- Спасибо. Учту, - сдержанно кивнула Фаина и окатила Вениамина подчеркнуто благодарным взглядом.
За спиной захихикали на два девичьих голоса. Чтобы порадовать дурех, Фаина положила свою красивую руку на сутулое плечо товарища. Вениамин нескладно оскалился.
- То ешть ты поняла… Ешли што, обращайся ко мне.
- Я поняла, спасибо.
Заиграла медленная и совершенно безликая музыка - такую крутят в западных моллах с гипнотическими целями. Вениамин с откровенным интересом посмотрел на Фаину. А вдруг пригласит танцевать белый танец?
Но Фаина не шелохнулась. Краем глаза она заметила, как ретируется с банкета троица переводчиков. Глаза первого сыто блестели. Двое других обсуждали, где продолжить посиделки - чтобы недорого и прилично.
В противоположном углу зала, подковой обсев праздничную, в платье с янтарной брошью, Волчицу, устроились авторы. Про себя Фаина называла их "писателями легкого поведения". Знакомый детективщик Карманчин, плюгавенький мужчина с испитым лицом отставника, поймал Фаинин взгляд и принялся пригласительно махать ей руками. Подвыпившие мэтрессы, королевы любовных романов и царицы бытовых драм с продолжениями, все как одна с тяжелыми гузнами и хитрыми глазами, присоединились к нему. В первое мгновение Фаина и впрямь решила пойти к ним, для политеса. В конце концов, это их полуграмотные бредни кормят Клуб, и чтобы яблоня плодоносила, ее нужно удобрять, поливать, подрезать и бла-бла-бла в духе герра Дитера. Но мгновение упорхнуло, и Фаина поняла, что никуда уже не пойдет.
Все это было так неглубоко, так невсерьез, что отыгрывать постылые жизненные роли Фаина, обеими руками уцепившаяся за золотые перья жар-птицы, которая вот-вот унесет ее в далекие края, уже не могла.
Мелким шагом двинулась она к лифту.
- Ты куда, Семенова? - развязным голосом крикнула ей вслед секретарша Алена. Ее щеки запунцовели, на блузке - разлапистое винное пятно. - А танцевать?
- Мне позвонить надо, тут не слышно, - извиняющимся тоном сказала Фаина, извлекая из сумочки свой мото-плоско-мобильник. - Я сейчас вернусь.
Но она, конечно, не вернулась.
12
Есть такие женщины - ни в чем никогда не уверенные и все время пытающиеся что-то понять. Одна такая оказалась в соседнем кресле от Фаины.
У иллюминатора, справа, храпело лицо арабской национальности (рейс был ночной), и величественных рассветных видов, способных настроить на философствования даже автопилот, Фаине было не увидеть.
Почти сорок минут пути она сонно разглядывала эмблему авиакомпании на подголовнике перед собой: голубой овал по-отечески обнимал три латинские буквы. Попивала красное сухое - его наливала стюардесса. Потом считала синие и черные клетки на своей плиссированной юбке, пошитой не то "под школьную", не то "под татушек".
Вот выкатили тележки, раздали завтрак: жесткий бифштекс, безвкусная холодная булка, уксусный огурец. Пиршество венчал сладкий чай-мочай и шоколадка с изображением самолета.
Все это время ее бессонная соседка сосредоточенно мурыжила пелевинский "Шлем ужаса". Фаина знала эту махонькую книгу, неказистую курочку фазана в павлиньем вольере мэтра, - вот уже несколько месяцев Клуб приторговывал ею со своей двадцать шестой страницы (брали оптом на реализацию). Судя по лицу женщины, она так и не сумела повествованием плениться. После завтрака ее прорвало.
- Вы случайно не читали? - спросила она Фаину, напряженным взглядом указывая на книгу.
- Читала.
- Понравилось?
- Ну… Другие книги этого автора произвели на меня большее впечатление, - уклончиво, будто дело было на планерке, ответила Фаина. - Но и эта до известной степени хороша.
