Питались путники и вправду неважно. На болотах и близко не было того изобилия фруктов, которым они наслаждались в лесах. Единственное местное растение, которое они попробовали, на вкус напоминало манго и обеспечило всем жестокий понос. А понос на "Титанике" оказался почище внутреннего круга Дантова ада. С тех пор они полагались исключительно на запасы провизии.
Решено было, что здоровенная ильная рыбина станет наилучшей добычей. Подобно все прочим встреченным путниками тварям, особого внимания рыбина на них не обращала. Все остальное было или слишком мелким и шустрым - или, подобно гигантским угрям, слишком большим.
Рыбина любила зарываться носом в ил и ползать, лениво шевеля плавниками.
Вскоре Сирокко заодно с Биллом и Габи одну такую окружили. Впервые разглядев рыбину, Сирокко решила, что более отвратительной твари в жизни своей не видела. Трехметровая, плоскобрюхая, с мерзким вздутием как раз меж тупым рылом и угрожающим на вид горизонтальным хвостовым плавником. По здоровенной спинище шел длинный серый гребень - мягкий, вялый. Вроде петушиного, только склизкий. Гребень ритмически набухал и сдувался.
- Билл, а ты уверен, что эта пакость тебе в рот полезет?
- Отлично полезет. Если только еще немножко на месте постоит.
Сирокко замерла метрах в четырех перед рыбиной, пока Билл и Габи подходили с боков. Все трое вооружились мечами из обломанных веток рождественской елки.
Единственный глаз рыбины был с хорошее блюдо для пирога, какой обычно едят на поминках. Один край его стал приподниматься, пока глаз не оказался устремлен на Билла. Тот замер. Рыбина фыркнула.
- Билл, не нравится мне это.
- Спокойно. Моргает она, видишь? - Из дырки над глазом опять вырвалась струйка жидкости, которая и производила странное фырканье. - Глаз увлажняет. Век-то у нее нет.
- Ладно, как скажешь. - Сирокко хлопнула в ладоши - и рыбина вежливо перевела взгляд с Билла на нее. Без уверенности, что делает то, что нужно, Сирокко пододвинулась еще на шаг. Рыбине вся эта возня явно надоела, и она отвернулась.
Тогда Билл собрался с силами, подскочил к твари - и, вонзив меч как раз позади громадного глаза, еще и приналег на него. Рыба слегка дернулась - Билл выпустил меч и отскочил назад.
И - ничего. Глаз не шевельнулся, а плавник прекратил распухать и сдуваться. У Сирокко отлегло от сердца, а Билл ухмыльнулся.
- Раз плюнуть, - подытожил он. - Интересно, когда это колесо бросит нам вызов? - Спокойно подойдя к рыбине, он выдернул меч. Хлынула темная кровь. Рыбина вдруг выгнулась так, что хвостом коснулась рыла, - а потом резко бросила хвост вниз и вбок - аккурат по голове Биллу. Затем она ловко просунула плавник под неподвижное тело Билла и швырнула его в небо.
Сирокко даже не успела посмотреть, как он упадет. Рыбина выгнулась снова - на сей раз балансируя на брюхе с задранными вверх рылом и хвостом. И тут Сирокко впервые разглядела ее пасть. Пасть была круглая, как у миноги, с двумя рядами зубов, что вращались друг относительно друга и зверски скрежетали. Потом хвост опять хлестнул по хляби - и рыбина бросилась на Сирокко.
А та плашмя рухнула на землю и рванулась вперед, прорывая подбородком канавку в грязи. Рыбина плюхнулась как раз позади нее, выгнулась, бешено взмахнула хвостом - и швырнула в небо добрых полста килограммов ила. Острый плавник резанул по земле у Сирокко перед носом, затем взлетел для новой попытки. Сирокко ринулась прочь на четвереньках, поскальзываясь всякий раз, как пыталась подняться.
- Рокки! Прыгай!
Она так и сделала - и едва успела убрать руку, когда хвостовой плавник чудища снова рубанул по земле.
- Беги! Беги! Она опять на хвосте!
