– Малецык, ну, что ты такое говоришь. Ты себя слышишь, – огорченно вставил в толкование Дивный, и встревожено да как-то весьма резко повел головой в сторону притихших справа от него сидящих в креслах Воителя и Словуты. – Тут же младшие, что ты в самом деле. Никто не собирается… никоим образом задевать Першего. Нашего любимого Отца, но нам надобно защитить лучицу, ты же это понимаешь. В-первую очередь, потому как она важна самому Першему… самому Отцу. И прошу тебя, умиротворись… ты сейчас воспламенишься и пострадает от твоего гнева только наша дорогая девочка, ибо ни чем не защищена.
Те слова, по-видимому, возымели над Седми надобное действо, оттого он враз и весьма порывчато тряхнул головой и данным движением сбросил с кожи не только рдяность искорок, но и всю алость. Миг спустя вновь возвернув положенную коже бледную молочность, совсем чуть-чуть подсвеченную золотым отливом. Старший сын Небо торопливо перевел взор на недвижно лежащую на руках Отца юницу и нежно ей улыбнулся так, будто видел в ней родственное создание.
– Ты, успокоился, мой дорогой, – голос старшего Раса теперь и вовсе звучал по любовно, верно, это была не первая стычка с сыном, каковая его вельми расстраивала. Седми воззрился на Отца и легонько кивнул. – Хорошо, мой милый. И теперь самое важное… – дополнил Небо, лаская словами своего непокорного сына. – И это я могу поручить одному тебе… Тебе, наш малецык, наш драгоценный малецык. Попроси, убеди, настои на том, чтоб покуда я не разрешил затруднение с Асилом, Перший не заявлял прав на соперничество. Ждал от меня вестей… Все днесь будет зависеть от тебя, мой любезный… мой сын, – Бог сделал особое ударение на последнее слово, стараясь тем выделить Седми в собственной печищи, вроде придавая ему особый статус. – Перший непременно тебе уступит, – дополнил он, – ежели ты попросишь, поелику я уверен, чувствует свою вину, за отказы во встречах с тобой, да и вообще. – Седми гулко хмыкнул, и тяперича искривил уста, судя по всему, не слишком жаждая пользоваться той сугубой расположенностью старшего из Димургов.
– Ты думаешь, Родитель разрешит Першему вступить в соперничество за лучицу? – медлительно и с расстановкой вопросил Дивный таким тоном, словно это была постановочная игра пред непокорным Седми и медлительно поднявшись с кресла, направился в его сторону.
– Не сомневаюсь. Родитель простит Першего, – не мешкая отозвался Небо и его бас-баритон наполнил залу собственной мощью, заколыхав, по всему вероятию, не только волосы находящихся в нем Богов, но и сами долгие белые волоконца облаков, схватившихся своими концами за свод залы. – Как всегда происходит, ибо это Перший… И я не сомневаюсь, что брат будет главным в соперничестве за лучицу. Но сейчас я хочу облыжничать Асила… Точно так, как когда-то он сделал с нами в отношении Круча… Абы проучить его… Абы он запомнил и более так не поступал… Слышишь Седми, дабы Асил не поступал с тобой и всеми нами, как поступил в тот раз. – Старший Рас сказал уже более приглушенно, так словно шепнул одному сыну, лицо коего стало сызнова покрываться алостью, судя по всему он вновь начинал гневаться. – А для того, – досказал Небо, – нам надобно, чтобы поколь… Чтобы поколь Перший не заявлял прав на вступление в соперничество за лучицу.
– Хорошо, – наконец протянул согласие Седми, и чудилось, принятое им решение обрадовало обоих старших Расов, поелику они густо засияв золотыми переливами света, переглянулись. – Сделаю, как просишь, Отец, – определенно, молвив то, чтобы примириться с Небом, ибо весьма редко так называл его.
– Можешь погостить у Першего, – мягко проронил Дивный, останавливаясь обок Седми. Бог вскинул руку и легохонько провел дланью по пшеничным волосам сына, на которых все поколь плясали искорки полымя, иноредь выскакивающие с под кожи. – Только не долго… Нужно, чтобы ты потом проверил Отлогую Дымнушку, да побывал в Весее, Мор тебя ждет. Давеча мы с ним виделись, и он просил тебя к нему заглянуть.
