Когда пришло время сдавать объект, заказчик был бледным и шокированным. Он выкатил глаза и не мог вымолвить ни слова очень долгое время. Мы уже думали посылать за доктором, но тут он заговорил… Возмущению его не было предела! Он возмущался, что конечный результат не соответствует проекту, и что даже Эдем вышел не таким, как надо. Особенно он был недоволен говорящими змеями, мол, это уже ни в какие рамки не лезет. Я пытался убедить его, что говорящие змеи – последний писк моды, а он мне: "Они не должны разговаривать! Тем более, слышали бы вы, что они несут. Кроме того, смущают своим поведением моих детей. А я ведь четко сказал, что змеи не должны говорить, тем более ходить! Где это видано, чтобы змеи ходили! Они должны ползать!"
В общем, я пообещал змей переделать. Но пока мои ребята занимались этим, один змееныш умудрился как-то соблазнить поселенцев, которых заказчик называл "детьми"… Не знаю подробностей, но история там приключилась неприятная. Что-то там на счет греха и свободы говорилось, но я не запомнил – это не по моей части, я, знаете ли, технического склада ума, и все эти богословские спекуляции не по мне. Но вывод я сделал на всю жизнь: никогда не знаешь, что может тебя подвести. Любая мелочь, даже несущественная, которую никто бы не учел по причине ее незначительности, может в итоге сыграть злую шутку. Надо было спасать положение! Тем более, что заказчик обливался слезами, схватившись за голову.
"Зачем я связался с вами? – заливался он горькими слезами. – Что же теперь делать, как быть?"
Он был растерян и подавлен.
"Без паники, – сказал я, уже сам жалея, что взялся за это дело. – Что случилось?"
"Я заказал вам мир, чудесный мир, чтобы заселить его существами, созданными по моему образу и подобию, – хныкал он. – Я пошел на все компромиссы, споря с вами, и ограничился не целой планетой, как задумывалось, а лишь клочком земли, где бы был размещен рай. Все было продумано до мелочей, и в Эдеме должны были жить мои дети, наделенные даром свободы и творчества. Но вас угораздило допустить одну маленькую ошибку, которая не предусматривалась в проекте, и поселить в раю ходящих говорящих змей! В итоге одна из них разрушила все, увела с праведного пути моих детей и разрушила все планы!"
По правде говоря, я просто не успевал по срокам, и доделывал некоторых животных на скорую руку, не думая о качестве. Например, одному виду я сделал большие уши и длинный нос, но это была лишь очередная недоработка, а не выдумка оригинального дизайнерского ума. Так и со змеями… Лепил я, признаюсь честно, крокодилов, но не хватило материала и времени, и чтобы хоть как-то предать тому, что получилось, рентабельный вид, я наделил его умением говорить. Сначала я выдавал свое творение за модный дизайнерский ход, но как я мог подумать, что это приведет к таким последствиям?
"Да уж, – подумал я, – змеи были ошибкой…" Но надо было как-то выкручиваться, поэтому вслух сказал:
"Вы можете более детально описать проблему?"
Мой заказчик был еще тем любителем поговорить на философские и этические темы, но в других вопросах ничего не смыслил. Поэтому я уже изначально приготовился к тому, что буду давить на его невежество в вопросах создания миров и жизни, ссылаясь на то, что сделано все, как надо, и он должен с этим смириться. Мол, иначе и быть не могло, и проблема в нем, потому что он нафантазировал себе то, что оторвано от реальности, и что все вышло бы все равно так, как есть. Конечно, заказчик мог сказать, что изначально они договорились об одном, на что ему я бы ответил, что он все не так понял, потому что слишком витал в облаках. Но чтобы такой ответ его удовлетворил, а не разозлил, мне надо было найти аргументы для его подтверждения.
