- Это что же получается? - пробормотал Костя, - Значит, целая банда орудует? Надо идти к директору. Пусть дает моторную лодку. И Яге с Горынычем сказать. Возьмем бандитов, никуда они не денутся!
- Ура! - закричал Антуан. - Вперед! - И, повесив на шею транзисторный приемник, припустил вслед за Костей.
Стояла ясная полуденная тишина. Серебристые паутинки растворялись в воздухе, и от этого он становился еще чище и прозрачнее. Просвеченная солнцем листва словно замерла на мгновение, готовая в следующую минуту встрепенуться и зашелестеть, но мгновение все не кончалось, и ни единого звука не раздавалось вокруг. Только огромная удивленная стрекоза зависла в нерешительности над двумя колокольчиками, не зная, на который из них опуститься.
Яга Степанидовна уселась на пенек в тени старого огромного дуба, раскрыла очередной том Жорж Санд и, шевеля губами, погрузилась в чтение.
- Вы мерзавец! - прочитала она. - Вы опорочили славное имя герцогов Анжуйских!
И тут на поляну упала чья-то огромная угловатая тень.
- Ахти! Кого это несет? - прошептала бабка и тихонько спряталась за дерево. От обладателя такой тени хорошего ждать не приходилось.
Действительно, через минуту из-за кустов появился здоровенный детина в коротких шортах и рубашке, расписанной попугаями. У него была бритая голова, заплывшее дрябловатым жирком лицо и маленькие воробьиные глазки, подозрительно поблескивающие из-под набрякших век. Это был Эдик собственной персоной. В руке он держал помповое ружье.
Эдик огляделся и вытер пот со лба.
- Класс! - пробормотал он. - Вот где пикничок надо было забацать!
И тут он заметил берлогу, где предавался послеобеденному отдыху медведь Потапыч. Надо сказать, что Эдик представлял себе лес как некую декорацию для приятного времяпрепровождения и представления не имел, что здесь могут быть какие-то норы, берлоги и прочие лесные сюрпризы. Ему вдруг пришло в голову, что он наткнулся на клад.
- Вот это дыра, в натуре! - восторженно прошептал он, становясь на колени и заглядывая внутрь.
Яга услышала, как медведь вздохнул и насторожился, но детине было не до того.
- Алмазы! - ахнул он, увидев горящие в темноте глаза Потапыча. - Клад, в натуре! - И, засунув руку в густую пахучую темь, вцепился медведю в глаз.
Могучий рев и отчаянный вопль разом потрясли лес. Заснувшие было птахи бросились врассыпную кто куда. Только любительница скандалов - сорока - спряталась за ветвями, чтобы посмотреть, что будет дальше.
Яга Степанидовна, замаскировавшись наспех сорванной веткой, подобралась на всякий случай поближе.
Детина приплясывал на месте, тряся укушенной рукой и с ужасом глядя на берлогу. На жирном указательном пальце здоровяка появились характерные следы неправильного прикуса.
- Змея! - истерически бормотал детина, разглядывая палец и судорожно подсчитывая минуты оставшейся жизни. В его памяти промелькнули кадры из фильма про Индиану Джонса и про змей, охраняющих сокровище.
"Спасаться, спасаться! В медпункт!" - мелькнуло в его голове. Эдик подхватил ружье, но не успел сделать и шага, как из берлоги показалась сначала изумленная мохнатая башка, а следом за ней, охая и причитая, вывалился и весь медведь.
Правый глаз Потапыча был красный и слезился.
- Медведь! - взвизгнул детина.
- Бандит! - ахнул Потапыч и сделал шаг назад. Под его тяжелой лапой хрустнула ветка, и медведь, словно куль муки, повалился в траву.
Эдик судорожно дергал затвор ружья. На его лбу выступили капельки пота, а руки выполняли команду с точностью до наоборот.
Яга Степанидовна поняла, что пора действовать. И хотя ружье в руке шефа тряслось и прыгало как живое, оно тем не менее могло выстрелить. Бабка отбросила ветку в сторону и предстала перед шефом во всей своей красе.
- Ва-ва-ва-вах! - загадочно произнес Эдик, глядя на Ягу и переставая трястись.
