- Ныне девочки и мальчики сталкиваются с мелкими домашними машинами с самого раннего возраста, но вскоре начинает проявляться разница. Я обобщаю, и потому не трудитесь бросаться на меня с конкретными примерами женщин - блестящих инженеров. Мальчик разбирает свои игрушки, чтобы посмотреть: а что находится внутри? Девочка же принимает тот факт, что эта штука работает, не волнуясь - почему. Она не хочет знать, почему что-то работает. Ей это не интересно, хотя ее жизнь может зависеть от работы машины. Вы должны признать, что это как-то странно.
- Ревность,- пробормотал Фрауд, не обращаясь ни к кому конкретно,- чудовище с зелеными глазами и тому подобное.
- Что именно вы подразумеваете под словом "ревность", произнеся его таким таинственным тоном? - спросил доктор.
- Высший долг женщины - это материнство,- разъяснил Фрауд.- Оно - венец ее существования. Никакая женщина не может сказать, что она состоялась, пока не создала жизнь, не почувствовала в себе шевеление этой новой жизни, пока не выполнила ту функцию, которую Мать-Природа сделала ее священной задачей, ее мистической радостью, ее высшим достижением во все века...
- Что, черт возьми, все это значит? - терпеливо спросил доктор.
Фрауд поднял брови.
- Вам не нравится? А моим читателям такие рассуждения по душе, чуточку утешают их, как-то возмещая кавардак воспроизводства - заставляют забыть, что кошки, крысы и цветы делают то же самое более эффективно и просто.
- Да забудьте на секунду про своих читателей, если вам есть чего сказать. Попробуйте обыкновенной прозой.
- Моим искусством пренебрегли,- развел руками Фрауд.- Ладно, по вашей просьбе я сдеру все это рококо. Никто не может отрицать, что величайшее устремление женщины, я говорю обобщенно,- это творить. Такое творческое стремление необходимо для выживания человечества. Но природа позаботилась, чтобы при всей силе этого стремления его направление было ограниченным. Иными словами, природа решила: "Пусть женщина будет сознательной личностью, но создает только то, что необходимо для продолжения рода. Она не должна валять дурака, создавая омнибусы, консервные ножи или страховые компании. Пусть ее созидательный инстинкт будет сосредоточен на производстве детей и на делах, связанных с этой проблемой".
Я думаю, что это подлый трюк. Он привел к тому, что огромное количество женщин в очень большом и интересном мире заперто в весьма неинтересных отсеках. Потому что оказалось: дабы удержать женщин в этих рамках, необходимо ограничить их воображение. Такова средняя женщина: история ничего для нее не значит; будущее - и того меньше, хотя ее детям придется в нем жить; а мировые катастрофы куда менее интересны, чем местные неприятности. Природа дала ей монотонное воображение.
- Очень оригинально,- заявил доктор.- Но какое это имеет отношение к нашему...
- Я как раз к этому подхожу. Суть в следующем: женщины - создательницы, Машина - создатель, в этом они соперники. Чего же подсознательно страшатся женщины? Не того ли, что в один прекрасный день мужчина может применить Машину для создания жизни? Они не понимают своих страхов, но негодуют на необходимость делить мужчин наравне с машинами. Женщины мрачно ревнуют. Они пытаются принизить машину, словно отметая чары соперницы. Они не могут сказать о ней ничего хорошего. Машина и шумная, и грязная, и уродливая, и замасленная, и воняет. Она всего лишь путаница из металлических деталей. Что в этом может быть интересного? Она же не человек, она не разумна. Вот тут-то и таится разгадка: новая создательница, не человек, сталкивается с создательницей-человеком.
- Полагаю, все это что-то да значит,- произнес, словно размышляя вслух, Дуган, когда Фрауд умолк.
- Определенно,- ехидно согласился доктор.- Это значит, что мужчины интересуются машинами больше, чем женщины.
Фрауд небрежно махнул рукой.
- Валяйте! Можете не обращать внимания на мое мнение. Я всего лишь пытался пролить немного света...
- А вы, как женщина, какого мнения об этих перлах мудрости? - доктор повернулся к Джоан.
- Невысокого,- улыбнулась она.
- Именно этого и следовало ожидать,- хмыкнул Фрауд.- Вот если бы она могла высказаться как существо среднего рода...
- Большинство известных мне женщин,- продолжала Джоан,- не любящих машины, не любят их активно. Я хочу сказать, что они не любят их не так, как, скажем, не любят некомфортабельный дом. Впрочем, такие женщины во все века негодовали на игрушки мужчин, точно так же как мужчины - на поглощенность женщины домашней жизнью... Но мы, кажется, отвлеклись от темы. Дейл говорил, какие он испытывает чувства к машинам. Он привел в пример миссис Кертенс лишь для того, чтобы рассказать, чего он не думает, но мы не дали ему закончить.
