- Сейчас буду. - Ухватившись за стойку, ощутила свои пальцы ледышками. Еще один взгляд на экран. Странное вздутие стремительно распускалось - и все быстрее росло. Ближе и ближе…
- Вижу, - сказала Габи. - Оно по-прежнему крепится к Фемиде. Это что-то вроде длинного рычага или штанги, и оно раскрывается. Думаю…
- Стыковочное устройство! - завопила Сирокко. - Они собираются схватить нас! Билл, запускай машинный цикл, тормози карусель, будь готов маневрировать… Или стартовать.
- Но на это уйдет минут тридцать…
- Знаю. Действуй!
Оттолкнувшись от иллюминатора, она поспешно заняла капитанское кресло и проговорила в микрофон:
- Все по местам. Общая тревога. Угроза разгерметизации. Очистить карусель. Всем в перегрузочные кресла. Пристегнуться.
Левой рукой она утопила кнопку тревоги и услыхала за спиной зловещее прерывистое гудение. Потом бросила взгляд влево.
- Билл, тебя тоже касается. Надень скафандр.
- Но…
- Сейчас же!
Он почти погрузился в люк, но Сирокко успела крикнуть через плечо:
- Прихвати и мой!
Стремительно приближающийся объект был виден через иллюминатор.
Никогда Сирокко не чувствовала себя такой беспомощной. Отменив программную установку основной системы управления, она могла бы запустить все вспомогательные двигатели по борту корабля, обращенному к Фемиде, - но и этого уже вряд ли хватило бы. Огромная масса "Мастера Кольца" еле двигалась. Оставалось лишь сидеть и наблюдать за автоматическим поочередным запуском двигателей, считая липкие, как пот, секунды. Вскоре Сирокко поняла, что сбежать не удастся. Неизвестное тело было огромным и двигалось быстрее.
Появился Билл, уже одетый в скафандр. Сирокко поспешила в исследовательский модуль - облачаться в собственный. Там, пристегнутые к перегрузочным креслам, недвижно сидели пять неразличимых в скафандрах силуэтов. Все неотрывно смотрели на экран. Едва Сирокко застегнула шлем - наушники наполнил тревожный гомон.
- Прошу тишины. - Разговоры стихли мгновенно. - Пока я не задам вопроса, канал не загромождать.
- Но что происходит, командир? - Голос Кельвина.
- Я сказала - никаких разговоров. Похоже, нас собираются сцапать. Эта штука, должно быть, и есть то самое стыковочное устройство, которое мы искали.
- По-моему, больше похоже на атаку, - пробормотала Август.
- Наверняка они делают это не первый раз, технология отработана и риск минимален. - Сирокко хотела убедить в этом хотя бы себя. Но тут корабль содрогнулся.
- Есть контакт, - сказал Билл. - Вот они нас и сцапали.
Сирокко кинулась к наблюдательному пункту, когда над ними нависло нечто вроде трала - но уже не успела разглядеть, как произошел захват. Корабль дернулся еще раз, и со стороны кормы раздался жуткий скрежет.
- На что оно похоже?
- На щупальца гигантского осьминога. Только без присосок. - Голос Билла выдавал потрясение. - Их сотни, они повсюду извиваются над нами.
Корабль накренился еще сильнее, к уже воющим сигналам тревоги добавились новые. Панель управления покрылась сетью красных огней.
- Пробоина в корпусе, - сказала Сирокко со спокойствием, которого не ощущала. - Утечка воздуха из центрального стержня. Задраить четырнадцатый и пятнадцатый шлюзы.
Ее руки словно сами по себе порхали над панелью управления. Лампы и кнопки были страшно далеко, как если бы она смотрела на них в перевернутый телескоп. Стрелка акселерометра вдруг словно взбесилась, корабль неистово рвануло вперед, потом вбок. Сирокко швырнуло на Билла. С трудом перебравшись в свое кресло, она пристегнулась.
Не успела защелкнуться пряжка, как корабль опять тряхнуло, на этот раз еще более жестоко. Что-то вылетело из люка за ее спиной и ударило по обзорному иллюминатору. Тот покрылся сетью трещин.
