* * *
На лестничной площадке стояли две женщины лет шестидесяти, одна из них держала красную папку и давила на кнопку звонка.
- Прекратите трезвонить, с ума сошли?! - рявкнул Карл Иванович, и женщина испуганно отдернула руку.
- А я уж думала, никого нет, - простодушно откликнулась она, и ее спутница согласно кивнула. - Доброе утро! Мы собираем подписи за кандидата в губернаторы от нашего округа Адаскина Эмиля Гарриевича.
- Зачем? - нахмурился Карл Иванович. - Через неделю выборы. Зачем подписи?
- Честно говоря, - вступилась за подругу вторая женщина, - мы бы хотели просто вас проинформировать о нашем кандидате. Эмиль Гарриевич - очень честный человек, у него два сына и четыре внука, он владелец сети супермаркетов "Русская троечка". Очень честный. Может, вы нас впустите?..
- Как может честный человек владеть сетью супермаркетов? - не выдержал Карл Иванович. - Зачем твердить о том, чего не знаете? Заладили как попугаи: честный, честный! Так и говорите: талантливый предприниматель, удачливый бизнесмен. Про честность-то зачем? Нахапал денег на торговле оружием в первые годы перестройки. Я в "Русской троечке" даже зерно для птиц не покупаю!
- Зато сметана самая дешевая, - обиженно заметила женщина с папкой, - А про оружие это вам глупость какую-то сказали" первый раз такое слышу.
- Честность! - негодуя продолжал Карл Иванович. - Вот скажите, фокусник - это честный человек или нет?
- Смотря какой, - убедительно возразила тетка с папкой.
- Любой! Талантливый! Гениальный фокусник! Можно сказать про фокусника, что он очень честный?
- Да при чем тут фокусник?
- А вы не знаете, кто был его отец? - удивился Карл Иванович.
Женщины переглянулись.
- Вы знали отца Эмиля Гарриевича?
- Его отца, Гарри Адаскина, знали все, - грустно заметил Карл Иванович. - Спросите у любого фронтовика, вам расскажут. Талантливейший был фокусник-иллюзионист до войны, царство ему небесное. А уж во время войны, когда по частям ездил, по передовым… Знаете, как обожают артистов на фронте? А после войны он бы первой звездой стал, но его в пятидесятом посадили как врага народа. Ни за что.
- Ну вот, видите, а вы его сына ругаете.
- Я не его ругаю. Я вас поправлено. Не надо говорить, что он честный. Надо говорить - предприимчивый.
- Так вы проголосуете за него? Карл Иванович покачал головой.
- Я не хожу голосовать.
- Это почему еще? - опешила женщина с папкой.
- Так.
- Вы что, хотите, чтобы прошел Райков?
- Райков не пройдет, - заявил Каря Иванович. - Пройдет ваш Адаскин. У него и деньги, и связи. В общем, победит он, поверьте на слово.
- Откуда вы знаете?
- Да уж поверьте, - усмехнулся Карл Иванович.
- А чего же тогда голосовать не ходите, раз такой умный и все знаете? - спросила вторая.
- Потому и не хожу, - ответил Карл Иванович.
Тетка открыла рот - то ли попрощаться, то ли поспорить, но в это время из недр квартиры глухо донеслось: "Эмиль Гарриевич - лучший в мире мэр!"
Карл Иванович поморщился и взглянул на часы.
"Да здравствует наш мэр - дорогой Эмиль Гарриевич!" - снова произнес таинственный голос глухо и вкрадчиво.
- Это кто у вас? - заинтересовалась тетка с папкой. - Позовите его, пусть распишется.
- Это попугай, - отмахнулся Карл Иванович. "Эмиль Гарриевич - лучший в мире мэр!"
- А голос человеческий… - засомневалась вторая. "Да здравствует наш мэр - дорогой Эмиль Гарриевич!"
- Всего вам доброго, - заторопился Карл Иванович, проворно закрыл дверь, запер ее на ключ и зыркнул в глазок.
Тетки стояли все там же и недоуменно переговаривались. Одна махала папкой, другая пожимала плечами.
- Что за день сегодня такой? - проворчал Карл Иванович. - Так и ходят кто попало.