- Я не считаю,- отозвался капитан, с трудом подыскивая слова,- что хорошая машина - это совершенно безличная вещь, путаница из металлических деталей, как только что сказал Фрауд. Как не считаю, будто музыкальная композиция - путаница из нот. И машина не может быть безличной. В ней остается нечто от создателя, его изобретательности, мастерства и гордости работой, как в тронутом резцом камне остается нечто от скульптура. А инженер при виде плавно ходящих, быстро вращающихся валов и колес, скользящих штоков, точных взмахов и идеального взаимодействия частей получает своего рода чувственное наслаждение. И за всем этим кроется ощущение силы. Силы, которая в соединении с человеческими мозгами не знает границ.
- Сила для свершения чего? - спросила Джоан.
- Чего угодно. Не знаю. Иногда кажется, будто сила сама по себе цель: сила, побуждающая к овладению силой.
- Послушать вас,- вмешался Дуган,- все кажется таким пугающе-сложным. Я хочу сказать, машины-то мне нравятся, спору нет. С ними очень забавно поиграть, но будь я проклят, если способен понять хоть половину из того, о чем вы говорили. Машины созданы просто для того, чтобы мы ими пользовались; и мир без них был бы крайне скучен. Мне бы не хотелось родиться пару веков назад или даже один век. Как представлю себе, что летать невозможно! Это было бы... Чем же тогда мы бы занимались? Честно говоря, я не понимаю, к чему вы клоните. У нас есть машины, мы не можем без них обойтись. Естественно, мы пользуемся ими. Что еще тут можно сказать?
И тут прозвучал голос, которого не ожидали. В разговор вмешался Бернс:
- Да, ты прав, мальчик. Пользуйся машинами, и пользуйся ими достойно. Не перегружай их, не разбивай им сердца. Заботься о них, и они тебя не подведут, а это больше того, что можно сказать о некоторых людях.
Глава 13.
Прибытие
Здесь не место для лекций о подробностях межпланетного путешествия. Если вам нужны цифры количества использованной взрывчатки, темпы ускорения и торможения, подробности коррекции курса, расхождения между теорией и практикой, то вы их найдете вместе со множеством других подробностей в книге Дейла "Мост через Космос", а изложенные более популярно - в книге Фрауда "Рейс "Глории Мунди"". Автора же интересовали такие мелочи, которые ни тот, ни другой джентльмен не включили в свои книги. И хотя я считаю, что Фрауд какое-то время подумывал о более живом и полном рассказе о полете, теперь уже маловероятно, что он будет когда-либо написан.
Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как обсерватория "Маунт Вильсон" потеряла из виду "Глорию-II". Неизвестно, удалось ли Дейлу, Фрауду и остальному экипажу добраться до Венеры. "Глория-II" так и не вернулась. Следовательно, если я не расскажу вам эту историю такой, какой узнал от Джоан, а частично - от остальных, то ее, вероятно, никогда так и не расскажут.
Читатели могут сказать: эти люди, похоже, слишком много разговаривали на отвлеченные темы. Похоже, астронавты не задумывались, что участвуют в одном из величайших приключений в истории. Но позвольте заметить, что хотя космическое путешествие и может быть волнующим приключением, однако на практике, как меня заверили, оно крайне нудное.
Вот что сказал доктор Грейсон:
- Космический полет - это мечта купить немеркнущую славу ценой всего лишь шести месяцев заключения в тесном гробу.
В то время как Фрауд процитировал классические слова неустрашимого летчика былых времен: "Это был паршивый полет - и это еще мягко сказано".
Но, оглядываясь на прошлое, они видели его в перспективе и соглашались, что путешествие не всегда было монотонным. Полет распадался на отчетливые фазы, каждая со своими особенностями. Скажем, все оживились, когда Джоан объявила, что верит в разумность машины.
Момент она выбрала весьма удачно. Четырьмя наделяли раньше, когда воспоминания о повседневной жизни еще не сгладились, такое утверждение тут же высмеяли бы. Но теперь от него не стали отмахиваться хотя бы потому, что изменилось отношение астронавтов к девушке. А еще потому, что при угрозе смертельной скуки нельзя было отказаться от любой темы, сулившей интересную беседу. Невероятное предположение Джоан приняли более благосклонно, чем оно того заслуживало. Хотя и сомнительно, что кто-либо из экипажа поверил в разумность машин, зато нашлась тема для рассуждений. Тем более что в это время интерес астронавтов к тому, что их ждет на Марсе, стал острее.
Ожидания Дейла были скромными. Он признался, что был бы разочарован, обнаружив лишь безводный мир, неспособный поддерживать жизнь. Хотя пустился в путь, предвидя именно такие условия.
