Глава 16
Лири хлопотал, ухаживая за ней, а Эре хотелось, чтоб на его месте был Майльфольм – более близкий и понятный. Она привыкла к нему, и мысль о его гибели вызывала щемящее чувство досады, прежде всего на себя. Эта она должна была остаться на мосту. Так было бы справедливо.
Но задним числом ничего не исправишь. И Эрике оставалось лишь сдерживать слезы и скрипеть зубами на себя. Состояние не улучшалось. Круглая зала, в которой они оказались, плыла, не воспринималась. Кровь насквозь пропитала лоскуты рубашки стража. Тот явно был в панике и не знал что предпринять. Он знал все, что касалось Лой, но понятия не имел, как вести себя с Лайлох. В круге изначальных они были следующие после Шерданов и Ольрихов по важности. И стражи у них были, как у всех, свои, из поколения в поколение передающие тонкости служения своему хозяину. Но эти подробности были неведомы Лири.
Он обыскал скай и нашел амин, заставил девушку проглотить кусочек, снова перевязал руки, но на этом его помощь закончилась. Оставалось ждать Эрлана и надеется, что он сможет больше.
Эрику после местного "лекарства" мутило еще сильней, до испарины. Сознание плавало. Она пыталась взглядом зацепиться за что-нибудь и взять себя в руки, справиться с дурнотой, слабостью. Но как дымка по помещению гуляла, и сквозь нее лишь блеклые пятна – испуганные глаза Лири, лицо очень красивого, но незнакомого мужчины, женщина, раскрывшая руки, мозаичная чаша. Отрывки то ли виденного, то ли привидевшегося.
– Хелва за Ганном, – услышала звон и открыла глаза. Перед ней был Эрлан. Он склонился, оглядывая ее озабоченно. Стянул рубашку и кинул стражу.
"Жив", – подумалось без уверенности. Может блазнится?
"Я жив, я – рядом, Эя", – теплая, ласковая ладонь прошла по лицу, успокаивая.
"Майльфольм?"
Риторический вопрос, потому как ответ без озвучивания известен.
Сквозь туман и дурноту она чувствовала, как ее раздевают и куда-то несут. Что-то коснулось губ: "пей". Куда, если тошнит?
– Ты сможешь, пей, Эя.
И ведь смогла сделать пару глотков. Маслянистое нечто было до ужаса паршиво на вкус, но прояснило сознание.
Девушка увидела Эрлана от знака на лбу до голого торса, фрески людей по стенам, величественные и искусные, уходящие к проему в своде, и стража, застывшего рядом с хозяином и держащего что-то похожее на ладью. Мужчина смачивал ленты приметного цвета и приметной материи в той же жидкости, которой поил Эрику. Обмотал ими ладони, поглядывая на нее с сочувствием и заботой.
От прикосновения "лекарства" ладони перестали гореть, словно она до костей их изранила.
"Все будет хорошо, голубка".
Девушка смотрела на Эрлана не мигая и почти не чувствуя, как он бинтует ей руки. Она любовалась его профилем, волосами, что волной огибали скулы и падали на плечи, на литую грудь, гладкую, заманчивую, и ощущала влечение, еще глухое, размытое слабостью и обморочным головокруженьем, но четкое в желании. Ей хотелось огладить его плечи, почувствовать тепло кожи, коснуться губам и ощутить ее вкус.
Эрлан словно почувствовал – замер, убрал волосы с лица, и уставился на Эрику. В глазах было легкое замешательство, будто он всерьез мог понять, что она ощущает.
И она вдруг поняла, что мужчина не только читает мысли – он слышит каждое движение души, каждый оттенок эмоции.
Эрлан очнулся и смущенно опустил взгляд, но его пальцы касались ее кожи, затягивая импровизированные бинты и Эра все яснее ощущала страсть. Она нарастала, прорываясь сквозь боль, туман, дурноту, перекрывала их. Движенья Эрлана становились все медленнее, он будто засыпал или уходил в то, что источала девушка. И больше не опускал взгляд – смотрел не мигая, забыв обо всем.
