый таз влажно моргнули.
- Ты вернулся!! - На этот раз Гортензия не стала прибегать к телепатии.
Вопль прозвучал во всю мощную драконью глотку, породив в камере довольно мощное эхо.
- Вот он я, - глупо проговорил Тимофей, наблюдая, как дракон снова усаживается на свое место в центре решетки.
Гортензия свернулась клубком и опять стала походить на кучу мешков с картошкой, наваленных сверху камеры.
Сзади подошел Леха и хрипловато пробасил:
- Это ты ее так окрестил - Гортензия? Ну и имечко. Крестный отец драконов из тебя…
Стражники, доставившие их в камеру, немного постояли в дверях, глядя с интересом на драконью тушу. Но очень быстро в их толпе появилась личность в бордовом камзоле и обозрела всех, включая и Тимофея, недовольным взглядом. Затем личность торопливо гаркнула, обращаясь больше к своим подчиненным:
- На что уставились? Не видали, как драконы задницу от насиженного места отрывают, что ли? Шевелись!
Их тюремщиков как ветром сдуло из камеры. Щелкнули замки.
Леха сзади грузно покачнулся, придержавшись рукой за плечо Тимофея.
- Что-то голова кружится. Покалякай тут со своей знакомой, а я пойду сяду.
- Да-да, - пробормотал тренер по тюк-до, не сводя глаз с дракона.
Следовало торопиться. Нога распухает, щека тоже. Еще немного, и он будет не в состоянии двигаться. И если у него есть под рукой дракон, то этим грех не воспользоваться. Правда, дракон, судя по его поведению, давно и прочно застрял в депрессии - и полностью потерял интерес к внешнему миру…
- Гортензия!
Дракон шевельнулся. Из-под крыла выползла голова и уставилась на него круглыми черными глазами.
- Можно тебя на минуточку?
Наступила небольшая пауза, в течение которой они глядели друг на друга. Наконец Гортензия нехотя проревела:
- Мне говорить мысленно или вслух?
- Как тебе больше нравится, - вкрадчиво предложил Тимофей, напирая голосом на слово "тебе".
- Мне все равно.
- Ну тогда мысленно, - поспешно предложил
он.
Хрупкое перемирие, царившее сейчас в камере, в любой момент могло нарушиться. Чем меньше услышат сокамерники, тем лучше.
Кроме того, их могли подслушивать. Резвых не мог не учитывать этой возможности.
Тимофей побрел к стене, по дороге начав беседу:
- Гортензия, тебе хорошо здесь? Я имею в виду, есть местечки и получше…
"Здесь спокойно", - капризно сказала Гортензия.
- Разве? У тебя под задницей толкутся беспокойные существа, кричат, дерутся…
"Все те же чувства, что и во всех прочих местах, - пожаловалась Гортензия. - Злоба, месть и желание нажиться на смерти ближнего. Есть ли смысл покидать это место? Везде то же самое".
Чувства? Если Гортензия телепат, то она должна быть чувствительна к эмоциям. Может, поэтому она и впала в депрессию. Каково это - быть драконом и все время чувствовать страх, ненависть и злобу к себе? Вряд ли кто-то при виде такой махины способен испытывать одно умиление.
- Ты чувствуешь чужие эмоции?
"Это утомительно. - Гортензия вытянула вбок лапу, на ней блеснули громадные загнутые когти. - Но я ничего не могу с собой поделать. Я все ощущаю".
У него даже язык зачесался - настолько захотелось задать вопрос, пришедший в голову. И он не сдержался, несмотря на то что последствия вопроса могли оказаться фатальными для всех его планов.
- Ты ощущаешь, что чувствует любой человек, да? А то, что я ощущаю, тоже чувствуешь?
"А что, если подспудно я испытываю отвращение и неприязнь к этому "бройлеру", - панически подумал Тимофей, - И откровенность все испортит?"
В голове не было ни слова. Гортензия все молчала. Томительная пауза затягивалась.
"Любопытство, - наконец соизволила медленно ответить драконша, - приятное… благорасположенность? Благоприятие? Я не могу найти слов".
- Я понял, - с чувством сказал он. - Хорошо. Значит, от меня ты не ощущаешь никаких неприятных чувств.
"Нет".
Что было только на пользу дела. Он скрыл довольную улыбку и прислонился к стене, до которой только что дохромал. Сокамерники уже вышли из состояния исступленного страха и теперь сверлили его заинтересованными взглядами со своих мест.
