29
Хоскинс собирался открыть заседание совета директоров, когда зазвонил телефон. Что там еще, с раздражением подумал он.
Телефон продолжал звонить.
- Прошу меня извинить, - сказал Хоскинс собравшимся и отключил видеосвязь, оставив только звук. - Хоскинс слушает.
- Доктор Хоскинс, это Брюс Маннхейм. Из Попечительства по правам детей - знаете, наверное.
Хоскинс поперхнулся.
- Да, мистер Маннхейм. Чем могу быть полезен?
- Смотрел ваше вчерашнее интервью. Мальчик-неандерталец. Чудеса, чудеса - что только не под силу науке!
- А-а, спасибо. Но...
- Но эта ситуация, безусловно, порождает определенные морально-этические проблемы. Вы и сами, думаю, понимаете. Взять ребенка чуждой нам культуры из естественной семейной обстановки и поместить в нашей эре... Надо бы нам с вами обсудить это, доктор Хоскинс.
- Хорошо, обсудим. Но только в данный момент...
- О нет, не сейчас, - беззаботно воскликнул Маннхейм. - У меня и в мыслях этого не было. Я просто хотел, чтобы мы назначили время для более обстоятельного разговора.
- Конечно, - возвел глаза к потолку Хоскинс. - Конечно, мистер Маннхейм. Если вы оставите свой номер моему секретарю, она вскоре свяжется с вами, и мы назначим встречу.
- Отлично, доктор Хоскинс. Большое спасибо.
Хоскинс повесил трубку и обвел комнату унылым взором.
- Брюс Маннхейм, - простонал он. - Знаменитый адвокат по детским правам. Желает побеседовать со мной о мальчике. Боже мой, Боже! Это было все равно неизбежно, правда? Ну, вот и началось.
30
В последующие недели мисс Феллоуз почувствовала, что становится неотъемлемой частью "Стасис текнолоджиз". Ей выделили небольшой кабинет с ее фамилией на двери, поближе к кукольному домику, как она неизменно называла стасисный пузырь Тимми. Предыдущий контракт аннулировали, и Хоскинс предложил ей другой, где оклад был гораздо выше. Им с Хоскинсом, как видно, не суждено было жить в мире и в ладу, но она явно завоевала его уважение. Кукольный домик по ее требованию покрыли потолком, в меблировку внесли необходимые дополнения, оборудовали вторую ванную, и мисс Феллоуз было теперь где разместить свои вещи.
Хоскинс сказал, что ей могут дать квартиру на территории компании и ей не обязательно теперь дежурить круглыми сутками, но она отказалась.
- Когда Тимми спит, мне лучше быть поблизости. Он почти каждую ночь просыпается с плачем. Наверное, ему снятся очень яркие сны, и притом страшные. Я умею его успокоить, но не думаю, что это удастся кому-нибудь еще.
Иногда мисс Феллоуз все-таки покидала Тимми - больше потому, что считала нужным, чем по желанию. Она ездила в город по разным мелким делам - внести деньги в банк, купить Тимми какую-нибудь одежку или игрушку, даже сходила один раз в кино. Но каждый раз она беспокоилась о Тимми, и ей не терпелось вернуться. Тимми стал для нее всем. Раньше, работая в больнице, она никогда по-настоящему не замечала, как поглощает работа всю ее жизнь и как непрочны ее связи с внешним миром. Теперь, когда она стала жить там же, где и работала, это проявилось до конца. Ей не очень и хотелось поддерживать с миром связь, даже ради своих немногих подруг - почти все они тоже были медсестрами. Вполне достаточно было поговорить с ними по телефону - навещать их она не стремилась.
Во время своих вылазок в город мисс Феллоуз начала замечать и то, что дошла до крайности в своей привязанности к
Тимми. Однажды, глядя на какого-то встречного мальчика, она поняла, что ей противны его высокий крутой лобик, заметный подбородок, плоские надбровья, невыразительный носик кнопкой. Пришлось встряхнуться, чтобы избавиться от наваждения.
