- Есть свобода духа, личная, глубоко внутренняя свобода. Если она живет в тебе, не страшны уже никакие цари, никакие тюремные ямы. Если человек не думает о материальном благе, а стремится лишь к самоусовершенствованию, бросая на это все свои силы, такой человек вдруг обнаруживает, что у него нет соперников среди живущих на этом свете. Борьба происходит не снаружи, а внутри него самого. Успех, который он достигает в этой борьбе, приводит не только к тому, что в нем растет радость от ощущения своего бытия, но и к тому, что ему сопутствует удача во всем остальном. В этом мире за все нужно платить, но цена вашей свободы всегда выше той, которую человек готов заплатить за нее.
- Вы не готовы платить, достопочтимый доктор? - не удержался, съязвил Бурковский.
- Свобода достигается только громадной работой над собой, - не замечая иронии собеседника, медленно повторил малаец. - Прежде всего надо разобраться в своих помыслах и целях. Каждый человек - Вселенная. Но мы не слышим ее голос, не желаем и не умеем вслушиваться. А в этом голосе больше смысла, чем во всех наших нелепых и судорожных поступках… Впрочем, я вижу, Вы глухи к моим словам… - малаец помолчал, грустно улыбнулся. - Я кажется отвлекаю Вас от срочных дел. Простите мою старческую болтливость. А сейчас Вы на время меня оставьте, я должен сосредоточиться.
15 августа, 2 часа, 40 мин.
Многострадальная "Святая Анна" шла по Индийскому океану на запад.
В каюте капитана метался раненый Петя.
Над ним склонился, чуть покачиваясь, делая таинственные пассы, чуть нашептывал восточный целитель.
Рядом за столом трудились Бурковский и молодая женщина с пиратского корабля. Рвали льняные матросские рубашки и готовили из них бинты.
- Мы толком и не познакомились, - сказал по-английски Бурковский. - Простите, как вас величать?
- Анна, - улыбнулась женщина.
- Еще одна "святая Анна".
- Нет, я не святая, - Анна посмотрела на Петю. - Он наверно любил вас, этот мальчик.
Бурковский помедлил.
- Видите ли, Анна, я убил его отца. Они долго молчали.
- Как все-таки страшно в этом мире… - еле слышно произнесла Анна.
Быть может впервые Бурковский увидел женщину, которая работала рядом с ним. Она была смугла, черноволоса и напоминала античную скульптуру: внешне холодное, даже слегка суровое и надменное лицо, но освещенное внутренним пламенем, делавшим эту женщину желанной и обольстительной.
- Правды ради можно сказать - вы всех нас спасли. Всех моих товарищей. И меня, разумеется. Когда убили этого негодяя. - Бурковский помедлил. - А я так ничего о Вас и не знаю.
- Вас интересует моя родословная? - грустно улыбнулась Анна. - Извольте. Мой отец - негоциант. Мама умерла, когда мне было десять лет. Мы родом из Голландии. Отец перевозил корицу и шелк из Вест-Индии. У него было два корабля. Полгода назад эти подонки подкараулили нас в Малаккском проливе. Ограбили, команду убили. Ну, а я… Вы видели этого Рудольфа… я стала его…
- Не надо… - прервал Бурковский. - Забудьте. В конце-кон-цов - Вы отомстили.
- Можно я заштопаю ваш сюртук, - спросила Анна.
- Благодарю. Никогда не думал, что дочь голландского негоцианта способна зашивать сюртуки.
- Вы, Стефан, мало знаете, на что способны дочери голландских негоциантов, - она встала. - Ты меня проводишь?
- Конечно… - сдавленным голосом пробормотал Бурковский. - Извини, я должен был сам это сообразить…
15 августа, 3 час. 12 мин.
Малинин видел, как Анна и Бурковский вошли в ее каюту.
Он долго бесцельно бродил по палубе.
Луна опять вошла в тучу, океан погрузился во тьму.
