Интересно, как бы все повернулось, если бы так оно и случилось? Бессмысленно гадать, но нет-нет да пробудится в голове такая мысль. Что было бы если...
Если...
Наконец я упал, не удержавшись. Компас больно впился мне в грудь ребром, и я одеревеневшими руками уперся в пол, рванулся раз другой. Перевел дыхание, попытался еще раз, но мышцы отказывались мне подчиняться. Из горла сам собой вырвался глухой рык, я зажмурился, стараясь представить, как сила переливается в измученные руки. Как тело поднимается вверх. Назло снисхождению Неприкасаемых.
И мышцы послушались. Грудь оторвалась от перепачканной шерсти, острый угол компаса перестал терзать ребро. Руки дрожали как в лихорадке, глаза заливал пот, но я старался. Изо всех сил старался. Локти ломило от боли, пресс как окаменел и грозил растрескаться от напряжения. Еще чуть-чуть! Совсем чуть-чуть!
Нет.
Я плюхнулся обратно на пол, и выругался от боли в ребрах. Торос хмыкнул, Буран повис на странном сооружении посреди каюты и, не сводя с меня взгляда, принялся подтягиваться. У него это получалось с такой легкостью, будто крепкий воин состоял из воздуха.
Я лег поудобнее, чтобы снизить боль от компаса и вновь попытался отжаться.
- Хватит, - сжалился надо мною бородач. Под разгоряченной щекой приятно кололся холодный ковер, перед глазами плыли черно-красные круги, сердце колотилось так, будто я пробежал пару миль.
В такие моменты время исчезает. Прекращает быть тем, к чему мы привыкли. Здесь и всегда. Мне кажется, я мог бы пролежать так вечность. Мне казалось, будто я так и сделал. Что прошли годы и века, и мир растаял, а я все лежал на этом ковре, приходя в себя после "испытания".
- Будем работать, юнга, - спустя тысячи лет донесся до меня голос Тороса. - Может хотя бы из тебя выйдет толк. Может я хоть что-то смогу сделать в этой жизни.
- Как же ты доморозил меня, Торос, - простонал на окраине вселенной Буран. - Во всей Пустыне не найти большего нытика чем ты, честно.
- И еще. Не приноси сюда то, что ты там прячешь под одеждой, - отвернулся Торос. - Здесь ты должен быть занят только одним. Обучением.
И что ты теперь будешь делать, Эд?
Требование Тороса показалось мне странным. Что такого плохого случится, если компас будет лежать в груде моей одежды, невидимый для случайных глаз? Оставить артефакт на второй палубе, где его могли украсть (конечно, за это на борту существовали жестокие наказания, но поди найди виновника) - я не мог. История с Эльмом тоже не давала мне покоя. Поэтому я просто спрятал компас в верхней одежде, которую свалил грудой в углу комнаты.
Торос проследил за моими приготовлениями, хмыкнул и сказал:
- Сначала завтрак.
И не позволил мне забрать вещи. Темный Бог, как я переживал все то время, что невыносимо долго текло, пока мы сидели на камбузе. Мне думалось, что Волк уже проник в каюту Неприкасаемых и выкрал компас. Конечно, с чего бы ему так поступать, но мысли панически крутились только вокруг артефакта. Я представлял как поднимаюсь наверх, бросаюсь к одежде, перетряхиваю ее и понимаю, что дар Одноглазого исчез.
Торос чувствовал мое волнение и ел степенно, медленно, будто издеваясь. Буран не умолкал ни на миг, нисколько не смущаясь что приятель ему не отвечал. Вокруг стучали по мискам ложки, команда с интересом поглядывала на стол, за которым завтракали Неприкасаемые и я. Для них такое зрелище было в диковинку.
Фарри на завтраке появился лишь на пару минут, чтобы забрать блюдо для капитана, перекинуться со мною взглядами и исчезнуть в провале трапа. Новоиспеченного стюарда распирал энтузиазм, и я ему позавидовал.