Когда она начала принимать Тимми таким, как есть, не видя в нем больше ничего особенно странного и непривычного, Тимми тоже начал быстро осваиваться со своей новой жизнью. Он уже не так стеснялся незнакомых людей, его уже не мучили страшные сны, а с мисс Феллоуз он чувствовал себя как с родной матерью. Мальчик сам одевался и раздевался и бывал очень доволен своим умением, натянув на себя комбинезончик. Он научился пить из стакана и управляться, хоть и неуклюже, с пластмассовой вилкой.
Он даже пробовал говорить по-английски.
Мисс Феллоуз так и не сумела расшифровать ворчаще-щелкающий язык Тимми. Хотя Хоскинс действительно записывал все на пленку и мисс Феллоуз без конца прослушивала эти записи, перевести высказывания Тимми в слова не удавалось. Щелканье и ворчанье - больше ничего. Мальчик произносил одни звуки, когда был голоден, другие - когда уставал, третьи - когда боялся. Но, как и сказал с самого начала Хоскинс, даже кошки и собаки издают определенные звуки в определенных ситуациях, однако никому еще не удавалось составить словарь кошачьего или собачьего языка.
А может быть, и она, и все остальные просто не способны распознать лингвистические построения неандертальцев? Мисс Феллоуз не изменяла уверенность, что язык все же существует, только он столь далек от современных языков, что ни один из ныне живущих не в силах разобраться в нем. Но в минуты уныния она сомневалась в том, что Тимми способен усвоить другой язык - уж слишком далеко остались неандертальцы на тропе эволюции, чтобы им наверняка хватило разума для речевого общения, и Тимми, годы формирования которого прошли среди людей, говоривших на простейшем, примитивнейшем языке, может быть, уже поздно овладевать чем-то более сложным.
Она много читала об одичавших детях, выращенных животными и проживших в таком состоянии долгое время. Выяснилось, что даже когда таких детей находили и возвращали к цивилизации, почти никто из них не научился произносить ничего, кроме самых простых звуков. Видимо, даже при наличии физиологических и умственных способностей нужны еще и стимулы к освоению речи, причем в первые годы жизни - иначе ребенок так и не научится говорить.
Мисс Феллоуз ужасно хотелось, чтобы Тимми доказал ей с доктором Макинтайром, что они ошибаются. Тогда уже никто бы не сомневался в том, что он - человек. А что же еще отличает человека от животного, как не умение говорить?
- Молоко, - показывала она. - Стакан молока.
Тимми прощелкал фразу, которая, по мнению мисс Феллоуз, означала, что он голоден.
- Да. Голодный. Хочешь молока?
Никакого ответа.
Она пробовала по-другому:
- Тимми - ты. Ты - Тимми.
Он смотрел на ее указательный палец и молчал.
- Ходить. Есть. Смеяться. Я - мисс Феллоуз. Ты - Тимми.
Ничего в ответ.
Это бесполезно, отчаивалась она. Бесполезно, бесполезно!
- Говорить? Пить? Есть? Смеяться?
- Есть, - сказал вдруг Тимми.
Она так опешила, что чуть не выронила тарелку с едой, которую собиралась ему подать.
- Скажи еще раз!
- Есть.
Тот же звук, не совсем понятно - что-то вроде "йессь". Последней согласной каждый раз не хватало. Но смысл был верный!
Она подняла тарелку выше, чем он мог достать.
- Йессь! - настойчиво повторил мальчик.
- Есть? Хочешь есть?
- Йессь!! - нетерпеливо повторил Тимми.
- На. На, Тимми, ешь. Ешь свою еду!
- Йессь, - удовлетворенно сказал Тимми, хватая вилку и приступая к делу.
- Вкусно? - спросила мисс Феллоуз потом. - Понравился завтрак?
Нет, уж слишком много она от него хочет. Но теперь-то она не сдастся. За одним словом могут последовать и другие. Должны последовать!
- Тимми, - показала она на мальчика.
- Мм-м, - сказал он.
А если он так произносит "Тимми"?
- Тимми хочет еще есть? Есть?
Она показала на него, потом на свой рот и сделала вид, будто жует. Он не ответил, да и зачем? Он уже наелся.
