И с тех мгновений, когда он спустился вниз по лестнице, чтобы поглядеть на четверых убитых им бандитов, когда увидал отца, истекающего кровью из страшной раны на горле, когда увидал три скорчившихся тела, уже воняющих зажаренным мясом, увидал свою мать, лежащей на полу голой и с ножом в груди, он испытал сильнейшую муку, которая с тех пор и направляла всеми его действиями. Даже память о той ночи, более сотни лет спустя, покрывала его холодным потом. Так что поначалу им двигала ненависть, заставляя выслать флот против родных для мародеров планет, чтобы покорить их, именно она поставила его во главе группы людей, старших его по возрасту, но готовых идти за ним даже в преисподнюю.
Но где-то в средине пути ненависть его оставила. И не после того, как в конце концов его мать отравили, через несколько десятков лет после того, как она выжила после ножевых ран - нет. Тогда как раз он еще ненавидел. По-видимому, это происходило постепенно, по мере того, как убийственная ночь стиралась в его памяти, и теперь он начинал испытывать необходимость заботиться о тех миллиардах людских жизней, которые теперь зависели от него самого, от его закона, мира и защиты. Где-то посреди его жизненного пути цели изменились. Теперь он уже стремился не просто наказывать зло, хотя раньше считал, что это станет его жизненной задачей. Теперь он стремился установить мир по всей галактике, защищать людей от других людей, даже если это и означало еще одну кровавую войну с целью подавления взбунтовавшихся миров, наций и объединений миров. Вплоть до их смерти в сражении.
Я делал это, сказал Майкел сам себе, глядя в пламя. Я делал это.
И все это недостаточно. А все потому, что вчера вечером мальчишка стряхивал кровь со своих рук, глядя на трупы убитых им людей. Ведь я начал это для того, чтобы никакой мальчишка более не делал такого.
Майкел почувствовал внутри невыносимую боль. И тогда он сунул руку в огонь, держа ее до тех пор, пока боль тела не заставила отступить боль внутреннюю. Только после этого он смазал руку целебной мазью и забинтовал, дивясь про себя, почему внутренние раны нельзя лечить так же легко.
18
- Певчая Птица, - сказал Рикторс Ашен, - похоже, что кто-то научил тебя новым песням.
Анссет стоял, окруженный охранниками, не спускавшими с него своих лазеров. Самообладание позволяло ему не проявлять каких-либо эмоций, хотя, на самом деле, ему хотелось орать от гнездящейся внутри страшнейшей боли. Мои стены высоки, вот только смогут ли они сдержать все это? - размышлял он, и в то же самое время изнутри он слыхал поющий ему тихий голос. Это был голос Эссте, и она пела песню любви, и только он позволял мальчику, испытывая вину и страх, еще и Владеть Собой.
- Тебя, должно быть, выучил настоящий мастер, - сказал Рикторс.
- Я никогда не учился, - начал было Анссет, и тут понял, что не может одновременно говорить и удерживать самообладание.
- Не мучайте мальчика, Капитан, - отозвался сидящий в углу совещательной комнаты Майкел.
Тут же Управляющий выразил свое формальное свидетельство вины:
- Я должен был заметить изменения мышечной структуры у мальчика и догадаться, что у него появились новые умения. Еще раз я настаиваю на собственной отставке. Умоляю вас забрать мою жизнь.
Управляющий, должно быть, сильнее обычного беспокоился за свою жизнь. Анссет неожиданно увидал, как тот упал ниц перед императором.
- Заткнись и поднимись на ноги, - ответил Майкел.
Управляющий поднялся, лицо его сделалось серым от ужаса. Майкел не следовал ритуалу. Жизнь управляющего и впрямь висела на волоске.
- По-видимому, мы как-то пробились через барьеры, установленные в сознании моей Певчей Птицы, - сказал император. - Давайте поглядим, через сколь многие.
Рикторс взял лежащий на столе пакет, после чего стал показывать Анссету лежащие в нем фотографии. Мальчик глянул на первую и сразу же почувствовал себя плохо. Он не понимал, зачем его заставляют глядеть на все это, пока не увидал третий лист и, несмотря на все Самообладание, сглотнул слюну.