- А мне вот как-то совсем не нравится… Правда я других не читала.
- Почему же вы ее купили?
- Продавец посоветовал. Я сказала, что еду на Крит, попросила что-нибудь небольшое, художественное. Но чтобы современное. Ну, там, про лабиринт… Про этот, забыла, как называется…
- Кносский дворец? - неуверенно подсказала Фаина.
- Да. И продавец мне посоветовал этот вот "Шлем". А там вместо дворца все время какой-то Интернет.
- Ну вы же сами хотели, чтобы современное, - мягко улыбнулась Фаина. Она вдруг почувствовала себя уполномоченной извиниться за весь книгораспространительский эгрегор.
- Современное, выходит, обязательно про Интернет? И эти… подскажите…
- Интернет-чаты.
- Вот!
- Когда я увидела в археологическом музее английскую булавку, сделанную еще при царе Миносе, я поняла вот что: если современность чем-то и отличается от Античности, так это, наверное, только чатами, - заметила Фаина.
- Получается, в будущем все книги будут про один только Интернет?
- Ну… не знаю. Книги ведь они про жизнь. Правильно? А у многих современных людей жизнь состоит в основном из Интернета.
- Грустно это как-то, - вздохнула женщина и, скривив рот, сдула со щеки длинную челку. На Фаину посмотрели ее изможденные белесоватые глаза с красной сеткой сосудов.
- В принципе, да. Но я думаю, когда наша жизнь будет состоять из одного сплошного Интернета и прочей этой фигни, грустно нам уже не будет. Ну, это когда реально живешь в лесу, рассказы про белочек и зайчиков не надоедают.
До самой посадки они разговаривали. Фаина наврала, что работает в турагентстве и едет на Крит в командировку. Женщина призналась, что собирается "просто-напросто отдохнуть", что ее мужа на работе премировали горящей путевкой, а он вдруг расхотел ехать и переписал путевку на нее. Наверное, тоже наврала.
13
Было около шести тридцати утра. Соловая, с припухшими от дармового аэрофлотского каберне веками Фаина ехала в такси, когда из сумки послышалась истеричная трель мобильника.
- Але, - сухим голосом сказала Фаина.
- Фаинский, ты меня слышишь? Это Прохор!
- Привет. Говори.
- Можно я сейчас зайду? Мне книга нужна. "Фрагменты речи влюбленного". Я ее Лехе на той неделе давал почитать.
- Ну нужна, и что?
- Сильно нужна. Я ее взял без спросу у одной девушки. А теперь мы с ней как бы разбежались… Надо отдать назад, в общем. Я сейчас зайду, можно?
- Нельзя.
- Не понял.
- Я говорю: нельзя зайти!
- Мне, без шуток, книжка нужна, ну Фаинский!
- Прохор, меня в городе нет.
- А когда будешь?
- Никогда.
- Нет, серьезно.
- Я за границей, Прохор. Еду в такси.
- И что же мне теперь делать прикажешь, Фаинский?
- Не знаю. Надиктуй свои "Фрагменты" по памяти, распечатай красивенько на цветном принтере, переплети и вручи ей с посвящением. Как-то так.
Фаина нажала "отбой" и захлопнула черные створки своего флипа (ей вдруг вспомнилось, что в Клубе раскладные мобильники называли "ракушечками"). Приоткрыв окно, она выбросила дорогую штуку на дорогу, через плечо насладившись тем, как под колесами грузового фургона ее шикарный "мотороллер" превращается в грудку изъеденной проводами пластмассы. Застарелым недоразумением выглядел теперь и конвейер ее прежней жизни.
"Метафора во вкусе детективщика Карманчина. Там каждый уважающий себя главгер в эпилоге роняет мобилу в седые воды какой-нибудь провинциальной реки…" - со смешком подумала Фаина.
Загорелый водитель, зорко следивший за ее шалостями в зеркало, сделал вид, что ничего не заметил.
- Мы уже подъезжаем. Вам куда именно? - спустя некоторое время спросил он на ужасном греческом английском.
