- Это же ваше изобретение, вот и дайте ему свое имя-либо "Элайджа", либо, как в Священном писании, "Илия".
- Но пророк Илия летал по небу на огненной колеснице, так ведь?
- Когда я захаживал в церковь, меня учили именно так. Вы, понятное дело, собираетесь передвигаться по земле. Тогда, может быть, "велосипед"? Тут вам и скорость, и ноги.
- В самую точку, доктор Гофф, в самую точку. А что вы на меня так пристально смотрите?
- Мне подумалось, что великие изобретения всегда рождаются в великую эпоху. Изобретатель - дитя своего времени. Однако сейчас еще не время для таких, как вы. Неужели вас призвал этот век, неужели он отметил вас печатью гения?
Старик Уэзерби дал колесам передышку и широко улыбнулся.
- Нет, совсем наоборот, мы с моей Тильдой - так я ее зову - сами станем центром притяжения, который поманит к себе эпоху. Наша победа увековечит собою нынешний год, век, тысячелетие!
- С трудом верится, - сказал ученый муж, - что вы сможете построить дорогу от забора до города, чтобы претворить в жизнь свои честолюбивые помыслы.
- Бог с вами, доктор, я и не подумаю этим заниматься. Пусть обо мне услышит весь город, а вслед за ним и весь мир - тогда к моему дому сама собой протянется широкая дорога, по которой я совершу восхождение к славе.
- Мистер Уэзерби, вы стремитесь в заоблачные выси, - назидательно произнес доктор, - а между тем ваши корни - на земле, им необходимы минералы, вода, воздух. Вы тратите массу усилий, однако не двигаетесь с места. Сейчас вас поддерживают деревянные козлы, но стоит только от них отказаться, как вы завалитесь набок и переломаете себе кости.
- Скажете тоже. - Уэзерби с новой силой приналег на педали. - Я открыл несколько законов природы, покамест безымянных. Чем большую скорость развивает такое устройство, тем меньше вероятность завалиться вправо или влево - оно будет сохранять прямолинейное движение, если на пути не окажется препятствий.
- На двух-то колесах? Докажите. Сейчас ваше изобретение стоит на козлах. Снимите его, и тогда мы посмотрим, можно ли на нем сохранять прямо линейное движение, не отбив себе задницу.
- Типун вам на язык! - Под тощими ногами старика педали крутились, как бешеные, а сам он нагнулся вперед, пряча лицо от воображаемого ветра. - Неужели вы не слышите? Этот стон, гул, шепот. С нами говорит дух скорости, он возвещает незнаемое, невиданное, небывалое - сегодня это мечта, а завтра - боже мой, неужели вы к нему глухи? Да если я выеду на укатанную дорогу, мой конь побежит резвее газели, быстрее растревоженного оленя! Куда там пешеходам! Все экипажи - на свалку! Я буду делать не двадцать миль в день, а тридцать-сорок в час, в один-единственный славный час. Посторонись, Время! Прочь с дороги, живые твари! Это мчится Уэзерби, и нет такой силы, которая его остановит!
- И все же, - настойчиво повторил Естествоиспытатель, - машина у вас закреплена на козлах. Если ее высвободить, можно ли будет удерживать равновесие на двух колесах?
- Проще простого! - воскликнул Уэзерби и, ухватив машину за раму, приподнял ее над козлами. В считанные мгновения его "путник", "землепроходец", "конь-огонь", выпущенный на свободу, понесся к дверям и вылетел наружу, а доктор Гофф, выскочив следом, закричал:
- Что вы делаете? Не ровен час, разобьетесь насмерть!
- Нет, я порадую душу и разгоню кровь! - прокричал в ответ Уэзерби, и вот он уже ворвался на птичий двор с наезженными дорожками и стал нарезать круг за кругом на своей железной кобыле, обдирая ступни, лодыжки и голени, жадно втягивая воздух и оглашая окрестности громоподобным хохотом. - Ну, что я говорил? Кто тут разобьется насмерть?! Пара ног, пара колес - что еще нужно?