Взгляд через плечо - одни зверски вращающиеся зубы. Единственный звук - страшный их скрежет. Рыбина явно решила ее сожрать.
По колено в мерзкой жиже, Сирокко пыталась пробиться на глубину. Разумной идеей это не выглядело - но всякий раз, как она пыталась свернуть, из грязи взлетал страшный хвост. Вскоре от постоянных всплесков затхлой воды с илом Сирокко вообще перестала что-либо различать. Вот она в очередной раз поскользнулась - и, не успев вовремя подняться, получила хвостом по голове. Сознания она не потеряла, но в ушах воцарился дикий звон. Перевернувшись на спину, Сирокко попыталась найти меч. Но тот уже утонул в иле. Рыбина, в каком-то метре от своей жертвы, уже свивалась для последнего сокрушительного броска, когда мимо нее вдруг промчалась Габи. Пятки ее едва касались земли. Габи прыгнула, Сирокко явственно ощутила зубодробительный удар обеих ее ног, рыбина прыгнула тоже - и все трое проскользили метра три по липкой грязи.
Сирокко уже очень смутно сознавала, что под ногой у нее невесть откуда взялась склизкая, влажная стена. Она толкнулась. Стоило Габи, барахтаясь в грязи, оттащить Сирокко на себя, как плавник хлестнул снова. Тогда Габи отпустила подругу - и Сирокко, захлебываясь, высунула голову из мерзкой жижи.
На глаза ей сразу попалась спина стоящей лицом к лицу с тварью Габи. Хвост рыбины, смертоносней любой сабли, рубанул Габи, казалось бы, точно по шее - но та успела пригнуться и выставить меч. Меч сломался почти у самой рукоятки, но все же успел срезать хороший кусок хвостового плавника. Рыбине такой отпор явно не понравился. А Габи прыгнула - едва избегнув чудовищной пасти - и приземлилась на спину твари. Потом, не успела та опомниться, вонзила меч прямо в круглый глаз. Удар вышел не колющим, как у Билла, а рубящим. Рыбина тут же сбросила наездницу и бешено забила хвостом - но уже вслепую. Стоя в опасной близости от беснующейся твари, Габи высматривала, куда бы еще всадить меч.
- Габи! - выкрикнула Сирокко. - Брось! Не нарывайся!
Габи обернулась, затем поспешила к Сирокко.
- Давай сматываться. Можешь идти?
- Ясное дело… - Земля закачалась. Пришлось уцепиться за габин рукав.
- Держись. Эта тварь опять подбирается.
Сирокко не удалось самой в этом убедиться, поскольку Габи потянула ее прочь раньше, чем она успела выяснить, что и как. Совсем ослабев, Сирокко просто висла на плечах у Габи - а та, как заправский спасатель, тащила подругу из болота.
Дальше Сирокко поняла, что ее кладут на траву, и увидела нависшее над нею лицо. Заливаясь слезами, Габи нежно ощупала голову подруги, затем прикоснулась к груди.
- М-м! - Сирокко вздрогнула от боли и сжалась в комок. - Ты мне, похоже, ребро сломала.
- О Господи. Когда поднимала? Прости, Сирокко, я…
Сирокко погладила ее по щеке.
- Да нет же, дурочка. Не когда поднимала. Когда налетела на меня как паровоз. И хорошо, что налетела.
- Надо проверить твои глаза. По-моему, у тебя…
- Нет времени. Лучше помоги мне встать. Надо посмотреть, как там Билл.
- Сначала ты. Лежи смирно. Тебе нельзя…
Отмахнувшись от ее руки, Сирокко все-таки встала на колени. Но тут же согнулась пополам, и ее стошнило.
- Вот видишь? Тебе надо лежать.
- Ладно, - выдохнула она. - Найди его, Габи. Позаботься о нем. Притащи его сюда. Живого.
- Дай только проверю…
- Иди!
Со страданием на лице Габи прикусила губу и взглянула на все еще беснующуюся неподалеку рыбину. Потом резко вскочила и бросилась бежать. Сирокко оставалось надеяться, что побежала она туда, куда надо.
Держась за живот и тихо матерясь, Сирокко так и сидела, пока Габи не вернулась.
