Больные проснулись. Один, увидев Ефрема, с испугу полез под кровать. Второй взобрался на подоконник с зарешеченным окном, начал кривляться и подпрыгивать, желая, видимо, напугать Ефрема. Третий встал на четвереньки и залаял по-собачьи. Ефрем понял, что находится в палате чокнутых. Накинув на себя халат, он вышел в коридор, но тут же чьи-то сильные руки его затолкнули обратно и заперли дверь. Тогда он стал ломиться. В палате поднялся визг и крик. В него полетели шлепанцы, полотенца, мыльницы, таблетки лекарств. Наконец дверь открылась. Он вышел и тут же от удара - рухнул на пол. Его быстро связали, взвалили на тележку и повезли по длинному коридору. В большом кабинете без окон его, не развязав, поставили на пол. Подошел врач с тонкими, конечно, наклеенными бакенбардами, долго Ефрема разглядывал, несколько раз колол в плечи иголкой, потом приказал развязать. Руки у Ефрема ослабли, он с трудом двигал пальцами. Врач что-то говорил на своем языке, видно, спрашивал. Ефрем мотал головой - не понимаю, мол. В кабинет привели переводчика, маленького человечка без бакенбард. Но и этот не знал по-русски. Тогда Ефрем вспомнил, что по-фаэтовски мэр - тоже мэр, и он несколько раз повторил: "Мэр, мэр, мэр". Вдруг его снова сшибли с ног, а лежачего облили холодной водой. Чертыхаясь, Ефрем поднялся. Он понял, что ему не верят. Тогда он, вспомнив вчерашнюю фразу Фаэты, произнес: "Нельзя без так". И это почему-то оказало магическое действие на врача. Тот быстро отошел к телефону и стал звонить. Сначала не отвечали. Наконец врач заговорил. Долго что-то бормотал, вроде бы даже пел. И неожиданно дал санитарам знак, показав на Ефрема.
Через четверть часа он уже был в новой одиночной палате и переодевался в сухое белье.
Еще через четверть часа он обедал. Санитар принес в палату цветы, - конечно, не живые. Ефрем вспомнил, что в Желтом Дьяволе живых цветов нет.
"Что будет дальше?" - думал Ефрем. Очень хотелось позвонить в гостиницу. Он осмотрел палату и увидел на стене видеотелефон. Обрадовался, но как звонить? Кнопки, цифры. В ПРПП учили, а он забыл. "Ах ты, леший!" Неожиданно экран видеотелефона загорелся, и он увидел Фаэту.
- Фаэта! Фаэта!
Она не отвечала. Казалось, не узнает Ефрема. Смотрела на него осуждающе долго и вдруг исчезла.
Ефрем нажимал на все кнопки, звал Фаэту. Экран погас.
Следующий час принес новые испытания. Ефрема водили из кабинета в кабинет, просвечивали, взвешивали, слушали. На этот раз он молчал.
Наконец вернулся в палату. Не успел отдышаться, смотрит - новое чудо: на пороге сам мэр.
Разговор получился короткий. Старик мэр подсел к кровати и, путая русские слова, объяснил Ефрему, что Фаэта не хочет его видеть без бороды, и, стало быть, Ефрем должен ехать к себе в гостиницу и жить там, пока не отрастет борода. Деньги и все необходимое у него теперь есть, он может со своими друзьями гулять по городу, а когда отрастет борода, должен позвонить Фаэте.
Из этого объяснения Ефрем понял, что матушка и Фаэта не скрыли от мэра своего нового плана относительно наследника. Ефрему было стыдно смотреть старому мэру в глаза, и он не вступал в разговор, только молча кивал головой в знак того, что понимает, о чем идет речь. Но в душе у него все клокотало. Опротивели мэр, больница, весь город, все его порядки и люди! Он вспомнил свою деревеньку на Брянщине, старых друзей, нестерпимо захотелось домой.
Через полчаса после того, как мэр покинул палату, Ефрема выпустили из больницы.
* * *
И вот он поднимается на лифте - сороковой этаж, 1804-й номер. Он знал этаж, номер забыл - в больнице подсказали. Теперь за ним будут наблюдать лучшие врачи города, в неделю раз навещать Ефрема в гостинице. "Это мы еще поглядим", - думал он.
Тревожно было на душе, прямо-таки мерзко. Без бороды совсем вроде как не тот человек. И болело сердце за Асю, предчувствовало недоброе. Вышел на сороковом этаже. Мелькнули две тени в коридоре. Он поспешил к своей двери.