А Яга уже подняла правую руку вверх. Рука была сухая и тонкая, как картофельная плеть, и заканчивалась острыми тонкими коготками.
- Чикатилло накатилло! - завывая, произнесла Яга. - Накатилло укатилло!
В следующее мгновение поляна подернулась морозным туманом, земля вздрогнула, и где-то невдалеке, словно невидимый зверь, зашевелился гром.
Яга подняла вторую руку, и туман, свиваясь кольцами, окружил Эдика непроницаемой молочной пеленой.
- Чуфырь! - довольным голосом произнесла Яга, и туман, мгновенно съежившись, уполз в лопухи.
Снова засияло солнце. Эдик все так же стоял на поляне, только вместо новенького помпового ружья у него в руках оказалась толстая суковатая палка, из которой он напрасно старался выстрелить.
- Пу, пу, пу! - стрелял он то в Потапыча, то в Ягу Степанидовну. Старуха смотрела на него с жалостью.
- Может, хватит пукать, - сказала она, одергивая ситцевый фартук, - а то, неровен час, штаны испоганишь.
- Абзац! - прошептал детина, начиная шевелить ногами и переходя на бег на месте. - Мамочки! - Последнее слово он произнес странным, пищащим басом и неожиданно быстро ринулся через лес, оставляя за собой неширокую просеку.
- Чертям лесным тебя отдать бы! - пробормотала Яга, мстительно глядя вслед Эдику.
- Отдай, матушка еще не поздно! - Возле Яги словно из-под земли выросло несколько чертей. Их длинные хвосты от напряжения подергивались и нервно били по траве.
- Страсть как кушать хочется! Давненько такого не едали!
- Не видали! - поправил говоривших один из чертей, тот, что покрупнее. - Нам бы его на пе…
- На перевоспитание! - хором закончили черти.
- Знаю я ваше перевоспитание, - нахмурилась Яга. - Куда участкового дели, схарчили небось? А он ведь только за грибочками пошел прогуляться!
Черти потупились, а один из них принялся стыдливо ковыряться в зубах.
- Да мы его и не видели! - наконец произнес самый маленький.
- Больно он нам нужен, костлявый такой! - отозвался самый длинный.
- Ша! - сказал главный. - Кончай базар! А ты уж, матушка, в следующий раз нас понапрасну не вызывай, конфуз может выйти.
Из полуоткрытой двери приемной директора доносился тихий настойчивый храп. От этого храпа воздух в приемной сгустился и сделался похожим на теплый, сладковатый кисель.
- Может, окно открыть? - предложил Костя, поглядывая на огромную двойную раму. Ее не открывали, наверное, со дня строительства самого здания. Между двумя стеклами скопилось изрядное количество засохших мух, валяющихся просто так или запутавшихся в паутине. Колченогий тщедушный паучишка от нечего делать раскачивался на пыльной серой паутинке. Ему было скучно.
Костя тоже скучал, несмотря на то что Евстигнеев с вечным пылом излагал свою новую гипотезу возникновения Вселенной. Эту гипотезу Евстигнеев выудил из журнала и, слегка подправив, выдавал теперь за свою.
Костя протянул руку к окну, но так и не открыл.
- Толку-то, - остановил его Евстигнеев, - открывай, не открывай, все равно будет душно. Ветра-то нет.
- Штиль, - кивнул Полумраков, доставая платок и утирая лицо. - Интересно, долго он еще проспит? - Савелий имел в виду директора и его привычку предаваться послеобеденному сну.
- Он не спит, а медитирует! - поправил его Евстигнеев. - Разницу чувствуешь?
- Какая разница, кто смешит, кто дразнится, - проворчал Полумраков, и, словно в ответ на это, директор оглушительно рявкнул, и хрустальные подвески на люстре жалобно зазвенели.
- Небось, Лисипицин приснился, - пробормотал Евстигнеев.
- Не дай бог! - испугался Полумраков. - Мне тут вчера…
Договорить он не успел. За дверью надсадно скрипнула скамья, послышался сладкий, с волчьим прискуливанием, зевок, и в дверь просунулось помятое лицо Захара Игнатьевича.