- Он жив, - сообщила она. - Только без сознания. И, по-моему, ранен.
- Тяжело?
- У него кровь на ноге, на руках и по всей груди. Где -: его, где - рыбья.
- Я же велела тебе его притащить, - прорычала Сирокко, с трудом сдерживая новый приступ тошноты.
- Т-с-с, - успокаивающе зашептала Габи, поглаживая Сирокко по голове. - Что я, трактор? Сделаю носилки - тогда и притащу. Но первым делом я доставлю тебя до лодки и уложу. А ну тихо! Если придется с тобой драться, я готова. Ты ведь не хочешь разок по челюсти, правда?
Сирокко самой хотелось влепить подруге разок по челюсти, но тошнота пересилила. Она снова осела на землю, а Габи опять потянула ее наверх.
Следующее, что запомнилось Сирокко - ее собственные мысли насчет смехотворности происходящего. Славно, должно быть, смотрелись они со стороны. Полтора метра Габи против метра восьмидесяти пяти у Сирокко. Хотя при низкой гравитации Габи лишь приходилось выбирать точные движения. Вес же большой проблемы не составлял.
Когда закрыла глаза, стало полегче. Меньше мутило и земля не раскачивалась. Сирокко опустила голову на плечо Габи.
- Спасибо, что выручила, - прошептала она и вырубилась.
Очнулась Сирокко от мужского вопля. Не хотелось бы ей еще когда-нибудь такое услышать.
Билл бредил. Сирокко села и осторожно дотронулась до виска. Все еще болело, но голова уже так не кружилась.
- Иди-ка помоги, - попросила Габи. - Надо его держать - или он сам себя ранит.
Сирокко поспешила к подруге.
- Как у него?
- Совсем хреново. Нога сломана. Еще, по-моему, и несколько ребер. Хотя кровью он не кашлял.
- Какой кости перелом?
- Перцовой… нет, берцовой. Не то большой, не то малой. Не помню я, где какая. Сперва я думала, там просто рана. А потом, когда стала класть на носилки, он дернулся. Тут кость наружу и вылезла.
- О Господи.
- Крови он, по крайней мере, много не теряет.
Осматривая рваную рану на ноге Билла, Сирокко снова почувствовала, что ее вот-вот вырвет. Габи промывала открытый перелом прокипяченными парашютными тряпками. Всякий раз, как она касалась раны, Билл хрипло стонал.
- Что же теперь делать? - спросила Сирокко, смутно сознавая, что такой вопрос следовало адресовать ей самой.
Габи совсем измучилась.
- Наверное, надо позвать Кельвина.
- А что толку? Ну ладно, позову я этого сукиного сына. Но ты же помнишь, как долго он в тот раз добирался. Если Билл умрет раньше, чем этот засранец прибудет, я его своими руками прикончу.
- Тогда надо самим вправлять кость.
- А ты знаешь, как это делается?
- Видела как-то раз, - ответила Габи. - Но с анестезией.
- А у нас, кроме кучи тряпок сомнительной чистоты, больше ни черта. Ладно. Я подержу его. Сейчас. - Она пододвинулась к Биллу и посмотрела ему в лицо. Билл таращился в никуда. Лоб его на ощупь просто горел.
- Билл. Послушай меня, Билл. Ты ранен.
- Рокки?
- Да, это я. Все будет хорошо, но у тебя сломана нога. Понимаешь?
- Понимаю, - прошептал он и закрыл глаза.
- Билл, очнись. Мне нужна твоя помощь. Ты не должен от нас отбиваться. Ты меня слышишь?
Подняв голову, Билл посмотрел на свою ногу.
- Ага, - сказал он, грязной рукой вытирая лоб. - Я постараюсь. Только скорее, ладно?
Сирокко кивнула Габи. Та зажмурилась и потянула.
Понадобились три попытки. После третьей обеих женщин уже била крупная дрожь. Во время второй попытки обломок кости с мерзким хлюпаньем высунулся наружу, и Сирокко опять вырвало. Билл держался как мог - жилы у него на шее натянулись как струны, дышал он со свистом, но больше не кричал.
