Очень часто в жизни ответ даётся кивком или отмашкой руки, причём в разных странах по-разному (это давно известный факт), или бурканьем неясного содержания. Многозначность значений слов, их текучесть, динамика выплёвывания звуков, или шепота, или крика, ухмылки, смех, всё это было разложено по полочкам и хранилось вечно в необъятной голове Его.
Не один год потребовался для этой работы. Только в фантастике такие проблемы решаются в один день, многие трудности мы до сих пор не преодолели, например, в работе с восточными языками, а в нашем распоряжении было ограниченное число специалистов, да и времени тоже.
Сейчас Спрут имеет речевое досье на всех жителей Резервации и может сам воспроизвести голос любого жителя, но главное - нет конца процессу обучения, которое проходит безо всяких лингофонных кабинетов, каждую секунду.
Не поняв слово или смысл фразы, он переспрашивает, пополняет объём своих словарей, и даже зная, когда и куда его при этом посылают, не обижается, так как своими эмоциями пока не обзавёлся.
За много лет работы мы научили Его различать смысловые оттенки матерной речи, и воровского слэнга, так что теперь он понимает немногословное фырканье отдельных товарищей и может переводить малоинтеллектуальную и специфическую речь всех членов нашего странного экипажа.
Мало того, когда на станции появились дети, Он начал учить их разговаривать и вместе с ними учился понимать лопотание малыша. Не сам, конечно, за этим стояли всё те же фанатики. Но это уже было значительно позже.
И всё же наибольшая польза от моего присутствия была, разумеется, не в этом. Будучи начальником высокого ранга, я поневоле оказался допущен к высшим секретам.
Уровень доступа к служебным тайнам на станции очень различен. Первый - это уровень общения всех лиц, включая жителей камер. Второй - только для всего обслуживающего персонала. Третий для специалистов и руководителей с одной нашивкой. Четвертый - для высшего руководства с двумя нашивками. Пятый - для начальника станции и начальника охраны с тремя нашивками.
Любопытные программисты быстро поняли, что есть еще шестой уровень - командный состав наземной службы. И седьмой. Кому он подчинялся, они так тогда в точности и не разгадали, но было ясно, что нити ведут к самым высоким кругам секретных служб правительств каких-то государств.
И оба эти уровня были ужасно засекречены, запрятаны, завуалированы, замаскированы, и несли в себе заряд смертельной опасности для тех, кто мог к ним прикоснуться.
Наступил момент, когда доверие к моей персоне превысило уровень осторожности и однажды, в беседе с программистами на тему о расстановке голограммных экранов, я получил записку с таким примерно содержанием:
"Читайте молча. Нам нужен откровенный и очень интимный разговор о Первом. Организуйте встречу. Продолжайте беседу. Расслабьтесь и не выдайте себя волнением, иначе Он узнает. Это очень важно. Потом стряхните экран. Поль"
Кажется я все же выдал себя волнением, потому что позже получил рекомендацию измерять давление в течение месяца и снять кардиограмму. Дело в том, что на станции не принято писать записки, зачем, если всегда к услугам есть мощный офис с принтерами и лазерными экранами. Так что уже способ вызова шокировал.
Правда, записка была сделана на статическом жидкокристаллическом экране, оказывается, программистам разрешили иметь такие вместо бумаги и карандашей, которые здесь запрещены. При встряхивании запись очищалась.
Надо меня правильно понять.
Дело даже не в том, что по жизни я "разумный трус", а в том, что в то время начальство постоянно проверяло нас на вшивость, то есть на готовность при нападении дать отпор любому врагу, а вероятность проникновения на станцию людей, желающих захватить её, конечно же была, достаточно было мафии любой страны пронюхать про летающую тюрьму и купить пару космолётов.
Неудивительно, что слово "бдительность" звучало в этих отсеках очень часто. Игра в шпионов шла с большим размахом! Как и положено в армии.