- А, это вы, - буркнул он несколько разочарованно. - Ну заходите, заходите, только ничего не просите. - Последние слова директор произнес, изображая тихую зубную боль.
Захар Игнатьевич уселся в кресло и положил на стол красные пудовые кулаки. Одним кулаком он придавил папку с делами, и Косте на мгновение показалось, что папка жалобно пискнула.
Евстигнеев с Полумраковым переглянулись. Они тоже услышали писк. Захар Игнатьевич озадаченно посмотрел на кулак, потом на папку, приподнял ее и стряхнул на пол расплющенную мышь.
- Слушаю, - смущенно сказал он, убирая папку в стол.
- Мы к вам по поводу пришельца, - начал Евстигнеев. - Вы его знаете.
- Тот, бомжеватый, который у Шлоссера?
- Нет-нет, - Евстигнеев отрицательно покачал головой, - вы же помните, у нас в гостях был.
- А, это тот, костистый… - Захар Игнатьевич кивнул головой.
- Крян, - напомнил Полумраков, которому надоело находиться в роли статиста.
- Армянин? - Захар Игнатьевич поднял кустистые брови. - Вы же говорили - пришелец!
- Совершенно верно, - подтвердил Костя, - просто у него имя такое. По звучанию совпадает с армянским.
- А может, они того? - насторожился директор. - Может, кавказцы уже космос захватили и оттуда теперь до нас добираются?
- Ну что вы! - широко улыбнулся Евстигнеев. - Как можно?
- Очень даже можно! - возразил Захар Игнатьевич. - Кавказцы - они такие. Давеча тоже вот приезжал один. У населения огурцы скупать. И ведь скупил по дешевке, а вы говорите - космос!
- Ну наш-то натуральный пришелец, - спокойно оказал Евстигнеев. - У него даже документы есть. Удостоверение космической личности.
При слове "документы" Захар Игнатьевич облегченно вздохнул и расслабился. Документы он любил и верил им безгранично. Благодаря этой любви он ни разу за все время своей работы не вошел в конфликт с вышестоящим начальством. Такое законопослушное поведение сначала всех удивляло, а потом Захар Игнатьевич получил кличку - "директор в законе". Об этой кличке он знал, и она ему нравилась.
- Ну так что ваш пришелец, - осведомился он, - небось запчасти просит? Так у меня вон два комбайна стоят, комплектующих нет.
- Что вы, что вы! - замахал руками Евстигнеев. - У него другое. Ему тут невесту нашли. Жениться хочет. Чтобы все по закону!
У представительного Полумракова глаза на мгновение вспыхнули каким-то рыжим разбойничьим блеском и тут же погасли.
- Это способствует сближению цивилизаций, - многозначительно добавил он.
У Захара Игнатьевича на мгновение отвисла челюсть, но он быстро пришел в себя и вернул ее на место.
- А как же…
- Все по закону! - подчеркнул Евстигнеев. - Мало того: Крян хочет вступить в коллектив. Правда, он больше склоняется к фермерству.
- Вот еще! - вскипел директор. - Ни дня в хозяйстве не проработал, а хочет фермером стать? Пусть сначала потянет лямку. Он механик?
- Механик, механик! - закивал головой Евстигнеев.
- Вот пусть и займется ремонтом. А землю мы ему выделим, пусть не переживает… На ком жениться-то решил?
- На Матильде, - тихо отозвался Полумраков.
- Так она ж старуха! - удивился Захар Игнатьевич. - Проку от нее…
- Ему как раз такие нравятся, - сказал Евстигнеев. - А что? Баба румяная, дородная, у него на родине и таких нет! А то, что старуха, так это - пустяк. Как выйдет замуж, так враз помолодеет.
- А сам-то он чего не пришел, - с добродушной ворчливостью в голосе спросил директор, - стесняется, что ли?
- Он бы пришел, - сказал Костя, - но тут такое дело…
- Простое дело, - перебил его Евстигнеев. - Крян служит в Галактической полиции и сейчас на задании. Они там кого-то ловят. Операция перехват называется.
- Тогда я ничего не понимаю, - нахмурился Захар Игнатьевич. - Если он служит, то как же он собирается работать у нас?
