В центре шатра стояла двадцатифутовая башня с большой платформой на верхушке. Никакие скобы-ступеньки или веревочная лестница наверх не вели, подняться туда можно быть только на открытом подъемнике, приводимом в движение судорожно пыхтящим мотором. У основания башни ждал наготове большой квадратный складной контейнер со стальными, выложенными изнутри пластиком стенками. Потребовалось полчаса, чтобы заполнить его водой из пожарного шланга.
Лиспенард вразвалку вышел на середину арены.
- Дамы и господа, без излишних фанфар и ненужной рекламы позвольте представить вам вашему вниманию Баронессу фон Хаммер-Пергстолл - единственный ныряющий тягач Канады!
Вывели Баронессу. Ослепительно белая кобыла, исключенная за непригодность из "Испанской школы верховой езды" в Вене, была самой прекрасной лошадью, которую когда-либо видел сын фермеров Хонимен.
Лиспенард исчез. Клоун завел покорную Баронессу на подъемник. Наверх она поднялась безропотно. Так же мирно перешла на платформу. Там на мгновение замерла. И прыгнула.
Это было все равно что смотреть на Пегаса. У Хонимена перехватило дух.
Когда она приземлилась, соударение (как и планировалось) расплющило контейнер, расплескав воду на двадцать футов вокруг и залив ею первые три ряда.
Хонимену было все равно. Перемахнув через заграждение, он пробежал мимо Баронессы и, протолкавшись меж гимнасток и циркачей с учеными собачками, нашел Лиспенарда.
Зажав владельца цирка в угол, Хонимен объявил:
- Мистер, я могу усидеть на этой лошади.
Лиспенард ответил:
- Ба, и я тоже, сынок.
- Нет-нет, вы не понимаете. Я хочу сказать, когда она прыгнет.
Хонимен кое-что про себя объяснил. Лиспенарда все равно одолевали сомнения.
- Послушайте, только дайте мне шанс. Завтра вечером. Попробуем, ладно? Пожалуйста.
- А что, если вы сломаете свою дурацкую шею?
- Я подпишу отказ от претензий. Все что угодно. Только позвольте мне на нее сесть.
Учуяв сенсацию, эту кровь и плоть цирка, Лиспенард наконец согласился.
На следующий вечер, облаченный во взятое взаймы желтое трико, Хонимен стоял рядом с Баронессой, когда лифт, ворча, поднимал их наверх. Он не видел толпы, не слышал даже разглагольствований Лиспенарда. Он ощущал только мускулы лошади у себя под рукой. И вдыхал ее чистый животный запах.
На заоблачной платформе Хонимен вскочил на нее верхом. Лошадь и ухом не повела. Она, казалось, чувствовала преданность и восхищение Хонимена. Баронесса выждала, пока он сядет поудобнее. И прыгнула.
Ничего своего Хонимен не привнес. Его просто везли.
Ну и поездка же это была! У него не возникло даже ощущения падения, напротив, ему казалось, он все поднимается, поднимается и поднимается - прямо в эмпиреи. В плеске и потоках воды все закончилось слишком быстро.
Хонимен подсел как на наркотик, а Лиспенард убедился в выгоде трюка. В тот же вечер заключили сделку.
Следующие семь лет обернулись для Хонимена простым, почти буколическим существованием. Он спал допоздна и вставал к общему ленчу с другими артистами. Потом чистил Баронессу, иногда отправлялся посмотреть городок, где они выступали, ел легкий ужин. На протяжении всего дня в нем незаметно, но непрерывно нарастало возбуждение, пока не достигало своего пика незадолго до прыжка. После он чувствовал себя опустошенным, почти как после оргазма, а затем весь цикл повторялся снова.
Однажды в ноябре 1976 года в трейлер, везший Баронессу на зимнее пастбище, врезался на шоссе грузовик. Хонимен блевал на обочине дороги, когда услышал выстрел из револьвера полицейского.
Из искреннего сочувствия Лиспенард продержал Хонимена еще год, заняв его в номере канатоходцев. В свободное время Хонимен кое-чему научился, тем более что привык к высоте и был наделен безупречным чувством равновесия.