"И что дальше? Какой черт занес меня в этот океан? - думал Малинин. - Чего я здесь потерял? Сейчас бы в России был уже свободен. Еще бы полгода и своя жизнь. Пусть в глухомани, в любой глуши. Разве здесь, на этом чертовом барке - не глушь? Тех же щей пожиже влей. Мы, русские, всегда в дерьме. А их польское благородие время не теряет! Что ж, так нам и надо!"
Пришли тут к Малинину жесткие воспоминания. Вспомнил он свое бесприютное детство, шайку, в которую попал, и тут же, внедрившись, как шило в масло, стал неожиданно для себя главарем… Гулял, убивал, любил, опять гулял и убивал…
Но все это представилось ему сейчас тоскливой скучной каруселью. Сколько веревочке не виться…
Вот он дышит рядом - безграничный спокойный океан, теплое море. И ни одной родной души. До ближайшего товарища-друга миллион верст, если живой, если не в кандалах ржавую воду пьет…
"Что ж мы, русские, такие? За что нас Христос так карает?".
Блеснула недалеко от борта, сверкнула под лунным светом стайка летающих рыбок. Исчезла.
"Пора умереть", - неожиданно сам себе сказал Малинин.
15 августа, 3 час. 30 мин.
Бурковский подхватил Анну на руки и осторожно опустил на кровать. Губы ее отыскали его губы и поцелуй этот был терпким и сладостным, как прекрасное вино. Пальцы ее медленно лениво расстегнули его рубашку, нежно скользили по его обнаженной груди. У Бурковского перехватило дыхание, в ушах стоял неистовый звон.
Потом она, улыбаясь, оттолкнула его, слегка приподнялась на кровати и сбросила блузку.
Он смотрел на ее обольстительное тело.
- Я ужасно хочу тебя, - прошептал Бурковский.
Она привлекла его к себе, впилась в губы. Тела их и губы безраздельно слились. И сердца бились торопливо и жарко. И слышался сдавленный стон.
Сколько это длилось? Они не знали.
Корабль плыл в ночи. В неизвестность.
Над ним горел Южный крест.
…Анна лежала, откинувшись на подушку, глаза ее были дремотными, усталыми.
- Я думала, я сейчас умру… - сказала она. - Теперь ты мой… полностью…
Бурковский поцеловал ее в висок, мягко отодвинул прядь волос со лба.
16 августа, 3 час. 10 мин.
На палубе дежурили двое вахтенных, скучали, ожидали смену.
- Далеко теперя от нас Россия, - вздохнул бывший узник Скворцов. - Океан. Сплошной океан.
- Что по кандалам соскучился? - поинтересовался Ваня. - Ничего, успеется.
- Дурак ты, Ванек, - не обиделся Скворцов. - Чего хорохоришься? Сам ведь тоскуешь.
- Тоскую, - согласился Ваня. - А все ж таки, Тимофей Никанорович, не унывай сильно! Мы ведь тоже с тобой Россия. Нас куда хошь забрось, хошь в любую Африку - такие мы и останемся.
- Погодь, - прервал Ваню Скворцов. - Вроде шум… Стояла глубокая ночь, но звезды светили так, что казалось, булавку на палубе можно было отыскать.
Вахтенные увидели на корме Малинина и Анну. И сразу почувствовали неладное.
- Перестаньте! - Анна пыталась снять жесткую руку Малинина.
- Чего вам? - обернулся к подходящим вахтенным Малинин.
- Так ведь вахта… - пробормотал смущенно Ваня.
- Ступайте отдыхать! Считайте, я вас сменил. Скворцов подтолкнул Ваню, они повернулись и побрели прочь.
- От греха подальше, - тихо сказал Скворцов и добавил. - А у Малинина, у этого, губа не дура. Вот черт шебутной. По всему пьяный сильно. Не заметил?
- Не заметил, - буркнул Ваня. - И ты не заметил. Ну его к лешему! С ним действительно лучше не связываться…
- …Так как, Анна? - продолжал домогаться Малинин. - Чего молчишь, неужто не сговоримся? Я ж к тебе всей душой.
- Что вы глупости говорите? Вы же пьяны, Малинин!
- Смотри-ка! - заржал Малинин. - Чего ты кобенишься? Небось с этим Бурковским, с нашим капитанчиком, не была такой недотрогой!