* * *
Следующий звонок прозвучал через полчаса. Карл Иванович хмуро дошел до двери и посмотрел в глазок. В центре шара фантасмагорически выпуклой лестничной клетки располагались две девочки. В руке одной была корзинка, и оттого она напоминала Красную Шапочку.
Кард Иванович накинул цепочку и отворил дверь, - Здравствуйте! - пропищали девочки, выставляя вперед корзинку, где что-то влажно копошилось. - Купите котенка, пожалуйста, недорого!
- Вот только котенка вше не хватало, - возмутился Карл Иванович.
- Тогда возьмите бесплатно!
- У меня аллергия на шерсть! - крикнул Каря Иванович и захлопнул дверь.
Девочки еще немного постояли, затем одна выразительно покрутила пальцем у виска.
- Аллергия на шерсть у него! Маразматик старый, у него пух по всей квартире летает, - донеслось из-за двери.
Карл Иванович: уже не удивился, когда раздался следующий звонок. Трезвонил неопрятного вида парень с горящими глазами.
- Вы что-нибудь слышали об Иисусе Христе? - спросил он сходу,
Карл Иванович приподнял очки над переносицей и медленно смерил его взглядом с головы до йог и обратно.
- Ну что вы, откуда? Мне девяносто семь лет… Да-да, девяносто семь. Я коренной москвич. Фронтовик. Военный летчик. У меня двести сорок боевых вылетов и шесть орденов Славы. Первый раз в жизни слышу про Иисуса Христа! Это наверно кто-то из собеса?
Парень сперва не нашелся что ответить, а затем ловким движением словно из рукава вынул крохотную Библию.
- А вот что по этому поводу… - начал он, но Карл Иванович не дал ему закончить.
- Вы из какой церкви?
- Из христианской.
- Я понимаю. Называется как? - Вообще-то мы баптисты.
- Ну а мы атеисты, - отрезал Карл Иванович, давая понять, что разговор закончен.
Следующий звонок раздался ровно в шесть часов вечера. Карл Иванович как раз поменял воду во всех поилках, вернулся на Кухню и прилег поспать на диванчик. Звонок не унимался, словно палец пришедшего прилип к нему.
За дверью стояли двое рослых мужиков в плащах. Лицо одного было хмурым и квадратным, другой же оказался голубоглазым и приятным на вид.
- Добрый вечер, Карл Иванович, - улыбнулся голубоглазый, ловким движением распахивая служебные корочки. - Мы к вам по делу.
- Кто такие? - насторожился Карл Иванович.
- Вы нас впустите сначала, - произнес голубоглазый таким тоном, одновременно вежливым и бескомпромиссным, что даже Карл Иванович не смог отказать, хотя буквы в удостоверении толком не разглядел.
Войдя в прихожую, гости деловито огляделись.
- Пройдемте на кухню, - сказал Карл Иванович. - Там нам будет удобнее разговаривать.
Он зашел и устроился в кресле. Голубоглазый сел на старую табуретку, смахнув перышко, а хмурый застыл у двери, видимо, не решаясь опуститься на расстеленный диванчик.
- Карл Иванович, наш визит неофициальный, - деловито сообщил голубоглазый. - Мы хотели бы сегодня просто познакомиться с вами.
Карл Иванович молчал, и мужчина продолжил:
- В надежде на будущее сотрудничество. Карл Иванович снова промолчал.
- В определенных кругах ходят слухи о вашем уникальном даре предсказывать результаты политических выборов.
- А вы на улице прохожего остановите, - посоветовал Карл Иванович. - Хоть кто-нибудь не горазд это делать?
- Верно, - кивнул голубоглазый. - Но только вам это удается безошибочно.
Карл Иванович кивнул на телевизор с наушниками и стопку газет, исчерканных карандашом.
- Это потому, что я интересуюсь политикой, - пояснил он. - А в чем, собственно, дело?
Голубоглазый побарабанил пальцами по столу, обернулся и посмотрел на хмурого.
- Соседи на вас жалуются, - проронил тот. - Антисанитарное состояние. Превратили жилплощать в курятник. По всей площадке пух.