- Силы небесные! - Доктор Гофф вытаращил глаза. - Боже праведный! Как же так?
- Я лечу вперед быстрее, чем падаю. Необъяснимый закон природы. Да-да, почти лечу. Лечу! Бойтесь, лошади, скоро придет ваша смерть!
При слове "смерть" он окончательно вошел в раж и разразился нечленораздельными воплями; со лба ручьями катился пот. Машина вильнула в сторону и сбросила лихого наездника, который вылетел из седла, как из катапульты, перекувырнулся и приземлился в курятнике, откуда полетели пух и перья. Куры в исступлении заметались по клетке и подняли неописуемый гвалт. Железная кобылка, предоставленная самой себе, все еще крутила колесами и, елозя на боку, подбиралась к доктору Гоффу, который в ужасе отпрыгнул в сторону, чтобы не быть раздавленным.
Невзирая на внушительную траекторию полета, Уэзерби, хотя и не без помощи доктора, сумел подняться на ноги.
- Это ничего не значит! Теперь-то вы понимаете, какие возможности таит в себе мое изобретение?
- Понимаю: переломы, ссадины и сотрясения мозга.
- Нет! Я сжимаю ногами скорость, приближаю прекрасное будущее. Вы проделали долгий путь, доктор. Так примите же у меня эту машину, чтобы ее усовершенствовать.
- Я, так сказать…- забормотал доктор, торопливо покидая птичий двор. Не помня себя, он приковылял в лачугу и растерянно потоптался у выхода. - Одним словом…
- Пообещайте это сделать, доктор. Иначе мое изобретение погибнет, и я вместе с ним.
- А… гм…-промямлил доктор, отворил дверь на улицу, но тут же в испуге попятился назад. - Что я наделал! - воскликнул он.
Выглянув из-за его спины, Уэзерби еще больше обескуражил гостя:
- Вся округа уже прослышала о вашем посещении, доктор. Здесь молва разносится быстро. Блаженный приехал к блаженному.
И в самом деле, на дороге и прямо у крыльца стояло десятка полтора-два местных жителей - кто с булыжником, кто с дубиной. Глаза горели злобой и неприкрытой враждебностью.
- Вот они! - выкрикнул чей-то голос.
- Упечете его или нет? - потребовал ответа кто-то другой.
- Да или нет? - эхом вторила толпа, подступая ближе.
Не долго думая, доктор Гофф ответил:
- Упеку. - И повернулся лицом к хозяину.
- Куда вы хотите меня упечь, доктор? - зашептал Уэзерби, вцепившись ему в рукав.
- Тихо! - Доктор попытался урезонить толпу. - Дайте подумать.
Он сделал шаг назад, погладил лысину, потом потер лоб, призывая на помощь свои незаурядные мыслительные способности, и наконец издал победный возглас.
- Придумал. Богом клянусь, гениальная мысль: она придется по нраву не только соседям, которые вас больше не увидят, но и вам, сэр, - вы тоже их больше не увидите.
- Как это, доктор?
- Слушайте внимательно: вы приедете в Лондон под покровом ночи, я проведу вас в музей через служебный подъезд, вместе с вашей сатанинской игрушкой…
- Для чего?
- Для того, сэр, чтобы предоставить вам дорогу с гладким покрытием, такую дорогу, о какой вы и мечтать не смели!
- Откуда там дорога? Да еще с покрытием?
- Музейные полы: мраморные плиты, прекрасные, дивные, безупречно гладкие; да-да, они как раз подойдут для ваших нужд.
- Это для каких же?
- Не задавайте дурацких вопросов! Каждую ночь вы сможете седлать своего демона и колесить на нем, сколько душе угодно, мимо полотен Рембрандта, Тернера и Фра Анжелико, лавировать среди греческих статуй и римских бюстов, аккуратно объезжая фарфоровые и хрустальные вазы. Будете являться по ночам, словно Люцифер.
- Господи, - выдохнул Уэзерби. - Как же я сам-то не додумался?
- Да вы бы не отважились спросить разрешения!
