- Вернитесь, - сказал Габриель Бейнс, затем обратился к остальным делегатам, в особенности к высокомерному Говарду Строу. - Нам необходимо действовать согласованно и дружно. Сегодня это - Гандитаун, завтра это будет поселок поли Гамлет или мы сами, или шизы - пришельцы переловят нас одних за другими поодиночке, пока высоты Да-Винчи не останутся в гордом одиночестве. - Его антагонизм по отношению к Строу придал голосу оттенок ядовитой суровости; он едва сам узнавал его. - Я официально голосую за то, чтобы мы употребили все наши ресурсы и отвоевали Гандитаун. Нам следует немедленно занять оборону и стоять до конца. - Прямо посреди куч мусора, навоза и ржавеющего оборудования, добавил он про себя, и поморщился.
Через некоторое время его поддержала Анетта.
- Я… тоже за это предложение.
Все остальные, один за другим, проголосовали "за". Голос "против" подал только Говард Строу. Таким образом, предложение Бейнса прошло.
- Строу, - резким тоном произнесла Анетта, - вам поручается предъявить то чудесное оружие, которым вы хвастались. Поскольку вы народ воинственный, вам мы и доверяем провести атаку с целью возвращения Гандитауна. - Затем она повернулась к Габриелю Бейнсу. - А вы, параны, способны тщательно ее подготовить. - Теперь, когда все было решено, она казалась совершенно спокойной.
- Вы хотя бы представляете себе, что такое сражаться в Гандитауне? - недовольно пробурчал Строу. - Путь себе придется прокладывать в доходящих до пояса… - Он осекся, затем обратился к Джекобу Саймиону и Омару Даймонду. - Нам понадобятся все имеющиеся среди шизов и гебов святые, провидцы, чудотворцы и просто рядовые экстрасенсы, каких только сможем откопать. Ваши поселки согласны мобилизовать их и предоставить в наше распоряжение?
- Не возражаю, - сказал Даймонд. Саймион утвердительно кивнул.
- А кроме чудо-оружия из Да-Винчи и особых способностей святых из кланов гебов и шизов, - сказала Анетта, - нам, представителям остальных кланов, тоже не мешало бы предложить нечто более существенное, чем простую видимость сопротивления.
- Если бы заполучить, - подала голос мисс Хибблер, - полные имена пришельцев, мы могли бы составить нумерологические диаграммы и выявить их слабые места. Или, будь в нашем распоряжении точные даты рождения каждого из них…
- Как я полагаю, - перебила ее Анетта, - оружие маниев, поддержанное организаторским талантом паранов, в сочетании с экстрасенсорными способностями гебов и шизов, будет куда более действенным.
- Спасибо, - сказал Джекоб Саймион, - за то, что не пожертвовали Гандитауном. - Взгляд его говорил красноречивее всяких слов о том, насколько он признателен Габриелю Бейнсу.
Впервые за многие месяцы, а может быть и годы, Бейнс почувствовал, как размягчился тот защитный покров, которым он себя окружал; он наслаждался - пусть всего несколько мгновений - ощущением полного расслабления, близким к эйфории. Кто-то его любит. Пусть даже геб, все равно это очень много для него значило.
Это напоминало ему детство. Время, которое предшествовало его окончательному решению стать параном.
Глава VII
Проходя по грязной, заваленной кучами мусора центральной улице Гандитауна, доктор Мэри Риттерсдорф не преминула заметить:
- За всю свою жизнь не видела ничего подобного. Клинически - это стопроцентное безумие. Эти люди, должно быть, все без исключения гебефреники.Притом ужасно, ужасно опустившиеся. - Что-то внутри нее непрестанно призывало поскорее бежать отсюда, оставить это место и больше никогда не возвращаться. Вернуться на Землю, к своей профессии консультанта по укреплению семейных отношений и позабыть навсегда все, что ей довелось здесь повидать.
А как же тогда быть с идеей попытаться применить к этим людям последние достижения современной психотерапии…
Она вздрогнула. Даже от лекарственной терапии и электрошока проку здесь, по всей вероятности, не будет никакого. То, что предстало ее взору специалиста, было завершающей стадией распада личности, отсюда возврата уже нет.