- А что, теперь запрещено держать в квартирах попугайчиков? - спросил Карл Иванович, в упор разглядывая хмурого.
- У вас же не один и не два.
- А где указано, сколько можно? - осведомился Карл Иванович.
- А это просто указывается, - буркнул хмурый. - Это, значит, приходит санитарная комиссия. Проверяет, значит, состояние квартиры. И выписывает, значит, предписание. Ежели предписание не выполняется - отключается вода, газ, электричество, и квартира опечатывается.
Карл Иванович некоторое время размышлял.
- Я пенсионер, - заметил он. - Фронтовик. Инвалид.
- И бизнесмен, - вставил голубоглазый.
- Ну, это громко сказано, - спокойно возразил Карл Иванович. - Был бы бизнесменом, жил бы на Рублевке. Попугайчики - мое хобби.
- Говорящие попугайчики, - уточнил голубоглазый.
- Политически грамотные.
Наступила тишина, и в этой тишине вдруг явственно щелкнуло реле таймера.
"Да здравствует наш мэр - дорогой Эмиль Гарриевич! - раздалось из недр комнаты. - Эмиль Гарриевич - лучший в мире мэр!"
Карл Иванович прошествовал в прихожую мимо посторонившегося хмурого и щелкнул тумблером. Голос смолк на полуслове. Карл Иванович вернулся в кресло и прикрыл веки.
- Молодые люди, объясните прямым текстом, чего вы добиваетесь.
- Объясняю, - откликнулся голубоглазый. - Вы выращиваете попугайчиков к выборам. Обучаете их лозунгам и сразу по итогам продаете различным людям и организациям…
- Так, - согласился Карл Иванович. - Различные люди и организации любят выслужиться перед новым начальством, поселив в кабинете политически грамотного попугайчика с самого момента объявления итогов. И новое начальство с большой симпатией относится к таким проявлениям служебной вежливости. Кто-то покупает портрет, кто-то говорящего попугайчика. Я не пойму, в чем проблема?
- Проблема, Карл Иванович, в том, что вы за двадцать лет ни разу не ошиблись. И мы бы хотели с вами об этом поговорить, а может и посотрудничать. На выгодных для вас условиях. Мы ответственная государственная структура, и нас интересует источник вашей безошибочной информации. Что тут непонятного?
- Что значит, ни разу не ошибся? - переспросил Карл Иванович.
- Это значит; - объяснил голубоглазый, - что вы ни разу не заставили ваших попугайчиков репетировать имена тех кандидатов, которые потом не прошли.
Карл Иванович как будто не слышал. Затем веки его дрогнули и приоткрылись.
- Ах вот оно что… - произнес он. - А я-то думаю, куда вы клоните… Что за тон, что за шантаж с санитарной инспекцией… - Карл Иванович привстал в кресле, оперся на палку, поднялся на ноги и зашаркал к выходу из кухни. - Я-то думаю, что за фантастика, что за намеки… - Он остановился на пороге и махнул палкой. - А ну-ка, брысь отсюда оба! Живо, я сказал! Живо!
Незваные гости недоуменно уставились друг на друга.
- Живо! - повторил Карл Иванович. - Ишь ты, совсем с ума посходили.
- А в чем дело? - Голубоглазый пытался сохранить невозмутимость, но по его лицу было понятно: все идет не так, и он уже сам это чувствует.
- Кто вам вообще про меня доложил? - кипятился Каря Иванович. - Откуда информация?
- У нас свои каналы.
- Ваши каналы - взять и выпороть, - заявил Карл Иванович. - Кто вам сказал, что я никогда не обучал попугаев именам проигравших кандидатов? Кто? Вы хоть знаете, как у меня все устроено? У меня - две комнаты, сам живу на кухне. В каждой комнате - по обучающей колонке. В одной комнате попугаи разучивают одного кандидата, в другой - другого. Двери всегда закрыты. Каких больше учить, каких меньше - это я решаю по газетам. Выигравших продаю. Проигравших - бесплатно раздаю активистам штаба. Тупых и упрямы, кто имен повторять не научился, - выпускаю в форточку. Лесопарк рядом, пусть живут как котят. Ясно? Голубоглазый многозначительно посмотрел на хмурого.
