- Ладно, - говорю, - Митч, предок - и хорошо. Пойдемте дальше, сделайте милость.
Митч встал, посмотрел на меня укоризненно и открыл дверь в столовую.
Столовая - чуть ли не самая приятная зала в замке по моему вкусу. Окна громадные, длинные, чуть не от пола, с видом на океан, оттого много солнца, и на позолоченном шелке, которым оббиты стены, на полу, на высоком потолке бродили мерцающие зайчики от волн, от хрусталя и серебра - блики, блики… И пахло, между прочим, очень славно, потому что обед действительно устроили хороший.
Только я на Мейне, признаться, все же привык к сервировке попроще, а здесь уж слишком много вилок-ложек-рюмок-ножиков разложили рядом с каждой тарелкой. Серебряных, конечно, с ручками в виде странных рыб, в аквамариновой чешуе, но… Да… впрочем, и салфетки сложены такими пышными розами, что вытирать что-то салфеткой просто жалко - и смешно от собственного плебейства.
Итак, мы с Митчем вошли в одну дверь, а в другую - чудное виденье.
Ее сопровождали, как говорится, священник и дуэнья, жена Митча, как выяснилось. Коротенькая нелепая тетка - поджатая пожилая плюшка в черном, а поп - этакая жердь с бородой, облачение на нем висело, как на вешалке. Но я не смог их не разглядывать особенно. Митч сказал: "Это госпожа Летиция", - и я глупейшим образом на нее уставился. Увидел - и превратился в статую, верите ли, господа - даже моргать не мог.
Потому что Летиция оказалась нереальным существом, государи мои. И потому что я осознал дикий факт: это совершенство - моя невеста. И еще потому, что не мог себе представить, как этот сияющий ангел выйдет замуж за пиратюгу.
Ах, да ведь волос цвета солнечных пятен на золотом прибрежном песке в полдень вообще не бывает на свете, как я полагал доселе. И таких громадных мерцающих очей цвета зеленого моря в золотых ресницах тоже не бывает. И синий шелк этот не тело прикрывал, а сплошной солнечный свет, слегка облеченный в человеческие формы - пардон, дивные формы. И шла она, паря, едва касаясь пола крохотными туфельками, будто у нас на Шие половинная сила тяжести.
Вот только посмотрела она на меня совсем не так, как мне бы хотелось. Будь она очаровательной дурочкой, меня не тронули бы ее капризы, разве что рассмешили бы - но я видел, чуял, что она умна. И она меня просканировала взглядом, оценила и наклеила бирочку.
Она меня признала качественным экземпляром, вот так, государи мои. Удовлетворительным. И ей это было смешно, а мне - обидно до невозможности. И я ляпнул, как на космодроме:
- Барышня, я - Князь Эльм, - но тут же спохватился, вспомнил, как меня маменька в детстве учила хорошим манерам, и продолжаю более светски: - Счастлив с вами познакомиться, сударыня.
А Летиция усмехнулась и сказала:
- Я рада. У вас интересное лицо, э-э… Эльм. Чистокровка. Но ваша фигура слишком мало напоминает хлюпиков из "золотой молодежи". Где это вас откопали, хотела бы я знать?
Лакей отодвинул ей стул, и она села. А я еще некоторое время стоял - укладывал ее довольно-таки угловатые слова в своем рассудке и пытался совместить их с хорошим тоном.
Она хамила напропалую. Жестоко. Утонченная-то светская дама.
И тогда я говорю:
- Знаете, пташка, я вообще-то с Мейны, - сажусь и ставлю локти на стол. Сгребаю серебро в букет и командую лакею: - Дружок, убери-ка отсюда все это барахло, мне вилок, ложек и ножей вполне хватит по одной штуке, а стакан оставь самый большой. Понял?
У лакея отвисла до пола челюсть, но лишнее он забрал. Митч рядом нервно сглотнул, у ее сопровождающих чуть глаза не повыскакивали - а сама Летиция как расхохочется!
- Так это правда, что ты пират?! Потрясающе, - и хлопает в ладоши.