- А ведь это единственное место в мире, где полы - как дороги будущего, пути в завтрашний день, мостовые без булыжников, чистые, как лик Афродиты! Гладкие, как зад Аполлона!
Уэзерби часто заморгал и не сдержал слез, которые накопились у него за долгие годы, прожитые в убогой лачуге.
- Не плачьте, - сказал доктор Гофф.
- Это слезы радости. Надо дать им излиться, иначе я просто лопну. Вы меня не обманете?
- Вот вам моя рука, любезнейший!
Они пожали друг другу руки, и по щеке славного доктора тоже скатилась непрошеная капля влаги - правда, только одна.
- Не умереть бы от радости, - выговорил Уэзерби, утирая слезы кулаком.
- Это лучшая смерть! Итак, завтра к ночи, договорились?
- Но что скажут люди, когда я поведу свою машину по улицам?
- Если кто-нибудь спросит, скажем, что вы - цыган, укравший реликвию из будущего. Ладно, Элайджа Уэзерби, мне пора.
- На спуске смотрите под ноги.
- Разумеется.
Едва протиснувшись в дверь, доктор споткнулся о камень и чуть не упал, а из толпы его спросили:
- Ну, что, видели этого придурка?
- Видел.
- Сможете его упечь в лечебницу для буйных?
- Пожалуй. Надо вверить его заботам врачей. - Доктор Гофф поправил манжеты. - Старик выжил из ума. Толку от него не добиться. Больше вы его не увидите!
- Слава богу, избавимся, - повторяли сельчане, провожая глазами доктора.
- К обоюдной радости, - сказал Гофф и, прислушиваясь, направился вниз по каменистой тропе.
Почудилось ему или нет, но издали донесся прощальный ликующий вопль наездника, гарцующего по двору на вершине холма.
Доктор Гофф хмыкнул.
- Вот ведь как, - произнес он вслух, - из городов исчезнут лошади, на улицах не будет навоза! Подумать только!
Предавшись этим размышлениям, он оступился на камнях и полетел вниз головой в сторону Лондона, в сторону будущего.
По прошествии девяти лет
At the End of the Ninth Year 1995 год Переводчик: Е. Петрова
Между прочим, - объявила за завтраком Шейла, доедая ломтик подсушенного хлеба и разглядывая свою кожу в кривом зеркале кофейника, чудовищно искажавшем ее черты, - наступил последний день последнего месяца девятого года.
Ее муж Томас взглянул поверх баррикады из свежего номера "Уолл-стрит джорнэл"45, не увидел ничего существенного и вернулся в прежнее положение.
- М-м?
- Я сказала, что девятый год подошел к концу, - повторила Шейла. - Теперь у тебя другая жена. Точнее, прежней жены больше нет. Поэтому мы, считай, не женаты.
Томас опустил газету прямо в нетронутый омлет, склонил голову на один бок, потом на другой и переспросил:
- Не женаты?
- Совершенно верно. Раньше было другое время, другое тело, другое "я". - Шейла намазала маслом еще один тост и принялась задумчиво жевать.
- Погоди! - Томас отпил глоток кофе. - Что-то я не понял.
- А ты вспомни, дорогой, чему тебя учили в школе: каждые девять лет (вроде бы, именно так) наш организм, который работает как заправская генно-хромосомная фабрика, полностью заменяет в человеке все: ногти, селезенку, руки-ноги, живот, ягодицы, уши, молекулу за молекулой…
- Ну-ну, - досадливо перебил он. - Короче.
- Короче, дорогой Том, - отозвалась Шейла, - этот завтрак дал пищу моему духу и сознанию, завершил обновление крови, костей, всех тканей. Перед тобой совсем не та женщина, с которой ты шел под венец.
- А я тебе сто раз об этом говорил!
- Не паясничай.
- Ты тоже!