- Мне сказали, я должна быть там, где зеленые луга. Недалеко от Дворца.
- Луга? Понял.
Пока они ехали, Фаина пыталась вспомнить, где именно лежит записка для Алексея. Ее текст был сродни легендарному предновогоднему объяснению Ельцина, прозвучавшему перед его уходом на пенсию из телека. Смысл, по крайней мере, был тот же. На холодильник примагнитила? Или возле зеркала в спальне?
Но когда автомобиль остановился у подножия высокого изумрудно-зеленого холма, словно забором отделенного от остального мира шеренгой дюжих кипарисов, мысли о записке как ливнем смыло.
Прошлого не существовало больше. Точнее, оно существовало, но лишь как некий бродячий прикол мощностью в одну улыбку, этакий чебурек из чебурашки или "Каникулы в Простатитино", ха-ха.
А по-настоящему существовало вот что.
Залитый колдовскими росами крутой склон, покрытый сочной весенней травой, лишь кое-где - седые валуны. К началу июня зелень выцветет, но это потом, пока ковер - эдемский.
Среди травы - цветы, душистые крошечки. Они пахнут теплом, жизнью, наслажденьем. Серебристые извитые оливы - там, далеко.
На холме, на его куполе-вершине, в окружении благоуханного гиацинтового кольца - кряжистый дуб, добрый исполин. Свет медленно восходящего на свой лазурный трон солнца сквозит через его малахитовую листву, превращает в пылающие алмазы капли росы, смещает фокус восприятия, дразнит, пугает, обещает - все это сразу.
А на самой вершине, под деревом, подобрав под грудь копыта, лежит и жует жвачку огромный, чистый, мягкий белый бык.
Точнее, не белый он - цвета морской пены, цвета непастеризованного молока, цвета жидкостей любви.
"На мягком простер гиацинте свой бок белоснежный", - вспомнилось Фаине из Вергилия. По античке у нее была твердая пятерка.
И вот солнечный диск замирает позади массивной головы быка. На несколько мгновений образуется словно бы нимб, и золотые нити от него - во все стороны. И кажется, это они сшивают воедино греческий остров, а заодно с ним - и весь мир, они удерживают его в зыбком единстве прошлого и настоящего. И кажется, что это их, нитей, упругие подрагивания заставляют утренних птиц щебетать, а самолеты - взмывать над холмами.
Фаина издала сдавленный звук - он поднимался, мнилось, от самого основания ее сколиотического позвоночника. С таким звуком вакханки пускались в пляс, а мореходы приветствовали надвигающуюся из тумана землю.
На мгновение бык в вышине перестал жевать и посмотрел на пришелицу долгим и, как ей показалось, ироничным взглядом. Узнал. Склонил набок увенчанную рогами голову. Лениво стеганул хвостом муху.
Дрожащими руками Фаина расплатилась с таксистом - тот пожелал красивой мисс удачной прогулки и рванул в направлении аэропорта.
Она оттащила свой колесный чемодан от дороги, сволокла вниз по щебенке и бросила его прямо в кювете, в колючих кустах не то ежевики, не то ее дальней южной сродницы.
Взволнованная, бледная пробралась она сквозь кипарисный заслон. И, едва не захлебываясь от восторга, начала взбираться по склону вверх, даром что было довольно круто и не видать тропинок. Почти не спавшая ночью, она быстро сбила дыхание. Упала, до крови ободрала колени - сломался каблук, угодивший в заросшую колючками расщелину между камнями. Наконец она догадалась снять туфли, вновь поднялась и - бегом, бегом. На лбу выступили крупные капли пота. Тяжело дышащая, жаркая Фаина вытерла их тыльной стороной ладони и зачем-то лизнула ее. Сердце стучало все быстрее. Пальцы возбужденно сжались в кулаки.
