Когда на второй год своей лесной службы Олег Романович случайно, а может, и не совсем случайно раскрыл для себя тайну "Медвежьего камня", он задался вопросом, а откуда там, в воронке на его вершине, берется это красно-бурое вещество. В пользе этого вещества для живого организма он к тому времени уже успел убедиться. И дело было не только в руках. Царапины и заусенцы на них его не слишком волновали, а вот радикулит – это уже серьезно. Спина докучала Олегу Романовичу еще в его московской жизни. Здесь, в лесу, когда физические нагрузки на организм многократно возросли, спина будто притаилась на время и в первый год себя никак не проявляла. Но на второй год, словно опомнившись, спина стала напоминать о себе все сильнее и сильнее. Снадобья, которые привозил ему Кузьма, не помогали, и Олег Романович подумал: а не попробовать ли в качестве лекарства вещество с "Медвежьего камня". Попробовал и изумился. Как рукой сняло. С тех пор взял себе за правило Олег Романович, как где-то заболит, сразу протирать это место тряпочкой, смоченной в слабом растворе медвежьего вещества. Если же побаливало что-то внутри, то принимал глоточек того же раствора. И помогало, хотя ясно было, что одним лекарством, даже самым хорошим, от всех болезней не спасешься.
Потом радикулит случился у Кузи. Ну, как тут было не помочь? У Кузиной жены язва желудка обнаружилась. У соседа что-то приключилось. Каждый раз в таком случае Олег Романович давал или передавал через Кузю маленький пузырек с прозрачной жидкостью. Перед тем, как отдать его, он подолгу держал его в руках около губ и что-то шептал про себя. Отсюда Кузьма и решил, что Олег Романович водичку-то заговаривает. Оттого у нее и сила лечебная берется. Разуверять его в этом Олег Романович не стал, поскольку иначе пришлось бы раскрыть тайну "Медвежьего камня", чего делать ему не хотелось. Пока, во всяком случае.
Тогда, вскоре после того, как Олег Романович понял лечебную силу медвежьего вещества, он попросил Кузю организовать ему поездку на санитарно-эпидемиологическую станцию. Поездка заняла целую неделю и принесла очень интересные результаты. Его появления на станции никто не ждал, и когда он сказал старенькой заведующей, что просит сделать ряд анализов образцов воды и грунта, та попросту испугалась.
Причины ее страха разъяснились в ходе дальнейшего разговора. Все же Олег Романович умел быть обаятельным. Отказать ему в чем-то было трудно, да и расспрашивать дотошно умел еще как. Заведующая рассказала, что тихая, мирная жизнь станции, которую она возглавляет аж с середины семидесятых годов, кончилась уже в начале перестройки, когда на рынке появился частник. Если раньше станция вела плановые работы по анализу состава воды в водоемах района, контролировала качество молока, зерна и мяса, поступающих в продажу из колхозов, проверяла санитарное состояние городских свалок и т. д., то с появлением частника ситуация резко изменилась.
Все, что делала станция до тех пор, сразу стало второстепенным. Нет, химические и биологические анализы еще делали. Но главным стал контроль над частником. Не над его продукцией, а над ним самим. Хочешь что-то продать, плати! За что? А за печать.
Штат станции не уменьшился, но перераспределился. Врачей и лаборантов стало меньше, инспекторов, мастерски владеющих печатью, больше. У заведующей появился и новый заместитель по хозяйственной части, назначенный прямо из райисполкома. С приходом же капитализма об анализах забыли вовсе. Не стало и людей, умеющих их делать.
