Поскольку в Киндергартене мне не раз приходилось решать подобные проблемы, причем с участием той же публики с лесоповала, я поначалу не очень опасалась за бравых служителей закона. Мужики они были крепкие, а дубинка при умелом употреблении – средство убеждения не хуже топора. Но, видно, возчики и лесорубы из окрестностей Киндергартена оказались не чета столичной шушере, которую приставы привыкли вразумлять. Они взялись за кнуты, никогда не применявшиеся во время драк в городе. А это, скажу я вам, оружие не из последних. Одному из кнутобойцов удалось выбить дубинку из рук Вайба. Тот успел уклониться от следующего удара и в ответ выхватил из ножен палаш. Таким образом были вооружены все приставы, но, видно, пускать его в ход разрешалось лишь при прямой и непосредственной угрозе.
И напрасно он это сделал. Потому что колюще-рубящее оружие может найтись и у противника. Хорошо, если б только ножи, но там запросто отыщутся и топоры. Ну вот, так и есть.
Однако главную угрозу для приставов представлял детина, выдвинувшийся из рядов защитников обоза. Я такого бугая видела только однажды, на Ближнедальнем Востоке. Это был Карапет, личный телохранитель Иблис-хана. Он был настолько силен, что на ночь его на всякий случай приковывали к каменному столпу шестипудовой цепью. Но, когда хана попытался зарезать его племянник – ночью, естественно, – Карапет порвал цепь и задушил злоумышленника. Уже после моего отъезда из владений Иблис-хана я узнала, что Карапета стали приковывать двенадцатипудовой цепью. И когда хана попытался зарезать другой его племянник – ночью, естественно, – Карапет порвать цепь не сумел. Зато обрушил каменный столп вместе с кровлей дворца, которая задавила и его, и хана, и племянника, и всех, кто там находился.
Так вот, здоровяк, надвигавшийся на приставов, телосложением с Карапетом вполне мог бы поспорить. К чести Вайна, Вайба и Гезанга надо сказать – они не дрогнули. Возможно, их вдохновляло то, что в руках у детины не было ни топора, ни кнута.
Только ему не надо было. С такими лапищами можно обойтись и без оружия. Переваливаясь по мокрому песку, он целеустремленно пер на приставов. А тем, не забудьте, приходилось еще отбиваться от остальных нападавших. Вайб сумел выбить у одного из них топор, но тут его задели кнутом по рукам, он выронил тесак и остался безоружен. Вайну, кажется, удалось зацепить здоровяка, но тот вроде бы и не заметил удара дубинкой. Пихнул походя Вайна локтем в бок, и пристав отлетел в сторону. А детина вырвал тесак у Гезанга, отбросил его и, схватив пристав за плечи, принялся трясти того, как кутенка.
Уж этого я вынести не могла. Мы с Гезангом не братья и не сватья, но вместе пожар тушили, вместе водку пили… Все равно ведь приказа от ван Штангена не дождусь, придется проявлять самостоятельность. Полномочий у меня нет, так что и превышать нечего.
Почему-то некоторые люди полагают, что ежели женщина вступает в драку, она должна: а) носить кожаный корсет на голом теле, б) кувыркаться в воздухе, издавая при том пронзительные звуки, напоминающие горловое пение пастухов горного Стираля. В жизни не видала ничего похожего и уж, тем паче, себе не позволяла. Я саданула коленями в бока не проявлявшего энтузиазма Тефтеля и со всей возможной скоростью устремилась к дерущимся. К сожалению, законы Киндергартена запрещали ношения арбалетов, кроме особо оговоренных дней, вроде праздника стрелков, и сегодня, выходя из дому, я не прихватила своего с собой. Но меч и ножи были на своих местах. Вот стоит ли их пускать в ход – это другое дело. Я всегда по возможности стараюсь избегать смертоубийства. Конечно, народу собралось здесь немало, и все посильнее меня, но зря что ли я столько лет преподавала боевые искусства в военной академии?