И вот сияющий Утяев обнимает Ефрема.
- Проходи, проходи, Ефремушка! Как говорится, садись. Да где же твоя борода?!
- Спрашивай не где, а кто сбрил… Ну ладно. Докладывай.
Утяев сел напротив Ефрема и тут же поднялся.
- А что докладывать? Что докладывать?! Э-э-э…
- Где наши? Спят еще?
- Кабы спали! Нет их.
- Как нет?! - Поднимаясь с кресла, Ефрем сильно оперся на поврежденную руку. Кривясь от боли и хромая, обошел все комнаты. Вернулся мрачный. - Говори где? - и тут он увидел, что Утяев плачет. Ефрем схватил, директора за лацканы пиджака и затряс его. - Где они, сукин ты сын?
- Да живы, Ефремушка, живы. Едут.
- Тогда чего ревешь?
- От пережитого, Ефремушка. За эту ночь… э-э-э… Честное слово, на десять лет постарел.
Ефрем отпустил Утяева.
- Садись рассказывай. Да покороче, не тяни.
- А как… э-э-э… покороче, с моим-то умением?
- Давай, брат, давай.
- Слушай. Прихожу я, стало быть, вчера вечером, возвращаюсь… э-э-э… веселый такой.
- Помню, как же.
- Гляжу - пустой номер, никого. А у дверей два охранника. Я - к ним… Те по-русски-то два слова умеют. Ушли, мол. "Все ушли?" - "Да, все ушли…" Значит, думаю, погулять. А куда? Никто, конечно, не знает. Как говорится, в ночь ушли.
- Покороче, брат. Не томи.
- Слушай, слушай… Нельзя двумя словами никак. Сижу я один в номере час-другой, нет ни тебя, ни их. И тут, слава богу, приходит на ум позвонить Рыцарю.
- Кому?
- Ну, первому нашему… э-э-э… гиду. Помнишь? Маратик его еще Сомом назвал.
- Дальше.
- А встретил я его… э-э-э… в городе, у магазина. Вроде как он меня подкарауливал… "Вот, - говорит, - вам мой телефон. Чувствует, - говорит, - мое сердце - пригожусь я вам". Понимаешь? Как говорится… э-э-э… предвидел. Хитрюга.
- Так, позвонил ты ему?
- Да. Рассказал, кто из вас куда поехал. Хотя про тебя, признаться, я и сам толком не знал. Он записал мою информацию и говорит: "Постараюсь, ждите…" Вот я и ждал всю ночь в кресле, где ты сидишь.
- Дальше.
- А что дальше? Все. Часа нет как позвонил - нашлись, мол, везет. "Что, - спрашиваю, - случилось?" - "Приеду, - говорит, - расскажу, ждите, устали очень, всю ночь работали…"
Ефрем ударил кулаком по спинке кресла и замахнулся на Утяева.
- Я так и знал - эти гады пронюхают.
- А я-то при чем, а я-то при чем? - забормотал в испуге Утяев.
- Дома сидеть надо!
- Ну, извини, Ефремушка. Сам-то… э-э-э… где был?
- Где был, там нет. - Ефрем немного успокоился. - Ладно. Дальше рассказывай.
- Фу ты! Как говорится, заладил. Сижу, жду, вот что дальше.
В дверь неожиданно постучали, и со словами: "Вот они! Вот они!" - Утяев бросился встречать.
Но вошли два незнакомых человека в черных комбинезонах, подпоясанных широкими ремнями, похожими на патронташи. Ефрем уже знал, что это форма охранников. Они несли каждый по нескольку мешочков, вместе связанных, видно, тяжелых. Сбросили с плеч мешочки, и один из них протянул Ефрему бумагу и карандаш, показывая пальцем, где расписаться.
Ефрем молча стал разглядывать бумажку. Увидел цифру 1 000 000 и понял, что это деньги. Глянул на мешочки. Каждый был запломбирован.
Утяев заглядывал в бумагу через плечо.
- Почему не в чеках? - спросил он, заикаясь.
- Погоди, опосля. - Ефрем расписался и отдал бумагу. - Спасибо, - буркнул он.
Охранники ушли, Утяев сиял как младенец. Он пересчитал мешочки.
- Десять!
- Вижу, что десять. Спрячь!
- Так почему все-таки не бумажками, Ефрем Иванович? Вот… э-э-э… как у меня! - И он показал купюры.
- А что я понимаю? - сказал Ефрем. - Платят - беру, и за что - не разумею.
Утяев переносил мешочки в шкаф.