И все же заведующая пустила Олега Романовича в лабораторию. Не устояла перед его многочисленными дипломами и галантностью. Слава Богу, лабораторное оборудование и химикаты там сохранились, да и навыки работы у Олега Романовича в лесу не испарились. Анализы дали интересные результаты. По содержанию биологически активных элементов вещество превосходило мумие, которое Олегу Романовичу довелось исследовать еще в молодости. Тогда он не сомневался, что мумие по своему происхождению сходно с нефтью. Исследуемая же им теперь субстанция не была древней. Она больше походила на продукт жизнедеятельности насекомых. С этим мнением Олег Романович и возвратился в ставший ему уже родным лес. Понятными стали и свойства воды в болотном ручье. В его воды в гомеопатических количествах просачивался раствор вещества, стекающий с Медвежьего камня. Оставалось только выяснить, откуда берется это вещество. То, что оно постоянно пополняется, было уже очевидно. Изначально его не могло было быть слишком много. Дожди бы вымыли его из воронки без остатка за весьма короткое время.
Зимой Олег Романович не оставлял своих наблюдений за муравьями. Даже в самые сильные холода они не переставали над чем-то активно работать. Болото зимой не замерзало. Видимо, в его недрах постоянно шел какой-то процесс, связанный с выделением тепла. И этого хватало для поддержания жизнедеятельности в муравьиных городах. Да что там в городах. В целой империи.
Еще летом Олег Романович сначала с помощью бинокля насчитал несколько десятков островков, на которых раскинулось муравьиное царство. Потом рискнул, просмолил и проконопатил старую лодку, что, наверное, уже не одно десятилетие валялась около сарая, перетащил ее на берег и отправился в плаванье по болоту. Тут уж он обнаружил, что муравьиных островков здесь многие сотни, если не тысячи. Все они были связаны между собой полусгнившими когда-то упавшими деревьями, а где и узкими земляными перешейками. И везде кипела жизнь.
Муравьи постоянно двигались по своим дорогам, строго придерживаясь правой стороны. Что-то тащили с собой, что-то строили. В их действиях не было суеты, они работали планомерно, уверенно, не отступая перед трудностями и риском, неуклонно стремясь к достижению ведомой только им цели.
Зимой дороги между островками пустели. Но в городах деятельность продолжалась. В сильный бинокль было видно, что утром, едва взойдет Солнце, в муравьиных домах открываются окна. Перед заходом они закрываются. То тут, то там появляются маленькие труженики. Иногда, под тяжестью лежащего на крышах их домов снега, кровля обваливалась. Тогда сразу же появлялись ремонтные бригады. Они, рискуя жизнью, растаскивали снег и заделывали повреждение. Множество крохотных муравьиных трупиков оставалось после таких несчастий снаружи. Но на следующее утро трупики исчезали. Похоже, что оставшиеся в живых муравьи, уносили их внутрь, то ли для лечения, то ли для похорон.
Увлекшись наблюдениями за муравьиной цивилизацией, Олег Романович не сомневался, что это именно цивилизация, он списался с одним из своих старых знакомых, жившим на Северном Кавказе, в Кабардино-Балкарии. Тот долгое время работал там начальником станции защиты растений и увлекался изучением насекомых. У него было странное для русского слуха имя Эмир и не менее странное отчество Бухарович. Фамилию его Олег Романович не помнил. Она была, наверное, уж совсем экзотическая. Многие именовали его не иначе как Эмиром Бухарским. Он на это не обижался. Возможно, ему это даже нравилось.
В ответном письме Эмир Бухарович написал, что он уже давно удалился от дел и живет теперь в горах, имеет небольшую пасеку, тем и живет. А наблюдениями за насекомыми заниматься продолжает и зовет Олега Романовича навестить его отшельническое жилище.
Дело было уже осенью, но Олег Романович не стал откладывать поездку на более удобное время. Взял отпуск и поехал в гости. Долетел самолетом до Минеральных вод, а там уж пришлось добираться на перекладных. Последний участок пути, километров пятнадцать, шел пешком по горным тропам, а предпоследний, тоже немалый, с шиком проехал на гусеничном вездеходе, – геологи подбросили.
Запомнившийся по присланной в письме фотографии домик Эмира Бухаровича Олег Романович узнал издали. Потом, подходя все ближе и ближе, он имел возможность постепенно разглядеть его все в больших деталях. Сложенный из дикого камня, связанного цементным раствором, домик казался собранным на скорую руку. Хозяин явно спешил и не дал себе труда хоть как-то позаботиться о его эстетике. Непропорционально маленькие окна и низкий свес односкатной крыши делали домик почти уродливым.
