Несли долго. У Ведовской руки, ноги затекли и, злость появилась, здоровая, но нестерпимая. Вскоре гул голосов послышался, шум, словно уже не в лесу, а в городке и люд по нему гуляет. Разговоры, бряканье, смешки, выкрики, бум, бам.
Топот как по настилу, смешки, подколки:
– Чего это у вас?
– Никак кикимору словили?
– Неее, пиявку на болоте!
Поддевки все скаредней и шутки уже сальные. Эрика зубы сжала от желания по интерфейсам местного электората пройтись. Бухнуло.
– Ну и что это? – прогудел густой басок.
– Да вот, – ее усадили.
С лица убрали капюшон и, девушка зажмурилась на миг от непривычно слепящего света. То ли изба, то ли юрта – все те же круглые стены, только много окон и оттого света. Обстановка далеко не жреческая – меха по полу и стенам, стулья резные, стол, очаг, стойка с мечами…
Посреди комнаты стоял бугай со стянутыми в хвост волосами, бронзовый от загара и хмурый как снеговая туча. Руки в бока, взгляд в лицо найденке. Непонятный взгляд – и растерянный и грозный.
Мужчина шагнул к ней и вдруг присел на корточки, снизу вверх рассматривая во все глаза:
– Мать твою, бабку Вегу, – протянул.
Эра глазами сверкнула и головой мотнула, намекая, что пора бы свою бандану с ее физиономии убрать и нормально поговорить.
Но мужчина, словно не заметил или не понял – перевел ошарашенный взгляд на мужчин, тех самых, что Ведовскую возле ущелья схватили.
Стреж замялся, но смело заявил:
– Сами, вот, не поверили.
– Откуда?!
Голос лета был полон изумления и неверия. Впрочем, мужчина и не скрывал, что готов поверить во что угодно, только не в то, что перед ним изначальная.
– Так у тропы стояла, – развел руками второй дозорный.
– На рассвете-то опять суета была, что с нашей, что с той стороны. Ну, вот, я мешкать и не стал. Ясно ж теперь чего баги полошатся да лютуют. Возьмут светлую-то, Роберган, не дело то.
Вожак выпрямился, бледнея лицом.
– Отправь в дозор Сареха и Герада. Сам отправляйся и ребят прихвати. Обложить все так, чтобы и куропатка не прошмыгнула. И молчать. Обеим!
– Так-то ясно, лет, не дети. Потому в плащ ее по макушку и укутал, чтоб никто не узрел.
– Никто не видел?
– Я да вон Леритан, – кивнул на товарища, а тот как в рот воды набрал – только и таращится на светлую.
– Очи отверни, – процедил Роберган – не понравилось, как смотрит. Мужчина не сразу очнулся – вскинул взгляд на лета и, как в себя пришел, даже лицом поменялся и потупился.
– Вон, – бросил мужчина. – Рот откроете – узнаю – голову на раз сверну.
Воины молча вышли, а лет присел перед девушкой, минут пять разглядывал, не обращая внимание на ее давящий взгляд.
– Слух шел, что с красной стороны от багов светлые уходят, да не просто светлые – из изначальных. И не просто изначальные, а с женщиной изначальной. Но поверить в то, все едино верить, что вода – огонь, а огонь – вода, – протянул, видно и сейчас еще своим глазам не доверяя.
Что ж такого? – промычала девушка: да убери ты кляп, мать вашу!!
Роберган лишь подбородок потер, взгляда с пленницы не спуская:
– Откуда ты упала – не ведаю, а в чудеса не верю.
И вдруг приподнялся, схватил лапищей за затылок и, наслюнявив палец начал упорно тереть девушке лоб. Эрика возмущенно замычала и головой замотала, ругаясь на придурка.
Тот отстал – отпрянул, как обжегся, в глазах пламя, зрачки, словно мидриатики закапали.
– Чудак! – буркнула, а вышло иначе через тряпку. Роберган ресницами хлопнул и несмело, будто минуту назад не тер ей лоб, как скаженный, вытянул кляп со рта.
Эрика вздохнула, выплюнула попавшие в рот нитки и губы поджала:
– И что дальше?
Лет молчал. Постоял и развязал платок, почти не касаясь ее. Плащ скинул, ноги размотал, а руки так связанными и оставил – подстраховался.
– Ну, наряжена ты не понашенски. Так баги своих Богов обряжают, только у них девки в мужском гуляют. Так кто ты? Только не лги, проще и тебе и мне будет.
– Человек, – буркнула. А что еще скажешь? Что десант с Земли? Начнется – что за десант, что за Земля и придется устраивать экскурс в историю человечества, цивилизации планеты Земля, заодно пройтись по физике, астрономии, впарить законы и раскрыть устройство вселенной… Смысл? Все равно не поверит, а Эра устанет.