Спешиться все же пришлось. Тефтель, при своей флегматичности, к драке отнесся нервно, и попытка подавить превосходящие силы противника его копытами ни к чему хорошему бы не привела. Первым делом я подсекла того типа, который занес нож над лежащим на земле Вайном, и немного приложила его рукоятью меча по затылку. Подхватила упавший тесак и перебросила его Вайбу, попутно пнув поддых его противника. Меня попытались ожечь кнутом, но я перехватила его, потянула на себя и уронила кнутобойца носом в песок.
Но это была легкая, рутинная работенка, ненамного сложнее той, что приходилось выполнять в "Ушастой козе" или на базарной площади. Оставалась настоящая проблема – здоровила. Отключить его голыми руками не представлялось возможным. Сомневаюсь даже, что подействовала бы дубинка пристава. Или все три сразу.
И тут мне крупно повезло.
Озадаченный тем, что ряды его соратников редеют, детина выпустил Гезанга. Вообще-то он мог без труда сломать приставу хребет, однако ограничился тем, что слегка его помял. То ли туп был, то ли не столь уж жесток. И по этой причине не стоило применять к нему крайние меры.
– В сторону, Гезанг! – крикнула я.
Повторять дважды не пришлось. Гезанг, хоть и хватал ртом воздух, переместился прочь с завидной прытью.
Дубинки у меня не было.
Зато здесь имелось кое-что получше. Телега с бревнами аккурат позади моего клиента.
Конечно, их так сложили, чтоб они не свалились. Да еще и веревками закрепили. Но, как говорят в Поволчье, что один человек сложил, другой всегда развалить сможет. А супротив всякой веревки найдется лезвие.
Я вскочила на телегу, откуда взбежала по бревнам, как по лестнице, наверх. Для чего-то на сегодня сгодился и меч. Но, когда веревки были перерублены, лестница поехала у меня из-под ног. Примерно такое же упражнение для сохранения равновесия я показывала своим ученикам в Академии Скатах. Посмотрим, не разучилась ли сама. Главное – не переставать ногами быстро-быстро перебирать.
Дерущиеся прервали свое увлекательное занятие, пораженные невиданным зрелищем. Что делать – высокое искусство эквилибристики в Киндергартен еще не проникло. Но нашему могучему другу было не до любования упражнением "бег на месте по катящимся бревнам". Потому как эти бревна сперва подсекли его под колени – чего не могла бы сделать ни одна человеческая нога, а после того, как он плюхнулся наземь, пришлись ему по кумполу. Чтобы проломить такой череп, понадобился бы камнепад, но для того, чтоб оглушить, и бревна сгодились. Все прочие, доселе оказывавшие противодействие правоохранительным органам, были сломлены если не физически, то морально.
И в этот миг сверху, как и подобает при развязке, раздалось:
– Что, закончили наконец? Хороши, нечего сказать!
Я развернулась в пустой телеге, чтобы увидеть ван Штангена, стоявшего на вершине холма со взведенным арбалетом в руках. Аккурат таким, какие запрещены к ношению в городе. Ладно, мы сейчас в сельской местности, и у него полномочия…
Не знаю, к кому относился сарказм в голосе дознавателя – к побежденным противникам или к нам с приставами. По-моему, ко всем.
Из-за спины ван Штангена высунулся староста Майер и радостно возопил:
– А вот и бревна! Олухи, что ж вы стоите, волоките их к запруде!
Бауэры, выйдя из ступора, двинулись за добычей, а деморализованные возчики не мешали им. Что интересно, ван Штанген не сделал ничего, чтобы воспрепятствовать хищению казенного имущества. Он спустился с холма и сурово сказал приставам:
– Хватит прохлаждаться. Займитесь делом.
Выбравшись из телеги, я наблюдала, как Вайн, Вайб и Гезанг, которые успели отдышаться и вернуть табельное оружие, принялись убирать бревна, завалившие супостата. То ли помочь бауэрам собрались, то ли оказать помощь пострадавшему, решила я. И ошиблась.
Они высвобождали своему начальнику место для обзора.
– Он, ваша милость? – спросил Вайб.
Ван Штанген вперился взглядом в поверженного.
– Похоже, он.
