Он зажмурился, попытался привести в порядок свои мысли, но в шлемофоне раздалось странное заикание. Он открыл глаза - ситуация на экране изменилась. Там блистала белизной нагая человеческая спина с нежно очерченным желобком позвоночника, чернота отступала все дальше вниз, сначала открылась тонкая, гибкая талия, потом всплыл шариком по-девичьи небольшой задик, показались длинные конусовидные бедра. Руки, тоже длинные и округленные, безостановочно сдирали с тела черную шкуру. Стянув, положили ее на пол. Босые ступни осторожно высвободились из шкуры, руки поискали опоры в воздухе, но не нашли, и все тело беспомощно завертелось, будто вместе с черной оболочкой оно лишились прежней уверенности. Лицо опять заполнило экран, оно растерянно смеялось, - наверное, над непривычной, такой человечьей неуклюжестью в невесомости.
- Эн... Эн... ххочу об., обратно! - договорил, наконец, заикающийся Гибсон.
Конечно, и для командира поопытнее Антона Санеева едва ли могло случиться что-либо абсурднее, чем внезапное появление на корабле голой девушки где-то в районе между Землей и Марсом. Такому испытанию не подвергался ни один пилот за всю полувековую историю космонавтики. Кибернетик Акира, который еще недавно восхищался необъяснимым для него совершенством нового робота, и вовсе язык проглотил, глядя на прелесть молодого и несомненно человеческого тела.
- Обними ее, что же ты! - Антон наконец засмеялся, потому что голая девушка никак не угрожала безопасности корабля.
Скафандр Гибсона был неподвижен, будто в нем было пусто.
- Исследуй ее, говорят!
- Эн... Эн... это сам дьявол!
- Конечно, он самый! Давай, тебе ли его бояться?
Скафандр на экране продолжал хранить неподвижность. Антон приподнялся в кресле пилота, готовый броситься в шлюз, и вновь опустился на сиденье. Рука его скользнула к крану. А что, если откачать воздух? Раз она столько времени пробыла снаружи безо всякого кислорода, в одной тонкой оболочке... Он убрал руку, потому что девушка вдруг резко повернулась, по-лягушачьи раскорячилась и тут же ухватилась за англичанина, повисла на нем и потихоньку спустилась на пол. Очутившись на полу, она выпрямилась во весь рост - маленькая, хрупкая, доверчиво прислонившаяся к бронированной груди Томми. Англичанин дышал так, что шлемофоны, казалось, вот-вот взорвутся. Антона вдруг охватило безудержное веселье:
- Не бойся, через скафандр не изнасилует! Да и зачем ей мужик, который обмочился! Давай, браток, исследуй ее!
- Эн... - пропыхтел англичанин. - Я чего только не... Я ведь пять раз на Марсе...
- Знаю, знаю. Это приказ, понимаешь? Да ты что, девушек в жизни не видел?
- Какая же это девушка!
- А вот возьми, наконец, и посмотри, какая!
- Разве вы сами не видите?
Внезапный смех, загремевший в шлемофоне, оглушил Антона. Он не сразу понял, что смеется японец. А когда понял, когда преодолел свой страх за психическое состояние Томми, сам засмеялся над его забавным неподчинением приказу. И над своей растерянностью перед ошеломляющей картиной на экране, где гостья из космоса стояла рядом с громадным скафандром, как рекламная фотомодель. Улыбка, ставшая совсем искусственной, словно приглашала: посмотрите, как красиво и как беспомощно человеческое тело без скафандра! И потому немедленно купите новую модель скафандра фирмы...
- Я же говорю, баба Яга! - проговорил сквозь смех Антон. - Поищи хорошенько, куда она метлу девала! Больше ей не на чем прилететь.
Девушка не дала ему договорить - она отделилась от Гибсона, продемонстрировала на экране все великолепие своего молодого тела, показала рукой на внутренний люк, потом провела ею по бедру, демонстративно поежилась, а губы, трепеща, произнесли короткое, какое-то округлое слово. Вероятно, благодаря недвусмысленному языку жестов, это слово прозвучало как английское "cold". Если это человек, то он, действительно, не мог не продрогнуть в шлюзовой камере. И даже в командном отсеке.