- Позволь мне закончить. Если верить медицине, по прошествии девяти лет, то есть к моменту этого торжественного завтрака, от прежней Шейлы Томпкинс, которая вступила в законный брак за час до полудня в воскресный день ровно девять лет назад, не осталось ни единой ресницы, ни поры, ни ямочки, ни родинки. Это две совершенно разные женщины. Одна связала себя узами брака с интересным мужчиной, у которого при чтении "Уолл стрит джорнэл" челюсть выдвигается вперед, как кассовый ящик. Другая вот уже целую минуту принадлежит себе - "Рожденная свободной"46. Вот так-то! Она стремительно поднялась из-за стола, не собираясь долее задерживаться.
- Постой! - Он плеснул себе еще кофе. - Ты куда?
На полпути к дверям она откликнулась:
- Я ненадолго. А может, надолго. Или навсегда.
- Рожденная свободной? Что ты несешь?! А ну, вернись. Сядь на место. - От этих интонаций львиного укротителя она слегка растерялась. - Черт возьми, я требую объяснений! Немедленно сядь. - Разве что на дорожку. - Она нехотя обернулась.
- Там видно будет. Садись!
Она вернулась к столу:
- Из еды ничего не осталось?
Он вскочил, подбежал к сервировочному столику, отрезал кусок омлета и швырнул ей на тарелку.
- Получай! Вижу, ты предпочитаешь говорить с набитым ртом.
Шейла поковыряла омлет вилкой.
- Ты понял, о чем я веду речь, Томазино?
- Черт побери! Мне казалось, ты счастлива!
- Не безумно.
- Безумие оставь для маньяков, которые дорвались до медового месяца.
- Ах да, так оно и было, - вспомнила Шейла.
- Одно дело - тогда, другое - сейчас. Я тебя внимательно слушаю.
- Это чувство не покидало меня целый год. Лежа в постели, я ощущала, как покалывает кожу, как открываются поры, словно микроскопические рты, как по телу сбегает пот, как сердце колотится там, где не ждешь: в горле, на запястьях, под коленками, в лодыжках. Я ощущала себя тающей восковой фигурой. После полуночи не решалась включить свет в ванной: боялась увидеть в зеркале чужое лицо.
- Ближе к делу! - Он бросил в чашку четыре куска сахара и выпил из блюдца расплескавшийся кофе. - Давай по существу!
- В ночные часы, да и потом, средь бела дня, мне казалось, что я попала в горячую летнюю грозу, которая смывает с меня старое естество, а под ним открывается совершенно новое. Обновляются одна за другой капельки лимфы, все до единого красные и белые кровяные тельца; все нервы, как струны, натягиваются заново. У меня другой костный мозг, другие волосы, даже новые отпечатки пальцев. Зря ты на меня так смотришь. Ну, допустим, отпечатки пальцев те же. Но все остальное - другое. Понимаешь? Вот и получается, что я - заново изваянное, заново расцвеченное творение рук Божьих. Он смерил ее уничтожающим взглядом:
- Я слышу бред воспаленного сознания. Я вижу кризис среднего возраста. Говори прямо. Ты решила подать на развод?
- Время покажет.
- Что оно тебе покажет? - закричал он.
- В данный момент я просто… ухожу.
- Интересно, куда же?
- Мало ли разных мест, - туманно ответила она, проделывая борозды в омлете.
- У тебя кто-то есть? - спросил он после паузы, сжимая в кулаках нож и вилку.
- Можно сказать, пока нет.
- И то слава Богу. - У него вырвался протяжный вздох облегчения. - Отправляйся к себе в комнату.
- Что-что? - прищурилась она.
- Всю неделю будешь сидеть дома. Ступай к себе. Телефон я отключу. Телевизор тоже. Кроме того…
Она поднялась из-за стола.
- Такое я выслушивала от отца, когда училась в школе!
- Не сомневаюсь! - Томас негромко рассмеялся. - Все. Марш наверх! Сегодня останешься без обеда, дрянная девчонка. А ужин найдешь за дверью, на тарелке. Когда научишься себя вести, получишь обратно ключи от машины. Прочь с моих глаз! Выдерни из розетки телефон и сдай плеер.
- Это неслыханно! - вскричала она. - Я давно выросла.