- Итак, ваш диагноз - гебефрения? - спросил сопровождавший ее молодой агент ЦРУ Дэн Мэйджбум. - Я могу официально сообщить это своему руководству? - Взяв ее за руку, он помог ей переступить через обглоданные останки какого-то крупного животного; под лучами полуденного солнца ребра его торчали как зубья огромных изогнутых вил.
- Да, в этом нет ни малейшего сомнения, - сказала Мэри. - Вы заметили куски мертвой крысы, валявшиеся рядом с дверью лачуги? Меня едва не вырвало при виде этого. До сих пор выворачивает желудок. Никто уже не живет так. Даже в Индии или Китае. Как будто время повернулось вспять на четыре тысячи лет, так, скорее всего, жили синантропы и неандертальцы. Только рядом с их пещерами не было ржавеющего машинного оборудования.
- Когда вернемся на корабль, - предложил Мэйджбум, - неплохо бы выпить.
- Никакое спиртное мне не поможет, - сказала Мэри. - Вы знаете, что напомнило мне это ужасное место? Мерзкую старую квартиру, куда перебрался мой муж после того, как мы разошлись.
Мэйджбум остановился, в недоумении вытаращив на нее глаза.
- Вы же знаете, что я была замужем, - сказала Мэри. - Я говорила вам об этом. - Ее немало заинтересовало, почему это замечание так удивило ее спутника; по дороге сюда она свободно обсуждала с ним те проблемы, которыми сопровождалось замужество, и нашла в нем благодарного слушателя.
- Я не могу поверить, что ваше сравнение верно, - ответил Мэйджбум. - Здешнее состояние является симптомом группового умственного расстройства. Ваш муж никогда так не жил - он не страдал душевными болезнями. - Мэйджбум при этом весьма хмуро поглядел на Мэри.
Она остановилась.
- Откуда вам это известно? Вы ведь никогда ни с кем не встречались. А Чак был - да и сейчас - серьезно болен. В этом я нисколько не сомневаюсь. Ему присущи многие характерные для гебефреников черты… Он всегда уклонялся от социосексуальной ответственности. Я вам рассказывала о своих многочисленных попытках заставить его искать такую работу, которая гарантировала бы ему приемлемый доход. - Но, разумеется, Мэйджбум сам был сотрудником ЦРУ; вряд ли она могла ожидать проявлений сочувствия с его стороны в данном вопросе. Лучше, пожалуй, больше не касаться этой темы. Положение дел было настолько удручающим, что совсем необязательно было пересказывать историю ее взаимоотношений с Чаком.
Стоявшие по обе стороны от нее гебы - именно так они себя называли, исказив термин, обозначавший первоначально точный диагноз их душевной болезни, взирали на нее ничего не выражавшими глазами, глупо ухмылялись, ничего не понимая и не проявляя даже любопытства. Впереди нее медленно брел белый козел; Мэри и Мэйджбум остановились в нерешительности, ни он, ни она понятия не имели о козлах. Козел же, как ни в чем ни бывало, побрел дальше.
По крайней мере, отметила про себя, эти люди безвредны. Все они - гебефреники на всех возможных стадиях умственного расстройства, неспособные к агрессивным действиям. Однако на этом спутнике было немало иных душевнобольных, характеризующихся куда более зловещими сочетаниями признаков психических расстройств. Вот их-то и следовало более всего остерегаться. Она думала, в частности, о страдающих маниакально-депрессивными психозами, которые в своей маниакальной фазе могли быть в высшей степени опасными.
В маниакальном состоянии больные подвижны, неуживчивы, суетливы; мимика оживлена, речь ускорена, тембр голоса не соразмеряется с требованиями обстановки. Больные повышенно активны, мало спят, но при этом не испытывают усталости, жаждут деятельности, строят бесчисленные планы, которые тут же пытаются привести в исполнение, ничего не доводят до конца, отвлекаются. Реальных трудностей недооценивают. При выраженных маниакальных состояниях наступает расторможенность влечений, проявляющаяся в сексуальном возбуждении, говорливости и т. п. Вследствие крайней отвлекаемости внимания и суетливости мышление утрачивает целенаправленность, и суждения становятся поверхностными, хотя больные и могут проявлять тонкую наблюдательность. В большей мере страдает критика по отношению к собственным способностям и успехам не только в профессиональной области, но и в случайных сферах деятельности.