Регулярно проходили занятия с персоналом, прилетали комиссии с проверками, на станцию периодически запускались "жучки" - подсадные проверяющие, которые временно направлялись в качестве персонала или ученых и "допускали" себе отклонения в поведении, которые мы должны были быстро выявить и наши доморощенные Пинкертоны ловили "гадов"! Правда, за это гладили по головке и давали премии.
Все бытовые разговоры, в том числе и всего командного состава записывались через Спрута и где-то, как-то и кем-то прослушивались и трепарировались. Мало того, записывались все данные о состоянии человека, о месте его нахождения, о его собеседниках и всё остальное, что могло пригодиться в фискальной работе.
Всё это я знал хорошо. Честно говоря, меня мало трогало такое трепетное отношение, я всю жизнь прожил в подобных условиях в закрытом городе и на военных объектах и уверен, что когда человек не врёт, ему нечего скрывать и давление просто так не подскакивает.
Поль, как мне говорили был одним из лучших в своём хакерском деле, и работал научником, то есть не состоял в штате тюрьмы, а разрабатывал какие-то умопомрачительные операционные системы, используя Спрута как тренажер.
Мы даже немного дружили, на деловой ноге, но с учетом разницы в возрасте, не сходились близко. Замкнутый и молчаливый, весь в себе, строгий и отчуждённый, говорил он сухо и только о работе, но говорил то, что надо. Никогда не участвовал в наших общественных забавах, ссылаясь на занятость, и, действительно, постоянно, и днём и ночью торчал в своём детище, в помещениях, недоступных для посторонних, а временами и спал там же. Но именно с его помощью так далеко подвинулся синтез речи.
Будучи авантюристом по натуре, я серьёзно отнёсся к записке и после совещания мы долго висели с Полем в пустом модуле, уединившись, и мне был устроен строжайший экзамен на человеческую зрелость.
Поль знал русский язык, точнее, неплохо изучил его, когда начальником стал русский, и мне пришлось как на исповеди рассказать о себе многое, а он потихоньку раскрывал черные тайны персидского двора. В случае неудачи он мог разом потерять всю свою команду, потому что речь шла о святая святых, о командной системе Первого и, фактически, о возможном захвате власти на станции, то есть о самом запретном.
Я же в свою очередь, тоже сильно боялся, с детства напуганный книгами о шпионах и разного рода коварных людях.
А, может, это очередная проверка? Мало ли я видел разных интриг и провокаций в прошлой жизни? Может быть, я вызываю подозрение своей демократичной разболтанностью в этой тюрьме особо строгого режима, и это - испытание?
Разумеется, мы не разговаривали вслух ни о чём таком, просто играли в шахматы. Поль рассказывал о себе, о своей Франции, о курортах в Шамони с сотней горнолыжных трасс, о красоте француженок.
А я в это время читал распечатанный на тонком пластике текст о семи уровнях доступа и о том, что машинные адреса, пароли и явки шестого уровня они, хакеры, уже сломали из профессионального любопытства, а вот последний пока что недоступен.
А я рассказывал о себе, о наших Нижегородских и Кировских лесах, в которых каждый год теряются грибники и о заброшенных глухоманных пустынных местах, где не работают мобильники и не живёт вообще никто, кроме диких зверей, и временами писал ответы в электростатическом блокноте.
А сам в это время читал и судорожно думал, думал. Наверно процесс в моей голове даже нельзя так гордо называть, там вертелась каша из отрывочных всплесков эмоций.
Бежать?… Сволочи!.. За борт?.. Гады!… Неужели конец? Провокация?… Найти этих мерзавцев?… А может, гордо шарахнуть станцией по Пентагону? Всей массой. Или по Кремлю?
Здравое решение пришло всё на том же эмоциональном уровне. Я просто поверил Полю. Куда мне было бежать, что за глупость. Я сроднился с персоналом, "зацепился", привык к станции, ее размеренному ритму жизни, зарплате, привык к тому, что я там нужен, или мне так казалось, какая разница.
Да и что мне было терять? Жизнь? Тоже мне - ценность!