Подхватив освобожденные мной от тяжести бревен веревки, приставы принялись сноровисто вязать громилу, благо тот еще не пришел в себя.
"Неужто ван Штанген так быстро нашел злоумышленника, раскурочившего плотину? Вот молодец, что значит – профи! Мне в этом отношении еще учиться и учиться.
Нет. Что-то здесь было не так. Если ван Штанген что и выпытал у Бидера Майера, так приставы при этом не присутствовали. Но они знают то, чего не знаю я".
– Вайб, Гезанг, берите этого – и в возок, – распорядился ван Штанген. – И вас, милиса, я попрошу вернуться, – он как бы внезапно вспомнил о моем существовании. Никаких замечаний по поводу моего вмешательства не последовало. Благодарностей – тоже. Но это уж как обычно.
– Идите, мы пока тут задержимся.
– А плотина? – спросила я.
– Что?
– Плотину вы не будете осматривать?
– Позже. Все равно там следов уже не осталось.
Вайб и Гезанг поволокли бесчувственную тушу. Я побрела следом, к мирно дожидавшемуся Тефтелю. Взяв мерина под уздцы, я обернулась. Ван Штанген что-то говорил присмиревшим возчикам. Вайн, опустив голову, шел по дороге, в сторону, противоположную той, откуда двигался обоз.
Гезанг расценил мою задержку не совсем верно.
– Ты не бойся. Даже если он очнется, он не вырвется. Там, в возке, камера для таких случаев оборудована, решетки по специальному заказу делали.
Мне оставалось снова по достоинству оценить проницательность ван Штангена. А я-то думала, что ему верхом ездить лениво.
Приставы загрузили задержанного в возок. Изнутри послышалось клацанье замков.
"Будем надеяться, что они в совокупности с решетками выдержат".
Затем Гезанг выглянул наружу.
– А с меня причитается. Аквавиты там бутыль… или вишневки покрепче. Я уж думал: все, пришел Край Окончательный…
– А в Букиведене этого бога тоже почитают?
– При нашей работе – приходится… В общем, ежели б не ты, оторвал бы он мне голову, как тому старику…
Я приросла к месту: "Ядрена Вошь и Край Неминуемый! Пустынный демон Ишак-Мамэ! Ведь этот детина – единственный из встреченных мною в герцогстве Букиведенском людей, кто был в силах учинить такое с Профанацием Шнауцером!" Увлекшись дракой, забыла я сопоставить факты. А вот приставы не забыли.
– Так мы за ним ехали из Киндергартена?
Последовала пауза. Дилемма – в очередной раз восхвалить аналитический гений начальника или сказать правду – казалась неразрешимой. Наконец, Вайб, высунувшись из возка, ответил:
– Нет. Господин ван Штанген, конечно, великого ума человек, но не ясновидящий. Ехали мы дело о диверсии на плотине расследовать, как и было сказано. Но ориентировка у нас была. Мы тут кучу народа опросили и выяснили, что в ночь убийства неподалеку от дома мануфактур-советника видели здоровеннейшего бугая. Не местного, а вроде как из возчиков или лесорубов. И когда мы услышали, что деревенские с возчиками махаются, то насторожились.
Да, букиведенские следственные органы свое дело знали. Даже если это удачное совпадение… все равно, была проведена большая предварительная работа. Только одного я не могла понять: при чем здесь призрак Фикхен, парившей, по свидетельству милейшей госпожи Мюсли, в то же время над домом Шнауцера?
Но о призраке я у приставов спрашивать не стала.
Мы пробыли в Бальзамине еще пару часов. Ван Штанген вернулся, осмотрел разрушения рассеянным взором, в то время как Вайн и Гезанг опрашивали население. Вайб сторожил арестованного. Возчикам, в качестве искупления за то, что они противодействовали закону, велено было помогать чинить плотину. Мне дела не нашлось. Оставалось размышлять.
Рассеянность ван Штангена объяснялась просто. Берег был подтоплен, а там где вода успела сойти – истоптан. И увидеть что-либо больше того, о чем упомянул староста, не представлялось возможным. Поэтому надежды свои следственная бригада возлагала на очевидцев. Что ж, опрос свидетелей тоже приносит плоды, в чем я только что имела случай убедиться.