- Он уходит в отпуск! - хором сказали Евстигнеев и Полумраков.
- Ну и…
- А отпуск у них по нашему времени - пятьдесят лет, - добавил Костя.
В кабинете воцарилась изумленная тишина. Директор побагровел, крякнул, но, глянув на спокойные лица друзей, вздохнул и кивнул головой.
- Они что там, все долгожители?
- Не особенно, - отмахнулся Евстигнеев. - Тыщи полторы живут, а там засыхают понемногу.
- Как это - засыхают? - заинтересовался Захар Игнатьевич.
- На корню, - веско сказал Полумраков.
Директор откинулся на спинку стула.
- С вами с ума сойдешь, - сказал он, жалостливо глядя на Костю. - Ну где это видано: пришельцы, драконы, черти какие-то… Как тут разберешься? Вы бы навели у себя порядок. Я так понимаю, у этих товарищей даже паспортов нет? Не по закону! Пусть товарищ Яга придет и оформится, как положено. И это… Другие тоже пусть приходят. Мы их проведем как актив. Кстати, этот ваш Крян, часом, не алкоголик? Может, он прогуливать начнет, если мы ему трудовую оформим? У нас так бывает: пока не работает - золото, а не человек, а как только трудоустроился, так и запил.
- Пьет только чай, - сказал Евстигнеев, - вприкуску.
- Все. Договорились! - Директор положил ладонь па стол, давая понять, что аудиенция окончена, но Костя его опередил:
- Захар Игнатьевич, у меня к вам вопрос.
- Ну? - с неудовольствием повернулся к нему директор.
- Мне нужна лодка с мотором, - сказал Костя, - на один день. Я сегодня на реке видел двух аквалангистов. Есть подозрение, что они ведут запрещенную охоту!
Он хотел поподробнее рассказать о сегодняшней рыбалке, но не успел. В дверь, рыча и неразборчиво ругаясь, ввалился детина в шортах и рубашке, разрисованной попугаями. В руке он держал суковатую дубинку.
- Где директор?! - закричал Эдик. - Директор где? - Неуклюжим движением он смахнул на пол квартальную отчетность.
- Вы бы, гражданин, положили свою палочку и объяснили спокойно, в чем дело, - сказал Евстигнеев, - а то так и до греха недалеко.
- А ты заткнись! - прошипел Эдик. - Развелось вас, начальников! - Он попытался отпихнуть Евстигнеева в сторону, но Евстигнеев, не говоря ни слова, схватил детину за шиворот, отнял палку и, повернувшись к Косте, спросил:
- Ну что с ним делать? Ведет себя, понимаешь, как мальчишка, хоть в угол ставь!
- Правильно, - поддержал Полумраков, - вот пусть и постоит в углу, и подумает!
Без видимых усилий Евстигнеев отвел детину в сторону и, как тот ни брыкался, поставил его в угол.
- Будешь дальше хулиганить, ремнем выпорю, - пообещал он.
Полушутя-полусерьезно Евстигнеев дотронулся до своего широкого ковбойского ремня, и Эдик, что-то неразборчиво пробормотав, уткнулся носом в стенку. Сначала он нетерпеливо дрыгал ногой, потом покорно принялся ковырять штукатурку, а через минуту капризным голосом сообщил:
- Я больше не буду!
- Слушаю вас! - рявкнул Захар Игнатьевич, и Эдик медленно отклеился от стены, опасливо поглядывая на друзей. - Какие у вас претензии, молодой человек? - Директор встал из-за стола и теперь нависал над детиной, требовательно и строго дыша ему в лицо.
Эдик вдохнул запах добротного калиновского борща, и глаза у него подернулись белесой куриной пеленой.
- Этого… Того… - начал он, оглядываясь в поисках палки.
- Конкретней, конкретней! - одернул его Евстигнеев.
- Что случилось-то?
- Вот! - жалобно заявил парень, поднимая вверх укушенный палец, - Медведь укусил! Ни с того ни с сего! Я шел, а он как тяпнет! Наверно, бешеный! А потом какая-то бабка напала, - перешел он на шепот. - Где такие только водятся? Лапы - во! Зубы, - тут Эдик помотал головой в поисках сравнения и не нашел, - во! - заключил он. - Ружье украли. Импортное. Или верните ружье, или пусть заплатят компенсацию. Я этого дела так не оставлю! - Последнюю фразу он произнес, гордо вскинув голову.
