Мирта не слышала. Она с упоением крутила руль, заставляя опелёк выделывать немыслимые восьмерки.
- Поехали, - повторил я чуть громче, наблюдая, как пальцы толстухи нащупывают осколок булыжника.
Ее взгляд встретился с моим, и я прочел в нем безумие. Сжимавшая камень рука взлетела вверх. Губы шептали что-то тягучее, похожее на сложное вычурное ругательство.
- Поехали! - заорал я.
Булыжник с грохотом упал в шаге от левого колеса, и Мирта наконец послушалась. Машина развернулась на месте и рванула вперед. Прижимая к себе испуганно пищавшего котенка, я обернулся. Страшная женщина бежала следом. С широких губ продолжали срываться неслышные за шумом мотора слова. В ее руке снова был камень, и почему-то я был уверен, что на этот раз он попадет в цель.
- Быстрее! Ты можешь быстрее? - зло рявкнул я.
Мирта засмеялась, рывками увеличивая скорость. В приоткрытых окнах запел ветер, и на ее лице возникло хищное ликующее выражение.
Она была сумасшедшей. В такие моменты я в этом не сомневался.
Первым вернулись Петька и Шарлотта. Виновато уставились на меня.
- Что?
- Не пустили, - объяснил Петька.
- Местные, - добавила Шарлотта.
- Прогнали.
- Сами ушли.
На морде Петьки виднелась царапина, Шарлотта берегла правую переднюю лапу.
Я кивнул. То, что из всего воинства назад отправили только двоих, было неплохо. Я ожидал худшего.
- Они?
Петька моргнул.
- Внимают.
- Хорошо. - Я отвернулся и неслышно вздохнул. Солнце стояло в зените, и падавшие на дорожку тени были совсем короткими, антрацитовыми.
"Пойдет назад или нет? - вертелось у меня в голове. - Неужели не пойдет? И что тогда?"
Я сделал несколько шагов вниз по усыпанным рыжими иголками ступеням. На нижней остановился и повернул назад.
Бормот конечно сидел у меня на руках. Он вообще не отходил от меня ни на минуту. Его невозможно было поставить на землю, он тут же снова запрыгивал мне на руки. Иногда мне начинало казаться, что он намертво пришит, приклеен к моему телу и сидит не на руках, а в руках, под кожей ладоней, или что это я незаметной блохой припал к его лапе.
- Говорящий. - Булка приблизилась неслышно, о ее появлении мне оказало только чувство присутствия.
- Да?
- Следи по Ветви.
Золотисто-зеленые глаза Булки были широко распахнуты и светились - ярко, остро, В них, как в паре стоящих друг перед другом зеркал, отражалась череда глаз - Генри, Дру, Мышура, Киля, Асика - детей смежной Ветви… В конце этой цепочки, на далеком темном дне, сидел Зет и щурился на стеклянную, увенчанную латунной табличкой дверь.
"Железнодорожные и авиабилеты", - прочитал я.
Билеты…
Билеты!
Отражение дрогнуло, заколебалось и едва не исчезло.
- Черт!
Бормот недовольно ударил меня лапой и фыркнул. Я прижал пальцы к вискам, лихорадочно соображая: "По работе? Случайность?"
Она уезжала. Уезжала навсегда. Я знал это.
Вывеска матово светилась. Выведенные на ней буквы казались далекими и непонятными, как марсианские каналы.
- Дальше? - Взгляд Булки был зеленым и нетерпеливым.
Я только отмахнулся, продолжая наблюдать. Дверь открылась, и в отражении на стекле мелькнула полупустая улица - дома, каменные тумбы, скамейки, аккуратные мусорные контейнеры, на крышках которых сидели коты.
- Приятного путешествия - произнес масляный голос.
- Спасибо, - ответила Мирта. - Спасибо за помощь. До свидания.
Она вышла на улицу, закурила и пошла по ступенькам вниз, рассеянно обогнув Зета - высокая человеческая фигура на фоне светлого неба.
Я эамер, боясь даже вздохнуть. "Как она пойдет назад? Тем же путем? Или выберет другую дорогу?" Мои пальцы впились в шерсть Бормотa, и он снова недовольно заворчал.
