Севу прервал звук открываемой двери. Мы оглянулись. На пороге стоял зеленокожий, взъерошенный, тяжело дышащий, пускающий из ушей струйки пара, разминающий пальцы, обнаженный по пояс Зловещий Иердец. Не надо быть психиатром, чтобы определить, что джинн существенно разозлен и взволнован.
- Что- то случилось? - поинтересовался Яркула, вгрызаясь в поросенка с кровожадностью голодного... вампира.
- Случилось? Случилось! Этот мракобес не может говорить! У него язык заплетается, и он все время икает! - Ирдик облокотился о дверной косяк и воздел руки к потолку, - о, Дева В Белом и все прочие боги Изподземелья! За что мне такое наказание, скажите, а?
- За то, что в школе не учился! - наставительно сказал Яркула, - даже я, на что в гипнозе мало разбираюсь, и то знаю, что в подобных делах просто незаменим посредник!
- Посредник? - заинтересовался Мусор. По мере того, как спирт проникал в его кровь, лицо наливалось красками, глаза затуманивались, и Мусорщик начинал усиленно потеть. Я точно знал, что после третьего стакана ему даже "Олд Спайс" не поможет, - а кто такой посредник? Можно посмотреть? В целях познания вашей культуры?
Ирдик перевел пышущий гневом взгляд на Карла Давидовича:
- Ты пьян?
- Я? С чего ты взял? Выпимши. А что нельзя?
- Тогда не пойдет, - взгляд джинна промелькнул по тощей фигуре Севы, который попытался спрятаться от него за бутылкой и блюдечками с фаршированными яйцами. Севу выдавали его чудовищных размеров уши, но Ирдик все равно не обратил на него должного внимания. Взгляд его, между прочим, не предвещающий ничего хорошего, остановился на мне. Так обычно смотрит петух на притаившихся в сарае курочек. Во взгляде Ирдика, как и во взгляде вышеупомянутого петуха, можно было прочесть много пикантных и не слишком радужных подробностей насчет того, что сейчас с вами будут делать. Честно сказать, я бы предпочел петуха.
- Ты мне нужен! - сказал Ирдик, ткнул в меня корявым зеленым пальцем, - будешь посредником.
- Не буду. Не посмеете! - пискнул я, и попытался улезть под стол, но был схвачен поперек живота тонкой красной лентой, оторвавшейся от ладони джинна, поднят в воздух и вытащен в коридор, вслед за Ирдиком. На прощание я послал Мусорщику и Севе воздушный поцелуй, но они полностью меня проигнорировали. Мусор, кажется, упрашивал Яркулу вынуть из воздуха еще пару бутылок подобной браги. Последнее, что донеслось до меня, было: "И вот, значит, слышу я чьи- то осторожные шаги, и понимаю, что туалет- то я не закрыл! Представляете, кто- то собирался воспользоваться туалетом, пока меня нет! Он же не знал, что я забрался в кабинку и отвинчиваю засорившийся бак. Ну, я притаился, сижу, значит, с гаечным ключом наперевес. И тут дверь с тихим крипом открывается... страшно?.. так вот, дверь, значит, открывается, и..."
И в этот момент мы зашли в зал. Ирдик плотно закрыл за мной дверь. Ленточка превратилась в легкий дымок и растворилась. Я встал на ноги и огляделся.
3
Больше всего зал походил на пещеру какого- нибудь древнего колдуна.
Шторы были плотно закрыты. Свет погашен. На столе и на телевизоре разместились пучки свечей, отбрасывающие по залу дрожащие огоньки. В углах и по полу стелился зеленоватый туман. Добравшись до моих ног, он приятно охладил щиколотки, но захотелось тут же подпрыгнуть и больше в туман не окунаться. Над диваном сгустились тени. Вернее одно большое размытое черное пятно, похожее на кляксу. От пятна поднимались к потолку миниатюрные вихри. Они кружились в диком танце, дотрагивались до потолка, отскакивали и летели зигзагами по комнате. Вдобавок, откуда- то из- за стены лилась тихая мрачная музыка, от которой мои зубы сами собой застучали друг о дружку. Я невольно поежился.