Сирокко швырнуло вперед, словно в испытаниях на прочность пристяжного ремня. Из люка вынырнул кислородный баллон и взрезал паутину трещин на стекле. Иллюминатор разлетелся вдребезги - но звук умчался прочь вместе с острыми стеклянными ножиками, что плясали, удаляясь, перед глазами Сирокко. Все незакрепленные предметы в кабине подпрыгивали и неслись в жуткую зазубренную пасть, которая была некогда иллюминатором.
Кровь бросилась в лицо Сирокко, когда она повисла над черной бездонной дырой. В солнечном свете лениво вращались крупные предметы.
Вот прямо перед глазами, где ему вовсе не полагалось быть, оказался машинный отсек "Мастера Кольца". Сирокко заметила торчащий обломок соединительного стержня. Корабль, ее корабль разваливался на куски.
- О, черт, - выдавила Сирокко - и в памяти живо возник фрагмент слышанной однажды записи полетного регистратора некоей авиалинии. Эти самые слова проревел пилот за секунду до столкновения, когда отчетливо понял, что вот-вот погибнет. Это же поняла и Сирокко - не менее отчетливо.
С тупым ужасом Сирокко наблюдала за тварью, что опутала двигатели немыслимым количеством щупалец. Это напоминало старинную гравюру: португальский военный корабль, на который напал кракен. Красиво и бесшумно рванул топливный бак. Мир, родной мир Сирокко распадался на куски - без единого звука, не оставляя следа. Стремительно рассеивались клубы сжиженного газа. А тварь, казалось, ничего и не замечала.
Другие щупальца взяли в оборот остальные части корабля. Дальнобойная антенна была почти снесена, но медленно продолжала двигаться, хотя и полуразрушенная.
- Живое, - прошептала Сирокко. - Оно живое.
- Что ты сказала? - Билл обеими руками пытался удержаться за приборную панель. К креслу-то он был пристегнут надежно - а вот болты, крепившие само кресло к полу, не выдержали.
Корабль вновь содрогнулся - и кресло Сирокко оторвалось от пола. Край панели придавил ей бедра, и она закричала, пытаясь освободиться из ремней.
- Рокки, все трещит по швам. - Сирокко не узнала голоса, но безошибочно почувствовала в нем страх. Удвоив усилия, она сумела одной рукой отстегнуть ремень, другой удерживаясь за панель. Опустевшее кресло неторопливо проплыло среди обломков, чуть задержалось в раме разбитого иллюминатора и вылетело в космическое пространство.
Поначалу Сирокко решила, что у нее сломаны ноги, но вскоре обнаружила, что может двигать ими. Боль немного утихла, когда она собрала остатки сил, чтобы помочь Биллу выбраться из кресла. Помощь пришла слишком поздно: глаза его были закрыты, лоб залит кровью. Когда обмякшее тело безвольно перекатилось на панель управления, стала видна вмятина в шлеме. Сперва Сирокко попыталась ухватить Билла за бедро, затем ее руки скользнули по щиколотке, по ботинку - а он все падал, падал и падал в облако сверкающих осколков, в блестящий стеклянный пролом.
Сирокко пришла в себя под панелью управления. Она потрясла головой, не в состоянии вспомнить, как ее туда занесло. Но сила торможения сейчас уже была не так велика. Фемида успешно привела "Мастера Кольца", или, вернее, то, что от него осталось, к скорости своего вращения.
Все молчали. Из наушников ее шлема доносилось прерывистое дыхание - но ни единого слова. Сказать было нечего, а вопли и проклятия истощились. С трудом поднявшись, Сирокко ухватилась за край люка над головой, подтянулась и поплелась сквозь хаос.
Освещение не работало, но солнечный свет, врываясь через пролом в стене, выхватывал из мрака разбитое оборудование. Сирокко брела по обломкам, и одетые в скафандры фигуры уходили с ее пути. В голове пульсировало. Один глаз так заплыл, что уже не открывался.
Нанесенный ущерб оказался чудовищен. Страшно было думать, сколько времени требовал ремонт.
