Аленка прищурилась в визир. Каждый раз, когда в поле зрения разрывалась мантия, она нажимала спуск и взвизгивала про себя - так сонно и мудро шевелились под мантией длинноусые муравьи с гладкими выпуклыми спинками. В центре кадра был здоровенный муравей, толстобрюхий, совершенно неподвижный. На нем одновременно помещалось штук пять неистовых рабочих.
- Кадр, - сказала Аленка.
Рабочий сунул в челюсти толстобрюхому какой-то лакомый кусочек. Кадр, еще один, еще… Ей показалось, что могучая антенна, мелькнувшая в пяти примерно сантиметрах от толстобрюхого., - его антенна. Так же как Андрей, она подумала, что здесь все спорно и зыбко, что они не знают даже, куда тянутся антенны под неподвижными ножками. Все скрыто… Кадр - это был шикарный снимок: толстый барин отогнул брюшко, на нем мелькнуло белое-белое яичко, и - хлоп! - все закрылось, как шторный затвор аппарата. Нечего было и мечтать проследить путь рабочего с этим яичком. "Ничего. Все равно мы вас перемудрим, малыши".
Кадр - рабочий потащил куда-то в глубину трупик длинноусого муравья.
Глядя в визир правым глазом, левым она увидела Андрея - он установил на площадке квадрат с буквой "Z", открыл плоскую баночку. Мед с сахаром. Это был ежедневный трюк - Андрей втыкал значок, ставил баночку и засекал время, а диск педантично делал круг над значком, и все. Муравьи не трогали мед, хотя на дорожках в стороне от Клуба они подбирали с земли все - хоть пуд вылей. Самое смешное было, что мед все-таки исчезал - его съедали случайные муравьи, неспособные почему-то принимать команду от дисков. Это было проверено - рабочие с одной обстриженной антенной сейчас же кидались к чашке, и теперь Андрей собирал с меда отдельную коллекцию уродов, не слышащих команды.
- Поняли, дурни? - сказала Аленка. - Нас не перехитришь. Воздержание не всегда благо.
Андрей помахал ей и поднял на штатив комбайн. Аленка подключила кабель от комбайна к кинокамере. Начиналась синхронная запись ультразвука со съемкой акустической зоны и дисков.
В тот самый момент, когда кинокамера нацелилась на круглые выступы акустической зоны, муравьи мантии кинулись в стороны, и поверхность Клуба очистилась довольно большим пятном. Аппарат застрекотал как бешенный - Алена водила по пятну телеобъективом, стараясь работать строчками, как телевизионная развертка, а пленки было мало, как всегда в таких случаях.
В середине пятна началось движение. Между мозговыми муравьями протискивались небольшие рабочие - не больше сантиметра в длину - и суетливо стекались к центру пятна, карабкались друг на друга.
Кончилась пленка, и пока Алена меняла кассету, выросла уже порядочная трубка из этих рабочих, и она росла на глазах, тянулась к ним, темнела в середине…
- Это же волновод, - сказал Андрей и заорал: - Да что ты возишься? Давай!
Камера заработала. Прошло еще две минуты - Андрей бормотал в магнитофон, не отрываясь от бинокля, Алена снимала. Трубка перестала наращиваться - странное образование, не слишком правильной формы, сантиметров пять в диаметре, около десяти в длину. С фронта было трудно оценить длину.
- Волновод, - убежденно сказал Андрей. - Смотри, какие они светленькие. Сегодняшний расплод, держу пари.
…Колокол грянул, разрывая череп и сердце, и все стало фиолетовым, и сразу тяжко ударило в спину и затылок. Копошась в земле, она разрывала жирную землю острой головой, извиваясь всем телом, пожирая землю, проталкиваясь сквозь-землю кольчатым телом. В землю, пока бешеный свет тебя не сжег, вниз, вниз, вниз…
Свет ударил в глаза. Алена лежала на земле, глядя в фиолетовое небо. Андрей снял с ее груди штатив, обрызгал маску аэрозолью и поднял стекло. Алена села.
- Как червь. Они превратили меня в червя. В кольчатого червя.