Сказать – светлая?
А она светлая? Ну, лечит, тут не поспоришь. И вроде все сходится, да одно до конца в байку о киднепенге за каким-то лядом поверить мешает – именно за каким и почему столько ждали, чтобы вернуть, и как Стефлер, эта акула, существо напрочь циничное и расчетливое, подарок Деметре сделать может?
Пока сама не разобралась нечего другим эту сказку травить.
– Не светлая?
– Светлая, – не брюнетка же, но это к природе и родителям пусть претензии предъявляют.
– С красной стороны?
– А где она?
– За ущельем.
– Оттуда.
Роберган хмыкнул, взгляд ласковым и насмешливым стал:
– Там, девонька, не то, что изначальных – светлых не сыщешь. Там таперича все в равных – что светлый, что простой. А и не найдешь светлого. Всех под корень вымели, когда я еще пацаном зеленым был. А кто из светлых, за каким-то рогом на красную сторону идет, я про то все знаю – через мои земли идет, через мои возвращается, – и качнулся нос к носу к девушке. – Только тебя я не видел, и тихо ты прошмыгнуть не могла. Дева да еще из изначальных – переполох до самого земного темечка. А ты у нас, по родовым-то знакам, еще и Лайлох. Правдой было б – шаг ступила и все б уже знали. Не Зарех бы по моим землям шнырял – Эберхайм, и гон бы устроил такой, что не то, что селения, лес бы горел.
– Страшно, – заверила Эра, не моргнув. – А теперь давай серьезно и по- взрослому?
Роберган криво усмехнулся, отодвинулся. Ногой стул притянул и сел напротив пленницы, оскалился, типо улыбнулся:
– Ну, ну, глаголь, подарок лесной.
– Я тебе не враг, ты мне тоже. Войны меж нами нет, претензий быть не может – разошлись и словно друг друга не видели. Идет?
– Шутишь? – рассмеялся, а взгляд серьезен и пытлив, не смотрит лет – сверлит. – Шевеленья по округе нездоровые. Ты, птица неведомая, с какой-то радости под шумок да в наши края залетела. А почто? Кто такая?
– В Тоудер иду.
– Да что ты? – бровь выгнул. – К светлым? Ай, хороша сказка.
– Правда. Ты, вроде, нейтралитет держишь – ни багам, ни светлым – так какая тебе разница, куда и кто?
Мужчина прищурился, взгляд изменился и стал холодным, подозрительным:
– Знак-то при тебе есть, но веры тебе нет. Речи поганые, скользкие. Может баги со своими Богами и черную сторону к рукам своим прибрать решили? Пора настала и ты первая от них? Пойдешь в Тоудер, разведаешь, порежешь, кого получится, а там и твои подоспеют.
– Одна? – улыбнулась: да ты фантаст.
– Зачем? Еще с тобой. Одежка у вас приметная, говор и как держитесь. И на светлых вы с виду только и похожи. Нет, птица красная, меня вам не провести. По взрослому, говоришь, надо? Давай.
Качнулся к девушке и в глаза взглядом впился, словно гипнотизирует:
– Я ни за вас, ни за светлых – я за своих. Случись – они первые лягут, а мне то без радости. Мальцом крови напился до дурмана. Не только у вас, но и у нас все горело и в крови плыло. Мне заворушки без надобности. Договор с Эберхаймом я давно заключил – светлых мы к нему не пускаем, а находим – ловим, убираем. Он за то на красную сторону ни ногой. А кто из багов нарушает, тот под клинок попадает. Все по-честному. Но у вас новая игра пошла, а я в том участвовать не желаю. Вслепую. Поэтому ты сейчас охолонешься да подумаешь сильно, а к вечеру мы с тобой снова поговорим, без недомолвок, в открытую. Пойдет разговор по чести – жива будешь, нет – не обессудь.
И подхватил за шиворот, поволок в двери, через небольшой закрытый дворик к каменной кладке – маленькому домику с оконцем под крышей. Дверь открыл, скинув серьезный железный засов и, внутрь девушку пихнул.
Эрика пролетела по ступеням и рухнула животом и лицом на солому на каменном полу:
– Мать вашу, аборигенку! – выругалась отфыркиваясь.
– Да уж! – услышала веселое, задорное, а следом радостный хохот. Приподнялась, глянула на идиота и замерла на пару секунд:
– Шах!
Тот улыбался и просто лучился от радости. Встать попытался, но руки были связаны и, вышло неуклюже. На ногу припал, на колено упал.
