- Врага надо знать изнутри, - наставительно сказал преподобный с полуулыбкой. - Да, я изучал запрещенный "Сефер хасидим" раввина Иегуды. Даже Necronomicon почитывал, если вам интересно это услышать… Судя по бурной реакции, мессир Ознар, с "Сефер хасидим" вы тоже некогда ознакомились? Не стану спрашивать где, у кого и при каких обстоятельствах - не до того. Однако, на будущее рекомендую сдерживать эмоции, особенно находясь в обществе представителей Sanctum Officium - могут понять превратно. Или наоборот, с фатальной для вас прямотой.
- Я постараюсь, - вздохнул Рауль.
- Далее. К лету началось невообразимое: крестьянку Изабо Дуаньи односельчане застали в поле, высасывающей кровь из собственной дочери, которой исполнилось всего несколько недель. Изабо забили кольями, труп выбросили в реку. Ребенок тоже погиб. Ничем не вызванная вспышка сатанинского гнева у монахов в Меркательской грангии ордена святого Бенедикта - шестеро братьев буквально измордовали друг друга прямиком в часовне, пятерых нашли мертвыми, последний скончался в судорогах в присутствии приора: череп проломлен наалтарным крестом. На всех телах следы укусов. Они не просто дрались - рвали зубами.
- Одержимость?
- В церкви? - вздернул брови преподобный. - Куда бесам ход заказан?
- Известны исключения.
- Безусловно, но массовая одержимость среди монашествующих?.. Бенедиктинские обители по нынешним временам далеко не всегда отвечают строжайшим требованиям "Правил", девять веков назад созданных святым из Нурсии, и все-таки это явление мягко говоря нераспространенное - в женских монастырях hysteria как разновидность одержимости еще встречается, но в мужских?
- Закрытым мужским сообществам более свойственны obessia et compulsia, - со знанием дела поддакнул мэтр. - Причем навязчивые мысли и действия одержимостью не считаются.
- Да неужели? - хмыкнул брат Михаил. - А как вам сообщение из Каранси, от 9 июля прошлого года? Деревня как деревня, тридцать дворов, церковь. О слове "ересь", уверяю, там с сотворения мира и Ноева потопа не слыхивали - простецам не до ересей, урожай бы собрать. И вдруг всё мужское население, от мальчишек до старцев, обуревает мания покаяния и флагеллантства - занимались самобичеванием с рассвета до захода солнца, девятнадцать человек до смерти. Женщины пытались их остановить, но не преуспели. Всё прошло к ночи. Архидиакон послал в Каранси священников, выяснить обстоятельства, но простецы в один голос твердят: ничего не помним, как так вышло не знаем… Снова скажете про obessia et compulsia? Не верю!
- Три половиной десятка случаев небывалого помутнения разума только в диоцезии Арраса, если верить Бенедикту Отрингенскому, - покачал головой мэтр Ознар. - Многие с печальным исходом - убийства, самоубийства, подозрительные случайности. А в августе появились эти… Chasse sauvage. Venatio fera.
- Определимся с дефинициями: формулу "venatio fera" я вынужден отмести. Явление Дикой охоты стократ описано. Не подходит.
- Схоластик из Отрингена уверяет, будто видел чудовищ собственными глазами, - Рауль уставился на злосчастное письмо и процитировал вслух: - "Спустя два дня после Крестовоздвиженья, будучи в окрестностях Абарка…" Абарк это где? Кажется к северо-западу? Иисусе, как он многоречив! Зачем перечислять имена слуг и число повозок?! Так вот: "…узрел мчащихся в лунном свете по заливному лугу всадников, числом четыре, сопровождаемых адскою сворою из безобразных псов, извергающих пламя, при том, что стука копыт никто не слышал".
- Оставьте, - скривился преподобный. - Сосредоточимся на фактах, подтвержденных, замечу, не только Бенедиктом Отрингенским но и еще несколькими опрошенными Трибуналом свидетелями. Четверо конных. При них более десятка не то огромных собак, не то волков черной масти. Передвигаются абсолютно бесшумно, следов на свежей пашне или на пшеничном поле не оставляют, а ведь должны бы, окажись они материальны. Источают неровное бледно-голубое сияние. На голове одного из всадников нечто наподобие короны. Все видевшие Охоту отмечают появление чувства парализующего ужаса. Вот, собственно, summa. Прочее - несущественные мелочи.
- Мелочи? За исключением одной. Зрелище Охоты никому не причиняло вреда - двое возничих схоластика, побитых копытами сбесившихся от страха лошадей не в счет.
- Лошади боятся, - меланхолично сказал Михаил Оверноский. - Ergo, нечистая сила. Домашние животные всегда чувствуют malum incorporatae, зло воплощенное. "Вред" вы своими глазами наблюдали вчера, мэтр - сидит в яме под Речной башней. Ожившие мертвецы всегда, - подчеркиваю, всегда, - появляются после того, как коронованный призрак со свитой пронесся по полям Артуа. Наш вонючий гость - уже седьмой. Единственный, которого удалось изловить… Гм… Ну не говорить же мне "изловить живым"?
- Фамильные проклятия аррасских дворян? - подумав, спросил Рауль. - А вдруг?
- Ничего подобного. Якобы в замке короны видывали призрак старухи Маго д’Артуа, но это, безусловно, отголоски прошлого: графиня Матильда была строгой хозяйкой, госпожу побаивались, а ближайшая подруга и помощница ее светлости Беатриса д’Ирсон не скрывала причастности к магическим знаниям, за что обратила на себя внимание Трибунала - кстати история с таинственным исчездовением дамы Беатрисы до сих пор будоражит воображение летописцев… Вздор и досужие сплетни.
- Местные легенды?
- Тоже никаких упоминаний. Я засадил десяток монахов за прочтение хроник, ведущихся в Аррасе с 850 года и правления первого графа Олдарика, еще при Каролингах и Лотаре Первом. Ничего. Четыре всадника в окружении чудовищных псов наверняка запомнились бы.
- Так что же нам делать? - растерялся мэтр Ознар.
- Ждать. Ждать и искать. У инквизиции, милейший Рауль, грозная репутация. Уверен, горожане и дворянство что-то да знают, но опасаются рассказывать.
- Тогда что делать мне самому?
- У вас прекрасная аптека и, вдобавок, адвокатская практика, - развел руками брат Михаил. - Трудитесь. Исцелите жену барона де Шеризи от бесплодия, к примеру. Моментально завоюете авторитет. Дама Ротильда - любимая племянница самого Филиппа Руврского, здешнего сеньора и графа. Его светлость не забудет столь ценной услуги.
- Только не это, - простонал Рауль. - Если вы понимаете в медицине, то знаете, что женское бесплодие излечимо в одном случае из ста!
- Кто говорит о женском бесплодии? - с преувеличенным удивлением воскликнул инквизитор. - Обратите внимание на мужа, мэтр! Несчастный юноша с сужением praeputium не позволяющем отправлять супружеские обязанности! Совет: обрезание вы делать наверняка не умеете, просто съездите в Камбрэ и обратитесь к раввину Ирсулу Бен-Йосефу, привезите сюда инкогнито. Он поможет.
- Еще не легче! Это-то вы откуда знаете?
- Здесь Священный Трибунал, мэтр Ознар. Мы обязаны знать всё.
* * *
Всего десять дней спустя вечно унылый Бодуэн де Шеризи преобразился: восемнадцатилетний сын его милости Аньеля де Шеризи и наследник титула впервые вышел на празднике у его преосвященства архидиакона на куртуазный танец, улыбался ранее бледной супруге (которая нежданно разрумянилась и за два года брака впервые выглядела не бледной немочью, а счастливой женой), и окончательно сбросил с себя затянувшееся юношество.
Чудо перевоплощения совершил Рауль Ознар. Чего это стоило мессиру Бодуэну знали только они двое. Ну, почти двое - рав Бен-Йосеф все равно будет молчать.
Рауль, подбодренный братом Михаилом взялся за дело рьяно, нагло и беззастенчиво - бей по самому больному месту! Ну а поскольку больное место у господина де Шеризи находилось в штанах, миндальничать не пришлось.
Закрутил простенькую интригу Михаил Овернский: ему это стоило всего-ничего - настоятельный совет духовнику мессира барона отправить несчастного на исповедь к доминиканцам, пастырское настояние обратиться к новому аптекарю, - "Сударь, в Париже понимают в этих вопросах лучше, чем в Артуа!" - и…
- Mee-erdе! - вопил Бодуэн де Шеризи, чьи конечности были накрепко прикручены ремнями воловьей кожи к столу в подполе дома вдовы Верене. - Отпустите, негодяи! О-о!
- Заткнись! - рявкнул Рауль, пока убеленный сединами старец в костюме небогатого лавочника орудовал серебряными ножницами. - Что сказано в Святом Писании, грешник? Помнишь? "Да будет у вас обрезан весь мужеский пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами".
- С-суки! Отпустите!
- Не нужно отпускать пока, - без каких-либо эмоций сообщил вскоре неприметный купец, бросив окровавленные лезвия в медный тазик и вытерев пальцы льняным полотенцем. - Пусть так полежит. До утра. Знаете заклинание "Sine dolore"?
Рауль кивнул.
- Прекрасненько. Добавочно - десять капель маковой эссенции в вино, дайте выпить. Я свое дело сделал, хочу до темноты вернуться в Камбрэ.
- Ууублюдки! Выпуститеее!
Бодуэна де Шеризи можно было понять: перед действом его заставили выпить считай два кувшина крепчайшего португальского, но операция на столь нежном органе все одно вызывала неприятнейшие ощущения. Спасибо Бен-Йосефу, хватило трех мгновенных надрезов. Виден опыт.
Опий-laudanum и простенькое заклинание Жиля утихомирили - кровь остановилась, сам "больной" провалился в полузабытье. И тут же описался: тугая струя потекла под стол.
- Ой-вей, это естественно, - пожал плечами раввин. - Вспомните, сколько вина мы в него влили перед тем как?
Три дня сын барона де Шеризи отходил. А через неделю стал лучшим другом мэтра Рауля Ознара из Парижа. Заплатил щедро: двадцать ливров золотом.
Так продается счастье.
* * *
Михаил Овернский руководствовался старинной мудростью - на ловца и зверь бежит, - а потому не торопил. В Авиньон и верховному инквизитору королевства, епископу-провинциалу Тюренну де Мэну, ушли стандартные отписки: прилагаем все усилия, трудимся не покладая рук et cetera.
До середины апреля можно было не беспокоиться. Пока гонец доберется, пока в курии и генеральном капитуле доминиканцев ознакомятся с сообщениями, пока ответят - неповоротливая бюрократическая машина Святой Церкви до времени работала на его преподобие.
Рауль между тем обживался и знакомился.
Как и во всех небольших городах важные персоны были у всех на виду и становились предметами непрекращающихся сплетен. Взять к примеру архидиакона и викария диоцезии Арраса Гонилона из Корбея - брат Михаил недаром упомянул об эпикурейских пристрастиях его преосвященства, вызывавших у распущенного дворянства добродушные хохотки и приводивших в ужас набожных горожанок.
Надобно отметить, что здешняя епархия до 1094 года была предметом затянувшегося спора между высшими прелатами Франции и Священной Римской империи - речь шла о немалых бенефициях и пребендах с богатого пограничного графства. Кроме того, граф Фландрии и его величество король Французский совершенно не желали вмешательства в их дела немецкого епископа Камбрайского, претендовавшего на диоцез.
Компромисс был достигнут: Аррас с той поры формально епископатом не считался, возглавлял его архидиакон не подчинявшийся кафедрам в Амьене и Камбрэ, а князя-епископа последнего утешили, отдав в ведение несколько сельских приходов по эту сторону границы. Вроде бы все остались довольны.
Даже не владея епископскими митрой и посохом (но сохраняя титулование "преосвященство"), архидиаконы при желании могли широко развернуться: вся судебная и церковная власти вкупе с церковными доходами в полной мере принадлежали им. А уж как властью пользоваться - иной вопрос.
Преосвященный Гонилон родился не в ту эпоху и не в той стране. Ему куда более подошли бы золотые годы принципата в Риме и холмы Италии - с белоснежными кудрявыми барашками и прелестными девами собирающими цветы средь виноградных лоз и стройных кипарисов.
Увы, но барашки в Артуа встречались в основном серые и коричневые, с засохшими вокруг anus фекалиями, пасущие их мосластые крестьянки пленительной внешностью ни разу не отличались, а то и вовсе были уродинами с изъеденными оспой фламандскими лошадиными мордами. Виноград рос плохо, а кипарисы и вовсе напрочь отсутствовали - северная природа отдавала предпочтение сосне, дубам и березам. Какая невыразимая пошлость!
Гонилону Корбейскому, человеку с тонко чувствующей душой, всё это было противно. Так противно - сил нет. Единственный разумный выход - изменить грубую реальность в угоду своим вкусам и желаниям.
Вот и отстроился на месте старой деревянной резиденции епископов трехсотлетней давности изящный замок из светлого песчаника, знающим людям сильно напоминающий многократно уменьшенную копию папского дворца в Авиньоне. Подвалы оного заполнились бочками с великолепным вином, помещения отделывали нарочно выписанные из Ломбардии мастера, домовую церковь расписывал не кто иной как Руггер ван Майсс из Нейменгена, мебель доставили из Генуи, а ткани из самой Александрии.
Дабы не забывать о духовном, архидиакон повелел возвести рядом корпуса цистерцианской женской обители, населенной монахинями и конверсами чающими спасения души и жизни вечной. Стоит ли упоминать о том, кто их исповедовал?
Сколько на эти роскошества было потрачено никто не интересовался - зачем? Наоборот, люди остались довольны: стараниями Гонилона сильно запущенная после смерти графини Маго столица Артуа облагообразилась - его светлость Филипп предпочитал держать двор в других своих владениях, лишь изредка наезжая в Аррас. Этой зимой он остановился во Франш-Конте, оставив северные владения в ведении сенешаля и прево.
Разумеется, за отсутствием Филиппа Руврского центр светской жизни переместился во дворец архидиакона. Старый замок короны, заложенный еще при государе Людовике Святом был огромен, холоден и мрачен, подходя только для одной цели: защитить город от англичан, буде те появятся. Занятый неприятелем Кале неподалеку, и об этом стоит помнить.
Раулю преосвященный понравился: еще не одряхлевший мужчина приятной внешности, с вьющимися каштановыми волосами по краям тонзуры, обходительный и получивший куртуазное воспитание. Безусловный весельчак и жизнелюб, волею судьбы очутившийся на пастырской стезе - младшие сыновья известных дворянских родов обычно шли по духовной линии и частенько добивались впечатляющих успехов. Папой Римским, конечно, становился далеко не каждый, но возможность просковозить в архиепископы, а то и в кардиналы была вполне реальной.
Гонилона, однако, архидиаконство вполне устраивало - в Аррасе он Caesar et Pontifex, а кем станет в Париже или Авиньоне? Одним из многих? Покорнейше благодарим. Ради сохранения статуса можно пожертвовать барашками и кипарисами.
- Как же, как же, - ворковал преосвященный, сложив пухлые ладошки над внушительной утробой. На пальцах сияли всеми цветами радуги перстни с разноцветными камнями изумительной огранки. - Его преподобие Михаил Овернский столько о вас рассказывал!
"Ага, ври, - подумал Рауль, выкраивая на лице самую учтивую улыбку, на какую был способен. - Михаил только посоветовал принять меня, шепнув два слова после воскресной мессы в кафедрале!"
У архидиакона случился приступ красноречия - как человек во многом прекраснодушный, он не упустил возможности наговорить уйму любезностей, вперемешку с собственными умозаключениями, имевшими к реальности самое косвенное отношение. Чего стоила его сентенция о "…столь молодом человеке, по своей свободной воле избравшем поприще в отдаленном от соблазнов больших городов уединенном уголке".
Вот как? Да ни один человек в здравом уме и трезвой памяти не выберет этот уединенный медвежий уголок, приведись такая возможность! Особенно после блистательного Парижа, многоученого Нарбонна и утонченной Флоренции!
Архидиакон на самом деле простоват, или искусно прикидывается? Наверняка прикидывается - персоны ангелического характера на таких должностях не задерживаются, тут необходима железная хватка, немалая воля и еще бóльшая хитрость.
Пока его преосвященство неиссякаемым потоком изливал тягучий елей, Рауль приглядывался к обстановке. Ливанский кедр, парча и серебро не заинтересовали, лишь напомнив о бренности мирских богатств. По сравнению с некоторыми палаццо Авиньона дворец выглядел если не хлевом, то размалеванной хижиной - размах не тот, и вкус хозяину иногда изменяет.
Куда более привлекают незначимые на первый взгляд детали.
Обязательных для благородного сословия собак в доме нет, кошек тоже не видно. Зато в кабинете шныряют сразу полдюжины фуро, белых хорьков, сперва принятых Раулем за прирученных горностаев. Фуро успешно истребляют крыс, но его преосвященство большой оригинал: этих зверьков традиционно привечают дамы и девицы, мужчинам их держать не то, чтобы неприлично, но как-то не совсем принято.
За креслом Гонилона неподвижной статуей воздвигся секретарь. Пожилой, с лицом правильных черт, однако неприятным и не вызывающем расположения. Белый подрясник с наплечником свидетельствует: это августинец, а не доминиканец - любопытно, августинского монастыря в Аррасе нет, значил Гонилон по назначению на диоцез привез этого строгого и хмурого человека с собой. Представить его архидиакон не удосужился, из чего следует - монах настолько привычен его преосвященству, что неотличим от мебели.
Давно перевалило за полдень, но архидиакон одет "по-домашнему" - из-под запахнутой накидки тонкой шерсти с отделкой песцом проглядывает ночная рубашка. Мехельнское кружево по вороту и рукавам, надо же! Экий модник.
Стол девственно чист - если не обращать внимания на кубки и серебряные блюда с закусками. Ни следа документов, подшитых тетрадей с отчетами или книг. А между тем в подчинении архидиакона две сотни приходов по всему графству, несколько десятков монастырей и аббатств, семь капитулов.
Как эта инкарнация Тита Лукреция Кара управляет диоцезом, хотелось бы знать?
Беседовать на интересующие Рауля темы Гонилон отказался - какая чепуха, мессир! Наслушались мужицких небылиц? Ах, оставьте! Даже если что-то и произошло, в город прибыл Священный Трибунал, поверьте, инквизиция разберется и пресечет!
Закончилась встреча с архидиаконом приглашением на quodlibet в грядущее воскресенье - ожидается вся знать Арраса. Непременно приходите!
- Вряд ли я могу отнести себя к знати, ваше преосвященство…
- Дважды чепуха, мэтр! Вы - рыцарь и дворянин, этого достаточно!
Гонилон ошибся: рыцарского посвящения Рауль Ознар не принимал и золотыми шпорами не обзавелся. Никогда не был даже министериалом или оруженосцем, если на то пошло.
Природного гербового дворянства, конечно, не отнимешь - Ознары были в родстве с графами Неверскими и Вермандуа, линия восходила до IX века и Жильбера I Суасонского, а значит в жилах Рауля текла капелька крови самого Карла Великого. Но род угасал, потеряв всё еще полвека назад, и уничижительное прибавление к имени "Sans Terre", "безземельный" вилось за Ознарами с минувшего столетия.
А что такого-то, по большому счету? Английский король Жан I Сантер тоже лишился всех ленов и фьефов, не утеряв происхождения от великих Аквитанских герцогов и Плантагенетов! Ничего зазорного!