А теперь наконец социальный климат дома изменился, общество приняло нашу точку зрения. Добровольная работа, активизм, реформы - сейчас это в моде. В деньгах недостатка не было: их забирали у основательно пощипанных военных, что, в свою очередь, стало возможно благодаря внутренним переменам в расколовшемся СССР. Но на горизонте всегда маячил горький вопрос: сколько на сей раз это продлится? Сколького нам удастся достичь прежде, чем маятник качнется назад?
Я смотрел на Касс. Прочтя что-то в моем взгляде, она расслабилась.
- Думаю, ты меня знаешь, Мама, - сказал я.
- На это я и надеялась. - Она посмотрела на часы. - Вот черт, мне нужно забрать Трейси из школы и отвезти на занятия танцами. Быть матерью-одиночкой не сахар.
Пожимая плечами, я чувствовал толику остаточной злости на Касс за то, как ловко она нажала нужные кнопки, заставила меня выбрать.
- Это же твое решение, - сказал я (отцом Трейси был шприц), а потом дружелюбнее добавил: - Как ей новый школьный год? По летним каникулам не скучает? Я бы на ее месте скучал.
Касс встала - она была выше меня.
- Нет, с чего бы? Она же ничего другого не знает. Их поколение - не такое, как наше, Майк. Может, лучше. Может, они построят лучший мир, чем мы.
- Возможно, - согласился я. - Но еще несколько лет мы тут командуем.
- Вот и докажи это, - сказала Касс.
Она никогда не могла упустить шанс оставить за собой последнее слово.
3
"Тебя там не было", - сказал я Маме Касс, надеясь, что она ответит: "Ладно, тогда расскажи мне, покажи, помоги понять". Но желаемой реакции не последовало. Вот в чем проблема с другими людьми: они никогда не делают того, что от них ожидаешь.
Но, может, и к лучшему, что не попросила. Как мне разделить с ней пережитое, если я сам в этом не до конца разобрался?
Стоя на крыльце здания, я объяснил чернокожему здоровяку, что мы тут делаем, сказал, что он тут нелегально, что мешает правительственному проекту. Он слушал терпеливо, внимательно, не задавал вопросов. А после с непоколебимой уверенностью произнес:
- Знаешь, друг, что ты говоришь, это свежая инфа, но к нам никак не относится. Послушай, зайди внутрь. Хочу, чтобы ты с ребятами познакомился. Может, тогда поймешь.
Кувалда повел меня внутрь темного многоквартирника. Потребовалось несколько минут, чтобы мои глаза привыкли к сумраку, а когда привыкли, я увидел десятка два, наверное, людей, сидящих на голом паркете. Разношерстный, однако, сброд.
- Ребята, к нам тут пришел мужик, который хочет что-то сказать. Валяй, мистер Майк.
Я повторил мою агитацию. Они слушали молча. Некоторое время спустя эти пустые лица меня измотали, и я затормозил, как бульдозер с сахаром в бензобаке.
- О'кей. Теперь я хочу, чтобы послушал ты. Расскажите ему, откуда мы.
Молоденькая гаитяночка, тоненькая как тростинка:
- Я приехала автостопом из самой Флориды. Сбежала из лагеря для интернированных. У меня не было документов, я не могла получить ни работы, ни пособия. Я жила на Центральном вокзале, когда эти люди меня нашли. Теперь я повар. Я всех тут кормлю. Как-нибудь, может, попробуешь моей стряпни.
Рыжий парнишка с прыщами:
- Предки вышвырнули меня за то, что я все время был под кайфом. Ничего не хотел и не хочу делать, разве только возиться с радиоприемниками и прочей электронной ерундой. Но с наркотиками я завязал. Слишком занят починкой всякой рухляди, которую мне приносят, а мы потом продаем.
Мужик лет пятидесяти, лицо - карта лопнувших капилляров:
- Я сильно пил. Жена и дети погибли в автокатастрофе. До того дошло - я даже подумать о том, чтобы работать с машинами, не мог, а ведь это была моя профессия. Но теперь с алкоголем покончено. И я еще в силах уговорить замурлыкать мотор.