Но сердце Хонимена не лежало к канатоходству. Без ежевечернего полета жизнь казалась пустой. Иногда он мог бы поклясться, что все еще чувствует коленями теплые бока лошади.
Когда в 1977 году Джимми Картер объявил амнистию уклонившимся от призыва, Хонимен забрал свои сбережения из приземистого старого сейфа Лиспенарда (Хонимен не раз задумывался над тем, почему этот несгораемый шкаф так похож на своего владельца) и вернулся на родину. После неловкого воссоединения с родителями он направился на восток и каким-то образом очутился в Хобокене владельцем закусочной, которой дал свое имя.
Следующие десять лет его жизнь была по большей части лишена событий. Кучка романов, последний из них с Нетсуки, заботы мелкого бизнеса, радости зрителя на спортивных состязаниях. Ничто серьезное в жизни ему не светило, его психологический ландшафт был плоским, а на горизонте не маячили ни миражи, ни цели, будь то реальные или недостижимые.
Так было до тех пор, пока он не изобрел спондуликсы.
3
Высшая экономика
Пальцы Нерфболла двигались как у маэстро. Совершая таинственные ритуалы, они порхали плавно, уверенно, властно. Крошили, нарезали, измельчали. Укладывали слоями и намазывали, располовинивали и заворачивали.
Наливая напитки, принимая деньги и давая сдачу, Хонимен наблюдал с восхищением. Нерфболл с мечущимися вокруг лица длинными сальными волосами был прямо-таки заводом по изготовлению сандвичей. Нет, скорее исполнителем-виртуозом. Временами толпа у стойки разражалась аплодисментами.
В "Храбрецах Хонимена" было чисто, но далеко не аккуратно. По отскобленным до кирпича стенам висели многочисленные шаржи на видных жителей городка в непревзойденной манере Нетсуки. Она же разрисовала картинками меню, где различные сандвичи перечислялись по именам: "Шекспир" (ветчина и датский сыр "ярлсберг"), "Синатра" (язык с болонской копченой колбаской), "Пиа Задора" (зефир и мед).
Вдоль стен тянулись исцарапанные узкие столы из ясеневых досок, под которыми выстроились табуреты. В середине зала высилась бочка с маринованными огурчиками, с обода которой свисали на цепочках щипцы.
Нерфболл трудился за длинным широким разделочным столом, перед которым стоял узкий стеклянный ящик, одновременно и отделяющий художника от его поклонников, и служащий поставцом для различных статуэток и талисманов на счастье. Стадо пластмассовых динозавров, бюст Элвиса, керамическая лошадка, которая, как было всем известно, имела особое и таинственное значение для Хонимена.
За спиной у Нерфболла и чуть в стороне, так, чтобы легко было дотянуться, находились все инструменты для его ремесла и сырые ингредиенты. Бутылки с острым кетчупом, тюбики сливочного сыра, острые ножи и микроволновка с двумя отделениями, способные превратить четверть фунта копченой говядины и швейцарского сыра в настоящую амброзию.
Посетители выкрикивали заказы, Нерфболл реагировал с безмолвной стремительностью, Хонимен болтал о пустяках, а ломти хлеба с отрубями, из пшеничной или ржаной муки взлетали в воздух, чтобы приземлиться на разделочный стол в строгом боевом порядке. Полуденные часы бежали быстро, заканчивался еще один день. Постепенно время подошло к трем, и закусочная ненадолго опустела.
Нерфболл вытер руки о фартук и поднял пустой взгляд, будто выходил из комы. Хонимен с неподдельным восхищением хлопнул его по спине.
- Спасибо, Нерф. Ты был, как всегда, на высоте. Думаю, с вечерним наплывом я управлюсь сам. Почему бы тебе не уйти сегодня пораньше? Вот твой заработок.
Из кассы Хонимен достал первый и единственный спондуликс, который месяц или около того назад наспех нацарапал в приступе вдохновения пополам с отчаянием. Старый счет уже совсем истрепался и засалился, но фраза зеленым мелком еще была вполне различима.