Мирта затянулась в последний раз и достала еще одну сигарету. Помедлила, щелкая зажигалкой, и повернула направо.
- Не туда! - воскликнул я. - Господи, только не туда! Взгляд метнулся по улице, скакнул по деревьям, по тротуару…
- Ты! - Мой возглас заставил длинношерстную черную кошку испуганно подскочить. Жёлтые глаза загорелись ожиданием.
- Ария. - Ее имя само юркнуло мне в ладонь. - Давай.
Кошка легко спрыгнула с тумбы и перебежала дорогу у самых ног Мирты, едва не коснувшись хвостом ее туфель. Она вздрогнула и остановилась. Беспомощно пожала плечами, затушила окурок об асфальт и пошла в обратную сторону.
Я почесал Бормота за ухом и улыбнулся. Мирта всегда была суеверной. Прията" осознавать, что некоторые вещи не меняются.
Стремительно темнеющее небо било ясным, но в воздухе пахло дождем. Дорога тянулась, вырастала перед машиной, и разгорающиеся фонари отмечали ее края, заслоняли от полей и перелесков:
Я расстелил на коленях платок и осторожно переложил на него котенка. Осмотрел шерсть, лапы.
- Ну и стерва, - возмущенно заявила Мирта, искоса наблюдая за моими манипуляциями. - Багажник нам поцарапала.
- Ты ее толкнула, - заметил я.
- Подумаешь. Совсем легонько. Я пожал плечами.
- Что там с животинкой?
- Ничего страшного. Слабенький он, сыпь на морде, царапины… Глаз действительно какой-то странный. - Я поморщился.
Котенок по-комариному пискнул, и Мирта расхохоталась.
- Об-бормот, - сказала она, слегка заикаясь от смеха.
- Точно - Бормот. - Я легонько щелкнул котенка по носу и прижал к себе.
На ветровое стекло упали первые капли дождя. Заработали дворники, размазывая их в водяную пленку. Я включил радио и откинулся на кресле, поглаживая котенка по голове кончиками пальцев. Мирта задумчиво вела машину, ее левая рука с дымящейся сигаретой покоилась на полуспущенном оконном стекле. Дождь усиливался.
Все произошедшее следом слилось для меня в черно-алый калейдоскоп ужаса и боли. Из-за поворота выскочила машина, помчалась к нам, слепя дальним светом. Мирта выругалась, лежавшая на руле рука дрогнула, и опелек понесло в сторону, завертело на мокром асфальте. Взвыли тормоза, нас снова дернуло, закрутило, и сквозь шум ливня мне послышалось громовое неразборчивое бормотание.
Удара я не помню - только холодную пустую тишину, установившуюся после него. Я падал в струях водопада, переворачивался, летел все ниже и ниже, тугие потоки били меня по спине, осколки резали грудь, голову…
Потом я ударился о дно и открыл глаза. Тишина постепенно обрастала звуками - в нее вплетался шелест капель, гудение ветра, какой-то металлический скрип. Мое сиденье было сдавлено, сплющено, покореженная боковая дверца - наполовину прогнута, пепельница - полна крови. Прямо перед лицом болтались пластмассовые ошметки. Сквозь разбитое ветровое стекло лилась вода. Под пальцами я почувствовал что-то теплое, живое.
"Бормот", - подумал я, и это было моей первой мыслью после аварии.
Котенок пошевелился и еле слышно мяукнул. Я хотел на него посмотреть, но побоялся. Мне было страшно опустить глаза, увидеть, что с ним произошло.
- Мирта, - позвал я. - Мирта? Она не ответила.
- Мирта! Мирта!
Я слышал только дождь. "А если она погибла?"
- Мирта!
Тихий звук донесся до меня, и я напрягся, прислушиваясь. Звук повторился - это было шлепанье босых ног по асфальту.
"Господи, неужели та старуха?"