- Не могу больше! - всхлипнул Томми. - Эн, сделай что-нибудь!
Антон же при виде только теперь открывшейся его взгляду красоты "баба Яги", крошечной и нежной, как эльф, как те сказочные существа, которые живут в венчиках цветов, зажмурился. Подавив новую волну страха, он тут же дал себе зарок после приземления уйти в отставку - такого хамства прощать нельзя! - и грузно затопал магнитными башмаками к люку. Покрутил рычаги, уверился, что японец тоже встал и стоит пригнувшись, готовый применить свой самый страшный прием дзюдо, и с торжественной плавностью невесомости открыл дверь.
Чудо, которое последовало вслед за этим, не было никаким чудом. Вернее, оказалось самым немыслимым чудом, какое только возможно. Как в сказке, как во сне через дверь вплыло нагое женское тело. Не миниатюрная и потому нереальная фигурка с экрана, а женщина, которая мгновенно заполнила всю кабину своей потрясающей осязаемостью. Она выпрямилась, кивнула им, ухватилась за стену и засмеялась. Засмеялась так, что оглушила их родниковым журчанием, хотя они все еще были в шлемах и слышать ее не могли. Потом она приподняла левую ногу, уперлась босой ступней в стену кабины, оттолкнулась и полетела белорозовой грудью вперед, прямехонько к командиру корабля.
Антон рефлективно - так они всегда помогали друг другу в невесомости - принял ее в свои объятия, но тут же расслабил мускулы, ощутив даже сквозь рукава скафандра ее податливую хрупкость. Гостья прижалась щекой к его груди, как раньше к Томми, который сейчас заглядывал в дверь, не смея войти. Антон скользнул рукой по гладкой крутизне голой спины, не ощутив сопротивления, захватил в горсть ее волосы и потихоньку начал тянуть, словно хотел их убрать подальше от себя. Голова послушно запрокинулась, открыв лицо. Но лицо уже не смеялось. Оно плакало. Плакало целиком - мокрыми щеками, дрожащими губами, вздрагивающим подбородком, каплями, повисшими на ресницах синих глаз.
Он оглянулся на японца, на англичанина, увидел, что Гибсон открывает шлем, и не остановил его. У него не было сил произнести ни звука. Если бы не невесомость, он, наверное, упал бы. Нет, она была пострашнее самых страшных роботов из фантастических романов, а баба Яга была просто-напросто милой и смешной старушенцией. И он опять засмотрелся, как Гибсон мается со сложными застежками шлема, потому что не решался еще раз взглянуть в плачущее женское лицо.
Англичанин наконец стащил проклятый шлем - такого неуклюжего человека Антон Санеев в жизни не видел! - открыл лицо, заговорил. Девушка повернулась к нему, ее плач засверкал переливами летнего дождя, губы что-то быстро ответили. Она оторвалась от Санеева и снова бросилась к Томми, который на этот раз обнял ее скорее смущенно, чем испуганно.
Акира тоже снимал шлем, командир не остановил и его - он давно думать забыл и про обеззараживание, и про устав. А когда девушка, и плача, и смеясь, стрелой пролетела над пультом управления и уселась японцу на плечи, Антон тоже начал отвинчивать свой шлем. Он еще никогда не чувствовал себя таким неуклюжим. Это его разозлило и, освободив голову, он крикнул:
- Кончайте обниматься!
Томми повторил его приказ, корчась в припадочном смехе:
- Эй, Аки, кончай.
Японец и девушка кружились над аппаратурой в довольно бесстыдном из-за ее наготы танце. Антон приблизился и гневно стащил их вниз. Он не посмел дотронуться до девушки, а дернув японца, толкнул его в ближайшее кресло. Акира уселся, а гостья бесшумно приземлилась ему на колени. Устроилась поудобнее, перевела дух и сказала на безупречном английском языке:
- Ну, а теперь - добрый день!