– Ты очень красивый, – прошептала. Он лишь моргнул. Скулы словно из мрамора высечены, благородные черты лица, живые глаза, губы твердые, но она помнила, насколько нежные. Плечи широкие, мышцы развитые, но не вбухшие, как у любителей превращать свое тело в атлас по анатомии. Грудь идеальна до малейшего изгиба, торс гибкий, живот…
Эра прикусила губу.
Не время вроде бы, не место, но кто знает, будет ли оно когда-нибудь – ее время, ее место? Она никогда так не желала – остро, словно последний шанс, единственного мужчину. И разум тут уже не котировался.
Девушка потянулась к Эрлану, попыталась сесть, но упала бы, не придержи он ее. И это было последней каплей. Ее грудь коснулась его груди, руки как окутали теплом и силой. Эра уткнулась ему в шею лицом и вдруг впилась губами в кожу – не удержалась, одурманенная то ли кровопотерей, то ли его голосом, им самим, а может просто хотелось пойти наперекор всему и хоть миг перед смертью почувствовать себя необходимой, ощутить радость близости и стать, наконец, женщиной.
У нее было ощущение, что завтра не будет, как нет вчера и нет сегодня. Было лишь "сейчас", он и она, желание принадлежать ему, жгучее, нарастающее и укрывающее разум как волны цунами прибрежные пляжи.
Она надеялась лишь на одно – на этот раз никто не позвонит, не постучит в дверь, не явится соседка или друг, не вызовут к начальству, не прозвучит сирена и сигнал тревоги не заставит вскочить и бежать.
Эрлан боялся дышать, чтоб даже вздохом не спугнуть счастливые мгновенья и чувства Эйорики. Он гладил ее медленно и нежно, наслаждаясь каждой клеточкой ее кожи и не веря самому себе. Он как во сне был, плыл умирая и возрождаясь от близости девушки, от ее желания стать его.
Не время и не место.
Но это было доводом век назад – минуту, что канула, унеся с собой разум. Губы искали приюта на ее губах, а рук было уже не оторвать от ее тела, грудь не отнять от ее груди. Они словно слились, срослись, чувствуя одно на двоих – безумное и огромное, прекрасное и глубокое. Восторг и упоение, наслаждение на пике от каждого вздоха, каждого прикосновения, от гладкой, нежной кожи под пальцами, от податливых губ, от сладкого дыханья, от запаха волос, той женщины, которой грезил столько лет.
Лири на цыпочках отошел к очагу и сел спиной к горящим от страсти. Подбросил веток в огонь и не сдержал улыбки. В груди трепетало от мысли, что происходит меж ними, о том, чем может закончиться. Он чувствовал себя свидетелем рождения вселенной, как минимум. И виделось ему, что в Тоудер они явятся опять вчетвером – принесут, возможно, новую жизнь, что так же, возможно, зарождается сейчас, почти у него на глазах. А что есть величественней и важней рождения жизни? То как знак великий. Ведь столько лет только о смертях светлых слышали, и ни разу о рождении – уже и веры не осталось.
Он загадочно улыбался, рассматривая лики изначальных на своде ская и те будто улыбались с пониманием ему в ответ. Случайностей не бывает, и то, что двое их потомков сошлись здесь, на их глазах, мыслилось ему желаньем свыше, их желаньем. И был уверен – Эйорику и Эрлана сюда привели именно они и именно для того, чтоб те соединились. Род возрождался. Два рода. И от радости у стража в груди тесно было.
– Эя, – выдохнул Эрлан не думая. Пальцы зарылись в ее волосах, губы нежились о ее губы, щеки, веки, шею, плечи. Она с ума сводила. Не манила – связала, прилепила. Его ладони ласкали ее, грели кожу и губы, словно пили ее, будто изучали каждую клеточку и каждый вздох. Девушка целовала его, чуть впиваясь губами в шею, грудь, и вот живота коснулась. Эрлан не выдержал – разделся и лег рядом, стискивая ее. Она обвила его руками, открыла губы, впуская в поцелуе. Сладкий жар сплавил их в одно.