- Ты знаешь его? - спросил Рикторс.
Анссет тупо кивнул в ответ.
- Укажи на тех, кого ты знаешь.
И таким вот образом Анссет указал почти на половину изображений, а Рикторс сверился со списком, что был у него в руке, когда же мальчик закончил и отвернулся (медленно-медленно, потому что охранники с лазерами чувствовали себя не в своей тарелке), Рикторс мрачно усмехнулся Майкелу:
- Он указал на всех тех, что были похищены и убиты после того, как похитили его самого. Выходит, что между ними была какая-то связь.
- Я убил их, - произнес Анссет, и голос его дрожал от возбуждения. Никто еще во дворце не слыхал от него такой дрожи. Майкел глянул на мальчика, но не сказал ни слова, не проявил ни малейшего знака сочувствия. - Меня заставляли упражняться на них, - закончил Анссет.
- Кто заставлял тебя упражняться? - поинтересовался Рикторс.
- Они! Голоса - из коробки.
Анссет пытался вызвать в памяти образ того, что было укрыто от него ментальным блоком. Теперь он знал, почему блок был таким сильным - иначе он сам бы не вынес того, что хранилось в его сознании. Но теперь блок приоткрылся, и ему следовало вынести все бремя воспоминаний, хотя бы до того, чтобы рассказать о них. Он и сам хотел рассказать, хотя изо всех сил желал, чтобы блок закрылся навечно.
- Какой коробки? - Рикторс, казалось, вовсе не был удивлен.
- Коробка. Деревянная коробка. Может приемник, может в ней была какая-то запись. Я не знаю.
- Голос тебе известен?
- Голоса. Все время разные. Они менялись даже в одном-единственном предложении. Голоса менялись с каждым словом. Я никак не мог открыть в них какую-то песню.
Анссет видел перед глазами лица связанных людей, которых ему приказывали увечить, а потом убивать. Он помнил, что, хотя он криком исходил, чтобы не делать этого, сопротивляться ему не удавалось, он не мог остановить себя.
- Каким образом тебя заставляли делать это? - спросил Рикторс, и, хотя заданные мягким голосом, вопросы были настойчивыми, они требовали ответа.
- Я не знаю. Не знаю. Были только слова, и после них я делал.
- Какие слова?
- Я не знаю! И никогда не знал! - заплакал мальчик.
- Кто учил тебя убивать таким вот образом? - тихо спросил у него Майкел.
- Мужчина. Я так и не знаю, как его звали. В последний день он был связан и находился в том месте, где были все остальные. Голоса приказали мне убить его. - Анссет с трудом справлялся со словами, и ему было еще труднее от понимания того, что, когда он убивал собственного учителя, его не нужно было особо заставлять. Он убил, потому что ненавидел этого человека. - И я убил его.
- Чушь, - вмешался Управляющий, пытаясь говорить сочувственно. - Ты был всего лишь орудием.
- Я же приказал тебе заткнуться, - резко оборвал его император. - Помнишь ли ты еще что-нибудь, сын мой?
Анссет кивнул, сделав глубокий вздох, зная при том, что, хоть он и утратил все иллюзии относительно Самообладания, те же самые стены Самообладания удержали его от того, чтобы закричать, броситься на охранников и умереть в огне лазерных лучей.
- Я убил Мастера и всех, кто был там. Кое-кого не хватало. Это те, кого я узнал на фотографиях из Ирландии. И еще Хаск. Но я убил всех остальных, они все находились в комнате, где был стол, и я один перебил их. Они сопротивлялись как только могли, все, кроме Мастера, который только стоял, как будто не мог поверить в то, что видит. Может быть, они даже и не знали, чему меня учили на палубе.
- А потом?
- А потом, когда все уже были мертвы, я услышал сверху, на палубе, шаги.
- Чьи?