- Простите, - вмешался Костя, - а с какой стати вы разгуливаете с ружьем по лесу? Вы охотник? Билет с собой? Лицензия? На кого собирались охотиться?
- Да… Дело пахнет керосином, - произнес Евстигнеев в сторону, но Эдик услышал, и его лицо побагровело.
- Постойте, постойте! - продолжил Костя, видя, что Эдик собирается что-то сказать. - Что вы сделали с медведем? В наших лесах осталось две медвежьи семьи, и охота на них карается в уголовном порядке. Значит, так: сейчас составим протокол, а пока я сообщу в райотдел милиции.
- Нет! Нет у меня ружья! - испугался Эдик. - Я просто так сказал, пошутил! Обидно стало, что у вас медведи кусаются.
- Ну вот! - развел руками Костя. - Что же это получается? То - есть, то - нет. Так было у вас ружье или не было? А если не было, то все равно назовите калибр и марку.
- Ладно, - махнул рукой Захар Игнатьевич, - что мучить парня? Может, действительно у него травма, вот и болтает не разбери что. Ты, Евстигнеев, отведи человека в медпункт, пусть Надя посмотрит!
Сказав это, директор улыбнулся Эдику такой широкой улыбкой, что тому невольно вспомнился вылезший из берлоги Потапыч.
Через минуту Евстигнеев и Эдик шли по главной улице, потом свернули направо, потом налево и оказались в тихом зеленом уголке.
- Авторский переулок, - прочел Эдик и непонимающе уставился на Евстигнеева.
- Тут разные писатели жили, - лениво пояснил Евстигнеев, - много их было, вот и назвали.
- А какие писатели? - невольно полюбопытствовал Эдик, оглядывая курчавую, всю сплошь в акациях улочку.
- Ну Лев Толстой, - сказал Евстигнеев, осторожно обходя лежащего в пыли петуха. - Пушкин, Лермонтов…
- А Достоевский? - съязвил Эдик, демонстрируя начитанность.
- У Достоевского характер был вредный, - сварливо заметил Евстигнеев, - он жил на другой улице и с Толстым не здоровался. Принципиально. Ну вот мы и пришли. - Он показал на выкрашенный белой краской дом. На доме висело две таблички. На одной, с красным крестом, было написано "МЕДПУНКТ", а на другой, поменьше - "Дом-музей В. А. Жуковского".
- Ерунда какая-то получается, - возмутился Эдик. - У вас что, все писатели жили?
- Все! - невозмутимо ответил Евстигнеев.
- Не верю! - заупрямился парень.
- Значит, вы - атеист, - спокойно констатировал Евстигнеев. - Здешние жители, например, все верят… Да вы проходите, проходите! - И он подтолкнул Эдика к двери.
Внутри было тихо, бело и пахло йодом. Девушка в очках сидела за столом и что-то быстро писала в толстую конторскую книгу.
- Садитесь, - кивнула она головой, - я сейчас. - Наконец она закрыла свой гроссбух и холодно улыбнулась: - Что у вас?
- Да вот, - сказал Евстигнеев, решивший помочь незнакомцу, - парня укусил дикий зверь.
- Дикий? - вытаращила глаза девушка. - Какой зверь?
- Медведь, - промычал детина.
- Так… Ясно. Он на вас напал сам?
- Сам. - Эдик отвел глаза в сторону.
- А вам не бросились в глаза э… Ну, скажем, странности в поведении зверя?
- Еще как бросились! - пожаловался Эдик. - Он разговаривал!
- Ну что ж, - вздохнула девушка, - все ясно. Зверь бешеный. Придется делать прививку.
Не глядя, она достала с полки медицинскую карточку и принялась ее заполнять.
- Имя? - спросила медсестра, нацелившись авторучкой в чистую графу.
- Эдик! - представился парень. - Можно Эдуард.
Медсестра зарделась, но тут же взяла себя в руки и остекленевшим голосом поправилась:
- ФИО!