Потому что все мои мысли занимал проклятый компас. Чудовищная одержимость. Я не знал что с ним делать, не знал на что он указывает, не знал чем он поможет инструментарию Лунару. Да вообще ничего не знал, и, если честно, ловил себя на мысли что и не хочу выяснять истинное предназначение артефакта. Но при этом боялся потерять. Боялся повторения истории Снежной Шапки.
Потому первым делом, как только мы поднялись наверх - я бросился к одежде, нашарил в ней коробочку и успокоился.
- Ты должен думать об обучении, - прокомментировал это Торос. Буран с интересом смотрел на меня.
- У него там сокровища Айронкастла, не иначе. Что там, Торос?
- Не интересно.
- Дай-ка посмотреть, - Буран шагнул ко мне, и я сжался, готовый драться за ненужную и бесполезную игрушку. Неприкасаемый нахмурился:
- Ребенок, ты глуп как волокун и безумен, словно оголодавший волчонок. Если в твоей маленькой головке вдруг зародилась куцая мыслишка, что ты сможешь меня остановить - то должен тебя разуверить. Не сможешь.
Я посмотрел на Тороса, ожидая поддержки, но тот полуприкрыв глаза лишь наблюдал за нами и поглаживал бороду. Вмешиваться воин не собирался. Буран же шагнул ко мне, ловко, легко, стремительно. Я взмыл в воздух, почувствовав, как сжал шею ворот вязаной телогрейки. Неприкасаемый поднял меня за грудки на одной руке, заставив вцепиться в его локоть. Затрещала ткань, и воин толкнул меня на стену. Подмигнул, встретив мой взбешенный и испуганный взгляд, и достал из-под парки компас.
- Коробочка, - с глупым видом прокомментировал он спустя пару секунд. Повертел компас в руках, щелкнул крышкой, и его лицо озарилось голубым сиянием. - Коробочка с компасом Цитадели. И что это, ребенок? Неужели твоя жалкая жизнь и покой стоят меньше вот этой игрушки? У нашего хозяина их была истинная прорва, хотя это ему и не помогло.
Торос вздрогнул при этих словах, бросил возмущенный взгляд на товарища. Тот с пренебрежением еще раз покрутил артефакт в руках, захлопнул крышку и бросил на одежду. Сердце екнуло. Вдруг разобьет? Вдруг сломает?
И что тогда, а?
- В следующий раз выброшу ее за борт, - прогудел Торос. - Потом скажешь спасибо. Нельзя ходить по льду с опущенным якорем.
Он не шутил, я понял это так же четко, что снег холодный, а Темный Бог существует.
- Да, ребенок весь завтрак словно на черном льде сидел. Маленький, глупый, сумасшедший, - скривился Буран. - Что ты в нем нашел, Торос? Среди палубников есть ребята на которых можно потратить время, раз уж у тебя так неожиданно появилось светлое, несомненно, желание подготовить Дувалу бойца.
Торос не ответил.
Думаю, ничего интересного в том, что было дальше - нет. Скажу лишь, что ближе к вечеру я, едва способный двигаться и думать, тихо спросил Тороса, почему за весь день мы ни разу не взяли в руки оружия, или не учили удары.
- Ты слишком торопишься, - сказал бородач. - Научись терпению.
Это же он повторял многие дни после, когда уже учил меня обращаться с оружием. Но с каждым разом в его голосе все больше и больше проскальзывало сожаление - воин из меня не получался.
А потом "Звездочка", преодолев многие мили суровых льдов, добралась, наконец, до Приюта. Торгового форпоста купеческой гильдии "Киты и броненосцы".
Глава восьмая. "Приюти чай "по-приютски""
Приют находился на небольшом пологом холме, окруженным валом льда. Отсюда, с пристани, я видел только выстроенную из ледяных блоков стену вокруг поселения и главные ворота с прохаживающимися часовыми. Хотя сложно сказать "видел". Небо в этом месте казалось мне еще ниже, чем обычно. Тяжелое, мрачное, обтекающее мир и стирающее грани между Пустыней и облаками. Серая масса без конца и края, с едва угадываемыми контурами. Стены Приюта и примыкающие к ним склады и ангары казались мне нарисованными.