- Негодяй! - Анна вырвалась.
- Стой, дура! - Малинин, громыхая сапогами, бросился за ней.
И столкнулся с Бурковским.
- Ты что? - Бурковский ухватил Малинина за плечи. - Сдурел?
- А как думал? - Малинин вывернулся, направил в грудь Бурковского пистолет. - Тебе все? И власть, и баба? Прочь с дороги! Пробью, как фанеру!
Внезапно лицо его перекосила мука боли. Малинин покачнулся, выронил оружие. Сделал неверный шаг к борту. Из его спины торчал нож… И рядом Анна - бледная, дрожащая от ужаса.
- Гады… - простонал Малинин, склонился над бортом. И рухнул в воду.
Все произошло быстро, неожиданно. Страшно.
Между мачтами, как всегда, как тысячи лет назад метался ветер, ничего не понимая в людях, не думая о них, мчался дальше в ночь…
- Что же теперь? - нарушила молчание Анна. Бурковский не ответил.
- Я испугалась… за тебя. В эту минуту он был, как зверь. Бурковский молчал.
- Я никого в жизни еще не любила. Пока не встретила тебя. Я это сделала ради нас!
- Ты это сделала ради себя, - Бурковский смотрел на ночной фосфоресцирующий океан и вдруг вздрогнул - за спиной его раздался выстрел.
И тут же - тяжелый всплеск.
Бурковский перегнулся за борт, в жутком смятении вглядывался в круги, расходящиеся по спокойной воде.
- Бог нам всем судья, Анна, - прошептал Бурковский.
По палубе тяжело бухали сапоги - бежали, спешили вахтенные.
- Что, господин капитан? Что, Стефан?
- Ничего, ребята. Отбой, - белое лицо Бурковского одеревенело.
25 августа. 12 час. 56 мин.
Бурковский вошел в свою каюту и увидел сидящего на койке Петю.
Рядом загадочно улыбался азиатский лекарь.
- Вот, Стефан… господин капитан. Я, кажется, живой, - Петя уперся обеими руками в койку, пытаясь встать.
1 сентября. 20 час. 08 мин.
- Земля! - оглашено кричал впередсмотрящий с мачты.
- Мадагаскар, - невозмутимо сообщил стоявший рядом с Бурковским индус.
2 сентября. 20 час. 47 мин.
Они вышли в долину, окруженную пологими холмами.
Свободные люди - белые, черные, желтые.
Кто-то от счастья, нахлынувшего безумного веселья начал напевать, прихлопывая, приплясывая. Люди входили в образовавшийся круг. Каждый пел и танцевал, как подсказывал ему голос далекой, навсегда потерянной Родины.
Но был этот праздник, обретенной очень долгожданной свободы.
А потом вспыхнул костер. И шло по кругу вино. И хлеб.
В разгар веселья кто-то тронул Бурковского за плечо, он поднял лицо и просиял:
- Каземир! Ты?
- Каземир, приземистый плотный человек в форме французской армии, поднес палец к губам и сделал знак следовать за ним.
Они поднялись на холм.
Они сидели на громадном валуне и все говорили, говорили…
Было что вспоминать…
Они верили и не верили, глядя друг на друга…
Встретиться!.. И где?.. В Африке!
Когда-то они, польские офицеры, сражались в одном полку. После разгрома русскими войсками варшавского восстания, судьба разбросала боевых друзей… Сегодня Каземир в составе польского отряда был на стороне французского императора.
Великий Наполеон гарантирует независимость Польши. Я и мои подчиненные охраняем берег французской колонии Мадагаскар от английского вторжения. Мы обязаны помогать Бонапарту, пока он не поставит британского льва и русского медведя на колени, - продолжал свой сбивчивый рассказ Каземир и неожиданно сменил тему. - Постой, кто эти люди. Что за сброд с тобой?
- Не будь так категоричен. Все не так просто.
- Хорошо, пошли к нашим, - встал с камня Каземир. - Объяснимся.
Они пошли к крепости, возвышавшейся на недалеком утесе. За ними тихо крался Петя. Он мало что понимал из разговора капитана с незнакомцем, но чувствовал нехорошее.