Я понял, что правильно сделал. Ах, видели бы вы, как у нее потеплели глаза и лицо оттаяло. А я подумал, что раз ей смешно, когда я ей орла Простора строю, так надо и продолжать в том же духе. И говорю, небрежно так:
- Знаешь, Ци, мы с тобой это еще обсудим, но сейчас я жрать хочу, как морской змей. Я последний раз что-то проглотил еще в состоянии искусственного тяготения, так что в настоящий момент, пардон, голодный и опасный для жизни.
Она снова рассмеялась.
- Бедняжка, - говорит. - Только не умирай, не желаю овдоветь так рано, не познав высоких наслаждений нежной страсти! Стэн, положите этому голодающему какой-нибудь еды - хоть тарталетку с икрой - пока он еще жив…
Ничего себе, думаю. Н-но - сдаются ли настоящие пираты?! Засовываю в рот эту штучку с икрой - целиком - и говорю:
- Не беспокойся, малютка, я никак не могу позволить себе умереть в такой момент. А высокие наслаждения нежной страсти ты можешь познать, когда захочешь - только скажи. Хоть прямо сейчас.
Если ей, думаю, наплевать, что кругом полно греющих уши идиотов, то мне и подавно. Смутить меня еще не удавалось ни одному живому существу, хоть изредка носящему юбку.
Но тут я прокололся. Летиция посмотрела на меня насмешливо и говорит:
- Не разгоняйся так, шустренький. Сперва прыгают в воду, а потом плывут - не перепутай.
Ну что должен сделать порядочный человек в данном случае? Привстаю со стула и кланяюсь:
- Прошу прощения, сударыня. Фигню спорол.
Она снова рассмеялась - этакий добрый ангел, сменила гнев на милость. Но тест ее я понял и второй раз на ту же швабру наступать не стал. Принялся есть и болтать. Нес какой-то забавный вздор - про таможню, про полет, потом рассказал, как Диэлни менял свою информационную базу на дрессированного жука, как Огл настраивал дешифратор, чтобы заключить с комарами мирный договор… О, да, не глядя ни на что, трепался напропалую, врал, дурачился - лишь бы она смеялась.
Она смеялась. Сначала. А потом как-то вдруг погрустнела. Перестала есть, принялась вязать узелки на салфетке, свела брови под жестким углом, опустила глаза и замолчала.
Я огорчился и обломался, господа. Я чувствовал себя полным дураком, не способным понять, в чем дело - ничего не предвещало - а потому никак не мог придумать, как исправить положение.
- Ци, - говорю, - прости грубияна и невежу. Я, вероятно, снова влез не в ту тональность, не так ли?
А она тряхнула волосами, вздохнула, говорит:
- Нет. Голова заболела, пустяки. Я пойду к себе, - и встает.
Эта пожилая тетка, которая с ней пришла, тоже встала, но священник первый раз за все это время прорезался и подал голос. Довольно козлиный голос для святого человека, сказал бы я, если бы не опасался согрешить:
- Летиция, пожалуйста, задержитесь еще на несколько минут. Вы же знаете о необходимости вашего присутствия.
Она, я полагаю, действительно знала, потому что послушно села обратно. Но когда садилась, на мгновение скорчила гримаску.
Со стола очень быстро убрали, а священник с Митчем встали и в высшей степени торжественно подошли ко мне. У Митча в руках оказалась маленькая бархатная коробочка, он протянул мне ее, а священник сказал:
- Вы, ваша светлость, преломили хлеб в этих стенах. Теперь они принадлежат вам, а вы - им. Примите главный символ вашей власти и вашей благородной и древней крови.
Я взял коробочку и раскрыл.
Да, государи мои. В ней лежал самый восхитительный перстень, какой мне только доводилось видеть. Аквамарин, нежный, зеленый, голубой, как океанская вода, чистейший, на нем вырезан мой герб - башня среди волн - а оправлен в платину, серую, тяжелую… Это была удивительная вещица, мои дорогие. Это была не ювелирная побрякушка, а нечто из сплошного океана, из злого океана, из доброго океана - так это легло на мою душу, а почему - я не умею объяснить.