- Пусть покажет, как он учит за Райкова, - пробасил хмурый. - Он за одного Адаскина учит.
- Покажите пожалуйста, в какой комнате вы учите хвалить Райкова, - попросил голубоглазый.
- Разумеется в маленькой. Извольте. - Карл Иванович щелкнул тумблером.
"Райков Алан Кайсанековнч, заслуженный поэт! - загремел голос из загаженной колонки. - Да здравствует наш мэр Райков!"
- Всего хорошего, Карл Иванович, - козырнул голубоглазый. - Извините, что побеспокоили, ошибка вышла.
- Я вот чего не понимаю, - обернулся хмурый. - Вы им что, прослушивание потом устраиваете?
- И прослушивание тоже. А в основном запоминаю, кто как чирикал у меня.
- Всего доброго, - еще раз козырнул голубоглазый, но вдруг остановился на пороге. - Так значит, Адаскин?
- Девяносто пять процентов.
- Попугайчика можно приобрести?
- Триста долларов. Чем кормить, как ухаживать знаете?
Голубоглазый кивнул, вынул бумажник и начал в нем деловито копаться. Карл Иванович направился в комнату и скоро вышел оттуда с небольшой клеткой. Просунув между прутьев палец, он погладил испуганного волнистого попугайчика по макушке.
- Ну? Чего скажем? - ласково шепнул он.
"Эмиль Гарриевич - лучший в мире мэр!" - доверительно проскрежетал попугайчик, косясь испуганным глазом.
- Благодарю! - голубоглазый вручил старику деньги и взял клетку.
- Фантасты… - саркастически произнес Карл Иванович, запирая дверь.
* * *
Волнения беспокойного дня не прошли даром - к вечеру разболелось сердце. Карл Иванович укрыл ноги пледом и лег на диван, положив под язык таблетку нитроглицерина. Голова кружилась, в висках стучало, а грудь пронизывала острая боль. Было не столько больно, сколько страшно, и очень не хватало воздуха. Такие приступы случались и раньше. Прошло минут пять, и вроде боль стала потихоньку отступать. Карл Иванович полежал немного, встал, медленно дошел до окна и распахнул створку. А затем так же медленно вернулся на диван.
Он лежал и думал, что надо полежать еще немного, а затем встать и насыпать попугаям кунжута. А потом в окно вдруг яростно ударил холодный осенний ветер, и вдалеке распахнулись двери обеих комнат. А этого допускать было никак нельзя, чтобы попугаи не смешались и не вызубрили лишнего. Карл Иванович попытался приподняться, но вдруг боль схватила грудь со страшной силой, а потолок стал стремительно приближаться. Последнее, что он услышал - это птичью возню в коридоре, а последнее, что увидел - аккуратно заглядывающих в кухню попугайчиков.
Боль постепенно исчезала, но вместе с телом. Карл Иванович падал в черный бесконечный коридор, пока вдалеке не показалось ослепительное сияние. Оно приблизилось - и вдруг коснулось светящимся дыханием бесплотной макушки Карла Ивановича, проникая глубоко внутрь.
Раздался громовой голос. Хотя это был и не голос, и говорил он не слова, а будто заглядывал в самую глубину души - туда, где еще недавно было сердце. И этот взгляд словно бы произносил: "НУ? ЧТО СКАЖЕМ?"
Карл Иванович, потомственный коммунист, названный в честь Маркса, летчик и фронтовик, убежденный атеист, железный Карл, как его звали в полку, впервые в жизни ощутил такую полнейшую душевную растерянность, какой никогда не испытывал даже в детстве. Он не знал, что ответить. Иисус? Аллах? Кришна? Душа просто молчала.
"ЧТО Ж ТЫ", - дохнул трубный голос и подбросил. Карла Ивановича высоко вверх.
Светящееся пятно, кружась, осталось внизу, а впереди забрезжила невиданная ослепительная свежесть, не фермой, а чем-то совсем другим неуловимо напоминавшая гигантскую форточку.
Карл Иванович влетел в нее, на миг ослеп и камнем пошел вниз. Но вдруг на спине сами собой расправились два белоснежных крыла и подхватили Карла Ивановича. Он взмахнул ими раз, другой, третий - и начал легко подниматься вверх, начиная оглядываться по сторонам и. все пытаясь понять, то ли душа его такая легкая, то ли на душе так легко.
