* * *
Итак, компьютеры этого новоявленного города - Желтого Дьявола получили для обработки и прогнозирования пять анкет, и ровно через пять минут последовала новая информация:
- Внимание. Сообщаем вам ваши фамилии. Запоминайте. Ефрем Бунтарь… Людмила Кроткая… Ростислав Шутка. Ася Василек. Марат Художник… Каждый из вас по истечении трех месяцев получит сословную приставку к своей фамилии - от А до Ж в зависимости от вашего состояния. Это даст вам право считаться полноценным гражданином Желтого Дьявола… Поздравляем с прибытием в наш город, где каждый может стать богатым человеком… Секция "Ромб" желает вам удачи… А сейчас Ефрем Бунтарь приглашается на второй этаж, в кабинет начальника секции. Остальных у подъезда ждет машина. Наша встреча закончена. До свидания…
В коридоре первым заговорил Утяев.
- Фамилии называются!.. Э-э-э… клички чистой воды… Я Шутка. Почему Шутка?
- Что ты там написал? - спросил Ефрем.
- Написал в шутку, конечно. Разве это серьезные анкеты?
- Ну а что?
- "Шумел камыш…" А ты что написал?
- Я написал: "Ваши порядки мне не нравятся".
- Смотри-ка ты! Все точно - Бунтарь. Людмила Петровна остановила мужчин:
- Ефремушка, не ходите на второй этаж! Арестуют вас.
- Чепуха.
- Я думаю, - сказал Утяев, - подписку возьмут о невыезде. Как говорится, опасная личность.
- Чепуха, говорю.
Маратик дергал Ефрема за рукав.
- Дядя Ефрем, а я нарисовал солдатика.
- Вот и получил Художника… Садитесь все в машину и ждите меня.
- Нет, мы подождем здесь, - решительно сказала Людмила Петровна, взяв за руки Асю и Маратика.
- Ну как хотите. - И Ефрем сел в лифт, который вдруг раскрылся перед ним.
Проводив Ефрема взглядом, Ася сказала:
- А я написала, что люблю васильки. Людмила Петровна погладила Асю по голове:
- Вот и получила самую хорошую фамилию.
- На что она мне?
- Кто знает, Асенька. Я вот написала: "Хорошо бы вернуться домой".
- Вот и стала Кроткой, - рассмеялся Маратик. Ждали Ефрема долго, прямо в коридоре, стоя, так как негде было присесть. Но не дождались. Перед ними опять вдруг появился круглолицый гид. Он отозвал в сторону Утяева и долго с ним о чем-то шептался. Потом исчез.
Утяев вернулся к своим в веселом настроении. Сказал, что надо ехать в гостиницу, где их ждут хорошие номера, а Ефрем приглашен к большому начальнику и освободится не скоро, там идут важные переговоры.
Людмила Петровна не очень поверила тому, что сказал Утяев, но поехать все-таки согласилась.
- Надо, надо, - говорил ей Утяев. - Что мы тут стоим? Забились в угол. Как говорится, провинциалы. Роняем, э-э-э… собственное достоинство.
3
Пять рядом расположенных комнат с кроватями, мягкими креслами, шкафами, ночными столиками, торшерами и телевизорами - выходили полукольцом в одну общую комнату, оборудованную под кабинет - со столом, диванами, книжными шкафами и опять-таки телевизором. И на одной из стен здесь был экран, несколько похожий по форме на зеркало, но с матовым стеклом.
- Смотрите, зеркало закрасили, - сказал Маратик. Он уже успел обежать все комнаты, восхищался всем, что видел, то и дело восклицая: "Уй ты! Смотри, Ася! Смотри!"
Рюкзаки все оставили в прихожей, там же разулись и теперь были в шлепанцах.
- Ну а сейчас, ребятки, мыться, - сказал Утяев Асе и Маратику. - В ванной приготовлено белье. Людмила Петровна, как говорится, поскребет вам спинки.
И только так сказал директор магазина "Детский мир", вспыхнул настенный экран, и там появилось цветное изображение человека в строгом черном костюме, с аккуратно подстриженной бородкой и при галстуке; шея у него раскраснелась, и бородач пытался расслабить воротничок. Это был Ефрем. Первой его узнала Ася:
- Это дядя Ефрем! Смотрите! Дядя Ефрем! Людмила Петровна, всплеснув руками, шлепнулась в кресло.