– Я помню просьбу брата, – весьма сухо процедил сквозь сомкнутые губы Седми. – И уже столковался обо всем. Но случилась эта беда, – отметил он и малеша качнул головой, в сторону лежащей на руках Небо девочки, – и потому я не сумел направиться в Весею, поспешил сюда.
Дивный заботливо обхватил за плечи старшего сына, ибо любой из малецыков Расов считался на равных и его сыном, и привлек к себе. Он крепко обнял такого строптивого, мятежного Бога, да нежно облобызав его висок, трепетно добавил:
– Я провожу тебя, мой дорогой. И прослежу за чревоточиной сам… так, что не тревожься Небо.
Кажется, так и не расплетая объятий, Дивный и Седми более ничего не говоря, развернувшись, вмале пропали в серебристо-голубоватой завесе. И только они ушли, как в зале сызнова повисла тишина, дотоль сдерживающая себя Владу, страшась от слабости и какой-то не свойственной ей вялости уснуть, негромко вопросила:
– А кто такая лучица? Почему тот зверь назвал меня лучицей?
– Потому как ты лучица, – Небо заботливо поправил голову юницы на левой своей руке и дотронулся перстами правой до ее лба. И от этого нежного и, одновременно, резкого движения Владелина надрывисто дернулась всем телом, и тотчас застонала от острой боли, вроде на маленько притихшей в раненному боку. – Наша дорогая, бесценная лучица… Это ты… ты, девочка… Воитель, – голос старшего Раса сызнова погрубел… таковым гласом он говорил лишь с Воителем и Словутой, точно всяк раз им приказывая. – Призови альвинок, девочке нужна их помощь, сухая одежда, еда… Пусть все незамедлительно принесут, а после сходи, малецык, проверь на хуруле Дажбу, побудь с ним перед отбытием. Оно как ты поколь подменишь Седми, и отправишься в Блискавицу, а потом возможно и в Синее Око.
Воитель незамедлительно поднялся с кресла, следом встал Словута. И если первый пошел выполнять указанное, второй шагнул в направлении кресла Небо и присев подле него, взглянул своими иссиза-голубыми очами на отроковицу. Он медленно приблизил к ее лбу свои сизовато-красные губы, слегка прикрытые белокуро-белесыми волосками усов, и нежно прикоснувшись к коже, обдал Владу горячей волной любви, ласково прошептав:
– Наша… наша лучица… наша бесценная девочка… Драгоценная… дорогая и милая… Я принесу тебе меч, и пояс ты только не расстраивайся.
– И цепочку? – выпрашивающе протянула юница, заглядывая в столь близкие очи Бога.
– И цепочку, моя любезная, – ответил согласно Словута и легохонько просиял отроковице.
Небо протянул руку к голове Словуты руку, как раз в проем меж двух планок обода удерживающих на себе бреющего в полете серебряно-золотого сокола, и как дотоль гладил юницу, нежно провел по его белокурым, почти ковыльным волосам. Раскрытые готовые к нападению и твореные из золотисто-желтого драгоценного камня лапы птицы с мощными пальцами и когтьми, нежданно торопливо сжались, словно жаждая ухватить руку старшего Раса, а погодя многажды степеннее раскрылись, несомненно, признав в нем своего. Словута еще раз коснулся губами лба юницы и мягко огладил островатой формой бороды ее грудь. От испытанной теплоты веки Влады вздрогнув, сомкнулись, и она замерла, наслаждаясь успокоением и неисчерпаемым источником любви идущим от Расов.
– Девочка моя, – мягкой волной обнял со всех сторон отроковицу голос Небо, аль то он и впрямь прижал ее к своей груди. – Послушай меня, внимательно… Покуда тебе придется пожить в капище.
– В капище? Здесь? – взволнованно дыхнула Владелина и немедля пробудившись, отворила веки. Уже много проворней она отпрянула от груди Бога, и, усевшись к нему на колени, воззрилась в его нависающее лицо. – И сколько?