- Я не знаю. Коробка приказала мне лечь на живот, и я послушался, а потом коробка приказала мне закрыть глаза. Я закрыл и уже не мог их снова открыть. После этого шаги спустились вниз, кто-то хлопнул меня по руке, и я проснулся идущим по улице.
Какое-то время все молчали. Первым молчание прервал Управляющий:
- Повелитель, это великая любовь Певчей Птицы к тебе пробилась через все барьеры, вопреки тому, что Капитан был уже мертв…
- Управляющий! - перебил его Майкел. - Еще одно слово, пока я не обращусь к тебе, и тебя ждет смерть. - Он повернулся к Рикторсу Ашену. - Капитан, я хочу знать, каким образом эти киншасцы прошли через твоих охранников.
Тот не делал ни малейшей попытки оправдаться.
- Охранники на дверях были мои люди, и они устроили им самый обычный досмотр, без всяких попыток выявить непривычное оружие в их необычных прическах. Теперь все они заменены более внимательными людьми, а те, кто позволили убийцам пройти, сейчас в тюрьме и ждут вашей милости.
- Моя милость заключается в долгосрочном изгнании, - ответил Майкел.
Самообладание уже вернулось к Анссету. Он слышал песню в голосе Рикторса Ашена и удивлялся уверенности этого человека. Все было так, будто Рикторса Ашена ничего не касалось. Он знал, что с его стороны никаких ошибок не было, знал, что его не накажут, знал, что все закончится хорошо. И его уверенность была столь заразительной, что Анссет почувствовал себя намного лучше.
Майкел отдал своему Капитану ясные приказы:
- В Киншасе следует провести тщательнейшие расследования. Следует выявить все связи между попыткой покушения и воздействием на Анссета. Каждый заговорщик должен быть наказан как государственный изменник. Все остальные киншасцы должны быть депортированы на планету с самым неподходящим климатом, все строения в Киншасе должны быть разрушены и снесены с лица земли, все поля, сады, животные должны быть уничтожены. Каждая секунда карательной акции должна быть записана на голо и передана на все миры империи.
Рикторс Ашен склонил голову.
После этого Майкел повернулся к Управляющему, окаменевшему от ужаса, хотя никто не лишал его должности.
- Управляющий, и что вы посоветуете, как поступить мне со своей Певчей Птицей?
Тот вновь вернулся к своей обычной осторожности:
- Мой Повелитель, это не тот вопрос, который мне позволено обдумывать. Я не чувствую себя ответственным решать какие-либо проблемы, связанные с вашей Певчей Птицей.
- Весьма осторожно сказано, дорогой мой Управляющий.
Анссет изо всех сил старался сдержать самообладание, слушая их дискуссию по поводу того, как поступить с ним. Майкел поднял руку, что, согласно ритуала, означало спасение жизни Управляющего. Облегчение того было столь явным, что в другой раз Анссет бы расхохотался; но теперь он не испытывал ни малейшего веселья, он знал, что его облегчение будет не столь легким, как у Управляющего.
- Мой Повелитель, - сказал Анссет, когда в разговоре произошла пауза. - Я молю вас предать меня смерти.
- Черт подери, Анссет, мне уже блевать охота от этих ритуалов.
- Это не ритуал, - устало и хрипло произнес мальчик. - И это уже не песня, Отец Майкел. Я представляю для тебя опасность.
- Я отметил это, - сухо ответил император, после чего повернулся к Управляющему. - Соберите все принадлежащее Анссету имущество и будьте готовы к отправке.
- У меня нет имущества, - сказал мальчик.
Майкел удивленно поглядел на него.
- У меня никогда ничего не было своего, - заявил Анссет.
Майкел только пожал плечами и вновь обратился к Управляющему:
- Сообщите в Певческий Дом, что Анссет возвращается. Передайте им, что он выступал изумительно, и что это я испортил его, приняв его при своем дворе. Сообщите, что им заплатят вчетверо больше от договоренного заранее, но это даже в малейшей степени не сможет компенсировать прелести их подарка или же того вреда, который я нанес им. Проследите за этим. Проследите за всем.