- Впечатляет, правда? - торжественным шепотом произнес Ирдик за моей спиной, - похлещи, чем у Жена- Тьмы в его Амбулатории. Он в ней опыты ставит над мелкими женовыми родственниками.
- Хорошо обустроил, - согласился я, разыскивая глазами табуретку. Оказалось, что она скрыта в тумане, и с ее сиденья лениво стекает на пол зеленоватая клубящаяся пена, - а я- то для чего нужен?
- Для посредничества, - объяснил Ирдик, - да ты не бойся. Кроме некоего И.И. Василькова никто еще не ощутил на себе побочные последствия гипноза.
- А что случилось с И.И. Васильковым?
- Он был призраком, поэтому его реакция на гипноз мало изучена. Когда Жен- Тьмы заковал его в кандалы и ввел в транс, И.И. Васильков растворился в воздухе и не появлялся на людях почти полгода. Говорят, его нашла директор психиатрической больницы доктор Сихвуха. И.И. Васильков прятался в подвале и пугал своим прозрачным видом и кандалами на руках местных крыс.
После столь познавательной лекции, мне еще меньше захотелось принимать участие в сеансе гипноза. Но холодная рука Ирдика уже подхватила меня за плечи и подтащила к дивану. Подо мной чудным образом появилась совершенно читая табуретка, на которую я и уселся, задрав ноги. Туман с пола попытался ухватить меня за пальцы, но не достал, от чего потемнел и, как мне показалось, издал недовольное урчание.
- Я уже вводил Саныча в состояние гипноза, но безрезультатно, - сказал Ирдик, - видишь, это темное пятно на стене?
- Оно потом смоется?
- Даже мыла не нужно, - заверил Ирдик, - так вот, это пятно и есть память Саныча. Как видишь, она довольно обширна. По моим догадкам, мне удалось проникнуть почти на двести лет в прошлое его воспоминаний. Правда, узнать, что там происходило, у меня не получилось. Проклятый алкоголик все время икает и глотает слюни!
В порыве гнева Ирдик слегка щелкнул Саныча по лбу пальцами. Саныч заворочался, отмахнулся и выдал ряд нечленораздельных слов, общий смысл которых остался мне непонятен.
- Двести лет, это много, - сказал я, подумав, - разве человек может столько жить?
- Сдается мне, что он не человек, - буркнул Ирдик, сосредоточенно наматывая на указательный палец черную нить с подвешенным на ее кончик колечком, - твоя задача, Витя, говорить все, что видишь. Твои глаза станут глазами Саныча, ясно? И не забывай, что все, что будет происходить, это всего лишь воспоминания.
- В каком смысле?
- Не пытайся разрубить врага мечом или броситься под танк с гранатой, - ответил Ирдик, - все это уже было в жизни Саныча, усек?
- Усек, - кивнул я, хотя совершенно ничего не понял, - что от меня требуется?
- Для начала постучи в стену, чтобы твой сосед вырубил свою поганую музыку, - сказал Ирдик, - на нервы действует. Зуб на зуб не попадает.
Я постучал в стену, стараясь не задевать черную кляксу, пульсирующую и выбрасывающую в воздух один смерчик за другим.
- Вырубаю, уже, вырубаю, - ворчливо донеслось из- за стены, - кляп вам всем в глотку! Насладиться не дают! Буржуи проклятые!
- Во- вторых, как только я введу Саныча в транс, возьми его за руку. Все остальное сам увидишь.
Намотав нитку на палец, Ирдик склонился над Санычем и провел ладонью у него перед глазами. Веки Саныча задрожали и распахнулись. Я в ужасе отшатнулся назад, едва не свалившись в радостно заурчавший туман: глаза Саныча были большими и... стеклянными! На их поверхности застыли капельки влаги. В зрачках отражались свечи и наши с Ирдиком нечеткие силуэты!