На середине пути горячий, критской охрой окрашенный южный ветер налетел на нее откуда-то снизу. По-хулигански, до самой груди, он задрал Фаинину клетчатую юбку, обнажив немного вялые розовые ягодицы с ниточками белых стрингов (спереди на них был вышит пайетками цветок), высушил потеки крови, ручьями протянувшиеся от Фаининых коленей до стоп, и словно гигантский фен поднял вертикально вверх ее черные длинные волосы, густые и гладкие, какие бывают, наверное, у одних только китаянок, обещая Фаине экстаз без раскаяния и конца.
14
Фаина осторожно присела на деревянную скамейку, свинтила крышечку с бутылки минеральной воды "Рувас". И с жадностью ливанской беженки из телевизора проглотила хорошо если не триста грамм разом - ну и жара в конце октября!
Да и туристы шастали с не приличествующей сезону прытью - во Дворце было людно, как в каком-нибудь июне. Мимо Фаины прошла ватага русских кавээнщиков в фирменных футболках, они напрявлялись прямо к руинам зернохранилища.
- Вот, придумал шутку.
- Валяй.
- Почему на Лазурке нет комаров? Потому что им это не по карману!
- Ничего. Только у нас мало кто знает, что Лазурка - это Лазурный Берег. Короче, не пропетрят.
- Можно переделать под Сочи.
- Но в Сочи есть комары, брат!
Фаина проводила соотечественников долгим взглядом и вновь прильнула к бутылке.
У обутых в кожаные сандалии ног Фаины расселась прямо на земле дюжина студентов-израильтян, вязаные крючком шапочки были накрепко пришпилены к их затылкам при помощи женских невидимок.
Сзади, в тени пиний, галдело многоголовое семейство мормонов - разгадывало кулинарный кроссворд. С правого фланга надвигалась немецкая группа под предводительством вислоусого греческого гида. Экскурсия подходила к концу, остались последние вешки.
Бабульки в шортах поддерживали под руки дедулек, дедульки обсуждали новости времен Гинденбурга. Но была и молодежь - толстомясые девицы, совсем непохожие на расписных девиц русских, и их потные плечистые парни.
- …А здесь мы видим точную копию деревянной коровы, изготовленной гениальным мастером Дедалом. Расположившись внутри этой коровы, одержимая любовью царица Пасифая смогла склонить к полноценному соитию своего возлюбленного-быка. Впоследствии от этой связи у Пасифаи родился Минотавр - получеловек, полубык. Он жил в Лабиринте, построенном Дедалом, и наводил ужас на всю Древнюю Грецию. Реконструкция сделана в соответствии с новейшими данными, полученными мировой археологической наукой. И может по праву считаться наиболее близкой к историческому прототипу…
Фаина заслушалась - звуки немецкого ласкали ей ухо, почти так же, как и звуки русского. Это за ними являлась она ко входу во Дворец - как некоторые приходят на берег слушать море.
Пряча бутылочку в свою корзину, Фаина встретилась взглядом с щуплым кудрявым брюнетом, отставшим от немецкой группы. Словно веером, он обмахивал себя бейсболкой.
Умный жгущий взгляд брюнета показался Фаине смутно знакомым.
"Роберт? Raskolnikov?!" - догадалась Фаина, мысленно сличив черты брюнета с линиями и выпуклостями, запечатленными на фотографиях, которыми десять тысяч лет назад был завален ее винчестер (субдиректория flirt_neuropatolog).
"Когда-нибудь, клянусь, я все равно приеду на Крит и найду тебя, моя неверная греческая принцесса!" - обещал не на шутку уязвленный, а оттого вдвое от обычного пафосный Роберт в письме. Его Фаина получила еще там, в России.
"Гм… Держит слово".
Но поволноваться как следует Фаина не успела. Брюнет скользнул бессмысленным взглядом по ее округлому шестимесячному животу и засеменил вослед экскурсоводу в направлении выхода.
Там, за кованой оградой, раздувал пары могучий белый автобус с названием матерой отельной сети - он увезет его навсегда от синебрюхих дельфинов, от раскрашенных капителей Кносского дворца и от Фаины, которую он так и не нашел, даже столкнувшись с ней нос к носу. А впрочем, ведь и искал он не Фаину, но свою мечту о счастье.