И еще подумалось: окажись здесь ректор Суперстаар, он был бы разочарован. То, что мы застали в Бальзамине, никак не тянуло на предвестие конца света. Жидкая грязь под ногами, промокшие перины, плачущие дети, безобразная драка – для местных, конечно, катастрофа. Но для великого бедствия масштаб мелковат. Даже вчерашний пожар – и тот выглядел эффектнее.
А вот ван Штанген ничуть разочарован не был. Вестимо, у него были причины радоваться – подозреваемый в убийстве пойман. Но было у меня чувство, что этим дело не исчерпывается. Дознаватель словно бы находился в предвкушении чего-то нового и увлекательного. А это значило – он взял след. Тот, который я не увидела. А поскольку в деревне ничего увидеть было нельзя, ван Штанген совершил свое открытие в другом месте.
– Что будем делать? – спросил у начальника Вайб. – Ждать, пока подойдут эти… из Киндергартена?
– Ах, да. Мобилизанты нашего славного Вассерсупа. Нет, мы ждать не будем. Они раньше вечера не доберутся, а нам нужно работать при свете. Подай-ка мне письменный прибор.
В неисчерпаемом возке водился, оказывается, и такой. Вайн извлек оттуда планшет, походную чернильницу с пером, и ван Штанген начертал несколько строк. Затем подозвал Бидера Майера.
– Когда приедут работники из города, присланные вам в помощь, отдашь их начальнику. Тут сказано, что я задерживаю обоз, а всех, кто при нем находится, передаю в ведение этого городского чиновника. Пусть также участвуют в ремонтных и очистных работах.
И, не слушая благодарностей старосты, пошел к возку. Потом вдруг остановился. Оценил диспозицию. Полагаю, первоначально ван Штанген намеревался отослать меня прочь. Но теперь в возке находился арестант, который в любой момент мог очнуться. И разумному человеку – а ван Штангену в разумности не откажешь – не стоило оставаться с ним наедине. Даже со взведенным арбалетом.
– Я могла бы поехать с вами, господин ван Штанген.
Он медлил с ответом. Затем процедил:
– Зная о ваших связях с орденом гидрантов, я не удивлен проявленными нынче умениями…
Мои так называемые умения не имели никакого отношения к ордену гидрантов, но я не стала разубеждать дознавателя.
– Хорошо. Гезанг возьмет повод вашего гнедого.
– Его зовут Тефтель.
– Хоть Антрекот. Займите место в карете, милиса. По местам, парни. Едем.
Таким образом, я впервые оказалась в полицейском возке, громко проименованном "каретой". В тюрьме я успела побывать, и даже не один раз, а в таком транспорте не пришлось. Поэтому я огляделась с некоторым любопытством.
Как и предупреждал Гезанг, часть возка представляла собой натуральную клетку. Человек обычного размера разместился бы там без труда. Но нынешнего арестанта пришлось сложить пополам, благо он еще не пришел в себя. Я было забеспокоилось – не слишком ли долгий обморок? Однако звучное сопение убеждало, что если арестант и не совсем здоров, то вполне жив.
Вторая половина, а точнее – первая, была достаточно комфортна. На сиденье – кожаные подушки, уберегающие от тряски. Откидной стол, где помимо письменного прибора имелся и столовый. При виде последнего я вспомнила, что так и не пообедала, а завтракала весьма условно. Но ван Штанген поесть мне не предложил. А предложил он мне арбалет.
– Умеете обращаться?
– В общем, приходилось.
– Тогда садитесь против арестанта и, буде возникнет необходимость, стреляйте. Но только по моему приказу.
Передав мне оружие, ван Штанген сел к окну и крикнул:
– Трогай!
