- Так не бывает. Заведующий всегда осуществляет надзор и контроль.
- И вы осуществляли?
- Конечно.
- Что вы можете рассказать об атмосфере и настроениях в палате?
Здесь нужно было проявить крайнюю осторожность. Не скажешь же, что там подобралась отпетая пьянь? Спросят: почему не выписали? Почему терпели? "А почему всех терпят? Почему вас терпят?" - мог бы ответить Васильев, но знал, что ничего подобного не скажет. Какое счастье, что Прятов уничтожил дневники за прошлую ночь, где стояли отметки о нарушении режима! Васильев в сотый раз повторял про себя то, чему его много лет учили как в институте, так и после, в больнице: история болезни пишется не для больного, история болезни пишется для прокурора.
- Если вы говорите о криминальных наклонностях и способности совершить убийство, то проявлений такого рода я не замечал, - уклончиво ответил Севастьян Алексеевич.
Следователь оторвался от протокола и с жалостью посмотрел на Васильева.
- Что вы выводы-то делаете? - спросил он презрительно. - Я, кажется, ясно спросил: какая была атмосфера в палате?
- Соответствовала среде, - надменно молвил Васильев. Он тоже с гонором.
Вопреки его ожиданию, следователь не стал уточнять и записал дословно.
- Каковы были причины пребывания потерпевшего в стационаре?
"Распоряжение главврача", - едва не вырвалось у заведующего. Но он вовремя спохватился и назвал рабочий диагноз. Пришлось повторять медленно, трижды, по слогам.
- И что он означает в переводе на русский?
Васильеву снова стоило большого труда не ляпнуть: "Да ничего".
- Ну, как вам сказать… головные боли, повышенная утомляемость, плохой аппетит, снижение работоспособности.
- Тогда у нас и здоровых-то не останется, - хмыкнул следователь, явно примеряя красивый диагноз на себя и придирчиво проверяя, не жмет ли. - У меня тоже - и боли, и плохой аппетит…
- Милости просим, - пригласил его Васильев.
Тот покачал головой, как будто уважительно изумлялся наглости свидетеля.
- В отделении бывали случаи пьянства?
"Других не бывало", - подумал тот.
- Все случаи нарушения режима зафиксированы в историях болезни. За более подробной информацией вам следует обратиться в архив, потому что все нарушители выписаны.
- Так-таки и все? - усмехнулся следователь.
Севастьян Алексеевич представил себе дальнейший допрос свидетелей: Хомского, Лапина, Каштанова, братьев Гавриловых. Их рожи, их запах.
- В моем присутствии фактов нарушения режима не отмечено, - изрек он твердо. Тем самым перекладывая бремя ответственности на дежурную службу. "На мокрых рентгенограммах черепа убедительных данных…" И далее по схеме.
Ему задали еще несколько опасных и провокационных вопросов, но Васильев выдержал испытание с честью. Его отпустили работать дальше и велели пригласить дежурного доктора.
"Замотают теперь по судам да ментурам", - с тоской думал Васильев, покидая родной, уютный кабинет, внезапно сделавшийся чужим и враждебным.
17
Александр Павлович протиснулся в кабинет боком, имея на лице полувопросительное выражение.
- Садитесь, - следователь указал на стул и в мгновение ока, очень ловко, всего несколькими вопросами, установил личность вошедшего.
Прятов судорожно зевнул и поспешно извинился. Ночь выдалась не такой уж тревожной, объяснил он своему неприятному визави, ему удалось поспать, но сон в казенных домах неизменно бывает чутким и поверхностным. Телефон еще только собирается тренькнуть, а рука уже тянется к трубке в полусне. Жестко, неудобно, узко; кажется, будто тебя продувает сотней ветров, будто ты оказался один-одинешенек в поле, будто к двери подкрадываются и караулят забинтованные тени.
Прятова словно прорвало. Он говорил и говорил, неся совершенный вздор.
- Вы дежурили в ночь происшествия? - осведомился следователь, перебивая словесный поток.
Александр Павлович подтянулся и кивнул.
- Вы покидали отделение?
- Да. Около двух часов ночи меня вызвали в приемное отделение.
Следователь удовлетворенно замычал, зная уже, что Кумаронов был, согласно предварительному заключению эксперта, убит приблизительно в это же время.
- Расскажите подробнее, - велел следователь. - Зачем вас позвали? Кто конкретно?
Прятов застенчиво улыбнулся и развел руками:
- Я и сам не пойму. Это была какая-то ошибка. Или чья-то дурацкая выходка. Я спустился вниз, но мне сказали, что я им не нужен. Я прошелся по кабинетам, поискал - мертвая тишина…
Он рассказывал возбужденно, в неподдельном волнении.
- Кто, по-вашему, мог сделать ложный звонок?