- Как - добрый день! - вытаращился командир.
- Ну... добрый день! - озадаченно повторила она, не понимая, в чем ее ошибка. -А что еще я должна сказать? Хэллоу! Хау ду ю ду!
- Какие там "хэллоу"? Явились неизвестно откуда - и "хэллоу"!
- Ох, устала! - грудь ее поднялась в тяжелом вздохе, но мокрое лицо продолжало светиться неподдельной человеческой радостью. - Измучили вы меня! В жизни не встречала таких трусливых мужчин!
- А вы со всеми встречаетесь таким образом? - мстительно поинтересовался Гибсон, но злился он больше из зависти, оттого что гостья продолжала сидеть на коленях у японца.
- О, нет! - простодушно отозвалась она. - Сейчас расскажу, все расскажу! Дайте передохнуть! Как вы только меня не обзывали - и негром, и роботом, и какой-то там бабой... А я - человек, обыкновенный человек!
Все трое переглянулись, потом уставились на нее и долго оглядывали ее с головы до пят, пока, наконец, смотреть стало уже невозможно, потому что они пересчитали даже веснушки на ее плечах. А ее нагота все так же сияла перед ними своей безыскуственной чистотой и наивностью, явно не сознавая себя наготой в присутствии этих вдвойне одетых мужчин. Гибсон опять пустил шпильку:
- А вот мы - не обыкновенные люди, мы космонавты, и все-таки не можем разгуливать по космосу в резиновых комбинезонах.
- Меня зовут Элен Блано, - неожиданно представилась гостья, словно хотела доказать свою обыкновенность обыкновенным именем. - Я родилась в Ливерпуле, там же и выросла. Мой дед был француз, отсюда такая фамилия... Закончила отделение истории и археологии в Кембридже, но случилось большое...
- И вы отправились делать раскопки в космосе, - вставил Гибсон.
- Зачем вы так? Я вам так рада, я... - всхлипнула девушка.
Антон серьезно сказал:
- Затем, что мы не знаем, радоваться нам или... Вы - из нашего Центра?
- Пусть девушка отдохнет! - пропел Акира с нежностью осипшего от счастья кенаря, утопая в блаженстве, как в надувном кресле.
Гостья внезапно покраснела. Кровь прихлынула к шее, прилила к маленьким, будто изваянным рукой художника, грудям, яркими пятнами выступила на втянутом животе. Она вскочила. Антон забеспокоился:
- Что случилось? Может, с воздухом у нас...
Сделав чересчур резкий прыжок, она завертелась в воздухе, но тут же нашла точку опоры, метнулась за спинку кресла и присела на корточки.
- Дайте мне одежду! Я читаю ваши мысли, а от них не только покраснеть - сгореть можно!
Лицо японца стало похожим на апельсин, потому что желтый цвет в смеси с красным дает оранжевый.
- Мы серьезные ученые... - произнес доктор инженерных наук Томас Гибсон, но, кажется, он говорил и сам себе не верил.
- Знаю, - смущенно усмехнулась гостья и еще ниже присела за спинкой кресла, так что была видна одна голова. - Дайте мне все-таки что-нибудь одеться! Я только хотела вас уверить, что я действительно человек!
- Ну, в этом мы еще не убеждены, - на этот раз шпильку пустил Антон: он чувствовал, что готов простить тем, на базе, странное испытание, которому его подвергли. - Принести вам ваш несколько необычный туалет? Где вы его сшили?
- Нет-нет, дайте мне что-нибудь земное!
Антон замигал Томми, а тому тоже будто пыль попала в глаза, он отправил немой вопрос все еще пристыженному японцу и нерешительно заковылял к спальному помещению. На всем корабле не было ни клочка материи. Даже купального халата. Мылись химикалиями, сушились воздухом. А про купальный халат Антон подумал потому, что услышал, как за его спиной осипший кенарь виновато ластится: "Если хотите освежиться, отдохнуть, у нас есть условия, хотя и довольно примитивные..." И потому, что на этом отрезке маршрута обычно уже начинал тосковать по хорошему купальному халату, в который можно завернуться после хорошей горячей ванны.