- Мне нужен исчерпывающий доклад по всем отделениям, - сказала Сирокко, ни к кому конкретно не обращаясь. - Проектировщики явно не предназначали корабль для испытаний такого рода.
На ногах были только трое. Одна фигура стояла на коленях в углу, держа за руку кого-то лежащего под обломками.
- Ноги. Не могу. Не могу двинуться.
- Кто это сказал? - выкрикнула Сирокко и замотала головой, пытаясь отогнать головокружение, но добившись, естественно, обратного. - Кельвин, займись ранеными. А я пока посмотрю, что можно сделать с кораблем.
- Есть, капитан.
Никто не двинулся с места, и Сирокко подивилась, почему. Все наблюдали за ней. Что их так заинтересовало?
- Если понадоблюсь, я у себя в кабине. Мне… что-то нехорошо.
Одна из нечетких фигур двинулась ей навстречу. Сирокко шагнула в сторону, пытаясь избежать столкновения - и нога ушла под пол. Все тело пронзила боль.
- Оно уже влезает. Вон там. Видишь? Оно за тобой.
- Где?
- Ничего не вижу… Господи, вижу…
- Кто это сказал? Всем молчать! На этом канале нужна полная тишина!
- Оглянись! Оно у тебя за спиной!
- Кто это сказал? - Сирокко покрылась испариной. Что-то подбиралось к ней сзади - она это чувствовала. Такие твари как раз и прокрадываются в спальню, когда там выключают свет. Нет, не крыса - гораздо хуже! Без лица - одна слизь и холодные, липкие лапы… Мертвая, мертвая, мертвая тварь! Сирокко ощупью двигалась в багровом мраке, а позади нее в лужице солнечного света извивалось змееподобное нечто.
Рука обхватила что-то твердое. Сирокко сжала это в кулаке и, едва тварь приблизилась, начала рубить - еще и еще, вверх-вниз, снова и снова, пока существо вспыхивало в поле зрения.
Нет, так эту тварь не прикончить. Щупальце обвило талию и поволокло.
Облаченные в скафандры фигуры прыгали и метались в тесном отсеке, но щупальца стреляли волокнами, липкими, как горячая смола. Комната была опутана ими. Что-то ухватило Сирокко за ноги и силилось разорвать надвое, будто птичью вилочку. Подобной боли было не представить, но она все рубила и кромсала проклятое щупальце - пока не полетела в разверстый люк, в колодец, в лестничный проем - в черную бездну беспамятства.
Глава 4
Света не было.
Даже за этот кусочек негативных знаний можно было уцепиться. Осознание того, что обволакивающая темнота была результатом отсутствия чего-то, называемого светом, значило для нее больше, чем она могла поверить когда-то - когда время состояло для нее из последовательных моментов, подобных бусинкам, нанизанным на шнурок. Теперь же бусинки просыпались сквозь пальцы. И заново расположились в пародии на причинность.
Все нуждается в контексте. Чтобы темнота хоть что-то значила, нужна память о свете. А память эта угасла.
Случившееся раньше повторялось снова. Иногда происходила самоидентификация бесплотного сознания. Гораздо чаще - просто осознание.
Она находилась в брюхе зверя.
(Вот только какого?)
Не вспомнить. Но это непременно вернется. Все возвращается - если ждать достаточно долго. А ждать очень просто. Тысячелетия здесь значили не больше микросекунд. Слоистые пирамиды времени лежали в руинах.
Ее звали Сирокко.
(Что такое сирокко?)
"Сир-рок-ко. Не то горячий ветер из пустыни, не то старая модель фольксвагена. Мама так и не сказала, что имела в виду". Таков был ее обычный ответ. Она вспомнила, как произносила его - почти ощутила, как неосязаемые губы оформляют бессмысленные слова.
"Зови меня капитан Джонс".
(Капитан чего? Каких еще джонс?)
Исследовательского космического корабля "Мастер кольца", корабля для глубокого исследования космического пространства, корабля, направляющегося к Сатурну с семью астронавтами на борту. Одного из членов экипажа звали Габи Плоджит…
(Кто…)
И еще… еще одного… Билл…
(Что за сочетание звуков?)