- Миллион! Шутка сказать - миллион! - приговаривал он, и по голосу чувствовалось, что это событие потрясло его.
Однако Ефрем оставался мрачным. Ему казалось, будто его купили, но чего они от него хотят? Правда, он сам назвал эту сумму, когда на веранде вел "переговоры" с мэром, но в шутку сказал. Хотя и не без умысла. Ему казалось пустяком расковырять асфальт и посеять цветы. Да и вообще - зачем ему деньги, когда у его "бригады" одна цель - удрать домой из этого города побыстрее? Ефрем уже даже позабыл про миллион. И вот привалило! Как снег на голову. "Ладно, - решил он в конце Концов, - не отдавать же их обратно. Может, тут так ценят мою работу. А деньги, пожалуй, пригодятся при побеге".
Спрятав деньги, оба уселись на свои места.
- Да, - потирал в радости руки Утяев, - сюрприз. Вот и есть чем заплатить Рыцарю. А то я сижу и думаю - на какую сумму чек выписывать…
- А на кой они тебе сдались, эти купюры?
- Как на кой, Ефремушка? Чудак ты, ей-богу. Жить! Как говорится, э-э-э…
- Вот именно, как говорится. С кем поведешься, от того и наберешься. Тут торгаши. А мы и без денег жили неплохо.
- Да что ты на меня взъелся, Ефрем Иванович?! Тут на каждом шагу платить надо. Соображаешь ты это или нет? Тут этот самый… как его! Ну бизнес!
- Ладно. Пустой разговор. Но Утяев не унимался.
- Послушай, Ефрем Иванович! Давай поглядим на чеканку, а? Что за монета? Не чистое ли золото?
- Гляди, - равнодушно согласился Ефрем.
Утяев отбежал к шкафчику, где были спрятаны мешочки, повозился там и вернулся с пригоршней денег.
- Дураки мы с тобой. Никакое не золото. Обычная расхожая монета. - На ладони у него лежали блестящие пуговицы с дырочками.
- Что это? - удивился Ефрем.
- Говорю тебе - расхожая монета. Я уже пользовался ею.
- Пуговицы, - сказал Ефрем.
- Да нет, брат. Э-э-э… местная монета.
- Врешь!
- Обедал на такие деньги, сам. Ефрем сплюнул.
- Тьфу! Все у них поганое.
- А нам-то что? Лишь бы брали. Э-э-э… дырочки, между прочим, означают достоинство монет.
- Начхать мне, что дырочки означают. Сам будешь рассчитываться.
- Ладно, ладно. Успокойся. Ты, Ефрем Иванович… э-э-э… безбородый хуже, чем с бородой.
- Не трожь мою бороду! - окончательно вышел из себя Ефрем. Он один готов был сражаться с целым городом, так осточертело ему здесь находиться.
- Ты вот чего, директор, - сказал он после паузы. - Придут наши, этого самого Рыцаря не отпускай. Понял? Поговорить надо.
- Догадываюсь, Ефрем Иванович. Давай, действуй. Что ж… Семи бедам не бывать. Удерем!
12
У Ефрема сердце облилось кровью, когда он увидел измученные лица своих друзей. Он и Утяев помогли детям умыться и сразу уложили их спать. Ася уснула моментально, Маратик немного хорохорился, бормотал про каких-то пришельцев, потом уснул и он.
Людмила Петровна плакала. Поцеловала Ефрема, Утяева и опять заплакала.
- Ох, ох! Всю ночь рыли этот проклятый асфальт.
Утяеву наконец удалось уговорить ее пойти лечь соснуть.
Рыцарь, тоже с осунувшимся лицом, сидел на диване и ждал, когда начнут его расспрашивать.
Но Ефрем и без того обо всем догадывался. Его душила злость, он вышел на балкон.
Утяев подсел на диван к Рыцарю и сам принялся за расспросы. Вдруг Ефрем, появившись в комнате, бросился к шкафчику, где были деньги, вытащил оттуда распечатанный Утяевым мешочек с монетами и быстро проковылял обратно на балкон.
Через минуту он пригоршней черпал из мешочка деньги и швырял их вниз на запруженную людьми улицу, будто семена из лукошка разбрасывал.
- Жулье длинноволосое! Бандюги! Бесплодные ублюдки! Крохоборы! Давитесь своими кузиками, пауки поганые, желтая нечисть!