Правда, на джинна это не произвело никакого впечатление. Вытянув палец с ниткой, он оттянул колечко и отпустил. Колечко совершило широкую дугу и понеслось обратно, затем еще раз и еще. Странным образом, своеобразный маятник не останавливался, а, кажется, еще больше набирал обороты. Зрачки Саныча едва заметно задрожали, наблюдая за колечком. Рот его приоткрылся.
Ирдик, склонившийся над человеком так близко, что едва не задевал своим носом его нос, начал бормотать какие- то непонятные слова. С губ его сорвался золотистый ручей, расплылся по комнате несколькими струйками и капельками, воспарил под потолок и, ударяясь об него, исчезал, оставляя после себя золотистые, расходящиеся в стороны круги.
Тут и я почувствовал, что проваливаюсь в какую- то магическую дрему. Веки мои налились тяжестью. Руки опустились на колени. И только стабильное отвращение к туману на полу, который упорно дожидается моего падения, не давали мне провалиться в гипноз окончательно. С огромным трудом отведя глаза, я стал рассматривать темные шторы, за которыми едва заметно пробивался свет вечернего города.
Голос Ирдика стал громче. Теперь он походил на раскаты грома в тихий, летний день. Откуда- то повеяло ветерком, зашевелившим волосы на моей голове.
- Хватай! - заорал Ирдик, - хватай его за руку!
Я резко повернул голову. Глаза Саныча были закрыты. Я схватился за его безвольно обмякшую руку, и крепко сжал ее в своей ладони.
Перед глазами стремительно потемнело. В голове внезапно возник целый рой разнообразных звуков. Но перед тем как окончательно провалиться в черноту, я отчетливо расслышал щелчок проигрывателя, и за стенкой вновь заиграла тихая, зловещая музыка...
Глава восьмая
1
Сначала я падал. Или не падал. Не могу точно сказать. В каком- то смысле сплошная темнота кружилась вокруг меня, потом стала изгибаться, превратилась в темную ленту и исчезла, громко хохоча и держась за несуществующий живот.
А потом я открыл глаза. Вернее, это Циклопус открыл. Верне... тьфу... мы оба открыли глаза. Только он свои, настоящие, а я свои, скрытые в подсознании Саныча, в физическом плане не существующие вовсе.
Потом нахлынули чувства. За шиворот залез холодный ветер, под ногами обнаружилась предельно холодная и скользкая корка льда, покрывающая каменистую мостовую. На самих ногах, собственно, были старые, изрядно поношенные башмаки с дырявыми подошвами. Носки на пятках тоже прохудились, поэтому выходило, что стоит Саныч на морозе голыми ногами. На нем было одето тонкое кожаное пальто, на голове шапка- козырек. Шея обмотано потрепанным шарфом.
Интересно, куда это мы угодили?
Втягивая носом сопли, Саныч огляделся. Город явно не Новоозерск.
Прежде всего, выяснилось, что стоял он на широкой площади, в толпе людей, кого- то напряженно слушающих. В спину ему дышали, в бок толкали, а без того слабо защищенные ноги пытались отдавить.
Вытянув шею, Саныч огляделся. В его пульсирующем мозгу я различил только одно страстное желание - похоже, с утра Саныч еще не опохмелился. Только вот угодил он совершенно непонятно куда. Брел себе, брел, и выбрел.
Впереди высилось красивое высотное здание, отстроенное в старом стиле. Решетчатые ворота перед зданием были распахнуты. Одна из воротин, вдобавок, сорвана с одной петли, и болтается на ветру, издавая характерный металлический звук.
Недалеко от ворот стоял то ли танк, то ли хорошо оббитый железом грузовик. На танке стояли люди. Некоторые держали флаги, некоторые размахивали руками, а один, лысый старичок с кепкой, что- то громко кричал, надейся, видно, докричаться до всех разом.
Присмотревшись, Саныч разобрал, что было написано на широком красном полотне, развевающимся позади лысого старичка: "ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАНЪ ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ".