- Друзья! - заговорил Ефрем. - Не задавайте никаких вопросов. Вернусь - расскажу. А пока вот что вам надо знать. Мойтесь, переодевайтесь, обедайте, вас позовут в столовую. А потом Ася и Маратик с Людмилой Петровной пойдут на концерт. Так надо.
- А я? - спросил Утяев.
- А ты, Шуткин, остаешься дома для связи. Ясно?
- Шутка, а не Шуткин, - поправил Утяев.
- Один черт. Ясно тебе, спрашиваю? - сказал экран.
- Ясно.
- И чтоб никаких вопросов. Строго наказываю. Ясно? - Все промолчали. - Ясно, Петровна?
- Ясно, Ефремушка. Ясно… Да ты ли это?
- Мать честная, а кто же еще? Принарядили малость. Вот и вся деревня. Хотя в нашей деревне все же лучше.
- Узнали, узнали тебя, Ефремушка! - воскликнул Утяев. - Не волнуйся. Все будет исполнено!
- Вот и ладно. До встречи… Директор банка вам передает привет. Особенно тебе, Ася. Слышишь?
- Слышу, - смущенно прошептала Ася. - Спасибо.
- Добро, ребятки! Действуйте! И выше носы! Ясно?
Изображение исчезло.
- Вот это да! - снова воскликнул Утяев. - Как говорится, прогресс!.. Директор банка передает привет.
- Что за директор? Миллионер?.. Уж не Асину ли душу закладывает наш Ефремушка? А?..
- Вот напасть! - шептала утонувшая в кресле Людмила Петровна.
- Волшебное зеркало! Волшебное зеркало! - хлопал в ладоши Маратик.
* * *
В этом грандиозном концертном зале с огромной сценой, роскошными креслами не было окон и не было люстр. Светился потолок. Он то походил на ночное темно-синее небо в ярких звездах, то вспыхивал вдруг ослепительным солнечным светом, и казалось, что живое солнце у тебя над головой, то загорался семицветной радугой, и нельзя было оторвать от этой красоты глаз.
- Вот невидаль! - Людмила Петровна шла по проходу вслед за Асей и Маратиком к своему первому ряду, куда им выдали билеты, и вздыхала, испуганная размерами зала и обилием света. - И зачем нам первый ряд? - говорила она.
Но вот они уселись, затихли голоса людей в зале, погасла радуга, и заколыхался занавес. Но он не раздвигался и не полз вверх, а с каждой секундой становился все прозрачнее и прозрачнее и вдруг исчез бесследно.
- Уй ты! - прошептал Маратик.
Тут к ним подошла билетерша в коричневой униформе. Она шепнула:
- У вас в подлокотниках наушники. Возьмите их, для вас будут переводить.
На сцене между тем вспыхнул свет, а задняя стена будто провалилась, и открылась часть города: небоскребы с неоновыми рекламами, яркие витрины магазинов, поток пешеходов и невероятное скопление знакомых уже шаробилей и незнакомых двухколесных, похожих на велосипеды колясок с важно восседающими на них большей частью молодыми длинноволосыми людьми. Иногда эти люди оборачивались и смотрели в зал, отчего Людмиле Петровне стало окончательно не по себе.
- Не бойтесь, тетя Люда. Не бойтесь, - успокаивала ее Ася.
Грянула музыка, и на сцену выкатилось множество разноцветных шаров. Только Ася подумала, что опять эти шары не шары, как и в самом деле, шары стали расти, лопаться, и из них выходили спортсмены в необыкновенно ярких костюмах. На сцене стало темно и светились только костюмы.
Теперь Ася смотрела как зачарованная. Музыка, свет, движение - все сливалось в одно, что Ася не смогла бы назвать, ибо это не было ни танцами, ни балетом, но, как всякое искусство, тоже меняло у человека ритм дыхания, пульс, соединяло с пространством.
Даже Людмила Петровна перестала вздыхать и испуганно оглядываться по сторонам. А Маратик, совсем как взрослый, шепнул Асе:
- Лучше жить в этом городе, чем в Желтом Дьяволе.