Когда на балконе появились перепуганные Утяев и Рыцарь, мешочек у Ефрема был пуст. Утяев глянул вниз на проезжую часть, тротуары и ахнул: улица походила на развороченный муравейник. Снизу, должно быть, не могли понять, откуда сыплются деньги, - балкон сорокового этажа разве разглядишь, - но монеты летели, как град, и каждый старался поймать или поднять хоть одну - дармовую, случайную. На перекрестке нарастал гул застрявших шаробилей.
Утяев и Рыцарь утащили наконец разбушевавшегося Ефрема в комнату и плотно закрыли балкон.
- Ни-ни! - шептал Рыцарь, хотя не было посторонних. - Ни-ни! Пжалуста… Зайдут - не знаем! Не знаем! Ничего! Ни-ни! Такой деньги!
Утяев усадил Ефрема в кресло.
- Бунтарь! Воистину Бунтарь! Сиди тихо!
Ефрем отвел душу. Теперь черт с ними, пусть приходят. Плевал он на все. С минуту помолчав, выпив воды, которую ему подал Утяев, он наконец заговорил:
- Бороду я им должен отращивать! Барана нашли. - И вдруг набросился на Рыцаря: - Вези меня к этим подонкам! Слышь ты!
- Я? Вы мне? Пжалуста…
- Вези, говорю! Я им покажу, как детей эксплуатировать.
- Ни-ни! Пжалуста! Нельзя. Смерть.
И Утяев испугался.
- Да ты что, Ефремушка! Это же банда… э-э-э… клан!
- Ну и что? Возьмем охранников.
- Нельзя! Послушай меня… э-э-э… ты же ничего не знаешь! Послушай…
Тут опять Рыцарь испуганно зашептал:
- Тише! Пжалуста! Стены слышат! Уши… Уши! - Рыцарь побежал к двери, приоткрыв ее, выглянул в коридор, потом плотно закрыл дверь, вернулся. - Пжалуста! Тише!
Утяев перешел тоже на шепот:
- Послушай… Мне Рыцарь объяснил. В Желтом Дьяволе орудуют три мощные банды. Они себя называют почему-то Тобби… Значит… э-э-э… воздушный Тоб-би… э-э-э… Понял? С каждым из этих Тобби можно бороться с помощью другого Тобби. Даже… э-э-э… личная мэровская охрана прибегает к помощи Тобби.
- Пжалуста, - перебил Рыцарь, перейдя на абсолютный шепот. - Наша философия гласит: большее зло уничтожается меньшим. Пжалуста… Добродетель - в искусстве, а в жизни - зло на зло.
- Скажи на милость! - вскрикнул Ефрем. - У них философия есть. - Видя умоляющий жест Рыцаря, перешел на шепот: - А народ-то что думает?
- Какой народ? Нет народ! Есть люди. Пжалуста. Человек… Человек живет принцип: плох там, где ты сам плох.
- Ого! - опять воскликнул Ефрем. Хотел и на это отреагировать, но сам оборвал разговор: - Ладно… Вот что мне скажи, Сом Рыцарь…
- Сом Же Рыцарь, - поправил Утяев.
- Да, Же… Же… Же… Вот что скажи. Как же вся эта петрушка произошла с Асей? А?
- О, пжалуста… Ваш мальчик и ваша Людмила сначала попали в руки один Тобби. Потом ваших друзей выкрал - другой Тобби… Когда я это узнал, я попросил помочь мне - еще один Тобби. Пжалуста…
- Сам-то ты какой Тобби? Рыцарь вскочил.
- Пжалуста, я честный!.. Честный! Утяев дернул Ефрема за рукав.
- Извини, - сказал Ефрем. - Извини, я в шутку. Дурной у меня характер… Садись.
- Пжалуста.
- Садись… Садись… - Рыцарь сел. - Вот что, Сом Рыцарь… Же… Же.?: Дело к тебе важное.
- Пжалуста, я уже знаю. Мой друг, - Рыцарь показал на Утяева, - мне рассказал.
- Это насчет… - Рыцарь предупредительно остановил Ефрема, и Ефрем чуть слышно прошептал: - Насчет побега?
Рыцарь кивнул головой.
- Ну и как ты? - спросил Ефрем.
- О, это большой трудный вопрос. Пжалуста.
- Я понимаю. - Ефрем затряс пустым мешочком, который он после балкона не выпускал из рук. - Видишь это? Пять таких полных получишь! Пять, понял?
- Понял.
- Ну и как ты? Рыцарь помолчал.
- Мало? - спросил Ефрем. - Шесть.
Рыцарь вздохнул:
- У меня есть предложений, - оказал он. - Надо много думай, говори. Пжалуста… Здесь опасно.