Хонимен приготовился совершить повседневный ритуал, который уже казался древним. Он протянет Нерфболлу спондуликс. Нерф приготовит и завернет с собой десять бутербродов. Затем работник отдаст Хонимену спондуликс назад и удалится с сандвичами - товаром, которым гасится этот купон.
Однако сегодня Нерфболл отказался подыгрывать.
- А наличными ты мне заплатить не можешь? - спросил он.
Это Хонимена убило.
- Вот черт, Нерф! Ты же знаешь, что каждый пенни выручки уходит на что-нибудь крайне важное. Я еще не оплатил выпечку за прошлую неделю. Если я буду давать тебе зарплату настоящими деньгами, то пойду ко дну. И где мы тогда оба окажемся? Ты же знаешь, себе я ничего не беру.
- Ага, но ты же владелец. Тебе полагается рисковать и мучиться, мистер Капиталист.
- Нерф… я не могу платить тебе долларами США. Ты возьмешь спондуликс или нет?
Нерф театрально вздохнул:
- Ладно. Давай его сюда.
Хонимен расстался со спондуликсом. Сняв фартук, Нерф собрался уходить.
- Эй, подожди-ка. Разве тебе не нужны сандвичи?
- Нет. После того, как какая-та дамочка, которой не понравилось доставленное сообщение, слишком сильно сжала БитБоксу его клоунский нос, он нашел себе другое место. Теперь он работает в пончиковой и ему разрешают забирать с собой черствые. Бутерброды больше никто есть не хочет.
- Но ведь сахар вреден.
- Что поделаешь, людям он нравится.
- Тогда зачем тебе спондуликс? - спросил Хонимен. Ему почему-то не хотелось, чтобы клочок бумаги с его подписью покидал стены закусочной.
- О-о-о, - таинственно протянул Нерфболл. - У меня есть план.
С этими словами он ушел.
В ту ночь Хонимен спал плохо. Его дрему будоражили сны, в которых зверского вида незнакомцы приставали к нему с криками "Погашается по первому требованию".
На следующий день произошел такой же обмен. Свой второй спондуликс Хонимен начеркал на салфетке, втайне надеясь, что этот недолговечный материал вскоре рассыплется. И на следующий день повторилось то же самое. И еще, и еще…
Вскоре где-то в городе (одному богу известно, где именно) обреталось уже около дюжины спондуликсов, замещавших сто двадцать сандвичей. Нерфболл отказывался говорить, что с ними сталось. Хонимен надеялся, что они припрятаны где-то в "Старом погребе", где крысы изжуют их на куски и растащат по гнездам то, что Нерфболл отложил на черный день себе.
Но потом, как грехи или голуби, спондуликсы устремились домой.
Незадолго до ужина Хонимен был в закусочной один, когда к нему явился Тайрен Портер, владелец магазинчика электротоваров по соседству. В руке у него трепыхалась салфетка. Сердце у Хонимена сжалось, точно надвигался инфаркт.
- Привет, Рори, дружище… Это чего-нибудь стоит? Псих с телефонами уговорил меня взять ее в обмен на электронное оборудование ценой в тридцать долларов. Я не соглашался, пока не увидел твое имя. Я знал, ты сразу мне заплатишь.
Хонимен испытал легкое облегчение, краткое избавление от дурных предчувствий, но заподозрил, что передышка будет недолгой.
- Конечно, Тайрен, тут так и сказано: погашается десятью сандвичами, это около сорока долларов. Ты на сделке выгадал.
Портера это как будто умилостивило.
- Ну, тогда я кое-что из них потрачу.
- Кое-что?
- Конечно, не могу же я съесть десять сандвичей за раз. Дай мне "Атлантик-сити" с белым хлебом, но без салата.
Пока Хонимен готовил сандвич, голова у него лихорадочно работала. Как ему выплатить часть спондуликса?
Когда сандвич был готов, Хонимен сделал единственно возможное: чувствуя себя Господом во второй день творения, он создал новую денежную единицу, нацарапав на свежей салфетке: ОДИН СПОНДУЛИКС, ПОГАШАЕМЫЙ ДЕВЯТЬЮ САНДВИЧАМИ. И ниже расписался. Взяв бумажку в десять сандвичей, он протянул Портеру сандвич и сдачу.