Пухленькая женщина с копной кудрявых светлых волос:
- Раньше я работала в магазине одежды, штучный товар. Магазинчик был подпольным, и копы его прикрыли. Я лишилась квартиры. А потом нашла этих людей. Они все одеты в то, что сшила я.
Одна за другой звучали истории. Каждый тут побывал на самом дне, пока не присоединился к банде Кувалды. И каким-то образом нашел в себе силы вылезти из канавы и изменить свою жизнь к лучшему.
Когда закончил последний, Кувалда повернулся ко мне. Он заговорил с искренним пылом, и я не мог себя убедить, что это напускное.
- Ты ведь понял теперь, что мы делаем, мужик, верно? Мы люди, которые помогают другим - и без поддержки правительства. Мы беззаконная команда спасения, бригада по сбору мусора и утиля. Мы восстанавливаем жизни, которые разрушило общество. А еще мы семья, мы заботимся друг о друге. У нас есть правила и устав. И никакой благотворительности мы не просим. Мы берем отвергнутый хлам этого безумного расточительного общества - выброшенных людей и выброшенные вещи - и их восстанавливаем. Мы как горстка робинзонов на диком острове, который вы зовете Манхэттеном.
- Но вам не нужно больше так жить…
- А мы хотим! Мы все пытались жить, как вы, и обнаружили, что нам это не подходит. Подчиняться распоряжениям, пробивать табели, все время бежать, чтобы остаться на месте… Забудь! Но вот сейчас нам кажется, мы делаем что-то полезное. Кое-кто все равно возвращается в ваш мир. Это только справедливо, мы их не удерживаем. Всегда находятся другие, кто хочет к нам присоединиться. Мы просим только, чтобы нас оставили в покое. Просто дай нам существовать на обочине, мужик. Большего нам не нужно.
- В этом новом районе никаких обочин не планируется.
Кувалда положил лапищу мне на плечо и сжал его.
- Да ладно, мужик, разве нельзя оставить нам один этот дом? А свой блистающий горд построите вокруг?
Я слишком растерялся от услышанного и только неопределенно покачал головой.
- Мне надо будет поговорить с начальством…
Кувалда хлопнул меня по спине.
- Прекрасно, дружище! Ты идешь за нас драться. Заставь их понять, что поставлено на карту.
Он вывел меня на улицу. Когда мы прощались, мне пришло в голову спросить, а какова его собственная история. Брови у него сдвинулись, губы сложились в мрачную складку.
- Моя, мужик? Я много сделал в жизни дурного, пока не поумнел. Можно сказать, теперь искупаю. Искупаю то, чего не могу изменить. Если я какой и получил урок в моей пропащей жизни, то только этот. Прошлое изменить нельзя, поэтому лучше употребить во благо любую возможность, какая на тебя сваливается.
День спустя слова Кувалды еще звучали у меня в голове, когда я возвращался на проект после встречи с Мамой Касс.
Я то и дело спрашивал себя, а все ли, что мог, выжал в разговоре с ней. Достаточно ли сильно давил? И не придется ли мне когда-нибудь искупать?
4
Когда правительственная машина подвезла меня на стройку, на крыше моего трейлера с растерянным видом стояли двое ребят из Изумрудной бригады. Ребята держали конец кабеля, который тянулся вдоль несущего троса к недавно установленному столбу, а оттуда - к следующему и следующему, и так до края проекта, где исчезал в люке на мостовой Сто тридцать пятой. Чтобы перекрыть движение, там было поставлено временное заграждение.
- Наконец-то! - возбужденно воскликнул я, а потом: - Эй, а где ребята из "Всесвязи"?
Леотис состроил глуповато застенчивую мину.
- Мы их убедили, что сами справимся с установкой. У них работы невпроворот, поэтому они только обрадовались.
- А теперь вы застряли.
- Вроде как, - усмехнулась Шейла.
- Ладно. Подождите, втащу к вам свои старые кости. - Я двинулся было к прислоненной к трейлеру лестнице, но остановился. - А рассекатель у вас есть?