Вблизи впечатление поспешности возведения строения только усилилось. Странными выглядели и дворовые постройки. Вход в сарай был сделан почему-то с противоположной от дома стороны. Навес над кухней, которую можно было бы назвать летней, был не доделан. Повсюду стояли штабеля дикого камня, который, наверное, собирались пустить в дело, но руки до этого так и не дошли.
Внутри дома также ничто не свидетельствовало о стремлении хозяина создать себе хоть какой-то комфорт. Входная дверь вела прямо в единственную комнату. Посреди нее стоял столб, поддерживающий крышу. Около него стоял маленький стол и две табуретки. Вдоль боковых стен стояло по топчану. Вот и вся мебель. Одежда хозяина висела на вбитых в стену гвоздях. У противоположной входной двери стены был сложен камин. Над огнем на крюке висел котелок, а по бокам в стены камина были вделаны направляющие, на которые можно было положить вертел.
Единственным капитальным сооружением в усадьбе Эмира Бухаровича оказался погреб. Хорошо замаскированный вход в него прикрывала стальная крышка. За ней в глубь подземелья вели отлитые в бетоне ступени. На стеллажах вдоль стен стояли банки с продуктами. Мед, варенья, соленья. Рядом лежали головки козьего сыра и несколько вяленных бараньих окороков. В отличие от дома, здесь все было сделано действительно основательно. Лишь однажды спустившись в погреб, Олег Романович немало подивился этому чуду строительного искусства.
Встретил его Эмир Бухарович приветливо. Долго расспрашивал о трудностях дороги. Повел на речку умываться. По случаю приезда гостя зарезал барашка, как принято в этих местах. В общем, проявил кавказское гостеприимство. А потом почти полтора месяца они провели вместе в наблюдениях и разговорах.
Место, что облюбовал себе Эмир Бухарович для проживания, показалось Олегу Романовичу после Сибири чуть ли не райским уголком. Здесь, на высоте около тысячи метров над уровнем моря, что по здешним меркам немного, тоже начинала входить в свои права зима, но совсем не такая, к какой успел привыкнуть Олег Романович у себя в Сибири. Когда солнце скрывалось за ближайшей горой, холод начинал сковывать землю. Но приходило утро, и солнце сразу же исправляло положение. Становилось тепло. На камнях и пожухлой траве блестели капли воды вперемешку с льдинками. Днем можно было скинуть с себя тяжелую одежду и ходить налегке. Яркое южное солнце грело основательно. Но стоило солнцу зайти в тень, как не менее основательно начинал одолевать холод.
Почти то же самое происходило и в домике Эмира Бухаровича. Более или менее тепло в нем было только тогда, когда горел камин. Открытый огонь жадно поедал дрова и грел воздух. Когда же огонь угасал, температура в доме быстро падала. Камин обычно разжигали ближе к вечеру, на время ужина. Потом в тепле ложились спать, а к утру на столе в кружках уже могла замерзнуть вода.
К такой жизни надо было привыкнуть, и Олег Романович сумел сделать это быстро. Все же Сибирь успела закалить его, а свой дом там, за тысячи километров, он теперь зауважал еще больше. Особенно русскую печь, умевшую сутками держать в доме сухое тепло, а заодно и горячую пищу. Да и не простила бы Сибирь такого легкомысленного отношения к теплу, какое дозволялось здесь, в теплых краях.
На следующий день хозяин повел гостя осматривать свое хозяйство. Дом и пасека вольготно расположились на южном склоне ущелья, переходившего в этом месте в небольшую горную долину. Около сотни ульев из потемневшего от времени дерева стояли в траве ровными рядами, почти сливаясь с местностью.
– В такой холод пчелы не покидают ульев, – пояснял Эмир Бухарович, – но часам к одиннадцати воздух прогреется, и пчелы возьмутся за работу. За всю зиму у них наберется едва ли пара недель, когда им придется посидеть дома. Так что и подкармливать их обычно не приходится.