Разговор с Полем двинулся дальше. Он длился не один день, потихоньку, яд вливался в меня маленькими дозами, чтобы не убить сразу.
Подпольным хакерам оставалось проследить канал команд, скрытый секретами седьмого уровня. И вот тут заговорщикам мог пригодиться человек, собственный уровень которого выше всех остальных на станции, если только ему можно будет доверять. А пятый уровень был только у меня и у начальника охраны.
Я был принят в местную Козла-Ностру без клятв и обещаний, я льщу себя мыслью о том, что в ее составе были хорошие психологи, по каким-то признакам поверившие в мою лояльность. То есть, я им "показался".
На работу ушло несколько лет, она проводилась в режиме жесточайшей дисциплины и секретности, в течение которых приходилось для общения пользоваться специальным словарем, блокнотом и языком жестов. И всё время бояться Красной кнопки!
Конечно же, моя роль была пассивна - я всего лишь разрешил пользоваться своим именем для создания фальшивых запросов в память Спрута, но я горжусь и этой ролью.
Никто на станции, разумеется, не знал когда, с какой целью и от кого может поступить страшная команда на наше уничтожение. Конечно же мы пытались следить за политическими событиями в мире, но делали это по отрывочным сообщениям в прессе, Интернете, на телевидении.
После того, как умер один из пациентов нашего санатория, нам удалось "нечаянно" повредить капсулу, вырезанную из него при вскрытии. Был составлен официальный акт об уничтожении капсулы и тело ее было предано плавильной печи. Но за время перевозки наши умельцы сумели распотрошить эту фасолину и убедиться, что в ней нет ни яда, ни других элементов воздействия.
Стало легче жить. Однако, Красная кнопка оставалась. И могли быть другие сюрпризы, которые нами не были найдены. Достаточно того, что по чьей-то команде Первый мог просто свернуть свою деятельность, уничтожить служебные программы и обречь станцию на верную смерть.
Мы ждали…. Ждали…. И дождались.
Все произошло и решение было принято в те годы, когда тихо и незаметно повзрослевший Китай с его огромным населением перешел рубеж изготовления соломенных циновок и дешевых пластмассовых погремушек, купил современные технологии, создал в тайниках многочисленных пустынь современные ядерные заводы и неожиданно встал во весь рост рядом с высокоразвитыми и спесивыми от этого ядерными друзьями.
Встал без всяких мирных намерений. К тому времени китайцы успели тихонечко завоевать Дальний Восток России, запрудив его миллионами укоренившихся бомжей, прочно осели в Корее и Вьетнаме, раковыми опухолями застряли в глухих районах всех крупных городов мира и неожиданно стали первыми в желании перевернуть мир и в возможности это сделать.
Все старые враги 20-го века сразу стали такими крепкими друзьями, братьями по вере и борьбе за мировые идеалы, что стало ясно - без войны не обойтись.
На этом политическом фоне наш ковчег стал лишним на шахматной доске истории. Решение, принятое на самых высоких политических кругах, было как всегда авантюрным и примитивным настолько, что становилось невероятно стыдно за мощь цивилизации, которая ничему не научилась за тысячи лет и один и тот же анекдот пересказывала заново, обильно посыпая его пряностями достаточно простого вранья.
Враг Китай перед лицом широкой общественности должен был совершить нечто ужасное, прямо таки устрашающее. Так почему бы ему не уничтожить тюрьму с преступниками века в угрозу всем демократическим режимам мира? А то, что такой тюрьмы на планете нет вообще, это мелочи.
Зато были бы убиты сразу два зайца. Убиты буквально люди, представляющие опасность для общества. Причем люди, легко узнаваемые, чьи портреты светились в миллионах газет и ставшие участниками многочисленных судебных процессов, так что подтасовок и быть не могло.
А Китай можно потом легко обвинить в этом злодействе, убив несколько сотен настоящих китайцев, которых сейчас так много нелегально проживает в любой богатой стране, и живописно разложив их на обломках этой тюрьмы, в военной форме. А чего их жалеть, китайцев? А этих никто и не опознает без документов.