- Никак в толк не возьму, получилось у нас что или нет, - сказала Габи. И заревела. Сирокко оставила ее в покое и продолжила приматывать шину к ноге Билла. Потом встала, держа окровавленные ладони перед собой.
- Надо двигаться, - сказала она. - Здесь хорошего мало. Надо найти место посуше, разбить лагерь и ждать, пока он поправится.
- Его, наверное, нельзя беспокоить.
- Нельзя, - вздохнула Сирокко. - Но придется. Через сутки мы уже должны выбраться из проклятых болот на ту равнину. Вперед.
Глава 13
Вместо суток получилось двое - одинаково жуткие.
Приходилось часто останавливаться, чтобы простерилизовать Биллу повязки. Чаша, в которой они грели воду, достоинствами керамического горшка не обладала. Она без конца осыпалась, то и дело грозила растаять, а кипяток в ней получался мутный. Вдобавок на кипячение уходил добрый час, так как давление на Гее было выше атмосферного.
Пока река оставалась широкой и глубокой, Габи и Сирокко удавалось по очереди немного поспать. Но когда попадали на опасный участок, обеим приходилось прилагать все усилия, чтобы "Титаник" не налетел на мель. А дождь все шел и шел.
Билл спал - а сутки спустя проснулся старее лет на пять. Лицо его посерело. Когда Габи стала менять повязки, рана ей сильно не понравилась. Нога ниже колена распухла чуть ли не вдвое.
К тому времени, как болота остались позади, Билл уже вовсю бредил. Температура сильно подскочила, без конца лил обильный пот.
Ранним утром второго дня Сирокко удалось связаться с пролетавшим мимо пузырем и получить от него в ответ тонкий свист с повышающимся тоном, который, согласно указаниям Кельвина, следовало перевести как "хорошо, я передам". Впрочем, она начинала бояться, что уже слишком поздно. Глядя, как пузырь безмятежно плывет в сторону замерзшего моря, Сирокко спрашивала себя, какого черта ее тогда дернуло уговорить Билла и Габи покинуть лес. А если это уж так ей потребовалось, почему было не полететь на Свистолете - подальше от всякой жути вроде ильных рыбин, которые категорически отказываются умирать.
Причины, по которым все это не годилось, оставались столь же вескими, что и прежде - но казнить себя они ей нисколько не мешали. Габи в пузырях летать не могла - оттого и пришлось искать другой выход. Но Сирокко не переставала думать, что наверняка бывает что-то более легкое и радостное, чем возлагать на себя ответственность за чужие жизни, - и додумалась до того, что ее буквально затошнило от собственной. Ей хотелось избавиться от тяжкой ноши, хотелось переложить ее на кого-то другого. Какого черта она вообще возомнила, что способна быть капитаном? Разве с тех пор, как она взялась командовать "Мастером Кольца", ей удалось принять хоть одно верное решение?
То, чего ей на самом деле хотелось, было предельно просто, но так трудно достижимо.
Сирокко, как и всем прочим, хотелось любви. Но ведь Билл сказал, что любит ее - так почему она этим же ему не ответила? Она тогда подумала, что успеется. Но вот он умирает - и смерть его ляжет на ее совесть.
Еще Сирокко хотелось приключений. Это влекло ее с самого детства - начиная с первой раскрытой книжки комиксов, с первого репортажа из космоса, увиденного широко распахнутыми детскими глазами, с первых черно-белых боевиков и цветных вестернов на плоском экране. Жажда свершить что-нибудь такое отважное и героическое никогда ее не покидала. Именно эта жажда оттолкнула ее от карьеры певицы, которой так хотела видеть Сирокко ее мать, и отталкивала впоследствии от роли домохозяйки, которую пытались ей навязать все кому не лень. Сирокко хотелось, лихо орудуя бластером, обрушиваться на базу космических пиратов, вместе с кучкой отчаянных революционеров пробираться сквозь дремучие джунгли ради ночного налета на вражескую твердыню, искать чашу Грааля или уничтожать Звезду Смерти. Повзрослев, Сирокко ухитрялась находить все новые и новые причины, чтобы сначала улиткой проползти через университет, чтобы тренироваться и закаляться - и в конце концов вышколить себя так, что, когда выпал шанс, ее, именно ее, а не кого-то другого, выбрали для этой самой экспедиции на Сатурн. Не больное честолюбие, а отчаянная жажда дальних странствий, неоткрытых земель и небывалых подвигов - вот что в итоге все-таки привело ее на палубу "Мастера Кольца".