- Выросла. И не двигаешься с места. Деградируешь. Если верить этой идиотской теории, ты не сделала ни шагу вперед - тебя отбросило назад на целых девять лет! Вон отсюда! Марш наверх! Шейла побледнела и выскочила из-за стола, утирая слезы.
Когда она взлетела на середину лестницы, он поставил ногу на нижнюю ступеньку, вытащил из-за ворота салфетку и тихо окликнул:
- Постой…
Она замерла на месте, но не оглянулась в его сторону.
- Шейла, - выговорил он, помолчав, и по его щекам тоже покатились слезы.
- Что тебе? - прошептала она.
- Я тебя люблю.
- Знаю. Но это ничего не меняет.
- Нет, меняет. Выслушай.
Она стояла в ожидании на полпути к своей комнате.
Томас тер лицо ладонями, как будто хотел нащупать истину где-то у рта или вокруг глаз. В его жестах сквозило неистовство.
Потом у него опять вырвалось:
- Шейла!
- Мне было сказано убираться к себе в комнату, - сказала она.
- Нет!
- Будут другие распоряжения?
К нему стало возвращаться спокойствие, взгляд говорил о поисках выхода, рука легла на перила, тянувшиеся туда, где, не оборачиваясь, стояла Шейла.
- Если эта теория справедлива…
- Справедлива, - прошептала она. - Каждая клеточка, каждая пора, каждая ресница. Через девять лет…
- Да, да, я понимаю. Но послушай и ты меня. Он проглотил застрявший в горле комок, и это помогло ему переварить решение, которое он и принялся излагать - сначала сбивчиво, потом немного спокойнее, потом с крепнущей уверенностью.
- Если все, что ты описала, произошло на самом деле…
- Да, это так, - шепнула она, склонив голову.
- В таком случае, - медленно договорил он, - это произошло и со мной.
- Что? - Она едва заметно подняла голову.
- Такое ведь не может случиться с кем-то одним, правда? Это бывает со всеми, во всем мире. Тогда надо признать, что все мое существо девять лет изменялось одновременно с твоим. Каждая родинка, каждый ноготь, всякие там дермисы-эпидермисы. Я ничего такого не замечал. Но это не влияет на суть дела.
Шейла вскинула голову и расправила плечи. Томас поспешил договорить:
- Если все это правда, то я и сам обновился, как ни крути. Прежний Том, Томас, Томми, Томазино остался в прошлом, сбросил кожу. Она слушала с широко раскрытыми глазами. Он закончил: - Выходит, мы оба стали совершенно другими. Ты - прелестная незнакомка, о которой я мечтал весь последний год. А я - тот другой, кого ты отправилась искать. Так ведь получается? Согласна?
За едва уловимым колебанием последовал еле заметный кивок.
- О мадонна! - выдохнул он.
- Меня не так зовут, - сказала она.
- Отныне - так. Новая знакомая, иная сущность, другое имя. Тебе как раз подходит. О, моя Донна!
Поразмыслив, она спросила:
- А ты тогда кто?
- Я тоже сменю имя. - Он прикусил губу и улыбнулся. - На "Вернон". Наверно!
- Вернон, - произнесла она. - Вернон и Донна. Донна и Вернон.
- Ласкает слух. Только надо привыкнуть. Донна?
- Слушаю.
- Выйдешь за меня?
- Как ты сказал?
- Я спрашиваю: выйдешь за меня замуж? Прямо сегодня. Через час. Ровно в полдень?
Только сейчас она повернулась и обратила к нему посвежевшее, загорелое, умытое лицо.
- С радостью.
- А потом мы с тобой опять превратимся в маньяков и куда-нибудь сбежим, - только, чур, ненадолго.
- Зачем? - удивилась она. - Здесь тоже очень неплохо.
- Тогда спускайся, - сказат он, протягивая ей руку. - До следующего обновления у нас целых девять лет. Спускайся, свадебный завтрак еще не окончен. Донна?
Она сошла по ступеням и с улыбкой оперлась на его протянутую руку:
- А где же шампанское?