Номера не объявлялись. И неизвестно для чего, Ася, Маратик и Людмила Петровна сидели в наушниках.
Но вот сцену осветил ровный свет, задник погас. Появилась высокая седая женщина с микрофоном, и наушники заговорили чистым русским языком:
- У нас сегодня необычный концерт для путешественников. Мы вам приготовили сюрприз… Дело в том, что у нас в гостях автор хорошо уже известной песни "Гимн человеку Желтого Дьявола". - Зал дружно засвистел, закричал, затопал ногами. Маратик испуганно прижался к Асе. Казалось, сейчас на сцену полетят камни. Высокая женщина улыбалась. Когда шум спал, продолжала: - Итак, "Гимн человеку Желтого Дьявола"! Желающие могут петь с нами. Затем мы вам представим автора.
Женщина ушла, и тотчас вся сцена пришла в движение. Задняя часть потолка стала опускаться, и зал увидел маленьких людей в желтых костюмчиках с белыми полосками. Это, наверно, были дети. Потом снизу медленно поднялась площадка, на которой разместился оркестр - музыканты тоже были в желтых костюмах, но с черными полосками. Трубы и гитары блестели так, будто были из стекла.
Минутная пауза и…
Ася вздрогнула. Откуда взялись такие слова? Кто их сочинил?
"Что есть человек? Что есть ты, поющий со мной рядом? Кем ты был и кем стал? Из облезшей обезьяны, пещерного ничтожества ты превратился в великого созидателя. В голой пустыне воздвиг небоскребы, хрустальные дворцы! Великий наш Желтый! Город всем городам! В мире миров ты всех сильнее! В мире миров ты всех богаче! Наша песня о тебе, Желтый Дьявол, о твоих героях, о твоих детях, о твоих нищих и богачах! Счастье вам, желтовеликанцы! Из облезлой обезьяны, пещерного ничтожества вы превратились в покорителей планет, всех сил небесных! В вашу честь горит на небесах семицветная радуга!"
Все, что произошло дальше, Асе теперь кажется сном. Она не верит, что так могло быть, хотя помнит, что поднялась и пошла за билетершей, что стояла на сцене и кланялась, а зал ревел, скандируя ее имя, потом толпа хлынула на сцену, и Асю понесли на руках, а потом она плыла, и не было рук, было только небо и гремела песня, которая не казалась знакомой.
Опомнилась Ася в гостинице, в номере, когда вновь увидела тетю Люду и Маратика. У тети Люды на глазах были слезы, и Ася тоже тихо заплакала, хотя понимала, что это глупо, что ничего у нее не болит и она жива и все живы.
* * *
Ефрем долго ворочался на своей слишком мягкой постели. В конце концов, поняв, что на таких перинах ему не уснуть, слез с кровати и постелил на полу: одеяло под себя, простыню на себя и подушку взял какая поменьше.
- Вот теперь ладно, - облегченно вздохнул Ефрем. Но и тут не спалось. Мерцание неоновых реклам за окном мешало отключиться от тяжелых дум. Он, конечно, обо всем сегодня расспросил, что его особо тревожило. Однако не во все поверил, да и, признаться, не все понял. Желтый Дьявол, или, как назвал свой город начальник ромбистов, Жэвэ, оказывается, не совсем освободился от неволи. Какая-то сила - ее тут зовут Владыка пустыни - не разрешает жить на чистой земле, а только на асфальте. Просто диву даешься от таких порядков. Владыка пустыни получает большой выкуп от мэра города. За что - непонятно. Но у Жэвэ есть одна привилегия: город не обязан принимать всех путешественников пустыни в свою семью - администрация отбирает лишь тех, кто ей нужен. В том случае, если кто-то отобран, администрация дает знать Владыке пустыни выстрелами из автоматов, причем стрелять нужно обязательно за городом в условленный час. Узнав эту новость, Ефрем сразу смекнул, что за желтые солдатики повстречались ему в лесу. Но по каким признакам отбирают пленников, а главное, как они узнают - что за люди появляются в лесу? На этот вопрос начальник ромбистов, виновато улыбаясь, ответил:
- Вы не поверите, но честное слово - не знаю. Это у нас делают машины.