Заказчик рассказал, что он поселил в Эдеме существ, созданных по своему образу и подобию. Самца и самку. Существа были абсолютно свободными, и все, что им оставалось – познавать все стороны жизни, живя в изобилии и под защитой. Заказчик хотел, чтобы человек проявил творческие таланты, поэтому постоянно от него требовал то сад обустроить, то животным дать прозвища… Человек был свободен, но единственное, что ему было запрещено, так это есть яблоки с той самой яблони, которую мы посадили по центру рая в самый последний момент по требованию заказчика, кстати, тоже на скорую руку. Я не метафизик, и так и не понял, чем был вызван этот запрет, что-то уловил лишь про испытание воли, хоть заказчик и пытался мне объяснить все стороны своей задумки. Так вот, как оказалось, самка проявила нездоровую инициативу, и, бросив муженька, побежала к яблоне. А там был мой бракованный змей, угадавший ее намерение и решивший подсобить самке. Змей ей наворотил что-то про то, что яблоня – особая, и что если они отведают ее яблок, то станут богами. Признаюсь честно, в этого змея я встроил функцию реакламного агента, подумав, что в любом полноценном мире должна быть реклама… Вот змей и решил испробовать свое умение рекламщика и стал ей втюхивать продукт. Самка съела, естественно, тем более что это была бесплатная пробная версия, и дала своему тугодуму-муженьку тоже попробовать. В этом-то, как объяснял мне заказчик, и состояла вся трагедия…
"Понимаете, я создал их свободными и добрыми, а они возгордились, решили сами стать богами и преступили мой запрет!" – рыдал заказчик.
"Амбициозно, – ответил я. – Но ведь свобода и подразумевает возможность сделать тот или иной поступок. Если вы создали их свободными, то немудрено, что они преступили запрет…"
"Вы ничего не понимаете! – возразил заказчик. – Свобода как раз подразумевает ограничение. Иными словами, ограничение и есть условие свободы. Если ограничения нет, то свобода превращается во вседозволенность, и человек становится ее рабом".
"Послушайте, я же не знал, как устроены ваши творения! – сказал я. – Моя задача была в том, чтобы сотворить пригодный для них мир. Кроме того, какие могут быть ко мне претензии, если во всем замешана женщина, которой дали зеленый свет? Вам сначала надо было придумать патриархат, а уж потом создавать баб…"
"Ох-хо-хо! – застонал заказчик. – Если бы не ваш змей, такого бы не вышло! Я создавал моих детей добрыми, и если бы змей их не искусил, все было бы хорошо!"
"Постойте, давайте разбираться! – сказал я. – Вы создали ваших детей свободными, а это подразумевает и то, что они могут пойти по пути зла. Кроме того, как мне кажется, ваша дочь и без змея надумала съесть этих ваших яблок, а он лишь подтолкнул ее к этому, но никак не был инициатором. Она бы и без змея нашла повод дорваться до запретного плода".
"Как же я хотел, – не унимался, рыдая, старик, – чтобы мои дети были хорошими и примерными. Я вложил в них все самое лучшее, обеспечил им безбедное существование, дал отличное образование, а они выбросили меня из головы и решили, что я им совершенно не нужен".
"Так всегда бывает, – сказал я, – когда детей слишком балуешь. Кроме того, они у вас не такие уж и хорошие… Ремня им надо было дать в свое время!"
"Я не мог – меня могла бы лишить родительских прав Ювенальная Служба! Да и что вы имеете в виду, когда говорите, что мои творения, мои дети оказались не такими уж и хорошими?"
Старик был удивлен и одновременно подавлен. Но я понял, что почти убедил его в своей невиновности, и решил выложить последние аргументы… Хоть здесь мне все же и пришлось стать немного богословом и философом, все это было совершенно необходимо для того, чтобы побыстрей избавиться от недовольного заказчика.