Спальное помещение было спальным постольку, поскольку свободный от дежурства член экипажа мог растянуться в нем в какой угодно позе над грудами предметов и аппаратов, а закрытая дверь не пропускала шумов из командного отсека. Там не было ни кровати, ненужной в невесомости, ни простыней, и Антон был вынужден вытащить из гардероба свое последнее чистое белье - белый трикотажный комбинезон на белой молнии.
Он издалека бросил его гостье, глянул, как она, такая маленькая, сидит на корточках за креслом, и тут же повернулся к командирному пульту, чтобы дать ей спокойно одеться. Стоя к ней спиной, он сказал довольно глупо:
- Другого ничего нет. Значит, для вас большая радость - встретить нас?
- Ведь я сто лет не видела ни одного человека! О-о-о-о!
Она утонула в огромном комбинезоне, и он собрался на ней такими складками, что она никак не могла затянуть молнию. И теперь в самом деле стала похожа на призрак. Но этого привидения они уже совсем не боялись. Над комбинезоном кокетливо и весело смеялось лицо девчушки, натянувшей на себя папину одежду.
Акира и Гибсон, которые в пять раз дольше Санеева не были на Земле, смотрели на нее, как мужчины, двести лет не видевшие женщины. А она спросила с наигранной тревогой, кокетливо, как сделала бы любая земная женщина:
- Я очень смешна? - и осмотрелась, подворачивая слишком длинные рукава на тонких руках, расправляя штанины на бедрах.
- Пока что смешны мы, - ответил Санеев. - До тех пор, покуда не поймем, зачем нужна вся эта игра.
- Ох, вы все еще думаете, что я - из вашего Центра! Я вам скажу, но... дайте мне сначала порадоваться! Я действительно сто лет не видела людей! И так счастлива, что люди сами научились путешествовать в космосе!
Это уже прозвучало, как речь умалишенного, и трое космонавтов переглянулись с осторожной многозначительностью.
- Ничего удивительного, если я сойду с ума, - словно в ответ на их мысли заявила она. - Но пока мне только кажется, что я схожу с ума от счастья.
- Может быть, перекусите, попьете... Правда, еда у нас... - опять пропел кенарем Акира.
- Ох, не смею! Пока не смею. Ровно семьдесят лет крупинки земной пищи во рту не было...
- Слушайте! - перебил Антон.
- Нет-нет, не надо! - мило перебила она. - Я понимаю, вы, наверное, чувствуете себя, как святой Антоний, которого искушал дьявол в образе нагой женщины. Но раз вы не святой, будьте по крайней мере джентльменом! Ну хорошо, сначала покончим с делами. Да-да, включите аппаратуру и записывайте, - обернулась она к вставшему за чем-то Акире.
То, что она назвала командира по имени, подтвердило ее осведомленность об их космической программе, и Антон уже готов был по-настоящему взорваться, но она растопырила розовую ладошку:
- Я же говорю, что читаю ваши мысли, ребята. Уж как я только не старалась сообщить вам хоть что-нибудь мысленно, но вы были так охвачены страхом...
- Я вас слышал! - похвастал Акира.
- Да, Энтони тоже раз услышал меня. Начинаем, Аки? Ведь правда, я могу вас так называть? Вы стали мне так близки...
Скулы японца от счастья расцвели крокусом. Антон все еще не мог проглотить сравнение со святым. Хмурый от обиды, что его забыли, Гибсон принялся стаскивать с себя скафандр без разрешения. А она опять как будто угадала мысли командира:
- Да-да, снимите эту неудобную одежду! Поверьте мне наконец, ничто вам не угрожает, ни с моей стороны, ни вообще! Кстати, что это за вирусы, которых вы так боитесь, Энтони? Какая-нибудь болезнь?
Антон свирепо прорычал:
- Перестаньте! По-моему, номер пора кончать.