Но он знает, что он - Тимми. Знает или нет?
- Тимми, - снова показала она на него.
- Мм-м, - сказал он и похлопал себя по груди.
Тут уж ошибки быть не могло. Мисс Феллоуз захлебывалась от гордости, от радости, от изумления - от всего вместе. На миг ей показалось, что она сейчас расплачется. Потом она бросилась к селектору.
- Доктор Хоскинс! Вы не могли бы зайти сюда? И за доктором Макинтайром тоже пошлите!
31
- Это опять Брюс Маннхейм, доктор Хоскинс.
Хоскинс поглядел на телефонную трубку так, словно она обратилась в змею. Третий звонок от Маннхейма меньше чем за три недели! Но ответить попытался бодро.
- Да, мистер Маннхейм! Хорошо, что позвонили!
- Просто хотел вам сказать, что обсудил результаты нашей дружественной беседы со своими консультантами.
- Да? - уже не столь бодро сказал Хоскинс. Он не считал их беседу такой уж дружественной. По его мнению, Маннхейм совал свой нос куда не следует и вел себя бесцеремонно, просто возмутительно.
- Я сообщил им, что вы весьма удовлетворительно ответили на мои предварительные вопросы.
- Рад слышать.
- Наше общее мнение таково, что сейчас нет необходимости предпринимать какие-либо действия в связи с неандертальским мальчиком, но нам придется держать ситуацию под контролем, пока мы не изучим вопрос поглубже. Я позвоню вам на будущей неделе и перечислю дополнительные аспекты, на которые нужно обратить внимание. Вам это, думаю, будет небезынтересно.
- Да-да. Большое спасибо, мистер Маннхейм.
Хоскинс закрыл глаза и стал делать глубокие вдохи и выдохи.
Большое спасибо, мистер Маннхейм. Как любезно, что вы разрешаете нам пока продолжать работу. Пока вы не изучили вопрос поглубже. Спасибо. Большое спасибо. Очень-очень вам благодарен.
32
День, когда Тимми впервые заговорил по-английски, стал счастливым для мисс Феллоуз. Но за ним настали другие, гораздо менее счастливые.
Ведь Тимми был не просто мальчик, которого ей поручили опекать. Он был небывалый научный экспонат, и ученые всего мира дрались за право изучать его. Доктор Джекобе и доктор
Макинтайр представляли собой только гребень волны, которая вскоре нахлынула.
Джекобе и Макинтайр, само собой, остались на месте. Им повезло первыми дорваться до Тимми, и они не уступали своего первенства, но при этом сознавали, что монополизировать мальчика им не удастся. В двери "Стасис текнолоджиз" ломилась орда антропологов, физиологов, историков культуры и разных других специалистов, каждый со своей программой исследований.
То, что Тимми научился говорить по-английски, взволновало их еще пуще. Некоторые, как видно, возомнили, что теперь мальчик готов ответить на все их вопросы о жизни в палеолите: "На каких животных охотилось твое племя? Какую религию оно исповедовало? Кочевали ли вы в связи со сменой времен года? Воевали ли племена между собой? Воевал ли ваш подвид с другим подвидом? "
Тимми был единственным источником информации. Ученые умы пенились от вопросов, на которые мог ответить один Тимми. Скажи, скажи, скажи! Мы хотим узнать все о твоем народе. Какие у вас были родственные связи - тотемные животные - лингвистические группы - астрономические представления - ремесла?
Но увы - задать Тимми все эти превосходные и крайне важные вопросы вряд ли было возможно, ибо английский язык Тимми, хоть и улучшался с каждым днем, ограничивался пока фразами: "Тимми сейчас есть" и "Человек сейчас уйти".
Кроме того, мисс Феллоуз единственная более или менее понимала, что говорит Тимми. Остальные, даже те, что виделись с мальчиком практически каждый день, ничего не могли разобрать в его невнятном, сдавленном выговоре. Видимо, прежние гипотезы о неспособности неандертальцев говорить были в чем-то верны: хотя неандертальцы явно обладали необходимым умственным развитием и анатомическим аппаратом, позволяющим выговаривать слова, их язык и гортань были все же недостаточно совершенны для воспроизводства звуков, из которых состоит современная речь. У Тимми, во всяком случае, не получалось. Даже мисс Феллоуз приходилось напрягаться, чтобы понять его.