Леонид Каганов
ПОПУГАЙЧИКИ
Я собрал вас, как, курица птенцов своих под крылья свои. Что ныне сделаю вам? Отвергну вас от лица Моего.
3-я книга Ездры, гл.1, стих 30
"Дз-з-з-з-з!" - требовательно раздалось в коридоре. От неожиданности Кард Иванович просыпал большую горсть кунжута мимо лотка.
"Дз-з-з-з-з!" - снова раздалось в прихожей.
- Иду, иду! - крикнул Карл Иванович, запахнул халат и закашлялся.
"Кого там в такую рань?" - думал он, шаркая тапочками по линолеуму, усыпанному перьями и зерном. Плотно притворив за собой дверь комнаты, он приоткрыл входную дверь, накинув цепочку.
В полумраке лестничной площадки стоял высокий молодой парень с орлиным носом и таким же орлиным взглядом. Карл Иванович порылся в кармане халата, достал очки и нацепил их на нос. Парень производил неопределенное впечатление: абсолютно бритая голова настораживала, а стопка книг под мышкой успокаивала.
- Доброе утро? - улыбнулся парень. - Мы проводим месячник по распространению книг преподобного учителя Свами Прабхупады. Вы слышали про Господа Кришну?
- Слышал, - поморщился Карл Иванович. - Я все уже слышал в этой жизни, молодой человек.
- Вы можете звать меня просто Коля, - сообщил молодой человек и вопрошающе покосился на дверную цепочку.
- А могу я вас не звать? - саркастически произнес Карл Иванович, не собираясь снимать цепочку.
- Могу спорить, - как ни в чем ни бывало продолжал Коля, - вы не очень в теме, как Господь Кришна дарует вечное наслаждение и освобождение от страданий!
- И как?
- Впустите Господа Кришну в свое сердце!
- Ему там не понравится, - выдохнул Карл Иванович. - Старое изношенное сердце, два инфаркта. Что ему там делать?
- Да не ему, а вам! - рассмеялся Коля. - Попробуйте повторять: Харе Кришна, Харе Кришна - Кришна, Кришна, Харе, Харе. Сразу станет легче!
- Просто повторять?
- Конечно!
- Повторять может и попугай.
- А вот смотрите, что по этому поводу говорит Прабхупада… - Коля ловким движением распахнул верхнюю книгу строго посередине. - Вот слушайте…
- Коля, - перебил Карл Иванович. - Я старый человек, фронтовик, атеист. Найди себе юную красивую девочку и рассказывай ей все это. Поверь мне, Коля, выйдет куда больше проку.
Коля разочарованно вздохнул и по-детски вытянул губы трубочкой.
- А кто-нибудь из внуков дома есть? - спросил он, аккуратно вглядываясь в сумрак прихожей.
- Я один живу, - покачал головой Карл Иванович. - Внучка в Германии.
- Ну… извините за беспокойство. Счастья вам! Харибол! Карл Иванович запер дверь, дошлепал до кухни, налил стакан воды, сел в кресло и выпил. Некоторое время он дремал, откинувшись на плетеную спинку. Затем открыл глаза, посмотрел на часы, нацепил на голову радионаушники и включил телевизор. Тот тут же принялся бубнить. Карл Иванович положил на колени стопку газет, а за ухо пристроил карандаш, просунув его за дужкой наушников. Газеты он листал быстро, останавливаясь лишь на предвыборных новостях. Пару раз нахмурился, один раз понимающе кивнул и обвел карандашом заметку.
В какой-то момент ему показалось, что к бойкой скороговорке дикторши добавился посторонний звон. Карл Иванович сдвинул наушник с левого уха и прислушался. "Дз-з-з-з-з!!!" - надрывался звонок в прихожей.
Кратко выругавшись, Карл Иванович поднялся из кресла и поспешил к двери под непрекращающийся перезвон,