Эра ногтями впилась ему в спину, не чувствуя того. Она желала, она хотела его больше чем воды умирающий от жажды. Его нежность и сила сводила ее с ума, и хотелось подчиняться, быть его сейчас же и навсегда. Он вошел в нее, не сдерживая стона, она же закричала, того не ведая. Не боль, а неожиданная радость потрясла ее. Она словно стала раскрывшимся бутоном, раскрывающимся на глазах. Стала не человеком – птицей. Его пальцы сплелись с ее, ее дыхание смешалось с его дыханием и, было не разобрать где кто, и только сладкий, протяжный крик эхом бродил под сводом. Он затихал и возрождался вновь.
Она заснула на его груди в постели – раковине, застеленной пушистой материей, такой же нежной, как ласки Эрлана, такой же теплой, как его тело. Заснула истомленная, счастливая, обнимая мужчину и чувствуя себя жемчужиной на этом странном ложе. Улыбка застыла на ее губах и так осталась даже во сне.
Эрлан же не мог спать – все обнимал Эрику, слушал ее дыхание и гладил, перебирал волосы и любовался ею. И все не мог поверить, что она его, что рядом.
Его закор мог оказаться проклятьем, кошмаром откажи она во взаимности. Но предки видно дали ему шанс. Взгляд мужчины скользил по ликам на фресках и благодарил. Он понимал, что их соединение с Эйорикой было не случайно. Возможно даже, скай для того и строили много веков назад.
Схрон изначальных, заветное место известное лишь пятерым, приют, пристанище и святилище. Здесь было все на любой случай: еда, вода, постель, оружие, зелья от ран, дрова и Диалог – книга заветов предков.
Ему вдруг остро захотелось знать, а не догадываться и предполагать. Знать, что их с Эйорикой благословили и она будет жить. Он прижал ее ладонь к своей груди, боясь встать и потревожить ее хрупкий сон, посмотрел в спину Лири.
Тот почувствовал, обернулся. На губах была блаженная улыбка и Эрлан не сдержал такой же в ответ, но взгляд еще и приказывал. Мужчина понял, достал из ниши том в чеканной обложке и принес ему.
Эрлан положил ладонь на орнамент, задумал и открыл вверх. Прошел пальцами по вязи букв и уперся в одну строчку. И прочел: "найти потерю – труд немалый, но больший все же – сохранить. Судьба удачу созерцала, но не досталась бы она другим".
Эрлан нахмурился – предки предостерегали.
Покосился на спящую Эю и почувствовал, как защемило сердце от тревоги.
Он закрыл книгу и вновь водрузил на нее ладонь, загадывая следующее. Открыл и провел пальцами по строчкам. Остановился и прочел: "доход большой несет расход немалый, смерть и рожденье об руку идут. День ночь сменяет, вечер утро оттеняет. За радость тоже заплати. Чем раньше – тем меньше будет плата. Сам не отдашь – так отберут".
Эрлан побледнел и захлопнул книгу, махнул рукой стражу – убери. Взгляд шарил по ликам предков – издеваетесь? Одна мысль о потере Эйорики выводила его из себя, и он твердо знал, что отдаст ее только вместе со своей жизнью.
Глава 17
Она проснулась, но не встала. Лежала и смотрела на Эрлана, любуясь его движениями, осанкой, профилем. Ей было так хорошо, что самой не верилось, что так бывает. Покой в душе царил и ничего не нужно – все есть. Возможно счастье для многих в другом: но она была уверена – свое счастье она познает сейчас, оно досталось ей все-таки.
Мужчина почувствовал взгляд и чуть повернулся, улыбнулся девушке. Руки замерли, перестав проверять и сматывать веревку:
"Как спалось?"
– Отлично.
"Выспалась?"
– Да. И чувствую себя прекрасно.
Эрлан скинул намотанную на локоть веревку и взял с подставки у очага миску с белой, густой как сметана массой:
"Пора подкрепиться".
"И идти?" – улыбнулась, принимая еду из его рук, но глаза смотрели только на него. Эрлан присел рядом и огладил ее лицо:
"Ты так прекрасна".
– Не увиливай. Нам пора?
"Прошли сутки", – посерьезнел и отошел.