- О, нет, - выдохнул я. Впрочем, Саныч этого не заметил.
Где- то в сознании раздалось шипение, потрескивание, и сквозь помехи раздался далекий- далекий голос Ирдика:
"Что ты видишь? Что ты видишь? Повторяю... Как слышимость?"
"Нормальная слышимость" - ответил я тоже мысленно, и вкратце пересказал ему, в какое именно воспоминание мы с Санычем угодили.
"Глубже надо смотреть" - решил Ирдик, - подожди пару минут. Колечко настрою..."
Шум и потрескивание стихли. Саныч засунул палец в ухо и тщательно его прочистил. Пить хотелось страшно.
- ...можно с увехенностью сказать, что великая социалистическая хеволюция свехшилась, товахищи! - тем временем вещал с танка вождь всех народов, безжалостно картавя великий русский язык.
В натуре он мало походил на свои фотографии и черно- белые кадры кинохроник. Я бы с удовольствием понаблюдал за торжественным моментом отечественной истории, но Саныч уже развернулся и пошел прочь из толпы, распихивая людей тонкими локтями. Он хотел найти дешевую выпивку, но смутно догадывался, что в городе после революции таковая вряд ли найдется.
- Цигарку дайте, господа, - жалобно попросил Саныч, останавливаясь перед группой матросов. Матросы, все, как один, были в бескозырках и с перетянутыми крест- накрест поперек груди пулеметными лентами.
- Господа все в городе Париже, - беззлобно хохотнул один из них и протянул Санычу недокуренный бычок, - на, батяня. Чего ж ты на старости лет без дома и без работы?
- Инвалид я, - буркнул Саныч, затягиваясь.
- Ничего. Вот, новая власть придет, и до тебя доберется.
Неизвестно, что имел ввиду моряк, но я расценил его заявление по своему и тихо усмехнулся в темном уголке сознания. Да уж. Доберется до всех...
Докурив, Саныс аккуратно затушил окурок в ладони и побрел дальше, громко шаркая ботинками. Толпа не кончалась довольно долго, а когда кончилась, оказалось, что Саныч вышел на небольшой переулок. Здесь стояли повозки, заряженные лошадьми. Кучеры внимательно слушали речь Ленина, хотя досюда слова доносились слабо и обрывками, шикали друг на друга и на лошадей, нервно перестукивающих копытами.
Саныч замер, покусывая ногти на отмороженных пальцах. Где- то недалеко была подпольная лавочка "Братья Горилкины", где водку продавали дешево и даже в кредит. Решено было направиться туда. Минут пять Саныч сновал по узким улочкам, сторонясь дорог, пока не вышел, наконец, к многоэтажному дому, у основания которого высилась каменная пристройка с дверью. За дверью, можно было предположить, тянулся длинный коридор в подвальные помещения.
"Заберите меня отсюда!" - взмолился я, когда Саныч взялся за ручку двери и обнаружил, что заведение открыто.
"Одну минуту!" - слабо донеслось в ответ.
И в тот момент, когда Саныч ступил на первые ступеньки, я вновь почувствовал, что проваливаюсь в темноту...
2
...тихо потрескивали свечи.
В хоромах было полутемно, сухо и уютно. Слабый свет отбрасывал на белые стены причудливые тени. Сквозь маленькие, узкие оконца пробивались редкие лучики солнца, но их было явно недостаточно. К тому же, кажется, день клонился к вечеру.
Недалече, на широкой лавке сидели два человека и вкушали яства, в изобилии покрывающие стол перед ними. Один, что постарше, был облачен в широкие балахоны с вышитыми узорами на груди и плечах. На голове, чуть съехав на бок, дорогая шапка, увенчанная крестом. Окуная острый нос и не менее острую черную бороду с проблесками седины в чан с вином, человек одновременно пытался разломить одной рукой курицу.
Второй был помоложе, хотя одет не менее броско. Шапки у него не было, а были аккуратные черные волосики, зализанные в разные стороны, отчего голову делил на две части ровный пробор. Молодой хлебал щи, запах которых разлился по хоромам и вызывал у Саныча приступ слюноотделения.