Женщина опечалилась. Она выглядела трогательно искренней в своей детской обиде.
- Ну почему вы мне не верите? Я прилетела не с Земли, и никакая это не игра, а все очень серьезно. Что мне еще сделать, чтобы уверить вас? Ну хорошо, начинаю рассказывать...
Она устроилась поудобнее в кресле, которое уступил Акира, оглядела всех троих с настойчивой мольбой о доверии и судорожно вздохнула.
- Итак, я - Элен Блано, родилась в Ливерпуле 22 мая 1907 года. В 1931 году закончила Кембридж по специальности история и археология. Я одна из первых женщин, получивших степень бакалавра в этой области. Вы записываете, Аки? Хорошая у вас аппаратура. В мое время имелись только громаднющие граммофоны и диктофоны с пластинками, еще эдисоновские. Передайте потом эти сведения на Землю, пусть наведут справки.
Этой быстрой просьбой она и на этот раз пресекла гнев Антона, который моментально сопоставил и годы, и Эдисона с нынешней датой. Она засмеялась:
- Томми тут было решил, что я моложе, - помните, когда он не верил, что вы меня слышите? Я окончила Кембридж в двадцать четыре года, столько же мне можно дать и сейчас, ну, может, чуть побольше, правда?
Гибсон достал свой неизменный тюбик и, впрыснув что-то себе в рот, быстро наклонился над карманной камерой, которую вытащил вместе с тюбиком.
- Фотоаппарат, правда? Какой маленький, совсем не такой, как в мое время. Вообще вы далеко ушли вперед, я очень рада...
- Радоваться будете после! - прорычал Санеев.
- Ну вот, Эн, вы опять! Не надо, а то я совсем собьюсь, не смогу отвечать урок.
- Я и не сомневаюсь, что вам задан урок! Кто вам его преподал? Говорите!
- Эн, ну чего ты торопишься! - сжалился наконец и Гибсон. - До Земли еще целый месяц, никуда она от нас не денется.
- О, нет, мне придется покинуть вас. Как это ни тяжело, - вы такие милые ребята, но... вы такие тихоходы! Целый месяц - это невозможно. Меня ждут!
- Кто вас ждет?
Она с кокетливой угрозой мотнула головой в сторону свирепого Санеева, но золотая волна волос, лишенная естественной тяжести, заслонила лицо, и ей пришлось поправить волосы руками. А женщина, которая умеет поправлять волосы под мужскими взглядами, неотразима вдвойне.
- Лучше по порядку, а то запутаюсь. Итак, в октябре 1931 года я отправилась с одной экспедицией в Новую Гвинею. Меня взял с собой жених, доктор Эрвин Стронгфилд, известный этнограф. Томми, вы ошиблись не только с возрастом, я вовсе не невинное создание, мы собирались пожениться. Я не то, чтобы его очень любила, скорее просто уважала, он был моим преподавателем, а самое главное - мне страшно хотелось поехать с экспедицией, я немножко авантюристка, а женщин, как известно, в такие экспедиции берут неохотно...
- Девочка, - перебил ее Антон, - вы что, любовные истории явились рассказывать?
Она снова покраснела, но не так густо.
- Извините, я столько времени не видела людей... И поболтать люблю... Так на чем мы остановились? Да! Ну, и во время экспедиции я однажды отделилась от группы, забралась в огромную пещеру - вход в нее был скрыт кустарником и лианами. Я и раньше так делала, потому что меня интересовали пещеры, а там тьма интересных пещер со множеством находок. Джунгли же на Новой Гвинее, оказывается, не страшные, никаких зверей там нет...
- А людоеды? - напомнил ей шутливо Гибсон. - Тогда ведь еще были людоеды?
Санееву показалось, что Томми готов верить ее идиотским россказням.
- О, людоеды оказались самыми добрыми людьми, каких я до тех пор встречала. Они, знаете ли... людоедство - это такой ритуальный...
- Знаем, - грубо перебил Антон, - читали!