Тяжко приходилось и Тимми, и мисс Феллоуз, и особенно ученым, которым не терпелось расспросить мальчика. Еще острее стало ощущаться, на какое одиночество обречен Тимми. Даже теперь, когда мальчик учится общаться со своими тюремщиками (а кто же мы, как не тюремщики? - твердила себе мисс Феллоуз), он должен лезть из кожи вон, чтобы сказать самое простое единственному человеку, который хотя бы частично понимает его.
Как ему, должно быть, тоскливо!
И как пугает его и сбивает с толку вся эта суета вокруг него!
Мисс Феллоуз защищала мальчика, как только могла. Она не желала признавать, что ее работа - всего лишь часть научного эксперимента. Хотя бы и так, но объект этого эксперимента - несчастный ребенок, и она не позволит обращаться с ним, как с подопытным кроликом.
Физиологи прописывали Тимми особую диету. Она покупала ему игрушки. У нее без конца требовали кровь на анализ, рентгеновские снимки, даже волосы Тимми. Она разучивала с ним песенки и детские стишки. Тимми подвергали утомительным для обеих сторон тестам на координацию, на рефлексы, на остроту зрения и слуха, на сообразительность. После них мисс Феллоуз обнимала и гладила его, пока он не успокаивался.
У Тимми оставалось все меньше и меньше свободного времени.
Мисс Феллоуз настаивала на строгом ограничении этой ежедневной инквизиции и часто, хотя и не всегда, добивалась успеха. Исследователи, безусловно, считали ее цербером, преграждающим путь науке, вздорной и упрямой женщиной. Мисс Феллоуз это не беспокоило. Пусть думают что хотят - она отстаивает интересы Тимми, а не свои.
Хоскинс мог сойти за союзника. Он был в кукольном домике почти ежедневно. Мисс Феллоуз было ясно, что он пользуется любым случаем отдохнуть от своей все более трудной роли главы "Стасис текнолоджиз" и что он питает сентиментальную привязанность к мальчику, вызвавшему весь этот фурор. А еще мисс Феллоуз казалось, что Хоскинсу доставляет удовольствие поговорить с ней.
Теперь она уже кое-что о нем знала. Он разработал метод анализа отражения направленного в прошлое мезонного луча; он был одним из тех, кто изобрел метод создания стасиса. За сухими манерами делового человека он скрывал свою доброту, которой иначе пользовались бы все и каждый - и он действительно был женат и счастлив в браке.
Однажды Хоскинс застал мисс Феллоуз в тот самый момент, когда она взорвалась.
Это был плохой, очень плохой день. Прибыла новая группа физиологов из Калифорнии, желая немедленно снять с Тимми целую кучу обмеров, связанных с осанкой и строением таза. Для этого они привезли с собой разные хитрые конструкции из холодных железных палок, куда то и дело заталкивали Тимми.
А Тимми вовсе не хотелось, чтобы его куда-то заталкивали и притискивали к холодным железным палкам. Мисс Феллоуз смотрела, как они орудуют с Тимми, будто с морской свинкой, и в ней нарастала жажда убийства.
- Хватит! - вскричала она наконец. - Вон отсюда!
Ученые уставились на нее, раскрыв рты.
- Вон, я сказала! Обследование окончено! Мальчик устал. Довольно выворачивать ему ноги и напрягать спину. Не видите - он плачет? Вон! Вон!
- Но, мисс Феллоуз...
Она молча начала собирать их инструменты, и физиологи бросились отнимать у нее свои сокровища. Она указала на дверь, и они убрались, бормоча что-то под нос.
Мисс Феллоуз, вне себя от бешенства, смотрела им вслед с порога, гадая, каких еще мучителей сулит им сегодняшнее расписание, а позади рыдал Тимми. Потом она вдруг заметила, что пришел Хоскинс.
- Какая-то проблема? - спросил он.