Это имя висело на кончике языка. Язык - это такое мягкое, мясистое… бывает во рту. А рот… Мгновение назад она это помнила… Но что такое мгновение? Понятие. Вроде света. Чем бы он ни был.
Света не было. А раньше он был? Да, конечно… Так-так, ничего-ничего, держи, держи эту мысль, не упускай. Света не было, и ничего другого тоже не было. А что вообще бывает другое?
Ага! Ни запаха. Ни вкуса. Ни осязания. Никакого ощущения тела. Ни даже ощущения паралича.
Сирокко! Ее зовут Сирокко.
"Мастер Кольца". Сатурн. Фемида. Билл.
Все разом вернулось - и спустя долю секунды она вновь начала жить. Вначале показалось - она сойдет с ума от наплыва впечатлений, - и с этой мыслью пришло другое, более позднее воспоминание. Такое уже бывало. Недавно она об этом вспоминала, но тогда все ускользнуло. Она уже сходила с ума - и не раз.
Зацепка была слаба, но другой просто не находилось. Она поняла, где находится, и поняла характер проблемы.
Феномен этот выявили в прошедшем столетии. Оденьте человека в неопреновый костюм, заклейте ему глаза, ограничьте его движения так, чтобы он не мог себя коснуться, исключите из окружения все звуки и оставьте его плавать в теплой воде. Еще лучше - в невесомости. Есть усовершенствования вроде внутривенного питания и устранения запахов - но они уже не так необходимы.
И результаты окажутся поразительными. Первыми подопытными были летчики-испытатели - люди бывалые, рассудительные и уверенные в себе. Двадцать четыре часа сенсорной депривации обращали их в безвольных младенцев. Более длительные промежутки времени вне ощущений были просто опасны. Разум постепенно извращал немногие воздействия: сердцебиение, запах неопрена, давление воды.
Сирокко была знакома с испытаниями. Двенадцать часов сенсорной депривации составляли часть ее подготовки. Поэтому она знала, что если достаточно долго искать, можно обнаружить собственное дыхание. А дыхание - это уже нечто, чем можно управлять; сделать его, к примеру, аритмичным. Она попыталась дышать как можно чаще, попыталась покашлять. И ничего не вышло.
Тогда давление. Если нечто ее удерживает, значит, можно оказать ему противодействие - хотя бы почувствовать его, каким бы ничтожным оно ни было. Выделяя одну мышцу за другой, представляя себе, где и как они крепятся, Сирокко пыталась напрячься. Достаточно было хотя бы дернуть губой. Это сразу развеяло бы крепнущие опасения, что она просто-напросто мертва.
Сирокко в ужасе шарахнулась от этой мысли. Страшась, подобно всем прочим, смерти как гибели разума, она вдруг представила себе и нечто гораздо худшее. А что, если люди вообще никогда не умирают?
Что, если утрата тела оставляет за собой ВОТ ЭТО? Почему бы вечной жизни не оказаться вечной нехваткой ощущений?
Безумие представилось куда более привлекательной альтернативой.
Итак, пошевелиться не удалось. Сирокко бросила тщетные попытки и взялась перетряхивать более свежие воспоминания, надеясь, что ключ к ее теперешнему состоянию можно обнаружить в последних секундах на борту "Мастера Кольца". Она бы рассмеялась, сумей обнаружить нужные для этого мышцы. Стало быть, если она не мертва, то заключена в брюхе зверя столь огромного, что он оказался способен сожрать целый корабль вместе с экипажем.
По здравому размышлению такая перспектива показалась Сирокко вполне привлекательной. Ведь если ее сожрали, но она невесть почему все еще жива, - вскоре непременно должна наступить смерть. Решительно все казалось лучше кошмарной вечности, безмерная тщета которой уже начала представать перед ней во всей красе.
Тут выяснилось, что рыдать без тела очень даже можно. Без слез, без всхлипов, без спазмов в горле Сирокко безутешно рыдала. Несчастное дитя во мраке - и со страшной болью внутри. Потом она почувствовала, как здравомыслие возвращается, порадовалась этому - и прикусила язык.