Митч сказал:
- На правую руку, ваша светлость. На безымянный палец, - и я надел этот перстень на правую руку, на безымянный палец.
Он пришелся точно-точно к руке, как живая часть руки, и моментально нагрелся. Все вокруг заулыбались, я невольно улыбнулся тоже - а Летиция прижала руки к вискам, сказала: "Я должна выйти", - и выскочила из столовой.
И я ничего не успел сказать.
Зато Митч сказал:
- Не принимайте всерьез девичьи капризы, ваша светлость. С барышнями случается - она и сама не знает, отчего капризничает.
Мне не показалось, что она не знает. Не могу похвастаться, увы, что у меня на тот момент была толпа знакомых светских барышень и что мне есть, с чем сравнивать - но я знал достаточно женщин, чтобы почувствовать: Летиция вовсе не истеричка. Отчего-то ей стало плохо. Отчего бы?
- Спасибо, господа, - говорю. - Теперь, с вашего разрешения, я пойду осмотреться, - и собираюсь уйти из столовой.
И они все дергаются ко мне. Митч заглядывает в лицо и говорит:
- Прикажете вас сопровождать?
- А что, мой друг, - говорю, - вы боитесь, что я заблужусь в своем родовом гнезде, да? Сделайте милость, не тревожьтесь.
Замялся и умильно так мурлычет:
- Ваша светлость, вы же тут ничего не знаете, может быть, я могу…
И тут я взбесился. Предположим, я собираюсь поискать девушку. Свою невесту, если это хоть что-то значит. Предположим, я собираюсь попытаться ее утешить. И, возможно, это кончится - при благоприятной погоде - веселой болтовней, поцелуями - или… чем черт не шутит. И что Митч мне такого покажет, о чем я сам не знаю, где оно находится?!
- Нет, - режу, - нет, милостивый государь. Не можете. И окажите мне любезность - не ходите за мной, как припаянный. Если я правильно понял написанное дядюшкой, это теперь мой дом. Если я правильно понял также смысл только что законченного обряда - я теперь могу считаться истинным хозяином, не так ли? Так будьте добры не мешать хозяину взглянуть на свое жилище в одиночестве. Точка.
Митч заткнулся, но нехорошо заткнулся. Он мне вообще сильно разонравился за последнее время. Смотрит на меня - а глазки бегают. И не говорит, а выжимает из себя; мне показалось, что ему хочется орать, а приходится быть вежливеньким:
- Видите ли, ваша светлость… замок-то очень древний… в некоторых местах он, как бы вам сказать…
- О, я понял, - говорю. - Кусок штукатурки может упасть сверху и разбить мне голову, да? Или подо мной проломится пол? Мне казалось, что замок содержится лучше, но я буду осторожен, если это необходимо. И постараюсь ничего не испортить - это, Митч, кстати, в моих интересах.
Священник напряженно рассмеялся, так: "Хе-хе-хе", - а Митч смолчал и кивнул. И я вышел из столовой в ту дверь, куда убежала Летиция со своей толстухой-дуэньей.
Забавно, господа, забавно - но вскоре оказалось, что сориентироваться в родовом гнезде действительно не так-то просто. Не замок, а лабиринт какой-то. В какой-то момент я отчаялся настолько, что даже пожалел об обществе Митча. Я достаточно сообразителен, чтобы понять: найти тут кого-то - дело кислое.
В логике средневековых строителей цивилизованному человеку нипочем не разобраться, государи мои. Впрочем, мне случалось видеть в папенькиных исторических энциклопедиях, до которых он был большой охотник, планы древних шиянских замков - так все они были куда как проще, чем мое родовое гнездо. И светлее, на мой взгляд. Так что я до сих пор не возьму в толк, почему моим предкам понадобилось непременно наделать в своем доме всяких ходов-коридоров-переходов-галерей, будто их нагрызли жуки в полене, лестниц, ведущих в какие-то загадочные места, глухих ниш… Все это глядело сумрачным и темным, хоть в замок и провели давным-давно электричество. И всюду царил сумрак, а от путаных закоулков у меня стало нехорошо на душе.