- Скажи, Гортензия, а почему ты бегала по решетке, когда я вернулся?
"Ты со мной разговаривал. - Гортензия поджала лапу с когтями к телу и вновь превратилась в неровное пятно на решетке. - Я беспокоилась за тебя. Уж не знаю почему".
- А ты беспокоишься за всех, кто с тобой разговаривает?
Гортензия помолчала и призналась:
"Ты такой первый. Я беспокоюсь только за тех, с кем разговариваю. А разговариваю только с теми, кто со мной здоровается".
Справедливо. Он поздоровался с ней, и она заговорила в ответ. Но тогда получается…
Тимофей устало сполз по стенке и задрал голову вверх.
- Гортензия. Ты хочешь сказать, что до меня с тобой никто не здоровался?
"Меня, - скорбно проговорила драконша, - никто не замечал. Нет, на меня здесь только злились, меня боялись, ко мне чувствовали ненависть и презрение. Это ужасно, браток Тимоха!"
- Да, - согласился он. И переспросил изумленно: - Браток Тимоха?!
"Тебя так называл этот… второй".
Тимофей ухмыльнулся:
- Пусть будет просто Тимоха. Хорошо?
"Угу", - согласилась мадам Гортензия.
И замолчала.
Тимофей, сидя на полу, осмотрел ногу ниже закатанной штанины. Воспаленная краснота подползла уже к колену. Он подвигал ногой, надеясь, что работа мышц немного разгонит застоявшуюся кровь. Конечность в ответ на движение отозвалась привычной болью.
Резвых вздохнул. С такой ногой девиз у него может быть только один - торопиться, торопиться и еще раз торопиться… Отсюда следовало выбираться во что бы то ни стало. Иначе он останется без ноги. Или с ногой, но тогда уж совсем мертвый… А для этого - как минимум - требовалось срочно найти тропку к сердцу дракона. Но какую? Чего вообще может хотеть от жизни драконша, выбравшая для себя претенциозное имя Гортензия?
Если он сможет ей это дать… Тимофей нахмурился. Нет, не так. Если он сможет предложить ей какую-то цель, дорога к которой будет пролегать через их общую свободу.
- Гортензия. - Драконша не отзывалась, и он позвал уже погромче: - Гортензия!
"Да тут я, - вяло раздалось у него в голове, - И нечего так орать".
Тимофей помассировал затрясшееся вдруг колено. Судороги? Именно этого ему тут и не хватало…
- Есть что-нибудь, чего бы ты хотела? Что-то увидеть, что-то узнать…
Это напоминало кавалерийскую атаку. Что поделать, у него не было времени на то, чтобы в долгих задушевных беседах выпытывать тонкости внутреннего мира опечаленной драконши Гортензии.
Заражение в раненой ноге почти не оставило ему этого времени.
"Почувствовать, - жадно ответила Гортензия. - Может быть, я хотела бы что-то почувствовать".
- Гм… А что именно?
"Любовь, - воодушевленно произнесла драконша. И распустила крылья во всю длину, закрыв ими половину неба над камерой. - Вот то чувство, которое я хотела бы испытать".
- Любовь? Э-э… - Он сглотнул комок в горле и жалко промямлил: - Я многое мог бы о ней рассказать.
Ага, насмешливо отметило сознание. Уж ты-то точно мог бы о ней рассказать! Вечный неудачник-одиночка…
Интересно, что сейчас делает Мриф? Разъезжает по пустым проспектам на черном катафалке? Он одернул себя. В присутствии телепата не следовало отвлекаться на мысли о личном.
"Я чувствую любовь. - Драконша говорила восторженно. - От тебя, сейчас. О-о!"
Он густо покраснел, как мальчишка, застигнутый на воровстве сладостей. Неужели его мысли о Мриф читает драконша?
- Ну, это не совсем так…
"Расскажи мне о любви", - потребовала Гортензия и уложила крылья на решетку.
- О любви? - Вопрос застал его врасплох. О чем он может ей рассказать? О коротких свиданиях со случайными девицами, о неудачной влюбленности в десятом классе, о первой любви после армии - зрелой соседке по площадке, отдыхавшей с соседским парнишкой после скучных трудовых будней с мужем? - Любовь, это… Вообще-то это очень высокое чувство, Гортензия.