Александр Павлович вскинул брови:
- Да кто угодно. Здесь такой бардак… Даже больные могли подшутить. Нет, что это я - наверняка больные… Они однажды добрались до громкой связи в гинекологии и всем велели явиться в ординаторскую без трусов…
Следователь не улыбнулся, только вздохнул.
- И сколько времени вас не было?
Александр Павлович пожал плечами.
- Полчаса. Сорок минут…
- Сорок минут ходили по кабинетам?
- Я постоял в вестибюле, подождал - мало ли что… Покурил в туалете…
- Кто-нибудь может подтвердить, что вы именно постояли и покурили?
Прятов задумался.
- Сестры приемного покоя… я же говорил с ними, когда спустился.
- Когда спустились, вот именно. Вам ответили, что вас никто не звал. А дальше? Эти сестры - что, пошли с вами по кабинетам? И в туалет с вами пошли курить?
- Нет, - Прятов опустил голову и уставился в пол. - Обычно они ходят, но на этот раз не пошли. Я был один.
Он подумал о гинекологе, которого видел в смотровой, но тот был настолько занят, что на него нечего было надеяться.
- А вы их звали с собой?
- Не звал, к сожалению.
- Понятно. Кем был принят звонок?
- Медбратом, его зовут Михаил.
- Вы сами не разговаривали с тем, кто вас якобы вызвал?
- Нет, только он. По местному телефону.
Следователь перевернул лист и задумался.
- Что вы можете сказать о поведении вверенной вам палаты в ночь вашего дежурства?
- Все было тихо.
- Вы заходили внутрь проведать больных?
- Нет, не заходил.
- Почему? Это ведь входит в ваши обязанности?
- Не совсем так, - лицо Александра Павловича пошло красными пятнами. - Среди них нет острых больных, требующих постоянного наблюдения. Им оказана помощь, они проходят стандартный курс планового лечения. Никого не лихорадит, ни у кого не расстроен кишечник. Не было никакой надобности заходить и проверять. Когда кто-то нуждается в наблюдении, мы так прямо и пишем в истории болезни, в листе назначений: наблюдение дежурного врача.
- А кто писал назначения для девятнадцатой палаты? Не вы ли сами?
- Я сам.
- Понятно. Значит, вы самостоятельно решали, кого вам наблюдать, а кого - нет?
- Получается, что так.
- Хорошо, - следователь подробно все записал. - А как же соблюдение режима? Точнее, его нарушение? Давайте говорить начистоту: дело выглядит так, что ночью в отделении состоялась пьяная ссора, и кто-то ударил вашего больного бутылкой по голове, в туалете. Как же могло получиться, что вы не в курсе?
- Было очень тихо, я повторяю, - не сдавался Прятов. - Насколько я понимаю, все произошло, пока меня не было. В отделении оставался средний персонал: медбрат и медсестра. Спросите у них.
- Спрошу, - зловеще пообещал следователь. - Что вы можете показать о потерпевшем?
- Ничего ценного, - быстро ответил Александр Павлович, думая о жалобе - успел ее написать Кумаронов или нет? Отправить по назначению, судя по поведению Дмитрия Дмитриевича, не успел точно.
- Вот это уже странно, - нехорошо улыбнулся тот. - Вы же его лечили!
- Довольно недолго, - парировал Прятов. - За пару дней человека не узнаешь. Или вас, может быть, диагноз интересует? Анализы? Лечение?
- Диагноз мне уже известен, - покачал головой следователь. - Меня интересует личность и ваши отношения с этой личностью. Неужели у вас даже первого впечатления не осталось?
- Нет, - как можно суше ответил Александр Павлович. Он очень глубоко переживал происходящее и сжал кулаки. Следователь покосился на них:
- Почему вы нервничаете?
- Собираюсь с силами, - измученно повинился Прятов. - Я все-таки с дежурства. Доктор не лошадь.
- Понимаю. И все же - как насчет первого впечатления?
- Если вы о личности, то оно, повторяю, довольно блеклое. Человек, как человек… - Он чуть было не брякнул, что Кумаронов был блатным, но вовремя сообразил, что вывести это следователь никак не мог сам, так как Кумаронов попал в общую палату. И просвещать следователя ни к чему, иначе можно навредить Николаеву и Васильеву. Тогда ему точно конец.
Следователь с минуту подумал.
- В отделении не было посторонних? - спросил он резко. - Вы никого не встретили? Родственники, гости из других отделений?
Прятов решительно отвечал, что посторонних не было.
- Распишитесь, - приказал гость.
18
Следующей была допрошена Марта Марковна, которая не сообщила ровным счетом ничего, но чем-то расположила к себе следователя.
Он откинулся на спинку стула и даже немного отъехал на нем из-за стола, наслаждаясь искренним волнением Марты Марковны. И начал беседу со своего излюбленного вопроса: что, дескать, она может рассказать по сути дела?