После чего Майкел повернулся, чтобы уйти. Анссет не мог вынести того, что Майкел уйдет именно таким вот образом, отвернувшись спиной, без единого слова прощания.
- Отец Майкел! - вскрикнул он. А точнее, подумал, что вскричал. Слова были тихими-тихими, еле слышными. И это была песня, после чего до Анссета дошло, что он спел первые ноты песни любви. Только их он мог дать на прощание.
Но Майкел вышел, не подавая ни малейшего знака того, что услыхал.
19
- Мне сообщили, что ты не заключенный, - сказал охранник. - Но мне приказано, мне и другим, следить за тобой, чтобы с тобой не произошло ничего опасного, или же чтобы ты не пытался сбежать. Для меня это звучит, как будто бы надзирать за заключенным, но, полагаю, что я должен относиться к тебе по-доброму.
- Спасибо, - ответил Анссет, даже выдавив что-то вроде улыбки. - Означает ли это, что я могу пойти куда захочу?
- Все зависит от того, куда ты захочешь.
- В сад, - ответил Анссет, и охранник кивнул.
После этого он с напарниками вышли за Анссетом из дворца, через широкий луг по направлению к берегу Сасквеханны. Теперь Самообладание не покидало мальчика. Он вспоминал слова своего первого учителя:
- Если тебе хочется плакать, позволь слезам катиться через твое горло. Пускай боль пройдет через напряжение мышц на бедрах. Позволь стыду подняться вверх и резонировать в голове.
Все было песней, и, в виде песни, могло певцом контролироваться.
Направляясь к Сасквеханне по лугу, остывшему в полуденной тени, Анссет пел свое горе. Он пел тихо, но охранники слыхали его песню и, не имея возможности справиться с собственными чувствами, плакали тоже.
Мальчик остановился в таком месте, где вода выглядела холодной и чистой, и начал стаскивать с себя тунику, собираясь поплавать. Охранник протянул руку, чтобы остановить его. Анссет заметил лазер, нацеленный ему в ногу.
- Я не могу позволить тебе этого. Майкел приказал, что тебе нельзя позволить лишить себя жизни.
- Но я всего лишь хочу поплавать, - ответил ему Анссет самым достойным доверия голосом.
- Меня казнят, если с тобой хоть что-то случится, - сказал на это охранник.
- Даю тебе честное слово, что я всего лишь хочу поплавать. Я хорошо плаваю. И я не буду пытаться удирать.
Охранники посовещались друг с другом, и доверенность в голоса Анссета принесла ему победу. - Только не заплывай слишком далеко, - сказал ему главный из охранников.
Анссет сбросил с себя белье и нырнул в воду. Река была холодна как лед, ведь осень давным-давно выстыла ее, так что поначалу она обожгла мальчика. Но он широкими замахами поплыл по течению, зная, что оставшиеся на берегу гвардейцы будут видеть его как щепку на поверхности реки. А потом он нырнул и поплыл под водой, удерживая дыхание, как умеют только лишь певцы и ныряльщики за жемчугом, и направился поперек течения к ближайшему берегу, где ожидали его охранники. Он мог слышать, хотя и заглушенные водой, их крики. И только после этого он, смеясь, выплыл на поверхность. Боже, он снова мог смеяться.
Два охранника к этому времени уже сбросили сапоги и зашли по пояс в воду, собираясь выхватывать тело Анссета, если оно выплывет само. Но тут мальчик рассмеялся у них за спиной, и они повернули к нему свои рассерженные лица.
- Ну зачем же так беспокоиться, - крикнул им Анссет. - Я же дал слово.
После этого охранники расслабились, и Анссет уже не играл с ними в подобные игры, он только плавал, лежал на воде и загорал на берегу. Осенняя прохлада напоминала вечный холод Певческого Дома, и, хотя Анссет и продрог, ему было, если и не совсем уютно, но чувствовал он сам себя довольным.