Хотя я волей-неволей принуждена была исполнять надзирательские обязанности, все же заметила, что уезжаем мы не по той дороге, что приехали. А по той, куда направлялся остановленный обоз. И остановил его дознаватель не столько затем, чтоб наказать ослушников и помочь поселянам, сколько для того, чтоб ему не затоптали следы. Проблема в том, что находившиеся снаружи приставы эти следы видели, а я – нет. Для того хитромудрый ван Штанген и запихал меня в возок. Одним выстрелом убил двух зайцев. Решил вопрос с охраной арестанта и убрал лишнюю пару глаз.
Но ушей-то он мне не заткнул, верно? И окрестности я тоже могла видеть. Дорога, по которой мы ехали, отстояла от главного тракта и проходила ближе к озеру. Потому те, кто сплавлял лес по воде, ей и пользовались.
Внезапно возок встал.
– Вот здесь он останавливался, господин дознаватель, – услышала я голос Вайба. – Здесь отмель, по которой можно дойти до плотины… то есть можно было дойти, сейчас все залито, но сверху-то отлично видно.
– Сейчас проверим, – отозвался ван Штанген.
Он взял со стола уже знакомую мне папку, присовокупил к ней лупу и линейку наподобие тех, которыми пользуются мастеровые, и вылез из возка. Воспользовавшись этим, я передвинулась к окну и выглянула наружу.
Обзор открывался не самый лучший, единственное, что можно было отследить – передвижения ван Штангена, ползавшего по земле и песку. Пресловутые линейка и лупа были у него в руках. Он что-то рассматривал, измерял, делал пометки. Потом встал, отряхнул песок с колен, отошел в сторону.
– Да. Тут он оставил повозку, и лошадь переходила с места на место. Тем временем он прошел к плотине – не через деревню, потому в Бальзамине его и не видели. Подрубил бревна на плотине и, пока вода завершала начатое, бегом вернулся сюда и проехал на главный тракт.
– Наверняка так оно и было, мэтр, – почтительно согласился Гезанг. – Что будем делать дальше?
– Дальше идем по следу. Я хочу видеть, где он свернул.
– Но на главном тракте следов точно не осталось!
– А вы так и рассчитывали, что мы прямо по следам проедем к дому преступника? Пусть нас, парни, и называют ищейками, не стоит до такой степени уподобляться этим благородным животным. У нас есть отпечатки следов повозки злодея, его башмаков и копыт его лошади. А если у него даже хватит ума расчистить озерный песок с ободьев и подошв, лошадь он вряд ли успел перековать. А отпечатки подков столь же индивидуальны, как отпечатки пальцев. Да и башмаки он не выкинет, не таков здесь народ – обувью разбрасываться. Едем.
Я поспешно вернулась на свое место, прежде, чем ван Штанген снова влез в возок. Теперь я имела возможность познакомиться с его методикой поближе. Логика его была безупречна. То есть почти. Все улики срабатывали лишь в том случае, если ван Штанген уже знал, где искать преступника.
Или в самом деле знал? Оттого и не беспокоился о следах, ведущих к дому?
Мы покатили вверх по склону. Здесь дорога была хуже, и нас пару раз основательно тряхнуло. Я уцепилась за сиденье, ван Штанген – за край стола. Мер предосторожности не принял один арестант и потому снова приложился головой о стену возка. Для его черепа это было не фатально, но при свежем ушибе – болезненно. Он перестал сопеть, застонал и открыл глаза. Повернулся, уткнулся лицом в решетку и сказал:
– Ой.
Ван Штангена такое начало разговора ничуть не смутило, несомненно, он ко всякому привык. Дознаватель раскрыл папку, передвинул к себе чернильницу. Сурово вопросил:
– Имя?
– Хар… Хар…
– Что расхрюкался? Не в свинарнике. Или ты только хрюкать умеешь?
– Умею… еще…
– Тогда назови свое имя.
– Так я и говорю… Харди… Хардкор, то есть.
– Хардкор, а дальше как?
– Никак. – Он повернулся, уткнулся лицом в решетку, увидел меня и наставленный ему в лоб арбалет и снова ойкнул. Только теперь он этим не ограничился и добавил: – Ой, а где это я?
– Арестован при нападении на представителей власти и направляешься в городскую тюрьму Киндергартена. Плохи твои дела, Харди.