Леха, сидевший рядом, приоткрыл глаза и критически обозрел сидящего Тимофея. Потом, покачав головой, грустно произнес:
- Нет, с тобой точно не все в порядке. Ты что, этому зубастому аэробусу о любви толкуешь?
Тимофей прижал палец к губам, призывая того молчать.
"Рассказывай, - попросила драконша, - расскажи мне о любви все. Когда она начинается, что бывает, если к кому-то чувствуешь это, как ты сказал, высокое чувство!"
- А чем она кончается, ты ей тоже будешь рассказывать? - весело спросил у него Леха.
Тимофей ответил насмешливой улыбкой:
- Нет, это я оставлю тебе.
- Да я просто так! - Леха дрыгнул ногой и поспешно начал укладываться на пол. - Только этого мне и не хватало - драконам курс сексуальной подготовки читать… Я ложусь спать. Больной я и на голову контуженный. И не вздумай меня будить!
- Спи спокойно… - проворчал Тимофей, поспешно обдумывая, что бы сказать драконше. - Тебя я точно не потревожу - еще испортишь девочку.
Леха засопел носом, изображая сон. Гортензия сверху капризно напомнила:
"Я жду".
- Гм… - Не о поцелуях же ей рассказывать! И не о прочих плотских удовольствиях.
Вот если бы вместо драконши рядом с ним оказалась Мриф, он бы точно знал, с чего следует начать. Тимофей сунул руку в карман джинсов и нащупал на дне жемчужинку, перекочевавшую туда с кудрявых волос эльфессы. У древних греков вроде бы имелся самый подходящий эпитет для таких волос - прекраснокудрая… Мриф была именно такая - и даже еще прекраснее, чем могли представить себе гомеровские греки. На лице Тимофея появилась блаженная улыбка, которая, впрочем, почти тут же исчезла. Он вернулся с небес на землю. Вряд ли Мриф когда-нибудь позволит просвещать себя. Вот если бы они вернулись героями и победителями, тогда, возможно…
Тимофей оборвал очередной виток своих фантазий. Как он это себе представляет? Она - подруга самого короля. Что, король Михраэль напьется на вечеринке в честь их радостного возвращения и завалит где-нибудь в кустах лучшую из подружек Мриф… а та, разобидевшись и расчувствовавшись, тут же переметнется именно к Тимофею? Она - гордая эльфесса. И прекраснейшая из женщин, которых он когда-либо видел. Он ей не пара.
Гортензия, напоминая о себе, нетерпеливо брякнула по прутьям решетки мощным хвостом.
После короткого раздумья он запрокинул голову, полузакрыв глаза. И начал довольно вдохновенно врать:
- Любовь - это такое чувство… Великое и чистое.
"Это не слишком точное определение", - пожаловалась Гортензия.
Он подумал и решился дать более точное определение.
- Это когда какое-то существо становится для тебя очень близким. Не в смысле расстояния. А в смысле того, что это существо становится словно частью… частью твоего крыла. Понимаешь? И если с ним что-то случится - лететь ты, конечно, сможешь, но оно будет тебя все время беспокоить.
"Крыло, часть, беспокоить… - задумчиво протянула Гортензия. - А я слышала совершенно другое. Про любовное томление, вздохи на скамейке…"
- Ну и это тоже, - неуверенно сказал Тимофей. - Но это только между особями одного вида.
"Ах! - Драконша наверху игриво извернулась, взмахнув крыльями. По камере пронесся небольшой ураган. - Нельзя мыслить так узко. Значит, ты мог бы рассказать мне про все это".
- Ну, в каком-то смысле… - туманно высказался Тимофей. - Наверное, мог бы. Только, боюсь, что это в данной ситуации невозможно.
"Почему?" - Гортензия пришла в возбуждение.
Тимофей снизу видел когти, переминающиеся по решетке.
Он вытянул ногу и похлопал себя по бедру.
- Вот из-за этого. Гортензия, я слишком серьезно ранен. И если не получу немедленную помощь, то, боюсь, долго не проживу.
"О-о! - Драконша опять извернулась, вытянула шею и приблизила голову к тому месту на решетке, под которым он сидел. Потом неуверенно проговорила: - А тебе нельзя как-нибудь помочь?"