"Посудите сами, – сказал я. – Они ведь не только вас обидели. Они и друг друга предали. Во-первых, самка изначально ставила себя выше мужа, считая его недоумком и немного презирая. А это уже не совсем нравственно. Если бы она считалась с ним, то не решила бы самостоятельно съесть эти яблоки. А вот муж с ней считался (он ведь – порядочный подкаблучник!), он ей верил, но, поскольку умом он все-таки обделен, не только по доброй воле, но еще и по причине изрядной глупости сожрал огрызок после жены. Но потом он тоже был хорош, и когда вы спрашивали его, то перевел стрелки на жену, мол, это она во всем виновата. Так что они друг друга подставили, а не только вас предали. И змея бедного оклеветали, хотя он делал все, что соответствует его природе"
"И что же мне делать?" – захныкал старик. Мне стало его жаль. Но строгое решение напрашивалось само собой, и я озвучил его:
"Не волнуйтесь, об этом мы уже позаботились! – с гордостью сказал я, добродушно похлопывая заказчика по плечу. – Вам нужно просто изгнать из рая своих детей. Как же хорошо, что мы не сделали рай на всей планете, иначе изгонять было бы их некуда! Так что не зря я тогда настаивал вам на своем проекте… Так вот, изгоните из рая провинившихся сорванцов, и это будет прекрасным уроком для них, потому что за пределами рая, поверьте мне на слово, жизнь не покажется им малиной! – в этом сомневаться не стоило, потому что делали мы все за пределами рая на тяп-ляп. – Далее: изобретите патриархат и накажите самку им. Это чтоб больше не задирала нос. А муж пусть добывает в поте лица своего пропитание. И вообще занимается всем на свете, кроме родов. Роды оставьте самке".
Заказчик помрачнел, но, кажется, согласился с таким приговором. Одним взмахом руки он изгнал людей из рая.
"Но почему они так поступили?" – спросил он, утирая платком слезы.
И тут я изобрел социологию. Иначе было нельзя, ведь чтоб полностью объяснить происходящее, нужна была какая-нибудь подходящая штуковина вроде социологии.
"Потому что, – сказал я, – есть социальные законы. Это законы поведения в обществе. Они такие же универсальные и непреложные, как и физические. Чтобы понять поведение ваших сорванцов, надо обратиться к этим самым законам".
"Слушаю!" – сказал старик и внимательно посмотрел на меня.
"Объясняю, – начал я, выдумывая на ходу. – Есть, например, закон эгоизма. Суть закона такова: любой человек стремится к тому, чтобы удовлетворить свои личные интересы. Чужие интересы он будет удовлетворять лишь в том случае, если его принуждают или если они совпадают с его личными".
"Разумно", – несколько удивленно сказал старик.
"Вот, скажем, вы. Вы захотели создать планету. Это ваш личный интерес. Естественно, ваш интерес совпал с моим. И поэтому я откликнулся на ваш зов и сотворил Землю. А были случаи, когда нашего брата заставляли создавать тот или иной мир, причем ставили совершенно невозможные условия. Короче, тут либо совпадение интересов, либо принуждение. Третьего не дано".
"Я это понял!" – ответил старик.
"Так уж устроен человек, что ему вечно хочется урвать что-то для себя. Он стремится в соответствии с законом эгоизма к любому источнику блага для себя".
"Даже когда вредит себе? Есть же самоубийцы или те люди, которые способны пожертвовать собой во имя других".
Вопрос немного сбил меня с толку, но я тут нашел на него ответ.
"Отличное замечание! – сказал я. – Все дело в том, как рассматривать поступок, который принес вред существу. Мы с вами все-таки говорим о законах, а законы можно нарушать. Человек может во имя каких-то высших идеалов или из соображений морали пожертвовать собой или совершить какой-то другой поступок, несущий вред. Вред себе ради блага других. Такое поведение в определенных ситуациях я склонен рассматривать как нарушение закона. Но это моя позиция. Есть же теоретики (я выдумал таких несуществующих теоретиков на ходу), которые утверждают, что корень рассматриваемой нами проблемы лежит в том содержании, которое мы вкладываем в понятие вреда. Ведь то, что нам может казаться вредным, для другого покажется благом. Иными словами, у человека может быть личный интерес навредить себе – и в этом он видит благо".