Не знаю, но я ожидал большего от столь манящей корсаров цели. Приют оказался очень маленьким городком, размером, наверное, с центральный рынок Снежной Шапки. И кораблей вокруг было очень мало. Стояла пара шаппов с гербом "Китов и броненосцев", на котором над черным силуэтом ледохода парил снежный кит. Почти утонул в сугробе ржавый остов полуразобранного экспедиционника, да ждали работы припорошенные снегом портовые тягачи. И все.
Хотя на отшибе, у торосов, торчал довольно странный ледоход, похожий на однопалубный лайар путевиков, только более изящный и надежный одновременно. Маленькая кабинка гнездилась на удивительных гусеницах, которые словно обнимали неровности льда, а не растирали их в снежную крошку.
Я наблюдал за разгрузкой "Звездочки" с технического трапа второй палубы, наслаждаясь привилегированным положением. Там внизу трудилась наша палубная команда, сгружая на лед добычу, и я искренне радовался тому, что мне не нужно таскать со склада тяжеленные ящики и мешки. Хотя, признаться честно, немного скучал по простой работе. Ежедневные изнуряющие тренировки под пристальным надзором Неприкасаемого мне успели надоесть. Тем более, что я не видел в них никакого прока и, как я уже говорил, мой учитель и сам уже успел пожалеть о своем решении.
Один раз Буран, наблюдающий со своего топчана за тем, как Торос учит меня обращаться с клинком, сказал:
- Мои глаза не выдерживают твоих стараний, брат Торос. Они хотят забраться ко мне в голову поглубже и спрятаться, а еще лучше лопнуть и осесть красивыми брызгами. Ребенок, пожалей старого Неприкасаемого, сходи на вторую палубу как бы по делам и разбейся на ступенях трапа, а?
Бородач ему не ответил, а я обидные слова весельчака запомнил. Без злости, но запомнил. Мне и без комментариев Бурана хватало самоуничижительных мыслей о своих силах и о том, как благородный Неприкасаемый мучается, воспитывая во мне бойца. А тут еще такой взгляд со стороны.
Нет, у меня получалось. Я старательно повторял за Торосом все пируэты и честно пытался понять: зачем делается то или иное движение, почему ногу ставить надо так, а размах совершать эдак и непременно с таким вот оборотом. Но при этом никак не мог сдержать себя. Мне казалось, что если я сделаю шаг вот именно сейчас, то успею достать противника, дотянуться до него. Или уйти из под удара, обойти с боку, поднырнуть - но каждая моя попытка заканчивалась болезненным тычком затупленного клинка и флегматичным Торосовским:
- Убит.
Буран фыркал, я злился на свою поспешность, клялся про себя в следующий раз быть осторожнее, но потом либо делал все слишком медленно, тщательно, либо вновь торопился.
По вечерам, если оставались силы, я выползал к печке "У Полового" и, закутавшись в грязное одеяло, слушал разговоры моряков и смотрел на огонь. Мне очень не хватало Фарри. Мой друг, став стюардом капитана, внизу появлялся только по поручениям Грома. Мы очень редко виделись, и теперь я чувствовал себя очень одиноким. Посреди ржущих моряков, шутливо задирающих друг друга, я был серой тенью и не мог перекинуться ни с кем парой серьезных слов. Я быстро привык к злым остротам, насмешкам, грубым подтруниваниям - такова была палубная команда "Звездочки", иначе они не умели. А мне иногда хочется просто поговорить. О чем-то кроме вонючих портянок Грэга, слабого живота Патта или храпа Орри. Не смеяться со всеми над тем как Сабля поддевает страхи Шона, а Скотти пытается достать молчаливого Громилу - а думать о чем-то большем. Когда я отправлялся спать в нашу ячейку, то с грустью смотрел на пустой топчан приятеля. Перед сном мне все чаще вспоминался Кассин-Онг и та жизнь "до" прихода Темного Бога, разрушившего мою деревню. Я вспоминал брата и Лайлу, Пухлого Боба и Сканди, Сансу и даже того мрачного наемника, нашедшего труп Одноглазого, и оставшегося где-то во льдах прошлого.