"Выходит, машины умнее людей? Чепуху городит", - думал Ефрем. Вообще надо сказать - ромбист темнил. На вопрос - почему только у Аси проваливались ноги в асфальте, - он и вовсе странно ответил. Изумленно расширил свои глаза водянистого цвета и воскликнул:
- О, это не так мало, дорогой наш гость!
Потом Ефрему предложили принять душ и переодеться, так как с ним пожелал встретиться самый главный начальник ПРПП. Ефрем стал, конечно, упираться, - дескать, в вашем городе не собираемся задерживаться, где ни бывай, а дома лучше. Но ему резонно на это ответили, что без разрешения ПРПП им никогда не выйти из города. И тогда Ефрем согласился…
Ефрем лежал на полу с раскрытыми глазами. Он понял: пока не переберет в памяти все события дня - не уснет. Тревожил еще и Асин концерт. Чудеса в решете, и только: Ася призналась, что в самом деле прошлым летом сочинила эту музыку, но как ее узнали? Выходит, опять пронюхали умные машины?
- Чудеса в решете, - шептал, ворочаясь, Ефрем. Его тревожил повышенный интерес к Асе. Опять приходила на ум мысль, что девчонка странновата. Правда, он уже меньше в это верит. Но главное - беды бы не случилось. Надо действовать, выбираться домой, на Брянщину, в родной колхоз, а в голове у Ефрема пока что никакого плана не складывается. Много неясного. Главный начальник ПРПП только еще больше мутил воду. Он сказал, что завтра мэр города приглашает в гости Ефрема и Асю и что, следовательно, Ефрем и Ася должны как следует приготовиться к визиту.
- Мыться, переодеваться? - съязвил Ефрем.
- Это само собой, - улыбнулся главнач. - Но есть и поважнее проблемы. Дело в том, что я должен оформить пропуска, а машина вам выдала такую фамилию, что рука ее не пишет.
- Какую фамилию?
- Вы забыли уже? Бунтарь.
- Хорошая фамилия, - рассмеялся Ефрем.
- Смешной вы человек. Скажу вам откровенно: с такой фамилией легко угодить за решетку.
- И у вас водятся решетки?
- А как прикажете охранять городские порядки? Ефрем только махнул головой в ответ. Он не любил философствовать с начальством.
- Но есть, однако, выход, - продолжал главнач. - Данной мне властью могу заменить вам фамилию. Вы согласны на замену?
- Валяйте. - Тут Ефрем впервые понял, отчего лицо главнача кажется весьма значительным. У него были не собственные, а наклеенные белые баки, даже не белые, а иссиня-белые, излучающие легкий фосфорический свет. Ефрему вспомнился "Огонек", который он однажды листал в районной парикмахерской, куда зашел укоротить волосы. В журнале был напечатан портрет то ли американского, то ли английского киноактера с густыми белыми бакенбардами. "Кто с кого скопировал?" - подумал Ефрем, хотя вовсе не был уверен, что город, в котором они оказались, находится на земле и вообще, что все сейчас с ними происходящее - это явь, а не сон или даже "фокус-покус", как говорит у них в Забаре ребятня.
Между тем беседа продолжалась. Главнач, нацеливая свет от своих иссиня-белых баков в глаза Ефрема, говорил:
- Предлагаю компромиссное решение: не Бунтарь, а Реформатор. Ефрем Реформатор. А через три месяца, как вам известно, вы получите сословную приставку, и вовсе будет замечательно?
- Какую? - спросил Ефрем.
- Сейчас не могу вам сказать. Сословную приставку назначает мэр города в зависимости от имущественного ценза граждан.
- Ясно. Капитал надо иметь.
- Совершенно справедливо. Либо капитал, либо власть.
- Но я же колхозник…
- Совершенно справедливо. У вас компьютерные мозги, дорогой наш гость. Вы далеко пойдете.
- Дальше вроде некуда, - пошутил Ефрем. - Выше не пустят.
Главнач помрачнел.
- Если вы имеете в виду повелителя пустыни, то разговоры на эту тему у нас запрещены.
- Режим у вас суровый, - усмехнулся Ефрем.
- Да… Итак, вы согласны с моим предложением? Меняем фамилию?
- Да хоть горшком назовите, только домой отпустите…
Потом они еще долго беседовали, и в ходе беседы Ефрем смекнул, что надо пообещать взятку, и сказал, что если он в Желтом Дьяволе разбогатеет, то не забудет о своём покровителе.