– Не сыпь вопросы, – малозаметно усмехаясь, проронил Зиждитель и в его высоком венце живописующим в навершие миниатюрную Солнечную систему, нежданно ярчайше блеснула точно вырвавшаяся из третьей бело-голубой планеты искорка, совсем крошечная. – Не сыпь, моя драгоценная, а то я забуду на какой еще не ответил… Говори неспешно, не трать на горячность свои силы, моя любезная девочка. Теперь по существу заданного… В капище ты поживешь в отдельной комнате. Там тебе будет хорошо и поколь все не разрешится, спокойно мне. – Губы юницы едва дрогнули от огорчения. – Туда, к тебе в комнату будет приходить Вещунья, и ты сможешь с ней заниматься. Не перенапрягаясь, конечно, и единожды будешь набираться сил.
– И сколько я буду там жить? – уже более ровно, как и велел Небо, вопросила Владелина, не в силах скрыть своего разочарования, потому как дюже жаждала вернуться в поселение… к себе в избу… к Выхованку и Удалому.
– Столько, сколько надо, – голос старшего Раса звучал мягко и одновременно непререкаемо мощно. В нем чувствовалась такая сила, с оной нельзя было не согласиться, каковой нельзя было не подчиниться. – Будешь жить там, и покуда не выходить из капища. Завесу я не смогу сомкнуть, чтобы ты не пострадала от ее сияния, потому прошу тебя, не выходить из своей комнаты без моего разрешения… Ты выполнишь мою волю, мою просьбу? Я страшусь, что ты опять нарушишь свое обещание, и тем самым навредишь себе.
– Нарушу… – взволнованно проронила Владелина и суетливо дернула плечами так, что тот дырг махом отозвался в ударенном боку и вызвал глухой стон. – Когда я нарушила? – не понимая, где оступилась поспрашала она.
– Там, на берегу реки, во время нападения антропоморфа, – принялся неторопко пояснять Небо и черты его лица слегка колыхнулись, ибо он уловил боль юницы. – Вещунья повелела тебе остановиться, не убегать, но ты не послушалась… Потом, сызнова ослушалась и посмотрела в очи антропоморфа, и он запечатлев твой образ передал его себе подобным существам. Если бы ты слушалась, всего бы этого не случилось с тобой… Дажба бы прибыл на брег реки и вынес тебя оттуда, как это сделал ноне Седми. А так последовала очередная атака антропоморфов и тебя украли.
Владелина тут же повесила голову, закрыла лицо ладонями и горько заплакала не в силах… кажется, не в силах пережить, что так огорчила Небо и Дажбу.
– Ну, ну… милая моя, успокойся, – нежно произнес Бог, и спешно обхватив ее малое тельце обеими руками, прижал к себе, давая возможность течь слезам прямо по материи его рубахи, иноредь в ней, вроде как пузырясь. – Умиротворись, прошу, не надобно плакать и так тревожиться, то после пережитого весьма для тебя вредно. Я не к тому сказал, чтоб ты, моя драгость, плакала, а, чтобы слушалась… Обещай мне… Обещай не выходить из комнаты пока не разрешу, – Владу резко кивнула, почти проехавшись лбом по груди Небо, ощущая тепло и трепет идущее от его тела и наполняющее ее силой. – Если захочешь меня увидеть, – все также участливо протянул Зиждитель, – просто позови. И более, запомни, более, чтобы не случилось, и где бы ты не оказалась, никогда так не кричи, как кричала нынче. Это недопустимо для тебя. Ты и так вельми хрупкая. Помни я тебя слышу… Теперь слышу даже малый твой вздох. Не напрягай криком лучицу, береги себя.
– Дажба, Дажба, – прошептала отроковица, когда Бог, спустив ее со своих колен, посадил подле на кресло, и она как-то удрученно свесила вниз, словно лоскуты на тряпичной кукле отяжелевшие, чужие руки. – Дажба не пришел, потому как сердится на меня, да?
– Нет, нет, что ты, – немедля ответил старший Рас и поднялся с кресла. – Он просто отдыхает, поелику также как и иные Боги, весьма был расстроен произошедшим с тобой. Он, непременно, придет к тебе в комнату, когда ты выспишься, а теперь дождись альвинок.
Небо, как дотоль сделал Словута, наклонился к девочке, и, нависнув над ней своей массивностью, придержав под спину, ласково поцеловал в макушку, да чуть слышно, что-то шепнул. И враз голова ее дернулась назад, и сама она вся словно завалившись, по всему вероятию, вошла в транс. Бог бережно положил отроковицу на сидение кресла, кое изогнувшись, приобрело под ней вид округлого дна люльки.