Наверное, я скучал по Фарри. По его дару прогонять прочь мои дурные мысли.
И по компасу, который отдал другу во второй день моего обучения у Тороса. Помню, как загорелись глаза Фарри, и как он с жаром и захлебываясь от важности момента благодарил меня за такое доверие. Помню, как он сунул драгоценный артефакт себе за пазуху, и я едва не удержался чтобы не забрать проклятую вещь обратно.
Я доверял Фарри, но каждый раз, при нашей встрече, спрашивал: все ли в порядке. Мой рыжеволосый друг, раздуваясь от гордости, кивал и хлопал по груди. Теперь он, как и я прежде, повсюду носил компас мертвого моряка.
Где еще игрушка могла быть в большей безопасности, чем рядом с капитаном "Звездочки"?
Я тяжело вздохнул, и изо рта сквозь шарф вырвалось белое облачко. Сквозь дрожащую пелену моего дыхания внизу, вдоль тюков и ящиков прохаживалось двое местных купцов, сопровождаемых Крюкометом. Боцман, ведущий переговоры, преобразился. Он улыбался (что на борту случалось не часто), активно жестикулировал и всячески расхваливал товар Дувала. Купцы смотрели скептично, но жадно, открывая, то один ящик, то другой. Особняком на льду торчала статуя с "Сына героев", человек тянул руки к серому небу и, по-моему, никак не интересовал представителей "Китов и броненосцев".
Сегодня, как только выгрузка закончится и товар (если его не купят прямо сейчас) отвезут на склад в Приюте - пробьет рельса на камбузе, "Звездочка" даст гудок и вся команда будет отправлена капитаном на отдых, с требованием вернуться на борт до отбоя. Событие, которое ждали все моряки без исключения. Утром капитан и Крюкомет выдавали бродягам пустыни мешочки с монетами, заработанные за путешествие. Неплохие деньги, если честно. Я получил двадцать монет, и это еще без учета доли за "Сына героев", которую Гром после продажи награбленного.
За моей спиной загудела дверь шлюза, и на обледеневших ступенях появился Фарри. Мы условились встретиться здесь, как только его отпустит капитан. Взъерошенный, довольный, Фарри подошел ко мне, хлопнул по плечу и оперся на поручни, вдыхая свежий воздух. Минуту он озирался, изучая корабли в порту.
- Негусто, - с ноткой разочарования произнес он.
- М?
- Я думал, что будет больше кораблей, - пояснил он. - Как бы не вышло так, что мы не найдем судно идущее к городам Содружества.
Мне не хотелось перемен и я промолчал, а Фарри не почувствовал моего настроя.
- Как думаешь, если мы сейчас спустимся и пойдем в городок, офицеры не разозлятся? - невинно поинтересовался он. - Капитан сказал, что я свободен все то время, пока "Звездочка" стоит в порту. Он собирается жить в гостинице и я ему не нужен. А ты как?
- Торос меня отпустил. Но не сказал насколько.
- Как тебе, кстати? Ты побьешь теперь кого-нибудь из абордажников? - с ухмылкой поинтересовался Фарри.
Я лишь фыркнул.
- А то я бы посмотрел! Темный Бог свидетель, это было бы интересно. Нас в Законе учили драться, но ни у кого не было в учителях Неприкасаемых. Да и учили постоянно напоминая, что вор попавший в драку - плохой вор. Я, конечно, был плохим вором, но... Ой, ладно! Давай спустимся и пойдем, а?
- Пошли, - я оттолкнулся от перил.
Чем меня удивил Приют так это чистотой. Торговцы так следили за порядком, что даже снег на белые крыши падал исключительно по правилам. Вдоль очищенных улочек красовались ровные ряды домов-сугробов с аккуратными проходами, путевые веревки выглядели новыми и связывали добротные столбики (а не покосившиеся, как случалось в Снежной Шапке), фонари горели даже днем. Мир Приюта поразил нас с Фарри до глубины души. После путешествия на "Звездочке" мы казались себе грязными оборванцами посреди этого белого великолепия.
"Киты и броненосцы" не гнушались вести дела с пиратами, при этом тщательно следили за собственной чистотой. Даже купеческие охранники гордо носили на себе белоснежные перекидки с гербом.