Тимофей едва не подпрыгнул на месте. Так. Они подошли к самому тонкому месту в его интриге. Он бросил взгляд в сторону сокамерников. Теперь следовало быть очень осторожным. Наверняка общество отставных каудильо давно уже прислушивается к словам и фразам, которые странный парень из их камеры бросает в пустоту. И вряд ли они верят, как верил простодушный Леха в самом начале его беседы с драконом, что Резвых сбрендил…
- Помочь могут. Но не здесь, - коротко произнес Тимофей, надеясь, что Гортензии этого хватит, что бы домыслить все остальное.
"А тогда где?" - бухнуло в голове.
- Сначала надо… - Он сложил растопыренные ладони в бабочку и помахал ими, изображая полет вверх. Потом добавил: - Я не могу говорить точнее. Гм… Ты должна сама сообразить.
Гортензия вернулась на свое место в центре решетки.
"То есть ты должен выбраться из этого тихого места?"
- Угу.
Драконша теперь сидела мордой к нему, а хвостом к самой дальней стене камеры.
"Но это же невозможно. Ты под этой проволокой…" - наконец догадалась Гортензия.
- Точно! - От нетерпения он почти выкрикнул это слово.
Сокамерники, до того изображавшие вежливое безразличие, начали поворачивать к нему мордылица. Тимофей спохватился.
- Гортензия, может, ты будешь читать у меня в голове? - скороговоркой предложил сэнсэй, стараясь говорить как можно тише. - Не хотелось бы говорить о таком вслух…
"Я не могу, - скорбно сказала Гортензия. - Ко всем моим бедам, я еще и неполный телепат. Я только передаю, а не читаю…"
- Гм… - Вот уж не везет так не везет. Если он и дальше будет обсуждать вслух всякие пикантные детали, то сюда могут набежать ребятки с пиками наперевес.
Насторожившиеся сокамерники были не менее опасны. Общество изгнанных диктаторов не погнушается в самый решающий момент пробить себе путь на свободу прямо по головам землян.
Гортензия сверху шаркнула лапой по прутьям. Звук вышел такой, словно железом проехались по железу.
"Ты хочешь использовать меня, чтобы выйти отсюда". - Это был не вопрос, а утверждение.
- Да, - Тимофей решил, что честность лучше всего.
"А что потом будет со мной?"
- Э-э… - Неужели эта страшная махина не знает, куда ей податься на воле? - Ты можешь присоединиться к нам. У нас уже есть один дракон. Эскалибур. Такой здоровый парень, багровый, весь в черных прожилках. Мы будем все вместе, э-э… - И почти в приступе отчаяния он добавил: - И я смогу тебе рассказывать о любви. Подробно, каждый день.
"Я не хочу на свободу. Здесь тихо, спокойно".
- Да, как в могиле, - подхватил он. - Послушай, ты же дракон. Рожденный летать сидеть на решетке не может. И не должен.
"Я плохой дракон, - голос драконши отозвался под черепной коробкой тихим виноватым эхом. - Я неполный телепат. И еще я не умею летать. О-о, как отвратителен мир, взирающий на меня с таким презрением!"
Тимофей сглотнул. Так рассчитывать на два драконьих крыла - тем более что над самой драконшей никакой решетки не было видно - и промахнуться. До этого задача казалась пустяковой - попросить Гортензию проплавить решетку, вылезти и сесть ей на холку, а уж там попробовать найти эльфа…
- Гм… А изрыгать пламя ты тоже не умеешь? - почти заискивающе спросил он.
"Только это".
Это было уже кое-что.
"Расскажи мне про любовь в вашем виде", - попросила опять Гортензия.
Он уселся поудобнее, с усталым вздохом уложил больную ногу повыше.
- Это… это начинается со взглядов. Особи моего вида сначала смотрят друг на друга, потом понимают, что они нравятся друг другу, потом начинают разговаривать. Потом они встречаются наедине…
"Наедине?" - тихо вздохнула Гортензия.
- Да. Потом они все чаще встречаются наедине.
Дракон наверху вдруг решительно взмахнул крыльями. И свел их перед собой, соединив в круг.
"Я помогу тебе выбраться на свободу, человек".
- Буду признателен, - пробормотал человек, теряясь в догадках, чего же он такого сказал, чтобы подвигнуть вялую Гортензию на это предложение. - А теперь, гм, я буду еще более признателен, если ты немного помолчишь, Гортензия. Я должен как следует обдумать все.
"Да, - царственно согласилась Гортензия. - Думай, Тимоха".
И он начал думать, стараясь не отвлекаться на боль в ноге.