- Как вы догадались? - огрызнулась мисс Феллоуз. Она позвала Тимми, он подбежал и повис на ней, обхватив ее ногами. Мальчик шептал что-то, совсем тихо и неразборчиво. Она прижала его к себе.
- Не слишком-то у него счастливый вид, - мрачно сказал Хоскинс.
- А вам бы хорошо было на его месте? Каждый день то кровь берут, то обмеряют, то проверяют. Вы бы посмотрели, что с ним вытворяли сейчас - видно, хотели понять, как у него ноги приделаны к туловищу. И режим питания изменили. Джекобе с понедельника посадил его на синтетическую диету - я бы этим и свинью не стала кормить.
- Доктор Джекобе говорил, что это укрепит мальчика, и он будет лучше выдерживать...
- Что выдерживать? Обследования?
- Не забывайте, мисс Феллоуз, что главная цель эксперимента- узнать все, что только возможно...
- Я-то не забываю, доктор. Не забывайте и вы, что он не хомячок, не морская свинка и даже не шимпанзе, а человек.
- Никто и не отрицает. Но...
- Но никто и не принимает во внимание, - снова прервала она, - что мальчик - человек, более того - ребенок. Вам он, наверное, представляется какой-то обезьянкой в комбинезоне, и вы думаете, что...
- Мы совсем не считаем его...
- Нет, считаете! Считаете! Доктор Хоскинс, я настаиваю. Вы говорили, что Тимми прославил вашу компанию. Если вы хоть сколько-нибудь благодарны ему за это, не подпускайте вы никого к бедному ребенку, пока он не подрастет хоть немножко для того, чтобы понять, чего от него хотят. После тяжелых обследований ему снятся кошмары, он не может спать, кричит иногда часами. И вот что, - взъярилась она, - больше я сюда никого не пущу. Никого!
Она сознавала, что говорит все громче и громче, что уже кричит, но ничего не могла с собой поделать.
Хоскинс горестно смотрел на нее.
- Извините, - сказала она немного потише, остыв наконец. - Я не хотела так орать.
- Я понимаю, вы расстроены. И понимаю почему.
- Спасибо.
- Доктор Джекобе заверил меня, что мальчик вполне здоров и ему нисколько не вредят обследования, которым он... подвергается.
- Пусть доктор Джекобе хоть раз переночует здесь, тогда он заговорит по-другому. - Хоскинс опешил, и мисс Феллоуз вспыхнула от смущения, поняв, что нечаянно сказала нечто двусмысленное. - Пусть послушает, как мальчик плачет в темноте. Пусть посмотрит, как я бегу к нему, и укачиваю, и пою ему колыбельные. Ему не вредят обследования, доктор Хоскинс? Если они ему не навредили, так только потому, что этот мальчик провел раннее детство в невообразимо тяжелых условиях и как-то ухитрился выжить. Ребенок, переживший зиму ледникового периода, переживет, возможно, и людей в белых халатах, которые его щупают и тискают. Но это не значит, что подобные истязания ему на пользу.
- Надо будет обсудить график исследований на следующем заседании администрации.
- Обсудите. Следует напомнить всем, что Тимми имеет право на человеческое обращение - на человеческое.
Хоскинс улыбнулся, и мисс Феллоуз вопросительно посмотрела на него.
- Я просто подумал, как вы изменились с того дня, когда так сердились на меня за то, что я вам подкинул неандертальца. Даже уйти хотели, помните?
- Я все равно бы не ушла, - мягко сказала мисс Феллоуз.
- "Останусь до поры до времени", сказали вы тогда. Именно так. Вы были в полном расстройстве. Мне пришлось убеждать вас, что вы будете ухаживать за настоящим ребенком, а не за маленьким приматом, которому место в зоопарке.
Мисс Феллоуз, опустив глаза, тихо сказала:
- Наверное, с первого взгляда я не поняла... - и посмотрела на Тимми, который так и висел на ней. Он уже почти успокоился. Мисс Феллоуз потрепала его по спинке и послала поиграть. Тимми открыл дверь в детскую, и Хоскинс улыбнулся изобилию игрушек, которое увидел там.
- Целый магазин.