Короче говоря, я долго бродил в одиночестве, а в голову лезли печальные мысли о том, что, в сущности, ничего своего у меня тут пока нет. Все мои заветные вещицы остались в звездолете, даже одежда и оружие, а тут все выглядело стильным и милым, но казалось совсем чужим. И эта мысль, господа, вогнала меня в тоску и депрессию. И Летиции нигде не было, и я понятия не имел, где она может находиться.
Но в конце очередного коридора забрезжил какой-то свет, и я пошел туда. Светился вход в библиотеку, которую, по-моему разумению, специально спланировали очень светлой и повернули окнами на восток, чтобы в ней можно было легко читать без свечей и прочего искусственного освещения.
Я зашел. Во-первых, после блужданий в полумраке, мне хотелось в помещение с окнами, откуда виден солнечный океан. А во-вторых, как это ни странно для пирата, я люблю читать. У меня всегда было мало бумажных книг, но электронных - в достатке, так что я полагаю чтение одним из приятнейших способов провождения времени. И теперь, увидев стеллажи, уставленные книгами снизу доверху, я немедленно решил, что сейчас найду себе чтиво по вкусу и легко скоротаю время до ужина. А на ужин выйдет Летиция - и наступит момент объясниться.
О да, друзья мои, бумажных книг тут было полным-полно, по большей части - очень старых. Некоторые даже не бумажные, а из чего-то… не знаю… то как тряпка на ощупь, то - как тонкая-тонкая кожа. Возможно, это и есть пергамент, но я не видел его прежде, потому не могу утверждать наверняка. Переплеты мне попадались преимущественно кожаные или металлические, с чеканкой и с камешками. Даже позолоченные. Но дешифратор я с собой не взял - глупо было бы, когда летишь домой - а многие книги оказались на древнем языке Приморья, который упорно не желал пониматься. Я впервые в жизни держал книги, написанные от руки - вязь рукописного текста меня очаровала, но и только. Никакой информации невежде-пирату извлечь из нее не удалось.
Более новые книги я мог читать. Но названия встречались забавные в высшей степени: "Преодоление стихии посредством сил, заключенных в благословенных жилах", "Роза ураганов или создание маяка в душе предвечного", "Совокупности благих возможностей небесных светил и земных путей"… У меня попросту не хватало воображения понять, о чем в таких книгах может говориться. Хотя в немалом количестве попадались и просто астрономические таблицы, промеры глубин, лоции разных мест, карты - специальная механика для моряков.
И вдруг на одном стеллаже, где стояла вся эта макулатура про глубины, фазы луны, ветра и течения, я вдруг увидал книжку, замусоленную чуть ли не до дыр - сразу видно, что ею часто пользовались. На ее обложке значилось: "Новейший и подробнейший учебник по родовспоможению и уходу за младенцем".
Не смейтесь, господа, это было просто странно. Никак нельзя сказать, чтобы эта тема меня так уж особенно занимала. Скорее, наоборот - мне отчего-то стало дико до невозможности. Никак не место этой книге тут было - и все. И в самой книге мне померещилось нечто неправильное и нехорошее.
Я ее раскрыл наугад, и она раскрылась на самом зачитанном месте: "Как сохранить роженице жизнь". Нормально. Всего-то навсего. И я машинально прочел, что древний автор советует по сему вопросу. Совет заслуживал внимания: "Постарайтесь устранить от роженицы людей, - логично, не так ли? - их присутствие часто влияет на ее здоровье очень дурно. Положите под голову роженице листок пергамента с написанными своей кровью рунами Продолжения и Приветствия. Во время родовых схваток должен начаться шторм, - совершенно стандартная ситуация, не правда ли? - а если этого не происходит, вызовите его сами, рисуя титлы Ветра и Силы и читая заклинание: "Трубите в рога, дуйте в трубы - приветствуйте чадо Океана!" - правильно, надо вызвать, непостижимо, как же можно рожать без шторма? Главное - слова не перепутать. А далее: - Если камень в кольце Продолжения не светится, недурно надеть на шею роженице амулет Продолжения - это утишит её отвращение к новорожденному и дарует радость создания жизни. В момент появления головки новорожденного лик луны должен затмиться тучами…"
Я читал этот вздор и думал, кто ж кого и от кого рожает таким образом? Что за болезненный бред, какие ветры, какие трубы, какое отвращение у мамаши и с чего это луна должна затмиться? Может, я не слишком профессионально разбираюсь в этом деле и не понимаю неких важных моментов, но нормальные человеческие дети, по-моему, рождаются как-то пообычнее.