Потом пошли смотреть муравейники. Около сотни больших и маленьких жилищ разместилось в ельнике на площади в полтора-два гектара. За ельником протекал ручей, обозначавший его естественную границу, а дальше начинались альпийские луга.
Другой ближайший ельник рос в километре отсюда. Он был уже метров на двести выше. Там тоже были муравейники, но уже в меньшем количестве. Вероятно, они были и где-то еще, но свои наблюдения Эмир Бухарович вел только в этих двух местах.
Прослеживать звериные тропы нелегко, а муравьиные и подавно. Но Эмиру Бухаровичу удалось найти тропу, связывающую верхнее муравьиное поселение с нижним. Маленькие труженики, многие из которых несли на себе груз, шли по ней в обе стороны, помогая друг другу преодолевать трудные участки пути. На дорогу в один конец они затрачивали почти весь световой день. Торговля это или товарообмен? Не так уж важно. Важно то, что это была совершенно очевидная, осмысленная, целенаправленная деятельность.
Пока гость и хозяин вели осмотр муравьиных империй, замершая в них на ночь жизнь начиналась снова. Муравейников здесь было не так много, как на болоте в Сибири, но организованы они были лучше и даже в чем-то понятнее. От одного муравейника к другому шло множество дорог. Движение по ним было более активным. Угадывались места, где муравьи вели свои заготовки и где пасли своих коров – крохотных тлей.
– Это настоящая цивилизация, – говорил Эмир Бухарович, по собственной инициативе повторявший то, о чем думал, наблюдая за муравьями, Олег Романович, – и мы, люди, до сих пор не можем понять это. Мы ищем внеземные цивилизации, ищем пришельцев, думаем о том, как будем с ними общаться. Вот попробуйте пообщаться с этим народцем, хотя бы для тренировки. Если мы их окончательно не уничтожим своей вездесущей химией, то они могут первыми начать общение с нами. Если только люди, слишком занятые собой, смогут это заметить.
Олег Романович рассказал Эмиру Бухаровичу про найденное им на медвежьем камне вещество, похожее на мумие. Попробовали поискать его и здесь, но сразу не нашли. Попытались отыскать звериные водопои, но в этих местах крупные звери давно вывелись, а мелкие не потрудились обозначить свои предпочтения. Пришлось внимательно прослеживать муравьиные тропы, что было делом кропотливым и трудоемким. Каждую тропу стали обозначать колышками.
Склад муравьиного мумие обнаружился лишь перед самым отъездом Олега Романовича. Он оказался неподалеку от нижней империи, чуть вверх по течению ручья, на его высоком берегу в расщелине скалы. Откладываемое туда вещество могло вымываться дождями и попадать в ручей. Но его бурные воды, наверное, были слишком быстрыми, чтобы надолго сохранять приобретенные целебные качества. Впрочем, кто знает, может быть, этот, да и многие другие горные ручьи и реки, несут целебные воды и не только благодаря муравьям. Недаром на Кавказе так много долгожителей.
По вечерам, сидя за чаем у огонька, гость и хозяин вели нескончаемые разговоры о жизни, да и о себе.
Оказалось, что Эмир Бухарович сам родом из этих мест. Когда война в 1943 году откатилась отсюда, многие кавказские народы пострадали здесь за пособничество фашистам. А было ли оно, пособничество, кто знает? Да, советскую власть на Кавказе не слишком жаловали, но и фашистам никто не обрадовался. Кто-то, наверное, и пошел к ним служить, но не более, чем русские или, скажем, украинцы. Однако множество людей из этих мест было вывезено отсюда. Кто в Сибирь, кто в Казахстан, Узбекистан, Таджикистан. В расправе над многими кавказскими народами Эмиру Бухаровичу виделось другое. Он считал, что таким образом Сталин расчищал дорогу для будущей русификации Северного Кавказа. То же самое он делал чуть позже с татарским населением в Крыму.