Глава тридцать четвертая
Владелина порывчато сотряслась всем телом, и судорожно дернув головой, воззрилась в голубо-прозрачный свод залы, где прицепившись к полотнищам белых облаков, одним своим концом висел долгий перьевитый лохмоток, удивительного такого лазоревого цвета, насыщенного и близкого к глазам Дивного. Нежданно тот лохмоток оторвался от свода и с огромной быстротой понесся вниз на девочку, словно жаждая раздавить ее своей энергично набирающей массивностью.
– Ах! – вскликнула юница, и, соскочив с кресла в доли минут отпрыгнула в бок, туго задышав и схватившись за пульсирующий острой болью бок.
Не мешкая Влада вздела голову и воззрилась в свод, но не летящего лохмотка, не того самого лазоревого цвета там более не просматривалось. В своде лишь неспешно колыхали боками молочно-голубые пухлые облака, легохонько загораживая сияние голубых небес.
Девочка оглянулась… В зале кроме нее и того самого кресла на котором она лежала никого и ничего не было. Прошел, кажется, один миг и кресло точно потеряв свои перетянутые, сетчатые контуры, разом опало вниз на пол, густым растекающимся комом, степенно впитывающимся в его белоснежность, вмале и вовсе исчезнув с глаз ошарашенной отроковицы. Плотная желтоватая завеса, поместившаяся в одной из зеркальных стен залы, заколыхала своими пышнотелыми парами дыма и из нее выступила царица белоглазых альвов.
– Вещунья Мудрая, – обрадовано произнесла Влада и резво, несмотря на слабость и боль, кинулась к наставнице, впорхнув в ее объятия. – Прости, прости меня, – торопливо зашептала она, и очи ее надрывно плеснули слезами, только днесь понимая, что по ее вине Зиждители могли наказать царицу и, несомненно, это сделали. – Прости, что ослушалась тебя… И расстроила, огорчила Богов и тебя.
– Милая, милая моя девочка, наше чудо, совершенство… главное, что ты жива… жива, – участливо проронила царица и принялась целовать юницу в темно-русую макушку головы. – Наше чудо… жива… жива… подле нас… Пойдем, пойдем, моя дорогая, Зиждитель Небо велел мне тебе помочь: помыть, переодеть, излечить и накормить.
– Нет, хочу спать. Я так устала, так сильно… будто тот зверь с меня высосал все силы, – жалостливо протянула Влада, ощущая невыносимую слабость в теле и подгибающиеся, не подчиняющиеся ей ноги.
– Ничего моя девочка, ничего, мое чудо… Сейчас мы тебе поможем. Сейчас, – лирический голос Вещуньи Мудрой звучал как переливчатая песнь птицы, вне всяких сомнений она была счастлива видеть живой и относительно здоровой свою ученицу.
Приобняв девушку за плечи, и тем самым помогая идти, царица медленно повела ее к парящей завесе. Похоже, они сделали лишь один шаг в ней, когда желтоватое марево разошлось в стороны и обе женщины оказались в какой-то бескрайней долине. Разком напомнившей Владелине то самое место подле Выжгарта, в оном они провели последнюю ночь, и, где она повздорила с Рагозой.
Слева от девушки расстилался густоватой, зеленой травой луг, кланяющийся в ее сторону островатыми завитками трав, а справа поместилась невысокая скальная гряда, полукругом огородившая голубую гладь озера, опадая с вершины изрезанной поверхности взгорья звенящими струйками водопада. Местами на той гряде смотрелись пухлые подушки зеленых мхов и с кривыми стволами низкие березы, шелестевшие своими тонешенькими ветвями, поигрывающие зеленой блестящей листвой. По краю луга стлалась далекая полоса зеленого леса, а позади, курился дым завесы. Берег озера порос мхами только дивного желто-бурого цвета, их плоское слоевище, расползающееся по земле, весьма ветвилось, а стебельки и листья напоминали чешуйки змей. Голубой небосвод расстилался далеко и одновременно вроде близко… он был дюже светлым. И хотя на его поверхности не наблюдалось солнца иль облаков, небо дюже лучисто освещало ту дивную долину. В нескольких шагах от девочки и царицы стояли Знахарка Прозорливая и Кудесница Купавая с долгими сумами в руках.