И вот тогда уже можно было бы решительно ответить на их "наглую провокацию" ударом соединенной армии христианского мира.
Классная была идея, осуществлялась она на высочайшем профессиональном уровне, в режиме такой секретности, такой тихой идеологической подготовки населения, что кое-где в городах начали бить желтокожих, забегая вперед лошади.
Тогда власти тихонечко сдали назад, наказав немножечко виновников побоищ, вызвав тем самым еще большую ненависть к азиатам у средних слоев. Почва была хорошо подготовлена и оставалось только нажать красную кнопку.
И её нажал чей-то грязный палец.
В день "Ч" была взорвана секретная тюрьма в пустыне. Та самая, в которой принимались делегации. При взрыве в получившееся крошево обломков были густо замешаны доказательства тюремного применения зданий - кухни, сортиры, колючая проволока, кровати, одежда.
Красочно и нагло раскидало взрывом трупы смертников и охранников и оставалось только тихонько умертвить жителей Ковчега и привезти наши тела на Землю для качественного перемешивания так, чтобы лица жертв остались узнаваемыми. А сверху приправить всё это блюдо телами китайских террористов, якобы совершивших эту гнусную провокацию и уже хранившиеся в специальных холодильниках в китайской военной форме.
А потом пригласить репортёров. Кушать.
В политическую мясорубку легко закидывались души своих сограждан, среди которых были не только уроды, которых не жалко, но и честные служаки, женщины и известные учёные, которые своей смертью должны были послужить национальным интересам.
Болтаясь вверху и находясь в полном неведении, наши тела уже были предназначены в жертву. Нас спас случай, провидение, везение, густо умноженные на фактор человеческого любопытства и упрямства.
В ту далекую ночь Спрут ничего не сумел сделать, так как у него в памяти уже сидела блокирующая программа, он клацнул как затворами электромагнитами клапанов, которые должны были задушить людей, а потом изменил пароли и отключился от Земли навсегда.
Теперь роль наземной службы начал выполнять сам Поль, который запустил заранее подготовленную программу и Ковчег двинулся подальше от Земли, став невидимым, ощетинившись шкурой локационной защиты, превратив нас в вечных странников, изгоев, врагов всех Родин нашего многонационального Летучего Голландца.
С тех пор мы все время летаем, оторванные от цивилизации, от мира, от человечества. Эту тревогу никогда не забыть. Никто, поначалу, кроме хакеров не понял ее значения. Впоследствии этот день по-разному назывался в разных углах нашей летучей могилы: и жестким непередаваемым матом в среде русских и "днем икс, игрек и зет" в более интеллигентных слоях, и "днем освобождения" среди шутников, но больше всего прижился термин "День развода".
Честно говоря, оглядываясь на несколько лет назад, я счастлив, даже горд, что мне доверили эту тайну.
В эту ночь от человечества убежал не один жулик и бандит, а смылась целая тюрьма, превратившаяся во вторую планету в солнечной системе, на которой существовала разумная жизнь.
И вот теперь неизвестный корабль явно военного назначения приближался именно к нам, не подавая никаких сигналов, но следуя за нашими попытками изменить траекторию.
Собака - волкодав? Убийца? Или тоже беглец?
Ранние коммунистические представления о том, что в мире живут разнообразные наши братья по разуму и, независимо от количества щупальцев на ушах у нас наладится творческий созидательный контакт, мне кажутся, мягко говоря, наивными.
Аналогично этому, было бы по меньшей мере наивным верить в то, что военный, идущий в твою сторону с оружием в руках, может оказаться другом.
Тюрьма
После Первого Круга я двигаюсь дальше, отмечая про себя, что сегодня Эйрик прав, даже среди свободных что-то не так, гораздо больше вопросительных и чего-то ожидающих взглядов сопровождают моё перемещение. Что ж, люди должны переживать, волноваться за своё будущее, лишь бы не было паники.