Теперь Сирокко получила желанные приключения. В полной мере. Вот она плывет в жалкой скорлупке внутри самого титанического строения, какое когда-либо являлось человеческому глазу, - а любящий ее мужчина умирает.
Восточный Гиперион оказался страной покатых холмов и широких равнин, утыканных одинокими деревьями - примерно как в африканской саванне. Офион все сужался и ускорял бег, одновременно невесть отчего становясь холоднее.
Пять-шесть километров они проплыли, целиком полагаясь на милость реки, мимо невысоких утесов, обрывавшихся у самой водяной кромки. На быстринах "Титаник" становился неуправляемым. Сирокко дожидалась, пока река станет пошире и можно будет высадиться.
Наконец, она высмотрела такое место - и добрых два часа они с Габи, вооруженные шестами и веслами, отчаянно боролись с течением, чтобы причалить к скалистому берегу. Боролись из последних сил. В довершение всех несчастий припасы на "Титанике" уже кончились, а восточный Гиперион особенно изобильным на еду не выглядел.
То и дело поскальзываясь на отполированных рекою камнях, женщины все тащили и тащили "Титаник" на берег, пока не удостоверились, что их суденышко вне всякой опасности. Билл ничего этого не чувствовал. И уже давно ничего не говорил.
Затем Габи заснула мертвецким сном, а Сирокко осталась приглядывать за Биллом. Чтобы тоже не вырубиться, она решила обследовать окрестности в пределах метров ста от стоянки.
В двадцати метрах от кромки воды поднимался невысокий берег. Сирокко не без труда на него вскарабкалась.
На вид восточный Гиперион казался идеальным местом для земледелия. Его широкие просторы очень напоминали желтые пшеничные поля Канзаса. Кое-где иллюзию нарушали ржаво-бурые участки и другие, бледно-голубые с примесью оранжевого. Все это струилось на ветру будто высокие травы. Повсюду двигались темные тени - причем облака плыли так низко, что в оврагах от них даже при свете дня клубился туман. Дальше к востоку холмы уходили в сумеречную зону западной Реи, постепенно зеленея от буйных лесов, но вскоре теряя зелень и превращаясь в дикие голые скалы. А к западу, где земля разглаживалась, под солнцем поблескивали мелкие озера и топи болот с живучими ильными рыбинами. Еще дальше темнела зелень тропических лесов, а выше по изгибу опять расстилались равнины, что исчезали в сумеречной зоне Океана с его замерзшим морем.
Обозревая дальние холмы, Сирокко заприметила группу животных: черные пятнышки на желтом фоне. Два-три пятнышка казались крупнее остальных.
Уже собравшись вернуться к палатке, она вдруг услышала музыку. Музыку столь слабую и далекую, что Сирокко тут же поняла: она уже, сама того не сознавая, давно ее слышит. Сначала шла стремительная россыпь тонов, затем долгая нота - поразительно сладкозвучная и чистая. Музыка словно пела о покое, о тех мирных краях, которые Сирокко уже не чаяла увидеть. И еще музыка эта казалась знакомой как мамина колыбельная.
Сирокко вдруг поняла, что тихо всхлипывает. Она застыла на месте - а заодно с ней замер и ветер. Но музыка уже пропала.
Титанида нашла их в тот самый момент, когда они уже снимали палатку, готовясь перенести Билла в "Титаник". Она стояла на вершине утеса, куда днем раньше взбиралась Сирокко. Женщина решила подождать, что сделает титанида, а та, казалась, ждала того же от нее.
Самым очевидным названием для застывшего на вершине утеса существа было "кентавр". Нижняя часть его была конская, а верхняя - настолько человеческая, что сходство даже ужасало. Сирокко просто глазами своим не верила.