– Где мы? – взволнованно вопросила Влада, и резко дернувшись, тем самым высвобождаясь из объятий наставницы, остановилась. – Я обещала Отцу не уходить из капища.
– Это и есть капище, – пояснила Вещунья Мудрая, успокаивающе погладив девушку по волосам. – Только, как ты любишь простор земли.
– Капище? – беспокойно повторила юница и обернулась назад зыркнув на желтоватую завесу позадь себя.
– Конечно, неужели ты думаешь, я нарушу волю Зиждителя Небо, и приведу тебя, куда в иное… не разрешенное им место? – в голосе царица прозвучала такая нежность не только в отношении старшего Раса, но и самой отроковицы махом снявшая с последней какое бы то ни было волнение.
Успокоенная трепетание гласа наставницы девушка шагнула уже смелее вперед, обозревая чудную, и, похоже, бескрайнюю долину, раскинувшуюся внутри капища.
– Надо обмыться, – протянула Вещунья Мудрая, слегка направляя поступь девочки в сторону берега озера, куда вела мало-помалу плавно кланяющаяся трава сменяющаяся кочковатыми подухами мхов.
Влада не желая, да и не имея сил спорить, медленно побрела в указанном направление, пройдя мимо сподвижниц и остановившись в нескольких шагах от воды. Схватив подол рубахи, она резко, как то делала всегда, дернула ее вверх и с надрывистыми стонами сняла через голову. Одначе, немедля ощутив болезненное состояние всей плоти и пульсирующую боль в правом боку, приложила к нему ладонь. На малеша от той острой боли закружилась голова, Владелина покато выгнула спину и глубоко вздохнув, оглядела почти сине-желтую кожу на месте удара.
– Не торопись, мое чудо, – трепетно молвила царица, придерживая покачивающуюся юницу за стан и забирая у нее рубаху. – Не горячись… ты ранена… Не надобно резких движений. Я помогу тебе раздеться.
Подошедшие вслед за Вещуньей Мудрой сподвижницы положили на мхи свои сумы и также принялись помогать раздеваться отроковице. Чувствуя некое смущение, оттого, что ее обнажают, Владелина все же не стала отказываться от помощи, ибо и впрямь теряла силы с каждым новым движением и боялась, что при таковой быстроте не сможет сама себя помыть. Вмале, раздевшись, девочка неспешно подступила к озерку и на чуток задержавшись на подухе мха, сунула в воду пальцы правой ноги. Вода на удивление была теплой, такой точно то Выхованок нагрел ее в корыте на солнце в месяце теплынь. Не торопко войдя в озеро, дно под подошвами стоп которое было устлано мягкой и не менее теплой, ровной полстиной, по грудь, Влада принялась смывать застывшую кровь под носом, на губах, груди и руках, легохонько постанывая от боли. В том месте, где даже под голубоватой прозрачностью воды светился широкий и достаточно глубокий разрез оставленный когтем антропоморфа на груди, юшка долго не желала смываться. Абы окончательно отмыть кровь с рук и лица юнице пришлось несколько раз нырнуть под воду, токмо после того она направилась на берег.
Царица, ожидающая ее выход, немедля укрыла девочку широким теплым одеялом, насухо вытерла волосы. А после, все также придерживая, повела к чуть приподнявшемуся над уровнем полстины из мха, будто выросшему, квадратному топчану. Этот лежак, объединенный с растительностью, стелющейся кругом, был устлан зеленоватой набивной материей, сверху на которой поместились неширокие белые подушки.
– Ляг, пожалуйста, – ласково протянула Вещунья Мудрая, указывая на тот топчан.
– А одеться? – несогласно отозвалась девушка, придержав на себе одеяло, которое желала снять Знахарка Прозорливая.
– Мы должны тебя осмотреть и излечить, – застрекотала своим низким гласом старшая сподвижница. – А потом ты оденешься.
Влада еще миг колебалась, но не из-за упрямства, а из-за стеснительности, впрочем погодя все же уступила Знахарке Прозорливой, позволив ей снять с себя одеяло. Засим не мешкая, она шагнула на мягкое, теплое ложе и опустилась на его набивную, тканевую полстину.