Он стоял в кустах возле освещенного окна, в котором, как в театре теней, двигались, что-то говорили возбужденные люди.
Внезапно чьи-то сильные руки схватили его за горло.
…Петя очутился в освещенном помещении. За столом сидели офицеры в незнакомой ему форме. Горел камин. Расхаживал черный дог. Подносил к губам шампанское капитан Стефан Бурковский.
- Отпустите мальчика, - приказал Бурковский. - Он в некотором роде мой спаситель.
Петю посадили за стол.
- Не смотри на меня волчонком, - подставив бокал, подошел к нему Бурковский. - Довольно вражды. Экие вы - русские… Успокойся и выслушай. Все люди, которых ты перед собой видишь - мои друзья по оружию. Мы вместе поднялись против твоего русского царя, против твоей деспотической России. Мы - поляки! И не позволим, чтобы нас унижали. Ты - русский мальчик, русский дворянин, конечно, ни в чем не виноват. Все зло совершили наши отцы и деды. Панове! - обратился Бурковский к сидящим. - Я провожу мальчика.
2 сентября, 23 час. 01 мин.
Они вышли к океану.
- Ну вот, Петя все. Прощай, - сказал Бурковский.
- Зачем вы всем нам врали про свободную землю? - спросил Петя.
- В жизни все не так просто, малыш… Моя крохотная Польша и твоя гигантская Россия… Я католик, ты - православный. Меня ждут мои товарищи…
- Вы решили нас бросить? Мы же Вам верили!..
- Мальчик мой! Я уже ничем не смогу вам помочь. У меня другие обязанности, другой путь. Но ты должен - слышишь? - должен создать нашу коммуну, нашу святую коммуну свободных людей! Обязан! Перед совестью своей и Богом сейчас же поклянись!
По щекам Пети катились слезы.
- Дядя Стефан, я не смогу без тебя…
- Прощай, - Бурковский обнял Петю. - Прости, - и зашагал к утесу.
В противоположную сторону, не разбирая пути, побрел мальчик.
3 сентября, 0 час. 10 мин.
Океан выходил из темноты, царапал белыми лапами пологий пустынный берег.
Опять взошла луна, и тут Бурковский увидел невдалеке незнакомый корабль.
К берегу бесшумно приближались лодки с вооруженными людьми. Одна… вторая… пятая…
Бурковский скрылся в манговых зарослях, напряженно, всматриваясь, пытаясь понять - кто они, ночные пришельцы?
Лодки одна за другой, с хрустом, врезались в береговую гальку. Из них, помогая друг другу, выпрыгивали солдаты. Бряцало оружие, звучала негромкая английская речь.
- И сюда добрались, сволочи… - прошептал Бурковский.
Оглянулся: в форте, где были его товарищи, безмятежно светились огни.
Бурковский бросился вверх по скользкой кремнистой тропе, но тут же понял - предупредить не успеет.
Англичане проворно карабкались следом - Бурковский затылком чувствовал дыхание молодых тренированных людей.
И тогда он выпрямился и вышел на площадку - одну из немногих, что остались на пути к форту.
Его неожиданно возникшая из тьмы фигура - темный силуэт на фоне освещенного дома - была одновременно и внезапной опасностью и идеальной мишенью.
Бурковский смотрел на застывших в растерянности врагов… И вдруг громко рассмеялся. Нет! Этого не могло быть! И тем не менее… Во главе отряда на скалистой тропе стоял… боцман.
- Здравие желаем, Ваше превосходительство! Принимайте гостей! - боцман вскинул ружье.
Бурковский успел выстрелить первым. И тут же в ответ - беспорядочные торопливые выстрелы, град пуль…
3 сентября, 0 час. 20 мин.
Петя продирался сквозь колючий кустарник. И вдруг услышал недалекую стрельбу.
Сомнений не было: там, на берегу с его другом - беда. Петя рванулся назад.
- Стой, капитана! - перед ним выросли два китайца. - Надо уходить отсюда, капитана. Бистро нада!..