- Что-что?
Я покачал головой:
- Несчастные, вот уж точно несчастные. Подождите минутку.
В трейлере я порылся среди инструментов, пока не нашел свой старый рассекатель и с ним вернулся к лестнице.
Металлическая крыша моей штаб-квартиры настолько раскалилась под августовским солнцем, что дотронуться невозможно.
- У вас тут больше сотни жил оптоволокна, артерии метаинформа. - Я забрал у Леотиса кабель толщиной с мое запястье. - Заметили колпачок на конце кабеля? Его поставили на заводе, чтобы не попадала грязь. Колпачок фактически его запечатывает. Нам теперь требуется подрезать кабель до нужной длины. Но его нельзя просто кромсать пилой, как это, без сомнения, собирались делать вы, дикари невежественные. Не то раз и навсегда разрушите структуру волокна, и сигнал распадется в статику. Нам нужен чистый разрез.
Я поднял повыше рассекатель.
Толстая пистолетная рукоять с потертой резиновой накладкой, чтобы удобнее было взяться, переходила в выступ, заканчивающийся двумя "рожками", похожими на обрубленный камертон. Вдоль всей внутренней стороны "рожек", от кончиков до места соединения, тянулись бороздки.
Положив кабель на крышу, я придержал его левой рукой и, прижав его рассекателем, объяснил:
- В рукояти есть газовый картридж. Когда я нажму на крючок, он пошлет по бороздам резаки. Резаком служит кусок углеродной проволоки.
Я нажал на крючок. Раздался хлопок. Я убрал рассекатель.
- Ничего не вышло, - сказал Леотис.
- Подними кабель.
Леотис наклонился и поднял.
Первые шесть дюймов кабеля с колпачком остались на крыше.
- Ух ты!
Повесив рассекатель на рабочий пояс, я отобрал у Леотиса кабель и пошел с ним к соединительной муфте. Прижал свежесрезанный конец к стеклянной пластине интерфейса, затянул на кабеле водонепроницаемую манжету.
- Теперь мы снова часть цивилизации, - сказала Шейла.
Я хотел было ответить легкомысленной шуткой, но остановился.
А ведь она права.
Когда я слезал с крыши трейлера, у меня было такое чувство, будто я погружаюсь в поток культуры. Я снова ощутил бремя ответственности, которое взвалила на меня Мама Касс, императив, понятный только людям нашего поколения. Исцели мир или проведи остаток жизни, объясняя, почему тебе это не удалось.
Внутри гонимый норовистым кондиционером воздух приятно холодил голые плечи.
Еще вчера, когда Друкер просил показать ему архитектурные проекты, экран был мертв, а теперь его заполнили движущиеся изображения, статичные меню, просто текст и слепящие иконки. Все трейлеры были запитаны от моего, и я знал, что сегодня вечером, когда бригады закончат дневную работу, их экраны тоже с готовностью оживут.
Нажав несколько клавиш, я нашел канал со старой музыкой, убрал изображение, лег и закрыл глаза.
Из динамиков гремели "Volunteers" группы "Jefferson airplane":
Одно поколение состарилось,
У одного поколения есть душа,
У этого поколения нет цели…
Если в шатер просунул морду верблюд, вскоре за ней последует вся туша.
Метаинформ как раз и был верблюдом. А еще клеем, скрепляющим нашу культуру, и универсальным растворителем, расплавляющим все, к чему бы ни прикасался. Я знал, что теперь, когда он вошел на территорию проекта, Кувалда и его племя обречены.
Некоторое время спустя я встал, чтобы им об этом сказать.
Лимонно-желтая акварель западных облачков на фоне небесного свода, насыщенно синего и голубино-серого, испачканного красным, украшенного одиноким алмазом.
На закате сверхновая (глаз, кольцо или просто звезда) предвещала ночь. По всему городу, по всей стране, по всему земному полушарию люди сейчас звонят по телефону или связываются через метаинформ и говорят: "Пора собираться, братан". А братан: "Дай мне протокол, с чего это вдруг, мистер модератор", - и слышит в ответ: "Сверхновая, братан".