Теплая кровь наполнила рот. Сирокко плавала в ней, охваченная страхом и голодом, - подобно мелкой рыбешке в неведомом соленом море. Она сделалась слепым червем - всего-навсего ртом с твердыми округлыми зубами и распухшим языком, ищущим прекрасного вкуса крови, который будил надежду - и таял…
В отчаянии Сирокко снова укусила язык - и была вознаграждена свежей красной струйкой. "Можно ли ощущать цвет на вкус?" - задумалась было она, но тут же мысленно махнула рукой. Какая все-таки упоительная боль!
Боль перенесла ее в прошлое. Оторвав лицо от расколоченных циферблатов и выбитого ветрового стекла небольшого самолетика, Сирокко почувствовала, как ветер холодит кровь ее раскрытого рта. Должно быть, она прикусила язык. На поднесенную к подбородку ладонь выпали два окровавленных зуба. Сирокко тупо разглядывала их, не понимая, откуда они взялись. Несколько недель спустя, выписываясь из госпиталя, она нашла их в кармане парки. Потом она держала их в коробочке на прикроватном столике - как раз для тех ночей, когда просыпалась от мертвящего шепота ветра: "Второй движок накрылся, а внизу - только снег и деревья. Снег и деревья. Деревья и снег". Тогда она хватала коробочку и судорожно трясла. "Я выжила, выжила", - отвечала она ветру.
- Но то было давным-давно, - напомнила себе Сирокко.
…А в висках бешено стучала кровь. Снимали повязки. Настоящее кино! Вот обида, что ей самой не было видно! Кругом заинтересованные лица - меж ними быстро снует камера - грязные бинты падают тут же, у койки, разматывается слой за слоем - а потом…
"Ах… Ох… Ну-у, доктор… да она же просто красотка!"
Какая там красотка! Ей уже сказали, чего ожидать. Два чудовищных фингала и сморщенная багровая кожа. Черты лица не пострадали, никаких шрамов не осталось - но и красивей, чем раньше, она не стала. Нос по-прежнему как топорик - и что? При аварии он не был сломан, а изменить его ради чистой косметики Сирокко не позволила гордость.
Хотя втайне она свой нос, естественно, ненавидела - и считала, что именно проклятый топорик вкупе с гренадерским ростом способствовал назначению ее командиром "Мастера кольца". Ибо несмотря на многие доводы в пользу командира женского пола, те, от кого зависел выбор, все еще не могли представить себе столь дорогостоящий звездолет под началом прелестной дамочки венериных пропорций.
Дорогостоящий звездолет.
Сирокко, ты опять отвлеклась. Прикуси язык.
Так она и поступила. А вкусив крови…
…Увидела, как замерзшее озерцо бешено несется ей навстречу, почувствовала удар лицом о панель и подняла голову от разбитого стекла, которое тут же полетело в бездонный колодец. Ремни сидения держали Сирокко над пропастью. Чье-то тело заскользило по обломкам - и она потянулась ухватиться за ботинок…
Сирокко что было сил прикусила язык - и почувствовала, как сжимает что-то в ладони. А столетия спустя ощутила, как что-то давит ей на колено. Потом сложила два ощущения воедино и поняла, что коснулась самой себя.
Дальше началась смутная, одинокая оргия в кромешной тьме. Сирокко просто сходила с ума от страстной любви к своему только что вновь обретенному телу. Свернувшись в клубок, она лизала и кусала все, до чего дотягивался рот, - а руки тем временем щипали и дергали. Она была гладкой и безволосой, скользкой как угорь.
Когда она попыталась дышать, плотная, почти студенистая жидкость заструилась ей в ноздри. Это не было неприятно; и даже страх ушел.
Появился звук. Медленные глухие удары. Наверняка это бьется ее сердце!
Однако ничего, кроме собственного тела, нащупать не удалось, как она ни тянулась. Тогда Сирокко попробовала плыть, но так и не поняла, преуспела ли в этом.
Раздумывая над тем, что следовало бы предпринять, она заснула.