- Может, вы так и думали,- сказал доктор,- но в действительности это узда, которую вы надели на себя, чтобы избежать болезненного разочарования. Вы бы не стали брать с собой меня в качестве биолога, если бы не надеялись обнаружить какую-либо форму жизни. Я уже говорил, что рассматриваю жизнь, как этап в распаде планеты, и ожидаю обнаружить подтверждение. Вероятно, жизнь на Марсе уже прошла весь цикл и существует только в низших формах, но меня не очень сильно удивит, если мы вообще не обнаружим живых созданий.
- Для меня это весьма печальная перспектива,- подумал вслух Фрауд.- Гнетущая. Мировая общественность, приученная Берроузом и остальными к мысли, что Марс кишмя кишит необыкновенными животными, странными людьми и прекрасными принцессами, ожидает от меня, что я перещеголяю писателей; а по вашим теориям получается, что мне придется сочинять страстные романтические истории из жизни немногочисленных амеб. Дуган неодобрительно посмотрел на доктора.
- Вы действительно думаете, что все будет так скучно? Но ведь жизнь никогда не упрощается до самого предела. Неужели не будет никаких зверей?
- Или крабов? - добавил Фрауд.- Помните тех чудовищных крабов, которых у Уэллса путешественник по времени обнаружил в умирающем мире? Скверные ребята, в детстве они мне, бывало, по ночам снились. Но если крабов окажется много, то сомневаюсь, что моя преданная публика вообще получит хоть какую-то историю.
Доктор пожал плечами.
- Это же наши догадки, не более. Там могут быть только простейшие, могут быть и ракообразные...
- И там есть машины,- вставила Джоан.
- Превосходный пример узкого кругозора,- великодушно заметил Фрауд.- Должен сказать, я начинаю надеяться, что вы правы; это дало бы мне обильный материал. Но возникает вопрос: а кто создает эти машины? И для чего? В конце концов, как сказал один из нас, машине предназначено что-то делать.
- Если бы мы смогли понять, что именно знаменует собой машинерия или Машина,- сказала Джоан,- то знали бы, чего ожидать. Дейл видит в машинах произведения искусства. Миссис Кертенс, судя по его словам, придерживается обычного мнения, что техника прямо противоположна искусству, она лишает личность индивидуальности. Дуган видит в машине своего рода огромную игрушку. Доктор Грейсон...- она сделала паузу.- Хотя вы открыто этого не говорили, док, но мне кажется, что вы согласны пользоваться машинами просто потому, что они есть. Вы, как и мой отец, склонны игнорировать любую машину, пока не возникнет нужда использовать ее для каких-то практических целей.
- Думаю, это справедливо. Человек не был создан для машины. Это машина была создана для того, чтобы человек пользовался или не пользовался ею.
- А взгляд Фрауд а отличается очень немногим, но он еще сильней зависит от машин, когда зарабатывает себе на жизнь.
- Что-то я вас не пойму. Как это машина может что-либо "знаменовать собой"? - поинтересовался Фрауд.
- Машина с маленькой буквы себя и знаменует. А вот существование Машины знаменует собой очень многое. Вдумайтесь. Менее двух веков назад человек начал впервые применять машинерию с механическим приводом. Конечно, в прошлом были водяные и ветряные мельницы и штуки, приводимые в движение бегающей по кругу лошадью. Но они не были истинными предками наших машин, это изолированные открытия, долгие годы остававшиеся, по существу, неизменными. Когда же появилась машина с механическим приводом, то в мир, который вполне прилично обходился и без нее, свалилось нечто совершенно новое. Никто тогда не понял ее смысла, не видят и сейчас ничего, кроме непосредственной выгоды. Но мы можем оглянуться на сто пятьдесят лет назад и понять, что же произошло.
С одной стороны, машину провозгласили создательницей нового века, своего рода освободительницей человечества; а с другой - хулили и зачастую ломали те, кто страшился ее, как конкурента. И те, и другие были правы, в конечном итоге машина принесла нам досуг и новый мир, чтобы наслаждаться им на досуге. А смысл, который в то время, похоже, упустили, заключается вот в чем: те, кто получит для наслаждения новый мир, и те, кто получит досуг, совсем не обязательно одни и те же люди.
Люди словно открыли новый ящик Пандоры, а все человечество было так взволновано, что не приняло мер предосторожности для перехвата выскочивших из ящика бед и несчастий. Машину просто бросили в мир, собираясь и дальше жить по-прежнему. Но мир не мог не измениться. Если повару внезапно взбредет в голову включать в каждое блюдо большое количество слабительного, то тело не может не реагировать.