"Мудрено очень", – почесал затылок старик.
"Ничего, – ответил я. – Со временем разберетесь… Но вернемся к вашим сорванцам. Все дело в том, что сама природа человека и состоит в том, чтобы урвать для себя что-то. Когда закон эгоизма действует максимально, человек превращается в эгоистическую тварь, которая готова на все, чтобы заполучить то, что хочет. Но действие этого закона можно сдерживать с помощью морали, например. Это в свою очередь влечет за собой то, что человек может отказаться во имя моральных ценностей от того, чтобы раздавить своего конкурента в борьбе за благо или, по крайней мере, к разработке относительно гуманных способов конкуренции, но за этим ограничением следует и определенное изменение в шансах на добычу. Моральные люди в этом плане находятся в худшем положении…"
"Как это?" – удивился старик.
"Представьте ситуацию. Вы и еще десять человек умираете от жажды в пустыне. Вы бредете в поисках воды. И тут вам на голову падает бутылка с водой, скажем, два литра. Вы можете отказаться от моральных принципов и попытаться урвать как можно больше. Или во имя любви и человеколюбия отказаться бороться за воду, но за это следует неминуемая смерть".
"Теперь понятно", – ответил старик.
"Так вот, вы решили, что во всем виноват мой змей, но вся беда в том, что вы не учли, что и в раю действуют социальные законы. И все дело как раз в этом законе эгоизма, а не в моем змее. Моральным, знаете ли, существо не рождается, хоть и есть какие-то генетические задатки. И как бы нас не ограничивали, запирая в золотой клетке, законы мироздания – незыблемы. И в любом нормальном существе живет эгоист, и уже от него зависит, как себя этот эгоист будет проявлять. Моральный рост, как говорят некоторые, и вытекает как раз из того, насколько тот или иной индивид сможет сдерживать в себе этого эгоиста".
Высказанная идея меня и самого заставила задуматься. Я был сам в смущении, но не выказывал это своим видом.
"Какие есть еще законы?" – спросил старик.
Конечно, я и так сделал уже максимум из того, что мог, чтобы успокоить раздраженного заказчика, но мне и самому уже стала интересной тема, и я продолжил:
"Есть еще закон социальной борьбы, – сказал я. – Исходя из него, общество представляет собой объединение, которое всегда будет пронизано конфликтом. Люди борются за блага, изобретая для этого самые разнообразные способы от убийства до выборов. Общество, где нет никакого конфликта, попросту невозможно, поэтому и в вашем молодом обществе мы уже видим первую конкуренцию…"
Но тут старик перевел взгляд и посмотрел сквозь облака вниз, в то самое место, где развивалась молодая человеческая цивилизация. Первые люди уже успели умереть, прожив около тысячи лет. И тут случилось еще одно трагическое событие: дети этих самых первых людей стали конфликтовать по разным вопросам. Один из них из зависти убил своего брата. Старик в ужасе наблюдал за этим, опешив. Чтобы хоть как-то вывести его из оцепенения, я продолжил, открывая новый закон на ходу.
"Еще есть закон соотношение подлинности и видимости, – вещал я. – Подлинность – это то, что есть на самом деле, объективно. А видимость появляется тогда, когда объединение людей пытается выставить себя в выгодном для себя свете, создать выгодную иллюзию, бросить пыль в глаза, скрывая при этом невыгодную объективную подлинность…"
Пока я объяснял ему закон соотношения подлинности и видимости, на вашей планетке уже во всю процветала цивилизация. Люди изобрели рекламу, политику, выборы, телевидение и очковтирательство. Женщины изобрели косметику, правительство – отчеты о своей успешности, а церковь – идею религиозного и нравственного возрождения. Появился сетевой маркетинг и финансовые пирамиды. Старик-заказчик был настолько потрясен, что разочарованно сказал мне:
"Мне нужно отдохнуть и хорошенько обо всем подумать, – сказал он. – Я принимаю вашу работу и оплачу все, даже недостатки и недоработки. Это послужит мне хорошей наукой!"