Анна Ли
ПРИЕМНЫЙ ПУНКТ
Ехать пришлось на другой конец города. С двумя пересадками. Автобус доселе неизвестного Ивашкину маршрута тащился но грязным улицам, о существовании которых Иванихин тоже не подозревал. Он нервничал, поминутно лазил в карман свериться с бумажкой, где Лида все подробно написала, и все-таки вышел раньше, чем нужно - показалось, что проехал.
Чертыхаясь, Иванихин плелся пешком вдоль нескончаемого забора. Пошел дождь, холодный и унылый, совсем не весенний. Как будто природа задолжала его еще с прошлой осени - и вот решила расплатиться. Окрестности казались вымершими давно и навсегда, как после ядерной катастрофы.
Иванихин двадцать раз готов был сдаться и повернуть назад - но что его ждало позади? Серые будни, облезлые, как этот забор, и тоскливые, как этот дождь. А впереди рисовался какой-никакой, но шанс - если верить Лиде. И все-таки он почти разуверился в существовании своей цели к тому моменту, как забор, неожиданно кончился и открыл взору Иванихина искомое.
Приемный пункт стоял на пустыре. Пустырь был классический, советских времен, в буграх и рытвинах, с прошлогодним жухлым бурьяном в рост человека и кучами мусора, в которых не опознавалось ни одной яркой банки или пакета. Иванихин и не догадывался, что в наше время существуют такие реликтовые пустыри.
Под стать окружению была и будка-времянка с надписью: "Приемный пункт", исполненной белой краской по непрезентабельному фасаду. Буквы были корявые, зато большие, видные издалека. Ниже буковками поменьше уточнялось, чего именно приемный пункт - "вторсырья". Надпись недавно подновили - но сама постройка явно простояла здесь не менее полувека, таращась на пустырь бельмами намертво закрашенных окон. Во времена пионерского детства Иванихин таскал в такие будки кипы пожелтевших "Известий" и "Правд" в обмен на дефицитного Дрюона или Дюма. Надо было загодя узнали", есть ли нужная книга, потом долго стоять в очереди…
Очередь была и здесь. Те есть сейчас. По очереди, привычно и уже без восторга одетой в джинсу и кожу, было отчетливо видно, к какому времени она принадлежит. Путешествие в прошлое не состоялось. "Ну и хорошо", - сказал себе Иванихин. Он не за этим сюда пришел, а жаже в каком-то смысле наоборот.
Иванихин, не спрашивая, занял за крашеной блондинкой. Пускали по одному. Никто в очереди с соседями не заговаривал я даже старался на них не смотреть- видать, так здесь было принято. Иванихин честно в течение получаса созерцал гадкий пейзаж и ни о чем не думал - так сказать, медитировал. Наконец настал его черед перешагнуть стальной, протертый многочисленными подошвами порог.
Внутри было светло, тепло, чисто и красиво. Тонированное стекло, полированный гранит, мягкое сияние люстр. Иванихин слегка обалдел от контраста, но почему-то не удивился. "Как в банке", - подумал он, хотя в банках ему бывать не доводилось.
- Впервые у нас, - доброжелательно кивнула ему приемщица. - Документы, пожалуйста.
Иванихин, робея, протянул паспорт. Приемщица была немолодая, в очках, но приятной внешности, с удивительно длинной светлой косой, уложенной вокруг головы в корону - Снегурочка предпенсионных лет.
Женщина деловито простучала что-то на невидимой за окошком клавиатуре и вернула паспорт Иванихину.
- Сколько сдаете? - буднично спросила она.
Иванихин вспотел. "Нужно было снять плащ", - запоздало ругнул он себя.
- А… это… можно я сначала спрошу? Ну, посоветуюсь.
- Пожалуйста.
Снегурочка сдвинула очки на кончик носа, сверкнула поверх стекол синевой глаз.
- Да вы не бойтесь, Павел Сергеевич, - тепло сказала она. - Вас тут не обидят, нам лишнего не надо - только то, что вы сами. Зачем же нервами страдать?