Я потянулся вперед и вверх. Я был готов ко всему: просить, плакать, умолять ее о помощи…
Передо мной текла дорога - пустая, темная, с редкими пятнами фонарей. Под одним из таких пятен лежало что-то бесформенное, мертвое - искалеченный до неузнаваемости остов столкнувшейся с нами машины. Я отвел взгляд.
По полосе разметки шел человек. Невысокий, стройный - не давешняя толстуха.
Мирта.
- Вернись! - Собственный голос показался мне нестер пимо, болезненно оглушительным. - Мирта! Я жив, вернись! Помоги мне! Мирта!
Она не остановилась, не обернулась. С ее левой руки стекали капли крови, падали на мокрый асфальт. В правой руке она несла порванную босоножку.
- Мирта. Мирта! - я шептал, я кричал в удаляющуюся спину.
Когда ее силуэт исчез, Бормот забрался мне на плечо, ткнулся носом в шею, словно говоря: не бойся, ты не один. Но я был один. Я лежал, зажатый, замурованный в разбитой машине, и мне было так страшно, что мир вокруг плыл.
Я был один.
Ночь наступила сразу, как только солнце скрылось за горизонтом. В темноте сосны казались выше, они источали холод и угрозу. По вившейся между ними тропинке сновали тени.
Мирта приближалась. Я готовился.
Я бежал, плыл по Ветвям, созывая всех, до кого мог дотянуться. С каждым ее шагом мое войско становилось все больше. Кошки сидели везде: на камнях, на ветках деревьев, на клумбах. Я уже не был один, и мне нечего было бояться. Только не мне.
Когда она появилась, сидевший у меня на руках Бормот зашипел и мазнул лапой по воздуху.
- Погоди, - прошептал я. - Надо ее подальше заманить.
Я видел Мирту множеством глаз с самых разных точек - ее лицо, ее профиль, ее затылок. Ее запах был чужим, отвратительным, вызывающим агрессию. Как только она оказалась у ограды, я приказал нападать.
Коты сорвались с мест разом - широкой, стремительной волной. Мирта сперва не поняла, что происходит - замерла на месте, заозиралась, потом вскрикнула, метнулась в сторону, попыталась вернуться назад.
Коты стелились, коты скользили, летели по дорожке. Первым подбежал к Мирте Зет, прыгнул на грудь, выбросил вперед лапу, целясь в глаза. Булка, Мышур н Дру отстали всего па шаг. Следом за ними неслись Ария, Петька и Маша. Мирта снова вскрикнула, потянулась к лежавшей на траве суковатой палке, но было уже поздно.
Я на секунду отвернулся, переводя дух. Все было правильно. Мохнатый шипящий ком катился по дорожке, а с деревьев, со скульптур спрыгивали все новые кошки.
Я не винил ее за аварию, ие винил за боль, за режущий, ломающий тело водопад, не винил за полную крови пепельницу.
Я не мог ей оросить того, что она ушла и оставила меня там, бросила наедине с темнотой и шорохом дождя.
Когда-то я, наверное, любил ее - я не помнил этого точно, - но теперь жил только одним чувством, только оно заставляло меня думать и ощущать. Криком разогнав вцепившихся в нее кошек, я прыгнул к Мирте.
Утром на центральной дорожке городского кладбища было очень много следов - отпечатков кошачьих дал, клочьев шерсти, лоскутов ткани, пучков травы. Наваленная у забора куча веток казалась слишком большой, неестественной. В ворохе опавших листьев виднелась женская рука с длинным четким шрамом на тыльной стороне ладони.
У ступенек склепа лежал мертвый котенок. Его левый глаз был открыт. Он был рябой, нехороший.
Евгений Бенилов
ОРУДИЕ СУДЬБЫ
- Все это вздор! - сказан кто-то. - Где этя верные люди, видевшие список, на котором назначен час нашей смерти?.. И сеян точно есть предопределение, то зачем нам даны воли и рассудок?
М. Ю. Лермонтов, "Герой нашего времени"
Закрывая на ходу расхлябанные двери, автобус тронулся. Девушка в пестрой косынке и светлом плаще, вошедшая на остановке, села в дальнем конце салона. Больше никого в автобусе не было… Прислонившись к окну, Олег закрыл глаза. Гладкая поверхность приятно холодила висок; было слышно, как с другой стороны но стеклу барабанит дождь. Осень. Конец октября. Деревья уже голые, всюду валяются гниющие листья. Самое неприятное время года, пора уныния и депрессия.