- А наличными я сдачу не получу?
- Извини, Тайрен, но ты заплатил спондуликсом. Это все равно как продуктовые талоны.
Понимающе кивнув, Портер удалился, как будто удовлетворенный.
Один сандвич вернулся, осталось сто девятнадцать.
Но, разумеется, завтра Нерф снова получит плату, а значит, придется отпечатать новый десятичный спондуликс, который, без сомнения, вскоре поступит в обращение, сторицей восполнив единственный только что погашенный сандвич.
Хонимен все прикидывал, как бы ему выпутаться из этого замкнутого круга. За глазными яблоками поселилась тупая боль - похоже, попытка мозгового штурма его окончательно доконает.
Когда-нибудь - очень скоро - он вспомнит это мгновение и осознает, что своим пессимистичным прогнозом угодил в точку. Все было невпопад.
На следующий день Хонимен несколько раз был на волоске от того, чтобы поговорить с Нерфболлом начистоту о его слишком уж вольном и неразборчивом обмене спондуликсов на товары и услуги иные, нежели означенные сандвичи. Но всякий раз останавливался. Ведь как только он отдавал банкноты Нерфболлу, ему, Хонимену, они уже не принадлежали. Пухлый Пиволюб имел полное право распоряжаться ими так, как считает нужным. Хонимену еще повезло, что он вообще сумел его заставить проявить свои таланты. Община Пиволюбов славилась своей ленью и по мере сил избегала трудиться. А Хонимен нуждался в Нерфболле больше, чем Нерф нуждался в нем. Без этого жизненно важного работника закусочная неизбежно пойдет ко дну. Господи, какое же опасное существование вынуждает тебя влачить этот мир! И как же испортил самому себе жизнь Хонимен и продолжает портить с того самого дня под мексиканским солнцем на глазах у всего света!
Глядя, как потный Нерфболл превращает горы холодного мяса в произведения искусства, Хонимен смирился снова - и со своей ролью, и с тем, что его ожидает.
В тот вечер больше ни один клиент не пытался подать в качестве оплаты спондуликс. Но на следующий день под конец смены явилась ватага из "Корпорации "Мыло Шталя"", распространяя вокруг себя сладкий запах своего продукта - точь-в-точь свежевскрытая коробка с солью для ванны. Поначалу Хонимен не мог понять, зачем они пришли сюда через весь город с Парк-стрит, ведь путь от реки неблизкий. Но потом они предъявили два спондуликса на всех и потребовали свои двадцать сандвичей.
Накладывая (без мастерства Нерфа) слои начинки, Хонимен пытался вызнать, откуда у них спондуликсы. Он никак не мог взять в толк, на что Нерфболл мог их обменять - ведь мылся он редко: на старой пивоварне, которую незаконно заняли Пиволюбы, воду давно отключили.
- Ну, парни… Где вы взяли мои купоны?
Ответил с полным ртом худющий малый, который, казалось, способен в неограниченных количествах поглощать "бесплатные" огурчики:
- Гарри Либерман… Ну, знаешь, наш Гарри. Он еще водит грузовик компании… Так вот, Гарри куда-то повез вещички для тех хиппи, что живут на старой пивоварне, и они заплатили ему этими штуками. Гарри отдал их мне в уплату членских взносов в лигу боулинга. А я решил поделиться со всей командой.
Хонимен едва не оттяпал себе кончик пальца. Вот уж точно дурные новости. Обмены все усложнялись. Теперь спондуликсы получили обращение у третьих лиц, и по неведомым причинам чужие люди доверяли им настолько, что не пытались погасить сразу. И другие, четвертые лица, тоже как будто были согласны принимать спондуликсы, даже не зная наперед, заслуживает ли Хонимен доверия и согласится ли он их погасить. Разве это не общеизвестное свойство настоящих денег? Разве у экономистов нет какого-то мудреного способа измерять обращение, определять, сколько раз деньги переходят из рук в руки?
Господи, жуть какая! Личная подпись Хонимена на десятках салфеток, порхающих, как блудные дети, по городу Хобокену, подделывающихся под деньги… Придется от спондуликсов отказаться! Но как? Поступи он так, его бизнесу конец.