Начальник ПРПП после этих слов откровенно подобрел и стал вдруг рассказывать о бакенбардах. Оказалось, что право приклеивать себе бакенбарды имеют далеко не все. Простые смертные носят полосы на костюмах: дети - белые, люди в расцвете сил - красные, а пожилые и старики - черные. Богачи и чиновники его же ранга и выше наклеивают светоизлучающие баки, а мэр со своими ближайшими помощниками наклеивают и ресницы. Ефрем спросил про бороды. Главнач улыбнулся и сказал, что бороды разрешены только молодым как мера поощрения, но в отдельных случаях можно будет договориться. Ефрем понял, что речь опять идет о взятке, и покачал головой, как говорится, где порядки, там и взятки.
Но, пожалуй, больше всего времени в разговоре главнач уделил расспросам про Асю. Беда в том, что Ефрем так и не смог допытаться, почему Асей заинтересовались в городе. Обеспокоенный этим интересом, он решил назваться родным Асиным дядей. И сразу понял, что правильно поступил: в Асином пропуске было отмечено, что она племянница Ефрема Реформатора. Впервые упомянуто было и о Фаэтоне. Выходило: Фаэтона нет, а фаэтонцы живут здесь, в сопредельном с Землей и невидимом землянам пространстве.
Сейчас Ефрем, ворочаясь на своей жесткой постели, думал о том, что утром надо обязательно предупредить Асю, чтоб она где-либо не ляпнула, что это неправда.
От забот, от мыслей распухала голова. Ефрем чувствовал, что хочет спать, а уснуть не мог. Свет неоновых реклам, которые не гасли даже ночью, его раздражал, и он решил лечь головой к окну. Переложил подушку, лег, и стало вроде легче - без чужого неба в глазах.
Уже засыпая, вспомнил про Людмилу Петровну. Вечером, вернувшись с ПРПП, он вошел к ней без стука и увидел ее полураздетую. Она вскрикнула, быстро набросила на себя халат. Он извинился, думая о том, что это, оказывается, еще совсем нестарая женщина. И сейчас вдруг ему подумалось, что зря он не записал Петровну своей женой, мало ли что может случиться в этом проклятом городе.
Во сне Ефрему явилась его родная Забара и первая его невеста Марийка, которая погибла в войну в неволе у фашистов. Он и Марийка шли по узкой тропке через ржаное поле. Он следом за ней. Он чувствовал тепло ее плеч и шептал, не отставая: "Оглянись, Марийка, оглянись!" Она не оглядывалась. Потом тихо сказала: "Лицо у меня старое, Ефремушко. Не надо смотреть на мое лицо". - "Пусть старое, пусть. Оглянись!" - настаивал Ефрем и плакал в радости, что они рядом.
Проснувшись, Ефрем почувствовал слезы на глазах. И тогда снова закрыл их, чтоб продолжился сладкий сон.
Но больше в эту ночь ему уже не спалось.
Ночью проснулся и Маратик, а за ним и Ася. Маратик плакал, ему было страшно.
Людмила Петровна зажгла свет и принялась детей успокаивать. Ей и самой не спалось, все думала - что же дальше, как вырваться из этого кошмара.
Маратик попросил рассказать сказку.
Людмила Петровна вспомнила одну легенду про птиц, которую случайно прочла уже и не помнит в каком журнале. Поправив на Маратике одеяло, она стала рассказывать, тяжело вздыхая. Вздыхала она и потому что в легенде говорилось о родине.
"Никто не знает, - начала Людмила Петровна, - сколько веков прошло с тех давних-предавних времен. Известно только, что тогда не было ни городов, ни сел. Люди занимались охотой и жили в пещерах. И было тогда три царства: водяное, земное и небесное. В воде царствовала рыба, на земле царствовал человек, а в небе никто, потому что птиц не было.
Все звери имели свою родину. Но многие из них не могли переносить стужи и каждую осень уходили в дальнюю жаркую Африку, которая тогда называлась землей Горячего Солнца. А весной звери снова возвращались домой. Из года в год так шло. Но однажды случилось землетрясение, поднялись из недр громадные горы и преградили дорогу на север.