На месте демонтажа не осталось никого, кроме Холли. Натянув телефракторные рукавицы, она с расстояния в несколько метров управляла подсобным роботом.
- Эй, леди, пора заканчивать работу, - окликнул я.
- Ага. Сейчас. Хочу только убрать еще немного мусора.
Холли сжала правый кулак, и послушный робот, обхватив пневматической рукой несколько потолочных балок, поднял, как зубочистки. Она медленно повернулась, вскидывая руку, и робот развернулся на вертящейся подставке на гусеничном ходу, чтобы обломки оказались над кузовом грузовика.
- Кувалду видела? - спросил я.
Левой рукой в перчатке Холли указала на занятое сквоттерами здание. Робот тоже махнул свободной рукой - точь-в-точь неуклюжее дитя-переросток, подражающее маме.
- Майк… Что с ними будет?
Лгать ей не было смысла.
- Мама Касс сказала, им придется уйти. Их нет в планах.
Холли нахмурилась:
- Но это ведь те самые люди, для которых мы строим город, Майк. Должен же быть какой-то способ разместить их на время строительства.
- Надо думать, ты с ними сегодня пообщалась.
- Ну, делать было нечего…
- Брось, я тебе не выговариваю, просто по твоему отношению заметно. Послушай, я знаю, что жизнь у них довольно притягательная. В определенном - экологическом - смысле она даже логична. Но она - прямая противоположность всему, что мы тут делаем. Этот проект основан на полном обновлении. Погляди вокруг. - Я махнул рукой, указывая на населенную призраками, заваленную мусором стройплощадку. - Мы все снесли, убрали целиком всю безжалостную экосистему, от которой зависели эти люди. В городе уже нет ниши, где могла бы существовать их разновидность культуры. Им придется приспосабливаться.
- Это их убьет.
- Возможно. Если они не способны к гибкости. Но пока это не доказано.
Я двинулся к дому сквоттеров. Холли разжала пальцы, и бревна с грохотом упали в кузов.
- Один из твоих шлангов протекает, - крикнул я через плечо.
- Не морочь мне голову. Я только сегодня утром их проверяла.
- Спорим на пиво?
- Спорим.
Еще вчера вечером двери и окна назначенного под снос дома зияли пустыми глазницами. Сейчас все было наглухо закрыто. Окна затянули неровными листами пластика со свалки и покрыли для изоляции быстросхватывающимися полимерами. Дверь соорудили из бортов грузовика доставки, на них еще красовались перевернутые буквы названия компании: СТРУНЫ СЕРДЦА.
Я постучался, чувствуя себя усталым и печальным, глуповатым и немного испуганным.
- Каков протокол, храбрый заика?
Голос принадлежал Коротышке.
- Это я, Ледичэпл. Могу я поговорить с Кувалдой?
- Миллисекундочку.
Вскоре дверь с грохотом отъехала на полозьях в сторону. Я переступил порог.
Внутри было на добрых пятнадцать градусов прохладнее, чем в раскаленной топке cнаружи.
- Вижу, вы починили вентиляторы.
Поковыряв пальцем в сопливом носу, Коротышка сморщил ту половину лица, которая еще слушалась.
- Я против жары ничего не имею. Она мне даже нравится. А этот холод - что-то противоестественное. От него вечно простужаешься. Но остальные… - Он философски пожал плечами.
- Но ты все равно помогал копать ямы…
Коротышка поглядел на меня, как на умственно отсталого.
- Черт, братан, а как же иначе?
Территория за домом теперь была усеяна ямами, закрытыми опять-таки подобранными на свалках листами пластика. Такие сооружения я видел в Израиле: ямы служат для собирания жидкости и связаны с домом системой трубок и шлангов от стиральных машин, которые проложили, вырыв специальные канавки, а затем присыпав землей. Несколько моторов от пылесосов засасывали прохладный воздух через широкие, взятые со свалок же, шланги.