- Ничего, маленькая, ничего, - бормотал Андрей. - Ну, все и прошло, они больше не посмеют, ничего…
Она заплакала, и все отошло, как отходит дурной сон после первых минут пробуждения. Она плюнула в сторону Клуба, опустила стекло.
- Как ты… это перенес?
- Да что там… - сказал Андрей. - Не знаю… Ничего, в общем. Голова так закружилась, и все.
- Ничего себе, - сказала Аленка.
- Да что там… - Андрей придерживал ее двумя руками, как вазу. - Индивидуальное воздействие…
Он бормотал что-то еще, вглядываясь в нее перепуганными глазами. Видно было, что здорово напуган из-за нее.
- Ничего, - сказала Аленка. - Все прошло. Я себя лучше чувствую, чем утром. Что у тебя в руке?
- Изотопчик, - Андрей показал ей свинцовую трубку с пластмассовой рукояткой - кобальтовый излучатель. Я вчера еще брал с собой - кое-что проверить.
- Ну и что?
- Когда ты упала, я сбил крышку и резанул по акустике один раз. Ты сразу перестала корчиться, я резанул еще раз, и трубка разбежалась.
- А где крышка?
- Вон валяется.
Свинцовая пробка одиноко лежала на утоптанной земле. Муравьи обходили ее на полметра.
- Так вам и надо, - сказал Аленка.
Они побрели к лодке. Андрей пытался ее поддерживать, но оборудование торчало во все стороны, не давая подступиться. Аленка потихоньку переставляла тяжелые ботфорты, изо всех сил держала себя в руках, чтобы снова не заплакать.
Они вышли к берегу как раз в том месте, где муравьед удирал от огненных, и Аленка поняла, что ее поразило в этом бегстве. Большой мохнатый зверь бежал, судорожно дергая ногами, как насекомое.
В лодке они сразу стащили с себя комбинезоны. Не было сил терпеть на теле мокрую толстую ткань. Андрей дышал с тяжким присвистом. Вымыть бы его в ванне, с хвоей. Но где там - ванна… Лучше об этом и не думать…
Она посмотрела вдоль берега. Воздушные корни переплетались диковинным узором, как на японских гравюрах. Под самым берегом дважды ударила рыба, побежали по воде, пересекаясь, полукруглые волны. "Это было уже, - подумала Аленка. - Гравюра, черные корни и два звонких удара". И еще она вспомнила, как в самый первый выезд, когда вертолет стоял посреди поляны, она почувствовала, что много-много раз увидит еще эти корни, и берег, и поляну. Именно почувствовала.
Андрей протянул ей тяжелую фляжку, обшитую солдатским сукном. Чай был холодный и свежий на вкус, потому что фляжка все утро сохла на солнце. Сукно высохло, а чай остыл. Аленка сидела, опираясь на борт, и пила маленькими глотками. Уплыть и больше никогда не видеть ни Клуба, ни берега - ничего. Лежать в домашних брюках на ковре и читать. Она знала, что это пройдет, но ближайшие два дня им не стоит ходить в муравейник. Хорошо, если два дня. Она не могла бы вспомнить, что с ней было, когда она корчилась там, перед Клубом. Даже если бы захотела. Все это было где-то глубоко внизу, под сознанием, и чудное дело: все это подействовало на Андрея больше, чем на нее.
Он и торжествовать не в состоянии. День торжества. "Сегодня день победы, и вчера был день победы, - думала Аленка. - Но тебе не до побед".
Андрей сидел, опустив распухшие руки и лицо, коричнево-розовое, как семга.
- Ну-с, можешь плясать, - сказала Аленка. - Гипотеза муравьев разумных получила экспериментальное подтверждение.
- Да, - ответил Андрей и отвернулся.
Алена почувствовала, как сердце остро подпрыгнуло - тук-тук - и отозвалось в животе. Палатка одиноко маячила вдали над поляной.
- Пошли домой. Надень-ка шляпу сейчас же.
Андрей надел шляпу. "Плохо. Плохо ему совсем".
- Что это было, Андрей? Инфразвук?
- Не знаю. Наверно. Не в этом дело сейчас. Как ты себя чувствуешь?
- Отменно я себя чувствую.
- Не врешь? - вяло спросил Андрей.