Время от времени он опять немного плавал под водой, прислушиваясь к различным звукам восторгов и смеха охранников, когда Анссет исчезал у них из виду. Потом они играли в догонялки, и их главный чаще всего проигрывал, хотя он был неплохим спортсменом. А временами, когда в игре наступало затишье, Анссет мог слышать вдалеке птичьи крики, становящиеся то более резкими, то неясными, смазанными на фоне шума реки в его ушах.
Это было очень похоже на приглушенные птичьи крики, когда Анссет сидел в своей камере на плоскодонке. Птицы для него были единственным знаком того, что снаружи существует другой мир, что если даже на какое-то время его хотят ввергнуть в безумие, останется что-то такое, чего безумие не коснется.
А после этого Анссет кое-что соединил в мыслях и внезапно понял, что ужасно, убийственно ошибался. Он был не прав, и Майкел должен немедленно узнать об этом, он обязан узнать про это, пока не случилось нечто страшное, нечто худшее, чем все, происшедшее до того - смерть Майкела.
Анссет быстро поплыл к берегу, выскочил, весь в брызгах, из воды и, даже не делая попытки вытереться, натянул на себя белье и тунику, после чего побежал в сторону дворца. Охранники звали его, потом бросили игру и помчались за мальчиком. Пускай, пускай гонятся, подумал Анссет.
- Стой! - кричали ему охранники, но мальчик не останавливался. Разве что, теперь он пошел шагом. Ладно, пускай уж догоняют и хватают.
- Куда это ты направляешься! - стал допытываться первый из догнавших его. Гвардеец схватил мальчика за плечо, пытаясь его остановить, но Анссет легко вывернулся и прибавил шагу.
- Во дворец, - сказал он. - Мне нужно во дворец!
Теперь уже все охранники сгрудились возле него, кое-кто пытался заградить ему путь.
- Вам же говорили, что я могу идти куда захочу.
- С ограничениями, - напомнил ему главный.
- Можно ли мне идти во дворец?
Недолгая пауза.
- Конечно.
- Так вот, я иду во дворец.
Посему охранники следовали за Анссетом, когда же он вступил во дворец и повел их за собой по лабиринту переходов, некоторые сняли лазеры с предохранителя. Двери никто не перенастраивал - мальчик мог открыть все те, что и ранее. По мере того, как он пробирался по лабиринту коридоров, охранники все сильнее чувствовали себя не в своей тарелке:
- Куда мы идем?
- А разве вы не знаете? - невинным голоском ответил им Анссет.
- Я вообще не знал, что такой коридор существует, откуда же мне знать, куда он ведет!
Кое-кто из них уже начал даже разглагольствовать, найдут ли они сами обратную дорогу. Анссет даже не улыбнулся, хотя ему и хотелось. Они проходили рядом с кухней, общей столовой, помещениями охраны - уже более-менее знакомыми для них местами во дворце. Только вот Анссету все они были известны даже в большей степени, так что удивление вновь вернулось.
Правда, всякое удивление покинуло их, когда они вышли прямиком в помещение для охранников рядом с личными апартаментами Майкела. Главный среди охранников тут же опознал место и, подняв лазер, нацелил его на Анссета.
- Это единственное место, куда тебе нельзя приходить, - сказал он. - Так что, давай, уходи куда-нибудь!
- Я здесь для того, чтобы увидать Майкела. Я должен увидаться с Майкелом! - Анссет повысил голос, так что его можно было слыхать во всем этом помещении, в коридорах и во второй комнате для проверки посетителей. И действительно, тут же появился один из привратников, чтобы спросить своим спокойным, бесстрастным голосом, чем он может служить.
- Ни коим образом! - крикнул охранник.
- Мне нужно повидаться с Майкелом! - крикнул Анссет, в его голосе звенела песня муки, мольба о милости. И сопротивляться этой мольбе было невозможно. Правда, слуга и не собирался сопротивляться. Он только лишь удивленно моргнул и спросил у охранников:
- Разве вы не специально привели его? Майкел искал мальчика.
- Искал? - удивился гвардеец.
- Майкел желает принять его немедленно. И без всякой охраны.
Главный охранник опустил свой лазер. То же самое сделали все остальные.