Автобус повернул - из-под сиденья с дребезжанием выкатилась банка из-под пива. Олег с раздражением открыл глаза: "Вот ведь свиньи! Что стоит донести до урны?.." Банка подкатилась к его ноге. Он наклонялся я брезгливо, двумя пальцами, поднял… "Куда ее? В карман не положишь: слишком грязная - придется держать в руке. - Он опустил веки, стараясь унять раздражение. - Ничего страшного, скоро выходить".
- Если хотите, у меня есть ненужный пакет. Вздрогнув, он раскрыл глаза: девушка в пестрой косынке протягивала целлофановый пакет… Олег и не заметил, как она подошла.
- Спасибо. - Он положил банку в пакет и сунул в карман.
Девушка села напротив: без единого пятнышка плащ, блестящие туфельки, маленькая сумочка - олицетворение чистоты и аккуратности.
- Вам спасибо, меня эта банка тоже раздражала. - Она улыбнулась и прятала под косынку выбившуюся прядь. - Меня любой мусор раздражает.
За окном автобуса проплывали безликие белые дома. Редкие прохожие прогуливали жалких, трясущихся от дождя и ветра собак. Скудно расставленные фонари бросали вниз тусклые желтые конусы. Московская окраина…
"Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь…" Колокольчик, как всегда, прозвучал неожиданно.
Олег покосился на часы: 1 час 5 минут 18 секунд. Потом привычно огляделся - до водителя слишком далеко… Он посмотрел на девушку. Та ответила безмятежным, доброжелательным взглядом.
- Вы не скажете который час?
- Пять минут второго, - ответил Олег.
Он не помнил, когда услышал колокольчик в первый раз… Наверное, эта способность была у него от рождения. Да и как он мог запомнить? Звонки были маленькой частью огромного непостижимого мира и заслуживали внимания не больше музыки из уличного репродуктора или гудков пожарной машины. По мере взросления, однако. Олег стал замечать, что разрозненные явления жизни соединены подспудными связями. Так, музыка из репродуктора всегда сопровождалась толпами людей на улице - все вместе это называлось "праздник". А пожарные машины однажды соотнеслись с выгоревшим дотла соседским домом. И только звонки оставались сами по себе - Олег не мог установить в них никакой закономерности. Иногда колокольчик умолкал на неделю или даже месяц, а иногда звенел несколько раз в день, двое-трое суток подряд. Звонки большей частью бывали короткие, от нескольких секунд до получаса, но один раз длились с утра до вечера: начались, когда мать привела Олега в детский сад, а закончились, когда отец его оттуда забрал… ну, может, с двумя-тремя перерывами. Из-за этих перерывов Олег наконец догадался: колокольчик связан с определенными людьми. В тот раз, например, звонок умолкал, когда воспитательница тетя Света выходила из комнаты - и возобновлялся, когда возвращалась. Впрочем, на следующий день тетя Света вообще в детский сад не пришла; вместо нее появилась молодая веселая тетя Люда, и Олег не додумал эту мысль до конца.
Более того, он даже не мог определить, ОТКУДА доносятся звонки: колокольчик звенел где-то рядом с его виском (чаще всего правым, иногда левым) и как бы следовал за поворотами головы… Олег вертелся, смотрел вверх и даже прикладывал ухо к земле. Его странное поведение заметили родители: сначала уговаривали не валять дурака, потом потащили по докторам.
Докторов было много - молодых и старых, женщин и мужчин, вооруженных блестящими инструментами и шкафами с лампочками. И еще вопросами - десятками, сотнями вопросов… Олег не запомнил, каких именно. Впрочем, доктора вскоре отстали: он просто сказал им, что колокольчик умолк. Вместе с докторами отстал и отец. Лишь мать еще некоторое время присматривалась к Олегу и встревоженно спрашивала, в чем дело, когда тот вздрагивал от внезапных звонков.