- Чудак! - сказала Аленка. - Я прекрасно себя чувствую.
- Посчитай пульс.
- Брось, ей-богу. Не больше восьмидесяти.
- Гребем в рукав.
Аленка опустила весло.
- В какой рукав?
- К запруде.
- Никакой запруды. Обедать и спать.
- Хорошо, - ватным голосом сказал Андрей. - Оставайся обедать, а я пойду к запруде.
- Ты же помрешь!
Андрей посмотрел на нее и надел черные очки, которые она ненавидела. Лодка повернулась на месте и двинулась к рукаву.
- Они-то мыслят и заботятся о будущем, - бормотал Андрей, - зато мы думать перестали…
- Это почему?
- Сейчас увидишь.
"Ладно, я тебя разговорю, - подумала Аленка, - а то заснешь прямо в лодке".
- А почему?.. - Она торопливо придумывала, что бы еще спросить помудреней.
- Что - почему?
- Каким образом они заботятся о будущем?
- Пытаясь нас уничтожить.
- Вот это да… - сказала Алена. - По-моему, совсем наоборот.
- Ну конечно, конечно… Разум всегда гуманен… И почему разумный, скажем… агрегат. Клуб стремится нас уничтожить? Ты об этом спрашиваешь?
- Ну, примерно так.
Андрей, как спросонья, почесал голову под шляпой, вздохнул и наконец посмотрел на Алену через очки.
- Предположим, это логичный вопрос, если говорить о человеческом разуме, который… м-м-м… ну, прошел определенную школу эволюции. В какой-то мере логичный. А насчет Клуба - это зряшный вопрос.
Он опять замолчал, но Алена знала его хорошо, и она уже почувствовала себя в силе - пирога ходко шла под веслом, и с каждым взмахом дышалось все глубже, и голова становилась яснее.
- Излагай, - сказала Алена. - Давай, давай, я тебя слушаю.
- Хорошо. Гуманность базируется на ощущении человечества как единого целого, - сказал Андрей, и Алена увидела, что он готов. Голова заработала.
- Каждый человек - член человечества. Вы все едины. Убить человека - значит убить самого себя. Это сущность гуманности.
- Четко излагаешь, - сказала Алена.
- Но это в теории. А на практике было рабовладение, инквизиция, фашизм. Тоже продукты высокого разума. Парадоксальные продукты. Полное отрицание гуманности.
- Смешно. Большой Клуб - фашист…
- Вот именно. Смешно подходить к Клубу с привычными категориями. Они ограниченно пригодны. Не были бы мы догматиками - не задавались бы такими вопросами… Скажи, ты представляешь себе разумного крокодила?
- Ну, знаешь…
- Однозначный ответ. Мозг пресмыкающегося не может продуцировать разум - таков наш эволюционный опыт. Еще трудней представить себе, что Клуб мыслит. Я до вчерашнего дня не рисковал прикинуть даже, какой вес головных нервных ганглиев в Клубе.
- Подсчитал? - спросила она, очень довольная.
Андрей уже снял черные очки и щурился на нее с кормы.
- Феноменальная цифра, - сказал Андрей. - Не меньше восьми килограммов! По самым скромным прикидкам, ассоциативная часть - четыре тысячи граммов. Ничего? Раза в три больше, чем у меня.
- Здорово! Только не отвлекайся.
- Хорошо. Итак, крокодил не может мыслить. Он - примитивное, враждебное существо. Теперь стань на точку зрения Клуба. Мы, гигантские зверюги, можем мыслить? Если мы не обладаем коллективным мозгом, наподобие Клуба? Конечно, нет! Мыслящее млекопитающее для Клуба - больший феномен, чем мыслящий крокодил для человека.
- И все-таки он мог догадаться…
- Нет! Догадка, интуиция тоже базированы на сумме опыта. Все крупные животные с его точки зрения бессмысленны и враждебны. Нет никаких причин выделять нас из ягуаров и муравьедов. Мы только сильнее, опаснее и обладаем ужасными орудиями, но для него орудия не ассоциируются с разумом. Это наша, человеческая ассоциация, у него нет орудий. Мы неразумные, опасные, угрожающие существа… Как неприрученные львы, бродим по его дому, а он в ужасе пытается нас прихлопнуть. Другое поведение невозможно - пока… - Он посмотрел на нее внимательно и отобрал весло. - Давай я погребу немного. Сегодня я не стрелок, руки трясутся.