Для депрессивной фазы характерна немотивированная тоскливость, которая сочетается с двигательной заторможенностью и замедленностью мышления. Малая подвижность иногда переходит в депрессивный ступор. У депрессивных больных часто встречается неверие в собственные силы, идеи самообвинения; больные считают себя никчемными людьми, способными приносить своим близким лишь несчастья. С возникновением подобных идей связана опасность попыток к самоубийству. При глубокой депрессии больные с большой задержкой отвечают даже на самые элементарные вопросы. Сон нарушен, аппетит снижен.
Но существовала еще одна, более злокачественная категория больных, о которой было страшно даже вспомнить. Опасные действия маниаков обычно бывают импульсивными; в самом худшем случае они проявляются в виде вспышек ничем не сдерживаемого гнева, кратковременного буйства. Больной крушит все и вся вокруг себя, набрасывается на всех без разбору. Но такие приступы быстро проходят. Совсем иначе ведут себя параноики От сообразительного и проницательного параноика можно ожидать приведенной в определенную систему постоянной враждебности; она не ослабевает со временем, наоборот, становится все более изощренной и преднамеренной. Параноику свойственна холодная расчетливость и углубленный анализ. У него есть весомые причины для своих поступков, а каждый его шаг лишь часть осуществления общего замысла. Его враждебность может быть не столь яростной, чтобы бросаться в глаза. Она проявляется незаметно, исподволь, но в конце концов ее стойкость и долговечность раскрываются в глубоком контексте в течение курса лечения. Потому что для таких людей, прогрессирующих параноиков, излечение, или даже временная рассудительность, фактически невозможны. Подобно гебефреникам, параноик находит возможность стабильной и постоянной, но абсолютно неверной адаптации к окружению.
И, в отличие от страдающих маниакально-депрессивными психозами, гебефренией или простой кататонической шизофренией, действия параноика могут показаться целесообразными. Чисто внешне, рисунок логической аргументации кажется цельным, непротиворечивым. Однако, за этим фасадом, параноики страдают самым сильным из умственных расстройств, отмеченных у людей. Они не способны к сопереживанию, к состраданию. Из чего следует, что для них другие люди на самом деле как бы и не существуют - это просто способные к перемещению в пространстве объекты, которые так или иначе задевают или не задевают их благополучие. В течение многих десятков лет модно было утверждать, что параноики не способны любить. Но оказалось, что это не так. Параноик может испытывать любовь в полной мере - как нечто даваемое ему другими, так и чувство со своей стороны. Но в этом-то и заключается небольшой подвох.
Параноик испытывает чувство любви как разновидность ненависти.
- В соответствии с моей гипотезой, - сказала Мэри Мэйджбуму, - несколько подвидов психических расстройств на этом спутнике служат аналогами классов или, скорее, каст древней Индии. Обитатели этого поселка, гебефрении, в этом случае будут эквивалентом неприкасаемых. Страдающие маниакальным психозом - каста воинов, не ведающих страха. Одна из наивысших каст.
- Или самураи, - сказал Мэйджбум. - Как в Японии.
- Верно, - сказала Мэри. - Параноиков правильнее классифицировать как больных параноидальной шизофренией. Они будут выполнять функции касты брахманов - жрецов и государственных деятелей. В их ведении находится разработка политической идеологии и социальных программ - им свойственен широкий кругозор, охватывающий всю планету. Простые шизофреники… - Мэри задумалась, - … они соответствуют касте поэтов, хотя для некоторых из них характерны религиозные прозрения - как и для гебов. Среди гебов, однако наблюдается тенденция к появлению святых отшельников, в то время как из рядов шизофреников рекрутируются догматики. Те из них, у кого простая шизофрения проявляется в вяло текущей, так называемой полиморфной форме, будут созидательными членами общества, выдвигающими новые идеи. - Она задумалась, пытаясь вспомнить, какие еще другие категории душевнобольных могут существовать. - Здесь должны быть и такие больные, чьи психические расстройства являются развитыми формами более умеренных, чем перечисленные мною раньше, неврозов. Больные, для которых характерны навязчивые состояния принудительного характера, так называемые обсессии, вызванные расстройством функционирования промежуточного мозга. Такие люди будут клерками, мелкими канцелярскими служащими, священнослужителями самых низших рангов. Таким больным отказано в оригинальности мышления, однако их консерватизм будет уравновешивать радикализм полиморфных шизофреников и придавать обществу устойчивость.