Та схватилась за свою областную мясомолочную грудь.
- А что я? Я-то что знаю? - спросила она испуганно. - Вон у них спрашивайте! - Марта Марковна свела глазки в кучку и указала пухлой рукой на дверь. - Такая пьянь, такая сволочь, все до единого, не люди, а скоты!..
Следователь согласно кивал, сдержанно улыбаясь.
- Ну а все-таки? - повторил он настойчиво. - Не ссорились, не дрались между собой?
Марта Марковна испуганно замахала руками.
- Я что им, сторож? Избави бог! Каждое утро выгребаем эти проклятые пузырьки, и когда же они все упьются…
Следователь остановил ее жестом.
- Хорошо, - он вновь улыбнулся, и видно было, что эта гримаса ему непривычна. - А что вы скажете о вашем молодом докторе?
- Молодой, - с готовностью кивнула старшая сестра. - Образованный. Вежливый и культурный, со всеми на "вы". Ни разу пьяным не видела, ни разу запаха не учуяла…
- А вот его отношения с больными…
- А какие отношения? Хорошие отношения! Благодарность ему была, и не одна, письменная! Не то что иные, - Марта Марковна понизила голос. - Я вам скажу, что многие у нас… недалеко ушли от этих, скотов, которые упились бы все поскорее, насмерть…
Поговорив с Мартой Марковной о жизни, следователь отпустил ее и пригласил Мишу. Тот вошел вразвалочку, имея в лице неуловимое сходство с осведомителем царской охранки. Небритость делала его физиономию похожей на пухлый блин - недопеченный и чем-то посыпанный.
- Вы находились в отделении всю ночь, - следователь взял быка за рога. - Это так?
- Наверное, да, - буркнул тот нерешительно.
- Так наверное или да?
- Всю ночь, - кивнул Миша. - Находился.
- Тогда я жду от вас подробного рассказа о ночных событиях.
- Никаких событий не было, - забубнил Миша. - Сделали вечерние инъекции, выпустили мочу, перестелили. Катетеры поменяли, трубки то есть… Температуру смерили. Перевернули, кого положено. Сели смотреть телевизор…
- Телевизор, - язвительно повторил следователь.
- Ну да.
- Хорошо. Посторонних в отделении не было?
- Я не заметил, - осторожно ответил медбрат.
- А проверяли?
- Проверяли, - энергично закивал тот. - Я же говорю - инъекции, моча…
- Это перед сном, - не отставал следователь. - А после?
Миша уставился в пол.
- Не стану же я заходить каждую минуту… В инструкции не сказано.
- А к тяжелым больным? - Из рассказа Прятова следователь, конечно, помнил, что никого особо тяжелого в отделении не было.
- Нету таких, - сказал Миша, подтверждая тем самым слова доктора.
Следователь разочарованно дописал страницу и перевернул очередной лист.
- Ну, допустим. Давайте о звонке, которым вызвали дежурного врача. Вы помните, во сколько это было?
- Около двух часов ночи. Очень хорошо помню.
- А почему вы вдруг запомнили?
- Ночью, когда звонят, всегда почему-то на часы смотришь.
- Допустим и это. Вы принимали звонок? Или кто-то другой?
- Точно так. Я принимал.
- Вы узнали голос?
- Нет, - честно признался Миша и даже слегка поежился. - Он мне знакомым показался, но каким-то необычным. Как будто душил его кто, что ли… Жутковатый голос, нечеловеческий даже.
- Мужской или женский?
- Черт его знает, - Миша развел руками.
- И вы не стали выяснять?
- Да чего выяснять, у них в приемнике каждый день люди меняются. Всех не упомнишь. И гнусавые попадаются, и хрипатые, и с кашей во рту…
- Ну, хорошо. А если это чье-то хулиганство? Вы об этом не думали?
Миша непонимающе заморгал.
- Глупая шутка, - смягчил формулировку следователь.
Тот неопределенно пожал плечами, вспомнив о малолетках с педиатрии. Они, больше некому.
- Пробежится доктор - и ладно, здоровее будет? - в голосе допрашивающего обозначилось прокурорское ехидство.
Миша сделал некий жест, допускавший произвольное толкование.
- Дальше что было? - осведомился следователь, выдержав неодобрительную паузу.
Миша вдруг зевнул: широко, сладко.
- Дальше охранник пришел.
Следователь весь подобрался, глаза его зажглись:
- Охранник? Зачем? Кто его звал? Тоже незнакомый голос?
Странности минувшей ночи постепенно начали доходить до Миши. Впервые на его лице появилось некоторое подобие тревоги.
- Вот ведь черт! Он сказал, что мы его и вызвали…
- Но это было не так, я правильно понял?
- Не так. У нас была тишь да гладь. Он походил по палатам, посмотрел…
- В девятнадцатой был? - быстро спросил следователь.