- Ну а где говорить?
- Пжалуста… Ресторан.
Ефрем взглянул на Утяева. Тот молчал.
- Ресторан, отдельный столик, музыка, еда. Неопасно, - добавил Рыцарь.
Ефрем подумал и возразил:
- Понимаешь, мы не любим пьянства. Да и не спал наш директор.
- Я бы пригласил Утяева, - сказал Рыцарь.
- Ладно, пошли, - согласился Утяев. Но Ефрем не уступил.
- Нет, брат. Одних детей с измученной женщиной тут не оставлю! Хватит мне историй. - И, видя, что Рыцарь вздыхает, добавил: - Пошли потолкуем. И чего бы нам не поговорить на трезвую голову!
Рыцарь вздохнул и встал.
- Пжалуста.
13
В лифте Рыцарь нашептывал Ефрему:
- Я хочу объяснить… пжалуста… что значит ресторан… в жизни фаэтовцев.
- Выпил да закусил - вот и все, - отмахнулся Ефрем.
- Пжалуста - не согласен… Другая философия.
- Ерунда!
- Другая, другая. Понимаете, у нас много машин… Умных машин. А какой человек нужен умной машин?
- Умный человек.
- Пжалуста - не согласен… Нужен точный человек. Точный! Машина работает - человек дежурит. Машина спит - человек спит… Придаток машина человек.
- Ишь ты, пакость какая.
- Да, пжалуста - придаток. Никакой своеволий. Целый рабочий день… Вот и тянет его вечером… ресторан.
- Гульнуть?
- Не понимай вы меня. Человек хочет быть, каким он есть… Понимай? Хочет - не машина думала за него. - Рыцарь перешел на полный шепот: - И не мэр, а он сам. Человек сам родился думать. Вот какая философия. Пжалуста.
Ефрем похлопал Рыцаря по плечу:
- В ресторане, милый, деньги надо платить. А думать лучше на трезвую голову.
- Пжалуста - вы правы. Но бедный некогда думать. Богатый может думать.
- Ну ты и даешь, Рыцарь! Рассуждаешь как капиталист. Ты капиталист?
- Я служащий.
- Тебе некогда, значит, думать?
Рыцарь, хитро сощурившись, глянул на Ефрема.
- Сейчас за ваш счет и подумай. Пжалуста.
Ефрем спохватился:
- А денег-то я не взял с собой! Рыцарь успокоил:
- Ничего, пжалуста. Пришлют завтра счет.
Ресторан по размерам был огромен. В молодости, когда Ефрем ехал на фронт, он видел железнодорожные вокзалы. Видел большие рестораны в Германии… Но не такие. Здесь потолок ресторана завораживал. Он походил на крыло огромной радуги, волшебный свет которой пропитал весь зал-аквариум, как хотелось Ефрему назвать это заведение.
Сом Рыцарь, уверенно лавируя между столиками, поплыл в дальний конец зала. Ефрем - за ним. Замешкался, отстал. Залюбовался посетителями. Народ большей частью тучный. Без бакенбард не попадались. Одеты как герои заграничных фильмов, по-американски, будто все побывали в неведомой им Америке. "Да, - думал Ефрем, - богачи. Толстосумы. А о чем думают?
О том, как еще больше разбогатеть? Дурак Рыцарь не понимает, - продолжал размышлять Ефрем, - что думают-то как раз бедные, а не богатые. Зачем думать этим сомам, когда все у них есть?"
Ему понравилось это слово - сомы. Точно: сомы едят и танцуют - плавают в этом огромном аквариуме. Под звуки джаза. Только нет музыкантов на оркестровой площадке. Одни инструменты с проводами - должно быть, электрические. "Мура, - вздохнул Ефрем. - Нешто так развлекаются? Сплясать им, что ли, "Яблочко"?"
Спокойного вечера душа его не предчувствовала. Он попал в чужой мир, а в чужом мире ему всегда мерещилась драка…
Усадив Ефрема за свободный столик, Сом Рыцарь на момент, как он выразился, отошел. И через "момент" в самом деле вернулся. Уже не один. Не поздоровавшись, на свободный стул опустился грузный великан с бычьей шеей. "Диво какое!" - ухмыльнулся Ефрем.
- Ефрем Иванович, позвольте представляй: Бур-старший.
- Бур-старший? А кто он такой? - Ефрем вызывающе смотрел на великана. Злые кошачьи глаза сверлили Ефрема.
- Это… это… самый главный, - испуганным шепотком произнес Рыцарь.
- Почему он не здоровается?