"Как? Вы оплатите даже недоработки?" – вырвалось у меня.
"Совершенно верно, – устало улыбнулся он. – Главное, что я понял, что значит быть настоящим человеком".
И удалился.
Признаюсь честно, все это заставило меня задуматься. Я выдумал такую убедительную историю, чтобы убедить неприятного заказчика, но в последний момент понял, что последнее слово все же осталось за ним. Почему-то я чувствовал вину, и этот его уход показался мне хуже любого упрека.
Я неплохо заработал на том проекте. Когда вы беретесь за работу, вы ставите перед собой четкую задачу: заработать. И надо сделать ее так, чтобы заработать максимально. Здесь все средства хороши.
Пытаясь убедить заказчика в том, что все его претензии безосновательны и глупы, и что он должен принять работу такой, какая она есть, я изобрел социологию. И погряз с головой в вопросы этики. И мне стало от этого только хуже. С тех пор я уяснил одно: когда вы вешаете лапшу заказчику, сами не принимайте это близко к сердцу. И попытался избавиться от того осадка, который остался у меня после разговора со стариком.
Но что тут сказать: до конца я так и не смог избавиться от чувства вины после того, как сотворил Землю…
Глава 14
Закончив свой рассказ, Курчи задумался. Тяжелые мысли донимали его. Наконец он сказал:
– Иванов, меня постоянно осаждают разные попрошайки. Разные фонды не просто просят, но почти что требуют, чтобы я жертвовал на их якобы благое дело. Недавно вот меня доставал Фонд Помощи Пострадавшим От Своей Собственной Глупости. Но самые назойливые – это Зеленые. Последнее время они собирают деньги на содержание трех каких-то букашек с планеты Пруципрутиков, говорят, они последние из своего вида. Когда я отказал им, они написали на меня заявление в Интергалактическую Полицию. Говорят, я жестоко обращаюсь с животными! Теперь вот вызывают в суд…
– Ладно, – сказал Иванов, которому все уже изрядно надоело. – Не надо мне помогать. Я постараюсь как-нибудь обойтись и без вашей благотворительности.
– Не перебивайте меня! – строго сказал Курчи. – Да, я не люблю заниматься этой чертовой благотворительностью. Кроме того, на деле за этими благотворительными организациями стоят одни мошенники. Но я не люблю и личных просьб. Это все отвлекает от дела…
– Понял я, понял, не утруждайте себя объяснениями, – сказал Иванов.
– Вы опять перебиваете меня! – возмутился Курчи. – Я хотел сказать, что в вашем случае я сделаю исключение. Я намерен помочь вам добраться домой!
– Просто так? – спросил Иванов.
– Да, просто так, – вздохнул Курчи. – Считайте это актом глупости с примесью альтруизма. Хотя альтруизм и есть глупость! Но есть одно маленькое но.
– Какое?
– Я прошу вас передать одно послание…
– Нет проблем! Что за послание и кому?
– Этому бородатому старику в белых одеждах, для которого я построил вашу планету. Полагаю, он еще командует у вас?
– Точно не знаю, – сказал Иванов. – По этому поводу у нас нет одного мнения. Разные умники говорят, что он умер. Не знаю, понимать ли это буквально или метафорически, но по этому поводу у нас почти что паника. Другие говорят, что общаются с ним напрямую, но я что-то не очень им доверяю…
– Я почему-то убежден, что он еще там, – сказал Курчи. – Помереть он не мог – старик был вполне бодрым, да и живут такие еще очень долго. Отлучиться, конечно, мог, ведь он личность, знаете ли, импульсивная, тем более моралист. А моралисты – люди непростые: они бывают и злыми, что готовы за добро, конечно же, в своем понимании, рвать на куски, но бывают и ранимыми… Я думаю, ваш старик – второго типа.
– У нас некоторые говорят, что первого.