- Вы что, сдурели?! Там - Бурковский гибнет! За всех за нас!
- Не нада, капитана, мы не поможем!
- Отойдите - вы! - Петя, бросившись вперед попытался увернуться, но китайцы тоже были ловки - Петя попал в капкан крепких рук.
- Не нада, капитана! Бистро уходить нада!
Петя и китайцы подошли к угасающему костру. Люди спали. Петя и его помощники, перебегая от одного к другому, пытались растормошить заморенных товарищей. Некоторые, похмельному ворча, нехотя поднимались. Но большинство отмахивались, оставались лежать на земле.
- Те, кто встали - идите за мной! - приказал Петя. - А остальные - что ж, пусть остаются. Значит, не судьба им…
И почему-то все эти люди, такие разные по возрасту и пониманию жизни, почувствовали вдруг в худом подростке вожака.
- А куды пойдем, Петь? - спросил Ваня.
- А ты, Вань, знаешь?
- Нет.
- Вот и я. Все равно надо идти.
И они двинулись вдоль берега. Мерно шумел прибой и высоко горел в черном небе Южный Крест.
3 сентября. О час. 30 мин.
Бурковский метался на камнях.
"Зефир прекрасный и игривый", - напевал задушевный вкрадчивый голос. Но видел он иное. Шла в его воспаленном мозгу беспрерывная беспощадная борьба.
На широкой варшавской улице дрались русские гренадеры и польские гусары. Все они были прекрасны, и они убивали друг друга. Убивали молча, под тихую незнакомую песню. Это было страшно и великолепно. Потому что павшие под ударами штыков, вновь воскресали, вставали и устремлялись в бой. И опять падали под ударами. И вновь воскресали… И так до бесконечности.
Бурковский вскрикнул, открыл глаза, вскочил. Перед ним на коленях, прижимая кувшин с водой, стояла Анна.
- Кто ты?
- Успокойся, милый, - Анна провела по губам влажным платком. - У тебя лихорадка. Скоро пройдет.
- Спасибо, любимая, - прошептал Бурковский. Образ Анны становился все более зыбким. Растаял. Остались только черное небо и звезды. Бурковский опустился на камни. И закрыл глаза. Уже - навсегда.
5 сентября. 12 час. 00 мин.
Петя и его спутники вышли к пустыне. До самого горизонта лежал сверкающий под полуденным солнцем белый горячий песок. Не было ему ни конца ни края.
- Как же жить тут, Петр? - спросил Ваня.
- Будем думать, - Петя с тоской оглядел огромное песчаное пространство.
- Что тут думать? Вода нужна. Копать надо.
- Где копать, чудак?
- Да хоть где! Авось докопаемся!
- Нет, не хорошо "авось", - возразил азиатский лекарь, вылечивший Петю. - Надо правильно искать.
- А почему не здесь? - заупрямствовал Ваня, глядя на обугленного солнцем худого старика с седой бородкой. - Ты почем знаешь?
- Нет. Не здесь, - отмахнулся от него старик и заковылял вверх по склону песчаного холма. - Не здесь.
- У них, в этой чертовой Африке, нигде живого места нет, - вздохнул Ваня. - Сейчас бы в Россию - куда не ткнешь, везде живой колодец.
- Найдем, - всматриваясь в песок, пообещал старик. - Надо найти. Иначе плохо. Умрем.
Неожиданно замер.
Из песка, из-под маленького скрюченного кусточка, выпорхнула ящерица, проскользнула между ног, исчезла.
- Здесь, - указал место старик.
…Они копали. Русские, малайцы, негры, мулаты, китайцы. Они вгрызались в узкий шурф, шириной в метр - глубиной - в неизвестность. Они спускались в тесную яму, по очереди выгребая вначале песок, потом глину, подавали наверх в шапках и мешках породу. Работали в толще земли ножами и деревянными кольями. А когда теряли сознание - их за ноги выволакивали на поверхность и относили в шалаш.
Шалаш этот быстро соорудили неожиданно появившиеся кочевники.
Они некоторое время наблюдали за работой непонятных суетливых людей. Работа показалась им бестолковой, и они решили вмешаться.