Но Саныч был писцом. Ему не положено вставать из- за своего столика до конца смены. Поэтому сиди и облизывай кончик перышка, терпеливо ожидая, когда царь и сын его закончат обеденную трапезу.
"Как слышно меня? - вновь зашипело и затрескало, - что видишь? Куда попал?"
"Да я еще толком сам не знаю, - ответил я, подумав, - царь какой- то. Положил скипетр и державу на лавочку, сидит и ест"
"И больше ничего не делает?"
"Нет".
"А Саныч?"
Я прислушался:
"Он браги хочет нажраться. Думает, как бы незаметно вечерком в подвалы спуститься. Кошмар какой- то. Пятьсот лет живет, а уже алкоголик"
"Слушайте, а может, он с самого начала алкоголиком был?"
Несколько секунд я пораженно молчал.
"Кто это?"
"Это я, Яркула. Решил послушать, о чем это вы речь ведете. Разве нельзя?"
"Я же сказал, что гипноз - это сугубо личное" - зарычал голос Ирдика.
"Ну, почему же. И я тут" - раздался третий, знакомый чревовещательный бас, - интересно же. Я лично никогда ни к кому в головы не влезал."
"Заткнитесь все! - приказал Ирдик решительно, хоть голос его был слышен слабее остальных - а то у Саныча может случиться приступ. Представляете, у него в голове целых четыре голоса?"
"Представляем - ответил Миша Кретчетов - с ума сойдет и все. В то время прокаженных сжигали!"
"А что за время- то?"
И в это время, царь грозно стукнул ложкой по столу. Саныч вздрогнул. Я тоже, если можно так выразиться. Голоса разом смолкли, хотя потрескивание и шумы помех остались.
- Пошто батюшку гневишь? - спросил царь, грозно хмуря бровь.
Саныч мгновенно окунул перо в стеклянную чернильницу и застрочил по бумаге.
- Чего гневлю, чего гневлю? - затараторил сын, опуская руки на стол, - сам же говорил, что ни ить тебе девок, ни ить жениться! Ну, я и не женюсь!
- А Педрон Игнатьевич давече жаловался, что ты с его сынушкой...
- Да мало ли что Педрон накляузничать мог! У него сынушка такой страшненький, что на него не то, что я, ни одна кобыла не посмотрит!
- Но- но, - погрозил пальцем царь, - Педрон мне друг...
- Но истина дороже! - ответил сын, качая головой.
- Умный что ли? Я тебя сейчас челом- то об стол как тресну, будешь знать.
- А я вам, батенька, очи ваши ясные выцарапаю!
- Что- о?! - царь вскочил с лавки, опрокидывая стол, - да как ты смеешь, холоп, на отца своего руку поднимать! ТОПОР МНЕ!
- Пошто топор, так бейте! - закричал сын, тоже вскакивая, - ежели нет в вас ничего святого, колите меня, режьте!
- Помедленней, пожалуйста. Я записываю, - прервал дискуссию Саныч, поднимая глаза на споривших, - сей исторический факт не должен дойти до предков в искаженном виде. Говорите четче, государь батюшка.
Царь кивнул, подошел к писцу и скрестил руки на груди:
- Значит так. Пиши. И в день тринадцатый от Ярилы Коленопреклонника, разгневался царь Иоанн Четвертый на сына своего...
- Ну, я пойду пока? - тихо спросил из- за его спины сын.
- Пшел прочь на горох, - кивнул Иоанн Грозный, гневно раздувая ноздри, - до утра стой и молись, чтоб я тебя к опричникам не отправил. Понял?
- Как же не понять, батюшка... - сын закивал пуще прежнего и, пятясь, скрылся за дверью.
- Пиши дале. Взял Иоанн Грозный стеклянную чернильницу...
- А, может, чего потяжелее? - спросил Саныч, старательно выводя буквы, - голова, она, государь батюшка, костяная. Чернильницей не расшибешь.