Тогда я открыл первую страницу, чтобы попробовать разобраться, и прочел на титульном листе: "Как принять дитя человеческое у дщери океана". И тут мне в ярчайших красках представилась, пардон, чья-то противоестественная связь с каракатицей. Как упомянутой каракатице кладут под пупурыщатую голову отвратительные бумажки, исписанные кровью, чтобы она родила этот ужас непонятной породы. Черр-рнуха, государи мои! Не просто мерзкий разврат, а, вероятно, ведьмовство. И мне стало настолько худо, что я зашвырнул эту гадость на полку.
Возможно, это прозвучит излишне самонадеянно, но я все же полагаю, что средневековые люди были все-таки не вполне в себе по современным меркам. Ведь пробовал же кто-то из моих предков этой чертовщиной заниматься, очевидно, пробовал… Не тот ли отвратительный тип, Эдгар, у которого рожа сумасшедшего палача, думал я - и спине становилось холодно.
После такого чтения мне вообще захотелось поскорее уйти из библиотеки. Эти средневековые сумасброды… то они пытаются извлечь золото, пардон, из дерьма, то сооружают вечный двигатель из аналогичного материала, то вот… И никого почему-то не останавливал простой факт, что подобные опыты никогда не удаются. О нет, неудачи приписываются чему угодно, только не тому, что экспериментатор пытается извратить естество. Восхитительно разумно!
И я пошел прочь. Но у самой двери на маленькой полочке заметил очень симпатичную книжку - изящное нечто, напоминающее молитвенник. Обложка из чудесно мягкой кожи, на ней тиснение - мой герб - и название "Призывы, обращения и иные слова, имеющие смысл".
Слова, имеющие смысл - это хорошо, я полагаю. В старинной инкунабуле такое нечасто встретишь. Но я открыл и разочаровался. Никакого смысла эти слова не имели. Ни малейшего. И не то, что старинный язык - нет, господа, написание почти современное, исполненное лет триста назад самое большее, тогда уже вошел в обиход нынешний алфавит. Просто в столбик написана полнейшая чушь.
Но одно словцо мне понравилось. Уморительно, право, господа: читается точь-в-точь, как, пардон, "шиздец" на мейнском арго. Я даже произнес его вслух - и вправду, удивительно похоже звучит. И тут наверху, на стеллаже, что-то зашуршало, небольшое живое существо, как кошка.
Я поднял голову - и встретился взглядом.
Если бы кошка - было бы не так чудно. Но там оказалась совсем другая зверушка; никогда не подумал бы, что такое дело может заползти в библиотеку.
У нас на Шие такие существа во множестве живут по побережьям. Зовутся тритонами-крабоедами, а выглядят, как крохотные дракончики. Шесть лапок с перепонками, хвостик, бородавчатая мордочка - страшненькая и трогательная, вправду не больше кошки ростом. Безобидные созданьица и смешные, дети с ними играют. Но как такая тварь Божья оказалась в библиотеке - это показалось мне совершенно непостижимым.
Ножки у них не слишком сильные, плавать на таких удобнее, чем ходить. Как же он добрел до замка, поднялся по лестницам почти что в башню на своих перепонках, да еще на стеллаж вскарабкался - вот чего я не мог понять.
А тритончик уставился на меня своими глазами на стебельках и все переминался с лапки на лапку, будто показывал, как хочет слезть, но боится и ждет, чтобы я помог. Я протянул ему руку, он ухватился и перелез ко мне на плечо. Ну ручной зверь - не забавно ли?