Накладывая кружки помидоров на ломтики бермудского лука стопкой высотой с его тревоги, Хонимен спрашивал себя, куда это все заведет.
А на задворках сознания беспокойно шевелилась еще одна мысль: что затеяли Пиволюбы? Сперва электрооборудование, потом грузоперевозки… Жди беды.
Когда в час затишья на следующий день вошел под руку с Зуки Нетсуки Эрл Эрлкониг, Хонимен - по одному только выражению на генетически выбеленном лице - понял: его опасения небезосновательны.
- Привет, молекулка, зашел пригласить тебя на Беззаконную вечеринку.
Вот оно что. Теперь-то все ясно. И дело обстоит много хуже, чем боялся Хонимен. На мгновение тревога уступила место раздражению, когда из задней комнаты раздалось неожиданное гундосенье Нерфболла, совершающего ежечасное орошение назальных пазух.
Беззаконная вечеринка была традицией с большим стажем. Без каких-либо лицензий или разрешений Пиволюбы и всевозможные прочие чудаки в означенный день захватывали с наступлением сумерек какое-нибудь общественное место. Развешивались украшения, выбивались днища из бочек, выкладывалась провизия, гремела музыка. Изначально приглашение на вечеринку передавалось из уст в уста и с глазу на глаз среди группы избранных, хотя, как только ее шумное существование становилось общеизвестным, ее тут же осаждал разный прочий люд.
Хобокенская полиция обычно закрывала глаза на нерегулярные Беззаконные вечеринки, зная, что устраивают их лишь бы повеселиться, а не ради вандализма или беспорядков. Однако иногда веселье заходило слишком далеко и выплескивалось за рамки так, что власти уже не могли его игнорировать. В увеселениях всегда таилась вероятность того, что на волю вырвутся анархия и хаос. Однажды, например, местом вечеринки стал заброшенный терминал парома возле станции подземки, еще до того, как сам терминал отреставрировали и восстановили сообщение с Манхэттеном. По всей видимости, зрелище того, как играет на крыше оркестр в полном составе и как танцующие вот-вот упадут со шпицев и разобьются насмерть, для копов было уж слишком. Для последовавшего разгона гуляк пришлось вызвать две пожарные бригады и контингент Национальной гвардии.
Хонимен решил, что, наверное, стареет, но почему-то мысль об очередной Беззаконной вечеринке радовала далеко не так, как раньше. Вероятность столкновения с полицией тогда, когда он уже виновен в распространении спондуликсов, и вовсе настраивала на мрачный лад.
Глядя в открытое лицо Эрлконига с широким белым африканским носом и прозрачными бровями, Хонимен старался отыскать в нем признаки двуличности, но безуспешно. Нетсуки тем временем молча взяла со стойки салфетку и стала складывать из нее журавлика-оригами. Хонимен попытался обидеться на Эрлконига за то, что тот увел у него девушку, и не смог.
- А провались оно все, - наконец сказал он. - Конечно, приду.
- Замечательно, молекулка. Я знал, что могу на тебя рассчитывать. И, наверное, вложишься как-нибудь…
- Нет проблем. Приготовлю несколько тарелок.
- Меня не сандвичи интересуют, Рори. С кормежкой у нас все более или менее на мази. Но нам нужно еще кое-что прикупить, а казна у нас… м-м… пуста.
- Ты же знаешь, что я на мели, Эрл.
Эрлкониг широко улыбнулся:
- Вот тут ты, молекулка, ошибаешься. Тебе надо только выписать еще пару-тройку спондуликсов, какие ты даешь Нерфболлу.
Тут Хонимена осенило. У Нерфа никогда не хватило бы ни мозгов, ни инициативы проталкивать спондуликсы в маcсы. Наверняка все это дело рук Эрлконига. Малый хитер. Хонимен всегда знал, что у него изобретательности на троих хватит, но это было уж слишком. Так двулично извлекать выгоду из затруднений друга…
- Ты меня мое будущее просишь заложить, Эрл. Каждый спондуликс, который я выписываю, все равно что заем у потенциальной прибыли, какой бы скудной она ни была.
Эрлкониг посерьезнел: