Проблема вечернего времяпрепровождения решилась случайно и очень удачно. Собираясь подложить в печку очередное полено, Олег Романович обратил внимание на его замысловатую форму. Наверное, это был кусок корня. Он отложил его в сторону. Потом взял в руки свой охотничий нож, снял с полена кору и начал неспешно подчеркивать лезвием естественный рисунок древесины. Увлекся так, что провозился с ним почти до утра. Через несколько дней постоянных трудов в руках Олега Романовича уже была примитивная деревянная скульптура. Он поставил ее на полку и тут же начал искать новое полено для следующей поделки. Понимая всю бесполезность своих трудов, он, тем не менее, продолжал каждый вечер колдовать над деревяшками, так что к весне у него скопилось десятка полтора удачных и не слишком поделок.
В последующие годы Олег Романович несколько видоизменил направленность своего деревянного творчества. Взамен уж совсем никому не нужных деревянных скульптур он стал делать декоративные элементы отделки дома, начиная от наличников снаружи и кончая подставками под свечи и керосиновые лампы, что весьма изумляло редких посетителей его жилища.
Правда, были дела и поважней. Во второе лето своего лесничества Олег Романович стал гораздо лучше различать следы присутствия своих лесных соседей, находить и прослеживать их тропы, места обитания, водопои. Вскоре он заметил, что многие тропы сходятся всего на нескольких водопоях. Пока обнаружилось всего пять водопоев. Четыре на ручье, вытекавшем из болота, и один на речке, ниже по течению впадения в нее того же ручья.
Лесные жители явно отдавали предпочтение болотному ручью. В то же время в мелких озерцах по краю болота водопоев не обнаруживалось вовсе. Значило это, разумеется, что болотная вода у зверей котировалась, только попав в ручей. Странно как-то. Появилась загадка, которую хотелось разгадать. Какой-никакой, а все же в жизни Олега Романовича появился смысл, и это его радовало.
Продолжая прослеживать и распутывать звериные тропы, Олег Романович заметил, что большинство из них, сходясь у водопоев, перекрещивались в одной точке, возле большой скалы, торчавшей в лесу, как сломанный зуб. Скала эта чьей-то рукой была нанесена на карту под названием "Медвежий камень". Значит, не он первый заметил особенности звериных предпочтений. Объяснить бы их теперь.
Решив понаблюдать за бойким лесным перекрестком, Олег Романович, в очередной раз уходя в лес, вооружился биноклем и оставил дома собаку, проводившую его обиженным лаем. От домика лесника до "Медвежьего камня" было километра три. Неспешного хода – минут сорок. Время для похода туда Олег Романович выбрал ближе к вечеру, как раз тогда, когда большинство лесных обитателей направляется на водопой. Метрах в двухстах от камня он облюбовал себе местечко под наблюдательный пункт и принялся ждать, не слишком таясь. За год постоянных прогулок по этому лесу где живности было по-настоящему много, он привык считать, что она, эта живность, занимается тем же самым, то есть изучает его самого, причем, делает это в сотни глаз и гораздо более тщательно, чем он сам. Они должны были привыкнуть к нему, перестать прятаться или, по крайней мере, перестать делать это уж слишком старательно. Что думали по этому поводу сами звери, сказать трудно, но наблюдение за камнем вскоре дало свои результаты.
Первой возле камня появилась белка. В бинокль было хорошо видно, как она, секунду покачавшись на конце еловой ветки, развернулась, промчалась по ней к стволу и мигом оказалась сначала на земле, а затем на верхушке скалы. Там она ненадолго задержалась, что-то быстро делая передними лапками, а потом поступила совсем не по беличьи, съехала с камня, как дети съезжают с ледяной горки. Она повторила этот трюк несколько раз и скрылась из вида. Еще несколько белок посетили камень в последующие пару часов, почти в точности повторяя действия первой гостьи. За ними на камне появилась ворона. Она провела там несколько минут, деловито вышагивая по его верхушке и что-то склевывая.
Потом долго никто не появлялся, и Олег Романович собрался было уже уходить, но как раз в этот момент на сцене появилась лиса. Бледно-рыжая плутовка, воровато озираясь по сторонам, долго что-то вынюхивала внизу. Потом скрылась из виду и объявилась снова уже наверху. Какое-то время она провела там. Ее не слишком пушистый хвост появлялся то там, то тут. А потом она тоже съехала с камня мордой вперед и скрылась в кустах.
Стемнело. Олегу Романовичу не терпелось подойти к камню, чтобы осмотреть его, попытаться понять, что в нем так привлекает зверей, но любопытство удалось удовлетворить только на следующий день.
На следующее утро Олег Романович сам взобрался на камень. Сделать это оказалось очень легко. Одна его сторона поднималась вверх полого. В расселинах камня рос кустарник. Вершина же напоминала неглубокую, наполненную дождевой водой воронку, присыпанную прошлогодними листьями и принесенными ветром обломками ветвей. Края воронки оказались скользкими. От воронки к крутому склону камня шел похожий на желоб скол, по которому вниз мог стекать избыток жидкости. Поняв, что более ничего ему здесь не увидеть, Олег Романович попытался повернуть обратно, но поскользнулся. Чтобы не упасть, он, инстинктивно, выставил вперед левую руку, которая угодила прямо в воронку. Отряхивая мокрую руку и ругая себя за оплошность, он спустился с камня и направился к дому.
Инцидент тут же забылся, но несколько дней спустя, сидя вечером на крылечке, Олег Романович случайно глянул на свои руки. Правая рука была вся в мелких царапинах, ногти обломаны, пальцы в заусенцах. Такая рука и должна быть у человека, работающего на земле. Но левая рука никак не подтверждала этот тезис. Кожа на ней была светлее, чем на правой, ногти ровные, царапины и заусенцы отсутствовали. Можно было подумать, что эти руки принадлежали двум разным людям, один из которых живет в условиях городского комфорта.
С удивлением рассматривая свои собственные и такие не похожие друг на друга руки, Олег Романович далеко не сразу вспомнил про "Медвежий камень", а когда взаимосвязь событий ему стала ясна, то сильно призадумался. В последующие дни и недели камень стал предметом его пристального наблюдения и изучения. Он ходил к нему, как когда-то в Москве ходил на работу, которую обожал и без которой себя не представлял. Все его мысли теперь вертелись вокруг "Медвежьего камня". К нему вернулась утраченная за последний год деловитость.
Пять дней почти непрерывных наблюдений подтвердили, что лесные жители от мала до велика, сменяя друг друга, систематически посещают камень, используя стекающую с него жидкость как профилактическое, а, возможно, и как лечебное средство. Жидкость могла в гомеопатических количествах попадать и в берущий свое начало в болоте, ручей. Оттого и выбирали звери места для водопоя по его берегам.
Олег Романович снова взобрался на камень и взял пробы воды в воронке, а также собрал с ее дна образцы скопившегося там красно-бурого вещества. Заодно взял пробы воды из ручья и из болота. Теперь он с нетерпением ждал приезда Кузьмы, чтобы тот свез его вместе с собранными образцами на санитарно-эпидемиологическую станцию. Должна же она здесь быть. Другого места сделать анализы проб Олег Романович придумать не мог.
За стеной загремел ведрами Кузьма. Наступало утро, и Олег Романович вспомнил о своих гостях. Скуп он был на лесные богатства. Так просто не раздавал. Народ в округе считал, что лечебные снадобья готовит он сам благодаря своим талантам, а потому и относился к нему с уважением. Кузьма, так тот в нем вообще души не чаял. В первый год относился он к Олегу Романовичу, можно сказать, покровительственно, несмышленышем его считал. Но потом, когда увидел, как тот освоился в лесу, поднял хозяйство, да еще и людей лечить начал, зауважал, слов нет. Верил, заряжает он водичку получше, чем какой-нибудь Кашпировский или Алан Чумак. Так те еще вдобавок и далеко, а он, Олег Романович, тут, рядом.
Наталья поутру вышла к столу королевой, в красном тренировочном костюме, причесанная и подкрашенная, но была ангельски скромна и молчалива. От борща уклонилась, съела только бутерброд с салом и чайку попила. Кузьма поторапливал ее, когда она натягивала на себя дорожные одежды. Долго махала рукой Олегу Романовичу из санок, пока они не скрылись за деревьями.
Кузьма снова повел санки по руслу замерзшей реки, а Наталья никак не могла забыть Олега Романовича. Она смотрела на удаляющийся лес, думая о том, как несправедливо все-таки устроен мир. Санки мягко покачивались на поворотах, и Наталье начало казаться, что она прожила здесь, в этих краях, всю свою жизнь и уезжать отсюда вовсе не собирается. От этих мыслей ей стало как-то очень уж хорошо. Значит, завтра она снова увидит Олега Романовича, и этого милого старичка Кузю тоже, и эту лошадку, что везет сейчас санки, и эту собаку, что бежит за ними. Собака между тем быстро нагоняла санки. За ней показалась другая, потом третья.
– Да это же не собаки, волки, – подумала Наталья, – Кузьма! Волки, – теперь уже закричала она.
– Так, стреляй, чего ждешь, – ответил Кузьма, сдергивая с плеча свой карабин. Лошадь пока бежала спокойно. Ветер был встречный, и она не чуяла волков.
Грохнул выстрел, от которого у Натальи заложило уши, и тут же истерично заржала лошадь. Один из волков неожиданно оказался впереди нее. Сани задергались, но Наталья сумела зарядить свое ружье. Сани мотало из стороны в сторону, и прицелиться не удавалось. Тогда Наталья сделала то, чего никак не ожидала от самой себя. Улучив момент, она спрыгнула с санок. Спрыгнула удачно. Ноги обрели опору, и она выстрелила прямо в пасть хищнику, оказавшемуся чуть ли не на расстоянии вытянутой руки от нее. Волки сгрудились около упавшего товарища. Наталья перезарядила ружье и выстрелила снова. Еще один волк упал, но меньше их от этого почему-то не стало.
В это время, борясь со взбесившейся лошадью, Кузьма понял, что пассажирки уже нет в санках. Выбирать между лошадью и гостьей не приходилось. Он тоже выпрыгнул из саней, сделав это не так ловко, как Наталья. Все же он успел встать на ноги и начал стрелять. Порох и сталь победили. Несколько хищников лежали неподвижно на снегу. Один убегал, оставляя за собой кровавый след. Другой, весь в крови, порывался встать и сразу же падал обратно. Кузьма добил его выстрелом. Победители стояли по колено в снегу с ружьями в руках. Лошадь и сани исчезли.
Когда оба бойца немного успокоились и вновь обрели способность двигаться и говорить, Кузьма спросил у Натальи:
– Как это тебя угораздило из саней вывалиться. Баба ты вроде ловкая, заснула, что ли?
– Да не вывалилась я, – даже обиделась Наталья, – я выпрыгнула!
– Зачем? – аж подпрыгнул Кузьма.
– Ты же сказал, стреляй, а как прицелиться-то. Сани дергаются!
– Дуреха! В воздух надо было стрелять, и за сани держаться. Они бы и поразбежались, а не геройствовать тут. – Кузьма с досады даже сплюнул, чего обычно себе не позволял делать, – А теперь, что. Лошадь потеряли, да зверей наколотили немерено. Вот, даже шкуры снять не можем, нечем. – Кузино сердце, сердце охотника и хозяина, разрывалось от допущенной несправедливости, бесхозяйственности и глупости.
Наталья же в душе смутилась, хотя виду и не показала. Редко она так попадала впросак. Обычно ее тонкое чувство людей, их поступков, внешней обстановки позволяли действовать адекватно обстоятельствам. А тут вот, оказывается, не заладилось. И все же она считала себя победительницей. Дело тут даже не в волках, которых теперь, задним числом, ей было жалко, а во флаконе со снадобьем. Его она все же, во-первых, добыла, проделав трудный путь, а, во-вторых, сумела сохранить, вопреки обстоятельствам. Флакон она даже сумке не доверила, а бережно спрятала у себя на теле в укромном месте, и теперь он грел ее душу.
Идти пешком по глубокому рыхлому снегу оказалось очень тяжело, но им повезло. Километра через полтора они увидели лошадь. Она попыталась выбраться со льда реки на берег и зацепилась поводьями за кусты. Кузьме удалось успокоить животное. Еще через пару часов они благополучно добрались до леспромхоза.
Глава 18
В которой еще раз говорится о бескорыстии, женской самоотверженности и широте русской души
Наталья появилась в своей квартире вечером, ровно через трое суток, так же неожиданно, как и уехала. Виктор тоже только что вернулся домой. После работы он заезжал к Гоше в больницу. Но повидать товарища не удалось. Гоша оказался в реанимационной палате. Туда посетителей не пускали. В ответ на деликатный стук в дверь из палаты вышел доктор в мятом белом халате и растоптанных шлепанцах. Он сказал, что Гоша поступил сюда вчера вечером. Упал в коридоре. Потерял сознание. В реанимации, вроде, почти оклемался, но потом как-то скис и скукожился.
– Что значит, скукожился? – недоуменно переспросил Виктор.
Щеки доктора чуть порозовели.
– Простите, – сказал он, – между собой мы употребляем такое выражение. Это, разумеется, не медицинский термин. Мы говорим, скукожился, когда больной уходит в себя. Такая, знаете ли, защитная реакция организма, понимающего, чувствующего, что все очень плохо. До больного еще можно достучаться, это не кома, но лучше этого не делать. Силы организма и так на исходе.
– Вы хотите сказать, что больной при смерти? – уточнил Виктор.
– Пожалуй, что так. Медицина часто бывает бессильна, – ответил доктор.
Не зная, о чем следует говорить дальше, Виктор молча кивнул доктору и направился к выходу. Все это он успел поведать Наталье, пока та в прихожей снимала шубку.
К удивлению Виктора, жена никак не отреагировала на его слова. Она молча скрылась в ванной, а минут через пятнадцать предстала перед мужем в белом медицинском халате. Еще через несколько минут она уже снова была готова к выходу.
– Тебя не пустят к нему в реанимацию, – попробовал было удержать жену Виктор, но, глянув ей в глаза, понял, что его слова звучат неубедительно.
Действительно, доктор и две медицинские сестры, весь ночной персонал реанимационного отделения больницы, даже не сделали попытки остановить Наталью, когда она шагнула в открывшуюся на стук дверь. Никого ни о чем не спрашивая, она подошла к Гошиной кровати, положила руку ему на лоб и минуту-другую простояла неподвижно. Потом отошла от кровати, вынула из сумки флакон с прозрачной жидкостью и бережно поставила его на стол, где лежали медицинские инструменты. Вскоре рядом появилась большая бутылка с питьевой водой, небольшая стеклянная кювета, пипетка и марлевые тампоны. Наполнив кювету питьевой водой, Наталья капнула в нее пипеткой жидкость из флакона. Слегка помешав воду в кювете стеклянной палочкой, она наполнила пипетку раствором и, подойдя к больному, осторожно ввела ее содержимое ему в рот.
Затем, пользуясь марлевым тампоном, она начала протирать кожу больного раствором из кюветы. Лоб, щеки, подбородок, шея и так до кончиков пальцев ног. Закончив эту процедуру, на которую ушло часа полтора, она начала все сначала.
Утром бригада реанимационного отделения сменилась, и Наталья вошла в ее новый состав как наследство от предыдущего. Попросту это означало, что на нее никто не обращал внимания. Днем, правда, к Гошиной кровати подошел заведующий отделением. Он посчитал пульс, померил давление, удивленно хмыкнул и ушел, а Наталья методично продолжила свое дело.