Миша кивнул.
- Был. И в девятнадцатой, и не только. Все на месте, сказал. Да я с ним сам ходил в девятнадцатую…
- И в туалет заглядывал?
- Не знаю. С него станется. Я не смотрел.
- Так, - следователь отложил ручку и побарабанил пальцами. - Где он сейчас?
- Дрыхнет, небось, внизу, если домой не ушел.
Следователь, прихватив протокол, встал, распахнул дверь и зычно позвал кого-нибудь; на зов прибежал не кто-нибудь, а лично Васильев. Ему было поручено немедленно связаться с приемником и принять меры к задержанию охранника до особого распоряжения. А лучше - сразу тащить его сюда, на этаж.
Поджав губы, следователь вернулся за стол.
- Что потом? - спросил он уже равнодушно.
- Потом вернулся доктор, - ответил Миша. - И лег спать. И мы легли, - он немного смешался, употребив множественное число.
- "Мы" - это вы с дежурной сестрой? - немедленно и безошибочно вцепился в местоимение следователь.
- Да, - бесшабашно сказал Миша, глядя ему в глаза. - У нас одно помещение, для всех. Притесняют средний персонал.
- Понятно. То-то вы расстроены. О дальнейшем, я полагаю, спрашивать бессмысленно. И все же, для протокола - может быть, вы что-то слышали? Может, видели?
Миша с фальшивым сочувствием покачал головой.
- Как можно? Зачем мне скрывать? Мне пока на нары не хочется…
- Сразу и нары, - осклабился следователь.
19
Казака задержали на выходе из корпуса, когда он был уже вполне целеустремлен и собирался навестить ближайший ларек.
Задерживали всем приемным отделением, куда поступила команда от самого Николаева. Казак топтался, обшаривая бездонные карманы в поисках денег. Сосредоточенное выражение на его лице мгновенно сменилось яростью.
- Тихо, тихо, - сказали ему, окружая и приближаясь с опаской, как к бешеному животному.
Его взяли в кольцо и начали теснить к парадному входу. Охранник сверкнул глазами и потянулся за кнутом. Тут же грянул нестройный хор:
- Главный распорядился! Главный!
Опешившего казака, который никак не мог взять в толк, какие-такие позабытые во хмелю преступления вменяют ему в вину, втолкнули на лестницу. А дальше он стал подниматься сам, поминутно оглядываясь.
В кабинет Васильева он вошел не без опаски, но довольно нагло.
Следователь приступил к допросу и сразу встретил ожесточенное сопротивление.
- Не знаю я ничего! - От возмущения у казака распушились усы. - Разбудили, дернули… Среди ночи, между нами говоря!
- И вы так сразу и пошли, едва свистнули?
- А куда деваться? У них тут черт-те что…
- Это вы о чем? - подался вперед следователь. Казак смекнул, что сболтнул лишнее, и стал внимательно разглядывать стены и потолок.
Следователь многозначительно сопел.
- Вы всегда так ходите? - спросил он вдруг.
- Как это - так?
- Ну, в вашем наряде… Сапоги, плетка…
Казак раздулся:
- У меня дед расказаченный… Мы - потомственные казаки, с Дона…
- Ладно. Это к делу не относится. Так что вы там говорили об отделении?
- Бухают круглые сутки, - казак отвел выпуклые глаза.
- А вы откуда же знаете?
Тот, пойманный за язык, молчал.
- Откуда вам известно, что в отделении распивают спиртные напитки? - строго повторил вопрос следователь.
Казак сорвал фуражку, шмякнул об пол и выложил все, что смутно помнил о событиях позапрошлой ночи.
Следователь сразу отметил про себя, что в просмотренных им историях болезни ничего не сообщалось о ночном инциденте.
- А не случилось ли у вас позавчера какой-нибудь ссоры? - спросил он задумчиво. - Во время пиршества или после?
Охранник побледнел.
- Боже упаси! С кем? С больными людьми?.. Да я же с сознанием…
- Не знаю, не знаю… Затаили обиду. Вызвали доктора в приемник, а потом - самого себя. Иначе как вам здесь появиться, с плеткой-то? Пошли с обидчиком в туалет, слово за слово… А после запамятовали, это бывает в нашей практике.
Казак ломал руки. Он понимал, что следователю не объяснить - в отделение можно было явиться не то что с плеткой и в сапогах, но даже в буддийском одеянии. Даже въехать на коне, размахивая саблей.
Следователь вдруг раздул ноздри и потянул воздух.
- От вас так разит, что закусывать хочется!
- Горло болело, - возбужденно оправдывался казак, немало уже научившийся от охраняемых в смысле причудливых версий, поясняющих запахи.
- Вы уже под статьей ходите, - пригрозил ему тот. - У вас реальный шанс покинуть больницу вместе со мной… Что вы делали в отделении?