Ничего себе, – удивилась Эра своему сну, но лишь плечами пожала: видно организму нужно было восстановиться. Покушала и потянулась за одеждой, заботливо сложенной у постели – ракушки. Натянула брюки и задумчиво огладила их на ноге, даже не понимая того. Ей показалось происходящее слишком замечательным, неправдоподобно. Кажется, она влюблена, кажется наконец стала женщиной. И кажется, еще и любима. Разве так бывает наяву, а не в сказках, мечтах или сне?
– Тебе не кажется, что мы спим?
Эрлан внимательно посмотрел на нее:
"Нет".
Эра не спускала с него взгляда и чувствовала как за образом любимого и той ночью, что они провели вместе, блекнет цель похода и весь этот мир.
На какой-то миг ей всерьез показалось прошлое сном, местами очень неудачным. Мать, родня, служба, потери и приобретения, все чаянья и обиды, радости и цели словно подернуло густой завесой. И были ли они, была ли она там?
А есть ли здесь?
А настоящий ли Эрлан? И этот странный скит со сводом как в древних храмах, знакомых ей?
Впрочем, вздор.
Натянула куртку, чуть мешкая с замком из-за перевязанных рук.
– А где твой страж? – перевела разговор.
"Лири проверяет дорогу".
– Пойдем через скалы?
"У нас нет выбора, Эя. Старой дорогой вниз в ущелье, затем вверх. Нам нельзя выходить за скай. Эберхайм наверняка обложил всю округу – его наемники обыскивают каждый куст."
– Так жаждет тебя видеть?
"Меня?", – Эрлан с настороженной печалью глянул на нее: "Тебя еще больше. Ты женщина".
– Особый приз?
"Эя, ты прекрасно поняла, о чем я", – развернулся к ней и больше не скрывал тревоги.
– Нет, объясни.
"У нас род отсчитывается по женщине. Ты – женщина".
– Ну, да? – усмехнулась: какой мир не возьми – все одно и тоже. – Этот Эберхайм – кто он?
"Светлый из красных. Бывший".
Эрика бровь выгнула – ничего себе загадка.
– Это как? А ты из каких?
"Изначальный, светлый из темных. Как и ты."
– Объясни, – мотнула головой – чудесато больно.
"Изначальных немного. Это те, кто от начала времен не путал кровь со стражами, жрецами и любыми другими, когда из поколения в поколение союзы заключались только светлые меж светлых, от начала времен. Чистые ветки. Мы. Ты и я. Наши земли находятся там, за Тоудером, на темной стороне. Поэтому мы темные изначальные. Земли светлых красных – здесь".
– Это как?
Эрлан улыбнулся и указал перед собой: "темная сторона". Указал себе за спину: "красная сторона". Правой рукой указал вправо: "утренняя сторона". Левой влево – "вечерняя".
Эра поняла, что здесь стороны света трактуются как в ее мире много тысячелетий назад – север – темная сторона, потому что зима приходит рано и приносит темноту, день становится коротким, холод частым гостем. Юг – красная сторона – жарко, солнце палит. Закатная сторона – запад, рассветная или восходящая – восток.
Одно чуть удивило – здесь два светила, и выходит, ходят друг за другом?
Взгляд девушки скользнул в сторону свода приютившей их "хоромины" – люди в полный рост, живопись достойная всяких восхищений, так точно и ярко переданы образы. Как образа.
Эра нахмурилась – ей вспомнились и другие нюансы, слишком знакомые.
– У вас, как было когда-то у нас, – протянула. – Я в юности увлекалась историей. И нахожу что у нас много общего. Так же стороны света обозначали, так же святых изображали. Одежда сходна, оружие. Те же религиозные войны. Были языческие Боги, вполне человеческие, обычным путем рожденные, за что-то свое отвечающие. Со своим характером, привычками, пристрастьями. Боги, но и люди одновременно. Потом пришло христианство и объявило, что Бог один, и не человек и рожден не человеком. И пошли войны, гонения, насильное крещенье.
Странное совпадение, – подумалось. Но что к чему – прийти к определенному выводу не могла.
"Что тебя беспокоит?" – обнял ее мужчина, заглядывая в глаза.