Он с сомнением потрогал ее руку, и Аленка улыбнулась и поправила волосы:
- Ничего. Я тоже двужильная.
У Андрея было особое лицо - отсутствующее, смотрит неизвестно куда и про себя свистит. Он греб по-индейски, стоя на одном колене.
- Когда ты свистишь про себя, ты воздух не выдуваешь, а втягиваешь, да? - спросила Аленка и добавила: - О мудрейший!..
- Что? - спросил Андрей. Он отрешенно посмотрел и вдруг ухмыльнулся, щеки пошли складками. - Я сейчас думал, что летучие мыши тоже дают ультразвук. Его ультразвуком не удивишь.
- Нынче ничему не удивляются… - Теперь она сдерживала его, чтобы не залез в глухие дебри. Не человек, а логическая машина…
- Ладно тебе, - сказал Андрей.
Пирога развернулась, и там, где сидела Алена, теперь был нос. Она сняла пистолет с комбинезона и повернулась вперед. За спиной плескало весло, нос пироги резал застойную воду, как студень. Болото лопалось пузырями - гнилые коряги, серые злые столбы москитов над водой, а слева у берега - гигантский фиолетово-розовый цветок. От него тоже пахнет гнилью. И похоже, что впереди - целое стадо крокодилов.
- Неприрученные львы, - сказала Алена не оборачиваясь. - Жутко здесь жить. Отвернулась от тебя, и сразу одиночество такое, как Робинзон. Робинзон Крузо… Как теперь работать с огненными? Еще такая атака…
- Будем осторожней, будем умней, - сказал Андрей с кормы. Удивительно приятно звучал его рассудительный голос. - Понять психологию противника необходимо. Он нас не понимает, а мы поняли. Сегодня. Придется непрерывно учитывать, что перед нами - разум навыворот. Он убежден в своей исключительности, ибо он одинок в своей Вселенной. Таков его эволюционный опыт. Коллектив, необходимый для эволюции разума, он содержит внутри себя, а все внешнее - враждебно. Высшая гордыня. Сам себе отец, и сын, и любовь… Здорово, да?
- И жутко.
- Аленушка, - позвал Андрей.
- Что?
- Тебе страшно? Взаправду?
- Взаправду, - сказала Аленка. - И противно. Мне было противно, - поправилась она. - Сейчас ничего.
- Почему-то сегодня трубка была направлена на тебя. Потом еще дальнослышанье, - ты слышишь, а я нет.
- Эх ты, логик! - сказала Аленка. - Ясно, что трубка целилась на кинокамеру. Камера на штативе - один из нас, а не наша, - трехногая цапля, которая гуляет со львами. И не сбивайся. Как будем работать? Он придумывает новые штуки. Предположим, он увеличит дальность действия нового… пугача. Увеличит угол захвата и накроет обоих. Что предпримем?
- Ему нужно сорок дней, - пробормотал Андрей. - Трубка состояла из муравьев сегодняшнего приплода, у них хитин еще не затвердел… Аленка, тебе не кажется, что мы спим?
- Ты ужасно глупый. Надо думать, думать и думать. Клуб тоже может ставить опыты сериями: сегодня один расплод, завтра другой. Сериями, не дожидаясь результатов.
Андрей захохотал:
- Экспериментальный объект, разумно и ненавистно экспериментирующий над исследователями!.. Вот дожили! Собрать большую экспедицию, чтобы охранять друг друга от насекомых, а?
- Тихо! Ну! Тихо!
Алена выстрелила. Поставив ногу на сиденье, она била очередью по воде. Потом выкинула пустую обойму.
- Я накрыла их троих разом, - сообщила Аленка. - Они чересчур живучие. Мы все слишком живучие.
Андрей не ответил - они подплывали к запруде. Река совсем обмелела в этом месте, один из подстреленных крокодилов шипел и колотился об отмель, как паровой молот.