На третьи сутки появились и вполне зримые результаты. Давление стабилизировалось, сердечная аритмия пропала, кожа лица приобрела здоровый оттенок. По мере того как состояние больного улучшалось, Наталья, наоборот, теряла последние силы. И не мудрено, эти дни она обходилась почти без пищи и урывала для сна лишь по два-три часа в сутки.
В конце третьих суток, когда Наталья завершила очередную процедуру, она, будучи уже почти без сил, опустилась на стул в углу палаты. Ее тронула за плечо палатная медсестра Ольга. Из всего персонала отделения она оказалась наиболее внимательной к Наталье. Ольга принесла Наталье кружку крепко заваренного сладкого кофе с молоком и бутерброд с сыром. Наталья благодарно улыбнулась Ольге. Та присела рядом:
– Прямо завидую тебе, с какой любовью ты мужа своего выхаживаешь, – произнесла она.
– Да и не муж он мне вовсе, – неожиданно для себя осерчала Наталья.
– Какая разница, муж, жених, любовник, важно, что любишь ты его, – продолжала Ольга.
– И любить не люблю, – жестко ответила Наталья. Она встала со стула, подошла к больному и пристально посмотрела ему в лицо. Перед ней лежал совершенно посторонний, можно сказать, чужой человек, никак не похожий на ее давнего оруженосца Гошу. Веки больного дрогнули. Вот-вот откроются.
– Спасибо тебе, Ольга, за доброту и отзывчивость. Но я тоже добрая, щедрая. Получай от меня подарочек. Уж не обессудь! – широким жестом Наталья указала на Гошу. Забрала со стола флакон с прозрачной жидкостью, бережно положила его в сумку и вышла из палаты с чувством полностью исполненного долга.
Когда Гоша буквально через несколько секунд после ее ухода, наконец, открыл глаза, то перед ним оказалось лицо Ольги, безропотно принявшей на себя дальнейшую заботу о нем.
А что же Наталья? После всех этих событий она проспала двое суток сном праведника, а потом вернулась к своей обычной жизни.
Глава 19
Повествующая о том, что в жизни всегда есть место поиску
Простившись с незваными и нежданными гостями, Олег Романович вздохнул с облегчением. Не то чтобы они были ему неприятны, нет. К Кузе он за эти годы успел привыкнуть. По сути, он был для него единственным связующим звеном с внешним миром. Кузя привозил продукты, керосин, иногда газеты и всегда местные сплетни. Бывало, что Кузя привозил и таких гостей, как Наталья. Впрочем, нет. Таких, как Наталья, среди них до сих пор не было. В большинстве своем это были забитые, усталые люди, отягощенные заботами и болезнями. Собственными или своих близких. Они униженно просили о помощи, а получив ее, забывали сказать спасибо. Слава Богу, Олег Романович в благодарности особенно и не нуждался. Что ему вообще нужно было в жизни, кроме леса и одиночества. Пожалуй, что ничего.
Наталья выбила его из колеи, в этом надо было честно признаться самому себе. Она напомнила ему о существовании совсем другой жизни, которую он добровольно покинул уже восемь лет назад. Покинул, но, оказывается, не забыл. Впрочем, какая разница, забыл или не забыл. Все равно, начав разменивать седьмой десяток, пора было бы понять, что возврата к старому уже нет. Добро бы успеть доделать начатое. Это начатое постоянно висело над ним, как дамоклов меч, заставляло думать о нем, перебирать варианты, искать решения. Кому оно было нужно – это решение? Пожалуй, что и никому. В этом Олег Романович отдавал себе отчет. А что вообще и кому нужно? Если попробовать разобраться в том, что нужно и не нужно человеку и человечеству голову сломаешь, а толку не добьешься. Достаточно того, что это нужно ему самому, а человечество уж как-нибудь само разберется со своими проблемами.
Тяжело вздохнув в последний раз, Олег Романович облачился в меховую доху, надел валенки, взял карабин и пошел на свой наблюдательный пункт, где в последние годы проводил немало времени.