Поселок можно было пересечь насквозь минут за пятнадцать неспешной прогулки, но мы, двое корсарских юнг, долго бродили по уютным улочкам Приюта, глядя на вздымающиеся над головами купола домов. Мы даже нашли вторые ворота, ведущие к оленьим пастбищам, и я с открытым ртом, забыв про холод, смотрел на кровавый лед, которые лизали снежные олени. Невысокие, фута четыре в холке, с опиленными рогами и большими кроткими глазами, они безропотно бродили посреди ледового загона, порабощенные человеческой волей и не печалящиеся об этом.
Здесь им не страшны волки или львы - на вышках вокруг загона несли вахту вооруженные люди. Здесь их не мог настигнуть зимний буран - на дальней стороне пастбища раскинулся приземистый холодный хлев, способный защитить от ударов стихии. Если бы не то, что каждый из мохнатых красавцев был обречен на смерть в усладу людского желудка, жизнь оленей можно было бы назвать прекрасной и беззаботной.
Несколько минут мы с Фарри наблюдали за тем, как звери раскалывают лед быстрыми ударами сильных ног, а затем тыкаются мохнатыми мордами в получившуюся крошку и слизывают питательные кристаллики синими языками.
Если бы не алые поля, простирающиеся вглубь на многие десятки футов - в Пустыне многое бы изменилось.
Наконец Фарри сказал, что замерз, и предложил заглянуть в один из трактиров Приюта чтобы перекусить в столь тихом и благостном месте, пока оно еще не загремело от веселья дорвавшихся до свободы пиратов. Постоялых дворов тут было всего два: один с загадочным названием "Алиесорра"- большой, составленный из камня, в самом центре поселка и второй, поменьше, спрятавшийся на улочке неподалеку от порта. Туда-то мы и отправились по почти пустынным улицам.
Звался тот трактир "Лед и пламя".
Знаете, это удивительное чувство, когда ты заказываешь обед в незнакомом месте. Когда у тебя есть время осмотреться, проникнуться, попытаться понять, чем живут здесь, как живут. Мы уселись подальше от входной двери, от которой к сожалению тянуло холодом, скинули верхнюю одежду и почувствовали себя взрослыми. Самостоятельными. Я представил себе, что нет больше "Звездочки", что нет уроков Тороса и тяжелого запаха кубрика, что нет вечной тряски ползущего по льдам корабля и, что главное, нет холода. Вообще.
Говорят, в городах Содружества есть люди, которые почти не видят зимы и не выбираются из крытых кварталов. Сейчас я понимал, как же они должны быть счастливы. И наверное, в тот момент во мне пробудилось желание перемен. Желание все-таки добраться до Барроухелма.
В трактире кроме нас сидел за центральным столом невзрачный мужчина и с интересом наблюдал за нами, а мы старались казаться взрослыми и умудренными опытом странниками. Не знаю, почему на нас накатило такое. Наверное, опьянило чувство свободы. Когда миловидная служанка, напомнившая мне Лайлу, забрала с нашего стола монету и отправилась за запеченной олениной (на этом блюде настоял Фарри) - послышался звук отодвигаемой лавки.
Фарри напрягся. Да и я встретил подошедшего мужчину немного испуганным взглядом, но постарался замаскировать его показным бесстрашием.
- Приветствую вас в Приюте, бродяги! - мягким голосом поприветствовал нас. - Давненько у нас никого не было. Впервые в забытой цитадели "Китов"? Это ваш ледоход пришел утром? Как вам у нас?
Я растерялся от такого количества вопросов, но на помощь пришел Фарри.
- Хорошо у вас, - сказал он.
- Меня зовут Рудди, я присяду? - он не дожидаясь ответа примостился на табурет за нашим столиком. От него пахнуло чистотой и, по-моему, цветами. - Люблю, когда кто-то приезжает. Здесь обычно скучно, гильдейские моряки все ходят в "Алиессору", а к нам не заглядывают. Так что каждый визит бродяг мне как тепло под курткой. Откуда вы?