Хотя машина явилась как раба, пятьдесят лет спустя она стала хозяйкой. Нужно поддерживать ее для того, чтобы она могла поддерживать нас. Население планеты не может существовать без машин, но мы не научились их контролировать. Мы предсказываем лишь самые простые и очевидные последствия, но и тут часто ошибаемся. Машина дала нам неисчислимые блага, она же ввергла в бесчисленные беды. И теперь машина является частью нас, подобно рукам и ногам. Да что там! Более важной, чем те и другие! Мы жить не сможем, если машина будет ампутирована от цивилизации.
И все же многие по-прежнему рассматривают людей и машинерию отдельно. Они считают машину всего лишь дополнением к жизни, чем-то таким, что дает более быструю связь, больше продукции, больше развлечений, и не видят один из великих факторов нашей реальной жизни. Порой слышишь о промышленном перевороте, словно тот был всего лишь фазой, законченной и завершенной. Хотя не видно никаких признаков, что он когда-либо завершится. И это сочетание - "промышленный переворот!" Словно он подобен мелкому свержению правительства. Явилась машина, и жизнь никогда уже не станет прежней, как не может она стоять на месте. Но к каким переменам она нас ведет? Именно это я й имею в виду, говоря о скрытом смысле машины.
- Понимаю,- задумчиво произнес доктор.- Значит, вы считаете, что если ваши догадки насчет найденной машины верны, то мы отыщем на Марсе средства, которые помогут разобраться с проблемами наших земных машин?
- За исключением того,- вставил Фрауд,- что эти космические, предположительно марсианские, машины не кажутся спроектированными с целью что-либо делать.
- У вас весьма узкий кругозор,- нелюбезно оборвал его доктор.- Вы постоянно повторяетесь.
- И еще раз повторю. Первое, что хочется знать о любой машине: "Для чего она?" До тех пор, пока это не узнаешь, далеко не продвинешься. А второй вопрос будет: "Что заставляет ее работать?"
- А имеет ли значение с вашей точки зрения,- спросила Джоан,- простой вопрос: "Как она стала такой, какая есть?"
- Не знаю. Я намерен погодить, увидеть разумную машину и спросить у нее, если я ее увижу. На мой взгляд, все наши рассуждения - пустые предположения,- коротко ответил Фрауд.
Бывали времена, когда эта тема приедалась, как приедались все темы, однако к ней возвращались вновь и вновь. Становясь привычной, тема теряла свою первоначальную фантастичность. Экипаж "Глории Мунди" сильно бы удивился, имей возможность сравнить свое первое, насмешливое отношение к идее Джоан с последующим, когда астронавты фактически приняли гипотезу. Джоан оставалась единственной, кто не поколебался в своих убеждениях. Хотя, пожалуй, и Бернс тоже.
Но Бернс был непроницаем. Он замкнулся в скорлупе отчужденности, которая начала вызывать серьезные опасения у доктора Грейсона. Временами у него в глазах появлялся странный блеск, и доктор очень живо представлял себе грядущие неприятности. Затем Бернс опять погружался в менее тревожную, но все равно нездоровую апатию, из которой его, казалось, невозможно вывести. После своего нападения на Джоан он ее не замечал, как и всех остальных.
Девушка не могла решить, что его сдерживало - мысль о пистолете Фрауда, который она носила в кармане, или же какие-то процессы, протекающие у него в голове. Джоан чувствовала себя слегка виноватой в его изоляции. Хотя и знала, что Фрауд никому не рассказал об инциденте, а Бернс замкнулся в скорлупе совершенно добровольно. Какой-то инстинкт побуждал девушку вовлекать его в компанию. Она впервые выделила одного из мужчин.
Джоан втягивала механика в общий разговор, задавала вопросы, старалась извлечь из скорлупы самоизоляции. Ее вопросы часто оставались безответными, иной раз он односложно отзывался. Но она не отставала.
Пик наступил в один прекрасный "день", когда до прибытия на Марс оставалось меньше двух недель. Среди экипажа царило оживление, что делало изоляцию механика более явной. Джоан, чувствуя, что солидарность группы крайне важна, присела рядом с ним и начала расспросы об износе облицовки ракетных дюз. Астронавты не слышали его ответа, но увидели, как она напряглась и покраснела, заметили блеснувший в ее глазах гнев. Дуган решил вмешаться. Он потребовал, чтобы Бернс повторил свои слова погромче. Механик его проигнорировал. Дуган гневно повторил:
- Что вы сказали мисс Ширнинг?
Бернс медленно поднял голову. В глазах у него мелькнул тот самый блеск, который тревожил доктора, но заговорил он спокойно:
- Не лезь не в свое дело.
Дуган нахмурился и вопросительно взглянул на девушку. Та покачала головой.
- Пустяки,- сказала она.
Бернс неприятно усмехнулся.
- Видишь, она не против. А если тебе все еще охота знать, то я посоветовал ей не стервозничать и идти на...