Для простой формы шизофрении характерны появление замкнутости, необщительности, молчаливости. Больные теряют интерес к своей работе, к жизни и делам своих близких, друзей, нередко поражают окружающих тем, что ими овладевает интерес к областям знаний, к которым ранее они не проявляли никакого влечения. Они становятся равнодушными ко многому из того, что раньше естественным образом их волновало, и, наоборот, повышенно чувствительны к пустякам. Одни больные при этом перестают уделять обычное внимание своему туалету, опрятности, опускаются, становятся вялыми; другие - несколько напряженными, суетливыми, куда-то все уходят, что-то делают, о чем-то напряженно думают, не делясь с близкими всем тем, что их в это время занимает. Нередко вместо простых ответов на задаваемые вопросы отвечают длинными путаными рассуждениями, бесплодным мудрствованием, лишенным конкретности.
- Из сказанного вами следует, - заметил Мэйджбум, - что из этого может что-то и получиться. А как такое общественное устройство отличается от того, что сложилось у нас на Земле?
На какое-то время Мэри задумалась над этим вопросом. Вопрос был неплох.
- Что, нелегко ответить на этот вопрос? - спросил Мэйджбум.
- Да нет, ответ у меня есть. Руководящую роль в здешнем обществе выполняют параноики, которые превосходят других с точки зрения инициативности, понятливости и очевидной врожденной одаренности. Разумеется, они должны испытывать немалые затруднения в попытках пресечь поползновения со стороны маниаков… Между этими двумя кастами непременно должна существовать наряженность. Однако, сами понимаете, если мировоззрение общества определяется параноиками, то господствующим эмоциональным фоном будет ненависть. В действительности ненависть распространяется в двух направлениях: руководство ненавидит всех за пределами своего анклава и считает само собой разумеющимся, что все остальные питают к нему точно такую же ненависть. Отсюда неизбежно следует, что так называемая внешняя политика должна заключаться в выработке механизмов, с помощью которых эту предполагаемую ненависть, направленную на состоящее из параноиков руководство, можно перебороть. И это вовлекает все общество в иллюзорную борьбу, никогда не прекращающуюся битву с врагами, которых не существует, с целью достижения победы над призраком.
- Почему же это так плохо?
- Потому что, независимо от того, чем такая борьба закончится, результат всегда будет одним и тем же. Полнейшая изоляция этих людей. Это становится конечной целью их групповой деятельности - все в большей и большей степени отгораживаться от других живых существ.
- Неужели же это настолько плохо? Стать независимым в экономическом и во многих других отношениях?
- Нет, - ответила Мэри. - Такое общество не в состоянии стать обществом, способным полностью себя обеспечить всем необходимым; это будет совершенно иное общество, нечто такое, чего ни вы, ни я даже по-настоящему не в состоянии себе представить. Помните старые эксперименты, которые проводились над людьми, находящимися в условиях абсолютной изоляции? В середине двадцатого столетия, когда ожидалось наступление эпохи космических путешествий, под сомнение была поставлена способность человека выдержать полнейшую изоляцию. Сначала в течение нескольких дней, затем недель, причем количество и интенсивность внешних раздражителей непрерывно понижались. Помните, какие результаты были получены, когда человека поместили в камеру, куда вообще не проникали никакие внешние раздражители?
- Разумеется, - ответил Мэйджбум. - Это то, что теперь называют "чертиками". Результатом отсутствия внешних раздражителей являются особо яркие галлюцинации.