Семья Эмира Бухаровича была вывезена в Бухару. Немногие доехали туда. Погибли в пути и его родители, а сам он попал в детский дом. Одна из воспитательниц детского дома, в то время молодая русская женщина, с симпатией отнеслась к бойкому, улыбчивому, черноволосому мальчугану. Когда он подрос, она рассказала ему, кто он и откуда. Познакомила с другими карачаевцами. Такое для воспитательницы было непозволительно, и вскоре после этого она неожиданно исчезла. Среди выходцев с Кавказа отыскались и его односельчане. Рассказала воспитательница и об истории его имени и отчества. Когда малыша в детском доме спросили, как его зовут, он в ответ пролепетал что-то вроде Эмир. Заведующий рассмеялся и сказал:
– Ну, что же, быть тебе Эмиром Бухарским. Так и записали в его метрике: Эмир Бухарович, а фамилию дали русскую – Иванов. Незамысловатая, однако, оказалась фамилия, ошибся Олег Романович.
Иногда в дом Эмира Бухаровича заходили обвешенные оружием бородатые мужчины в камуфляже. Они бросали на Олега Романовича недобрые взгляды, но хозяин что-то говорил им на своем языке, и они переставали обращать на него свое внимание. Что-то передав хозяину или, наоборот, получив у него, бородачи, вскоре уходили, не оглядываясь.
– Кто это? – как-то поинтересовался Олег Романович.
– Лучше не спрашивай, – ответил Эмир Бухарович, они уже давно перешли на ты, – по-нашему, они абреки, и все местные жители по обычаю должны оказывать им гостеприимство.
– Мне трудно понимать ваши обычаи. Вот многоженство, это тоже ваш обычай? – спросил Олег Романович.
– Напрасно так шутишь, дорогой. Многоженство не просто обычай у горцев, а вынужденная необходимость. И не только у горцев, а у многих народов, живущих в сложных природных условиях или во враждебном окружении, – серьезно ответил Эмир Бухарович, – на Кавказе всегда было и то, и другое. Плодородные долины вечно привлекали завоевателей. Люди привыкли жить большими семьями, в основном, в труднодоступных горах. Там больших городов не построишь. Научились жить разобщенно, зачастую подолгу без связи с внешним миром. При этом множество мужчин рано погибало в схватках с врагами или на охоте. Когда кто-то из мужчин погибал, его брат или другой ближайший родственник должен был взять на себя заботу о вдове и детях. Кроме того, женщины должны были продолжать рожать от кого-то детей. Иначе возникла бы угроза гибели рода. Так что это не блажь, а полезный, нужный для выживания обычай.
Получив такую отповедь, Олег Романович задумался, но все же не удержался, сказал:
– Может, по-вашему, разбойников и называют абреками, а по-нашему – они просто террористы, которых надо уничтожать.
– С каких это пор русские люди перестали любить террористов и гордиться их подвигами? – откровенно ехидствуя, спросил Эмир Бухарович. – Кто такие Дмитрий Ульянов, Каляев, имени, прости, не помню, Вера Засулич, Софья Перовская, как ни террористы, именами которых названы улицы во многих городах России, не исключая Москву!
Почесав в затылке, Олег Романович поднял вверх руки. Посмеявшись над своей горячностью, оба решили больше таких вопросов друг другу не задавать и подобные проблемы не обсуждать. Но полностью избегать актуальных для обоих вопросов, конечно же, не удавалось.
Со свойственной многим бывшим советским людям горечью говорил Эмир Бухарович и о своей работе. В начале девяностых годов станции защиты растений стали никому не нужны. Их не закрывали, сотрудников не увольняли, их просто, что называется, снимали с довольствия. Сотрудники станций какое-то время еще продолжали выполнять свою очень важную и для сельского хозяйства, и для дикой природы деятельность, но время брало свое. Штат станций незаметно таял, а потом они и вовсе закрылись.
– Я вот еще только подхожу к пенсионному возрасту, а уже несколько лет, как не у дел. Что же говорить о молодежи.
Работы в этих краях не стало. Что будет дальше, ума не приложу, – сокрушался Эмир Бухарович.