- Кувалда дома?
- На чердаке. Поднимайся.
Дом был освещен неравномерно развешанными низковольтными лампочками, работающими от тех же (украденных?) топливных батарей, что и вентиляторы. Тут жили человек тридцать или сорок. Пантера, Три-Карты, Крей, Ветч, Пог, Джимми Рвач, Винил, Герыч, Ребра, Энни… Вчера утром меня познакомили со всеми, но имена у меня пока еще не ассоциировались с лицами. Одни работали, подлатывая тут и там свое обиталище, другие спали на голых матрасах, остальные отдыхали. Одни мне улыбались, другие хмурились и отводили глаза, остальные не обращали на меня внимания. В их действиях не было видимого порядка и организованности, и они уж никак не походили на мои дисциплинированные бригады. Но почему-то аура от них исходила такая же, как от моих рабочих. У них была своя система делать то, что нужно.
Наверху, под самой крышей, я нашел только Зору и Кувалду: они хлопотали над приводимым в действие рукоятью пластмассовым измельчителем. Кувалда скармливал в раструб заранее нарезанные полоски газет и сбрасывал в мешок бумажную мульчу. Когда мешок наполнялся, Зора, балансируя по балкам, относила его под кровлю, где он послужит вполне сносной изоляцией.
Когда я поднялся, Кувалда мне улыбнулся, но безрадостно. И отсутствие нескольких зубов эту улыбку тоже не украшало. Он начал быстрее крутить ручку.
- Эй, братан, принес мне что-нибудь, что я мог бы вот ему скормить? - Он кивнул на измельчитель. - Или, может, поделишься кабелем, с которым сегодня возился?
- Ты слышал? Мы теперь подключены. Уверен, новости разнеслись быстро. - Я помедлил, пока Кувалда перерабатывал номера "Таймс-пост" за неделю. Газеты были двухгодичной давности, едва ли не последние вышедшие номера. Даже слияние не спасло тогда две крупнейшие газеты. - Надо думать, метаинформ ты не жалуешь.
- Жалую? Уж кое-что я бы ему пожаловал! Могилу. Подключиться - все равно что сосать инфу через соломинку. Мозги разжижает быстрее "антифриза".
- Может, и так. Если им злоупотреблять. Но многим людям он помогает получать информацию и образование.
Кувалда фыркнул:
- Образование, мать твою! Да оно же - сплошь выжимки "Всесвязи". Если люди хотят настоящего образования, пусть сами читают.
Он хлопнул себя по заднему карману. Оттуда торчала вверх ногами книга в бумажном переплете. Я разобрал название - "Обездоленные Земли".
- Ну, никто тебя не заставляет подключаться к метаинформу…
Кувалда невесело хохотнул:
- Как же, не заставляют!
Все время нашего диалога Зора сидела на корточках и наблюдала за нами. Густые черные волосы волнами падали ей на плечи. Кожа у нее была цвета мускатного ореха, присыпанного коричными веснушками. (Присмотритесь как-нибудь внимательнее, эти пряности разного цвета. Не бывает двух вещей одного цвета.) Прикрывая грудь, она повязала себе бандану (одну из Кувалдиных?), еще на ней была юбка из неровного куска кожи и пара сандалий, высоко зашнурованных на лодыжках.
С моего места я мог заглянуть прямо в тени между ее коленями. Лицо у нее было бесстрастное. Ей, казалось, ни до чего нет дела. Но зрелище мешало мне сосредоточиться на разговоре с Кувалдой.
Я отвел глаза и сменил тему:
- Был сегодня у начальства.
- И?
- Моя босс хочет, чтобы ты и твои люди ушли с проекта.
- И куда нам податься?
- Лагеря…
- Да пошли вы с этими лагерями! Жить по часам, есть то и тогда, что и когда тебе велят, спать в палатках, весь день играть в гребаные видеоигры…
- Там чисто, бесплатно и вообще только временно. Когда работы будут завершены, у вас появится постоянный дом.
- У нас уже сейчас есть постоянный дом. Если вы оставите нас в покое.