В Аленке что-то содрогнулось. Ящер хотел уйти, зарыться, спрятаться от смерти.
Алена стала смотреть в сторону. Слева темнела затопленные джунгли, справа солнце слепило глаза, а прямо возвышалась гора бревен.
Андрей повел лодку вдоль запруды, осматривая ошкуренные разбухшие бревна, бесчисленные водопадики, ровно спадающие по стволам, а Аленка надвинула на брови беленькую кепочку и смотрела в воду, держа наготове пистолет.
- Стой! - сказала Алена. - Табань.
Пирога закачалась и стала.
- Что там?
- Змеюка. Еще ненавижу змей. Андрей, это водяной удав. Стрелять? Вон, у самых бревен.
- Большой? - равнодушно спросил Андрей.
- Ушел, все, - соврала Алена. Ей больше не хотелось стрелять сегодня. - Метров десять в длину.
- Ничего себе… - сказал Андрей. - Пошли домой.
Он забарабанил веслом, и запруда, мокро блестящая на солнце, стала отходить, и где-то под ней плыл удав, который не боится никого, даже крокодилов.
- Прошляпили, - сказал Андрей. - Ты видишь, сколько там воды, наверху?
- Ну, вижу.
- Там шесть метров. Если взорвать, пройдет волна и захлестнет старицу.
Аленка не дослушала. Она думала про удава, которого боятся даже крокодилы, и о том, что они с Андрюшкой устали и ничему уже не удивляются. Даже Клубу.
IV
Андрей знал, что спит и видит сон. Это было удивительно: он никогда не видел снов. Ему снилось, что он уже дал послу радиограмму, прилетели саперы рыть канал и привезли с собой целый дом. Он сидел в этом доме над планом местности, над прекрасным цветным планом, заклеенным в пластик - для сохранности в тропиках. Андрей знал, что план разноцветный, хотя он выглядел черно-белым. Аленка сидела одна в пустом зале и слушала его, а он уже стоял у карты и показывал, как пойдет вода, если взорвать запруду: "Вот остров огненных, вот наша поляна, а вот - рукав и в нем запруда. - На карте была аккуратно нанесена запруда - две параллельные черточки и штрихи - лапки сороконожки. - Рукав проходит в лессовом коридоре. Сейчас вода поднялась метров на пять над прежним уровнем, и коридор на километр забит бревнами. Они поднимаются с водой и непрерывно наращиваются. Понятно?
Вода перетекает уже давно над коридором, обходит по местности и впадает в рукав. Поэтому в нашей точке она стоят на полметра выше нормы, а под запрудой отмель. Теперь прошу внимания.
Клуб находится в центре острова, он опущен на полтора метра в сухую старицу против нормального уровня воды. Итого два метра. Пока это безопасно, но у берега вода стоит всего на полметра от гребня. Если она пойдет через гребень, Клуб сразу окажется на два метра под водой. На два с половиной".
Аленка всплеснула руками и исчезла, расплылась… Пустой зал, большие пыльные окна… Андрей с отчаянием подумал, что она чересчур устала и все-таки он должен договорить до конца. "Иди сюда, слушай… Через два-три дня плотина прорвется. Бревна так и катятся по реке. Мы считали, что взрыв спасет положение. Глупости! После взрыва, обрушатся все пять, то есть шесть метров воды и до муравейника докатится волна метра в два. Я даже посчитал чуть-чуть. Его накроет… с головой. Ждать нельзя, взрывать нельзя - следовательно, надо отвести воду в бак постепенно, за несколько суток. Придется рыть канал". - "Клуб, - сказала Аленка, - почему Клуб не принимает свои меры?" - "Как это - почему? - Андрей начинал злиться. - Его эволюционный опыт не содержит наводнений, он же неподвижен. Вероятнее всего, он и сохранился потому, что в старице гигроскопичная почва. Первое наводнение - и конец. Откуда ему знать, что люди спустили по реке больше леса, чем она может пропустить?" - "Перестань злиться, - ответила Алена издалека, - перестань, пожалуйста…"
Тогда сон кончился и началась явь. Он шел по твердому асфальту и думал, что Аленка должна отдохнуть, но Аленки не было рядом с ним, и вдруг он увидел воду.