А потом Олег научился не вздрагивать, и мать постепенно успокоилась.
- Надо же, как поздно!.. - девушка улыбнулась. - А у меня часы встали. Батарейка, наверное, кончилась.
Дребезжа изношенным телом, автобус начал тормозить:
- До свидания. - Олег встал и шагнул к двери.
- А мне тоже сходить, - весело сказала девушка.
Двери с шипением открылись. Олег вышел первым и после секундного колебания подал спутнице руку. Пальцы ее оказались мягкими и теплыми.
- Спасибо.
- Не за что.
Девушка раскрыла зонтик, Олег накинул капюшон куртки. Перемешанное с мельчайшими каплями дождя в воздухе повисло неловкое молчание.
- Извините, вы не могли бы меня проводить?.. - девушка переступила с ноги на ногу. - Я живу недалеко… во-он в том доме.
- Пожалуйста.
Они зашагали по усеянной палыми листьями дорожке.
- Я сюда недавно переехала - квартиру сняла. А вчера из окна вижу: во дворе бомжи сидят, целая компания. - Девушка всплеснула руками, показывая, как ей было страшно. - А я с работы поздно возвращаюсь; вот и не знаю, как теперь… может, от квартиры отказаться?..
- Эти бомжи безвредные, - сказал Олег. - Я их знаю, мухи не обидят.
- Да?.. - Девушка облегченно вздохнула. - Ну, тогда дальше я сама…
- Не беспокойтесь, мне в ту же сторону.
- Вы в каком доме живете?
- Там… - Олег махнул рукой. - Трудно объяснить.
- А как вас зовут?
- Олег.
- А меня Настя.
Они миновали цепочку пестрых от граффити гаражей и оказались в квадратном дворе, образованном четырьмя двенадцатиэтажными домами.
- Мне туда. - Настя указала на ближайший дом и, понизив голос, добавила: - А вон эти сидят.
В беседке возле детской площадки виднелись неясные силуэты и огоньки сигарет.
- Не обращайте внимания.
Настя набрала код, шагнула в подъезд и, придержав дверь, обернулась.
- Спасибо большое.
- Пожалуйста.
- Знаете что?.. - Она замялась. - Если хотите, я могу вас чаем напоить. У меня и печенье есть - такое вкусное… - От смущения Настя опустила глаза.
Несколько секунд Олег слушал звеневший у виска колокольчик… "А почему, собственно, и нет? Через сутки ее все равно не станет".
- Спасибо.
Они вошли в подъезд, Олег вызвал лифт. На Настиных щеках горели красные пятна - отблески недавно пережитого смущения.
- А вы где работаете? - Олег отбросил капюшон куртки за спину.
- Играю на арфе в оркестре. И еще в ансамбле подрабатываю - на свадьбах у новых русских. А вы?
- Я сейчас без работы: с одного места ушел, на другое не устроился.
С вулканическим рокотом дверь лифта отъехала в сторону, они вошли в кабину. Настя нажала кнопку одиннадцатого этажа.
- А профессия какая?
- Из области финансов. - Олег неопределенно повертел рукой.
Воцарилось молчание. По цепочке окошек с номерами этажей неспешно полз огонек: 9… 10… 11… Они вышли из лифта, Настя отперла дверь квартиры.
- Заходите.
Неловко ворочаясь в крошечной прихожей, они сняли верхнюю одежду. Настя оказалась в бархатном декольтированном платье цвета морской волны.
- Я как раз с подработки. - Она улыбнулась и шагнула в кухню. - Вам чай или кофе?..
Смысл звонков Олег понял лишь на одиннадцатом году жизни.
В том случае колокольчик зазвенел, когда он пришел из школы - и звенел, не переставая, весь вечер и всю ночь. Спал Олег плохо: часто просыпался, пил воду - патом, естественно, ходил в туалет… в общем, куролесил всю ночь. Под утро его, сонного и злого, собрала в школу мать (отец в то утро чувствовал себя неважно - болело сердце - и в домашних хлопотах не участвовал). А умолк колокольчик, лишь когда Олег вышел из квартиры.