– Странное чувство, Эрлан. Я словно сплю и вижу все это во сне. Вижу то, что уже знаю, но одновременно – не знаю, не могу знать. Я привыкла анализировать, привыкла находить объяснение всему, но здесь или отупела или этих объяснений просто нет. Необычное ощущение. Ты словно нагая в толпе и на тебя пока не смотрят, но могут увидеть в любую секунду.
"Чувствуешь опасность?" – нахмурился.
"Не знаю… нет. Скорее – беспокойство от непонимания".
Эрлан огладил ей лицо пальцами, чуть успокаиваясь: "пустое, голубка. Ты слишком долго жила в другом мире и часть тебя все еще там, не может принять то, что здесь".
– Возможно.
Его губы манили, и все, что было за их чертой становилось неважным. Эра коснулась его губ и он тут же ответил. Эрлан вспыхнул, как и Эра – в миг.
Он понимал, что с ней – цикл. Так у любой светлой происходит в моменты, когда она готова к зачатию. Организм требует и распаляет кровь, воображение, зовет навстречу мужчине.
Он это знал – она себя не понимала. Ее желание принадлежать ему выходило за рамки любых рациональных объяснений. Ее просто "сносило" от его поцелуя, от его вида, от объятий. Сносило наглухо, до слепоты и беспамятства. Как обухом по голове и только гул крови в висках и жажда принадлежать ему до крика.
Он словно лишил ее не девственности, а разума.
Самер сидел перед костром и пытался ощутить запах варева в котелке над огнем.
Прохор с грозным видом разгуливал туда-сюда за его спиной и нудел как комар над ухом:
– Вернись в тело, имей совесть!
– Ты ее уже изнасиловал, – буркнул отмахиваясь и замер от удивления, увидев что взмах руки, простой жест, между прочим, снес котелок с огня.
– Ах ты ж…! – выругался Малик, с досадой разглядывая разлившуюся похлебку.
– Не переживай – обойдемся без завтрака, – заверил Шах, но судя по виду – огорчился не меньше. Био-пластины уже закончились, и живот подводило. Сунулся за зубочистками – увы, и тут обломася – туб был пуст.
– Смотри, что натворил! – всплеснул ладонями Прохор, взглядом обвиняя Самару. Тот моргнул, не понимая:
– А я-то, что?
– А хто… – загнул длинно и непереводимо.
– Подожди…я?!
– Ты! – рявкнул, смешно глаза вытаращив.
Мужчина застыл, осмысливая, как такое может быть.
– Ой, ну в кого ты такой тупой? А как могет быть что за тя други бъются, а ты тута вне тела стоишь? Еще и завтрака их лишил, черезсветвоградудышлом!
Самара покосился на парня:
– Ты хоть разгибай периодически… в смысле – переводи на внятный.
– Я те переведу! А ну, кыш в тело! – рявкнул, перстом указывая на тело мужчины, что лежало на своем месте под сосной.
Самара глянул на себя и… открыл глаза. Сбоку кто-то копошился и ворчал вздыхая. Перед лицом виднелась лапа "ели" с длиннющими иглами – свернутыми трубочкой листьями. Красавица, если приглядеться, словно из изумрудов выточена.
Самер невольно улыбнулся и чуть подтянулся, присаживаясь. Глухая боль еще жила в теле и ела, одаривая бессилием, вгоняя в пот и озноб от каждого движения. И все-таки он уже чувствовал себя живым. Ощущения тела впервые нравились ему и были острыми и яркими, как вид той ветки.
– Э, брат, рано хорохоришься, – заметил Шах, придерживая его. Самара вздохнул и смущенно улыбнулся другу.
– Рад тебя видеть.
Мужчина хмыкнул и подмигнул:
– Живы будем, да? Как оно? Самочувствие.
– А то не видно, – всплеснул руками Прохор, нависнув над плечом Шаха. – Хреново! – рявкнул тому в ухо.
– Свали, малохольный, – вяло посоветовал ему Самер. – Ранение – фигня, а вот это дополнение к нему – сущее наказание. И врагу общества такого придурка не пожелал бы, – прохрипел доверительно товарищу. Тот бровь выгнул и ладонь на лоб водрузил.
– Жара нет, а бредишь.
– Это не бред, а закор. Да, ладно, сам потом разберусь. Вы как тут, как нашли? Как у нас вообще?