– Вот кого рад видеть, так это тебя! – засмеялся опять, не заметив своей неуклюжести.
Эра поднялась легко, плечом мужчину подпихнула, помогая подняться, и поняла по тому, как он прихрамывает, что тот ранен.
– Царапина, – отмахнулся в ответ на ее вопрос во взгляде. Светился весь, глаз с нее не спускал – Эрике даже немного не по себе стало – неужели так потрепали ребят, что одна радость – свою живой увидеть. Или вообще только они с Шахом остались?
Помрачнела, но спрашивать не стала – душу бередить не время.
И не договариваясь, старым испытанным способом, не раз и не десять апробированным, развернулись друг к другу спинами и начали путы развязывать.
– А я, признаться, беспокоился. Думал, как ты.
– Наши, кто еще живы? – решилась спросить.
– Самхат точно погиб. Самара серьезно ранен. С ним Радий – живой. Был. Через ущелье переходили, напоролись на местную инквизицию. Раскидало нас.
– Знакомо.
– Дела, скажу тебе – голову сломаешь, а что к чему не поймешь.
– Я уже даже не пытаюсь, что-то понять, чтобы крезу не заработать.
Шах засмеялся:
– Нет, все-таки как здорово, что ты нашлась!
– Я не терялась, – вывернула, наконец, одну руку из веревок. Развернулась и вторую освободила. С товарищем теперь дело проще пошло – немного и теперь уже и Шахов руки разминал.
– Ты ранен, – заметила кровь и прорехи на спине на куртке. К стене его прижала, и ладонь на спину положила, прямо в разрез ткани.
– Ты чего? – блаженно заулыбался.
– Помолчи пару минут.
Мужчина послушался, стоял смирно и косился на девушку, взгляд лучился, глаза просто как два солнца Деметры светились.
И чего счастливый такой? – недоумевая, подумала Эрика. Нет, она тоже рада его видеть, но настолько щенячьего восторга не испытывает.
И с трудом сглотнула вставший вдруг ком в горле. Замутило от токов, что волнами колючими, болезненными через руки по телу прошли. Отошла, головой замотав, и села у стены.
– Хорошо тебя пригрели.
– Нормально, – хмыкнул. – Смотрю, татушка, как у меня? Значит байка о праве по рождению уже не новость?
– Нет. Ты сам-то во всю эту фигню веришь?
Валера посерьезнел, сел рядом. Выбрал соломинку покрепче, в рот сунул:
– Верю – не верю, но что-то есть. Я могу приказать и, меня послушают. Против своей воли.
– Да ну? Круто, – хмыкнула. – Продемонстрируй?
Шах уставился ей в глаза, а в его чертенята хоровод водят. И приказ четкий – поцелуй меня.
Эрика заулыбалась: надо же, какие мысли-то у бойца образовались. Но странное дело, не против была. Что-то теплое в груди зажглось, потянуло, как изнутри против разума пошло. Посерьезнела и чуть качнулась к нему. Шах не стал ждать, притянул к себе, руку на затылок и накрыл ей губы. Жаркий, нежный и властный. Кровь в висках запульсировала. Эра бездумно куртку ему за ворот рванула, грудь оголяя и провела по литым мышцам, застонала от желания.
Шах смял ее, но уложил осторожно. Снесло его – ничего не слышал, не видел, только желание, и она, как единственный смысл, и до боли, до готовности умереть в нем горела жажда обладать.
Эра стянула с него куртку, оголяя торс, и только за ремень брюк взялась, как дверь скрипнула.
Шах замер над девушкой, придерживая ее и недовольно глядя на посетителя, Эрика развернулась, чтобы увидеть, кто же им планы сорвал.
Роберган держал в руке ведро, прислонился плечом к стене на лестнице и сонно, но в упор смотрел на пару.
Шах зубами скрипнул, встал, прикрывая девушку. Эрика чертыхнувшись на обеих разом, застегнула куртку и встала рядом с напарником.
– Нуу, я примерно так и думал, – протянул лет, оценив позицию.
– Что именно? – холодно уточнил Шах.
– Что знакомы, – хмыкнул.
– Браво, – с сарказмом бросил боец и приказал. – Иди сюда.
Роберган выгнул бровь, и вдруг, расхохотался, демонстративно, издевательски.
Шах нахмурился, помрачнел. Эра вздохнула, отворачиваясь, чтобы спрятать улыбку. И покосилась на товарища: ты всерьез веришь, что можешь приказывать?
Тот смутился и разозлился. Меньше всего ему хотелось выглядеть болваном и пустозвоном в глазах Эры.
– Замри! – рявкнул Робергану. Эрика в потолок уставилась ни на грамм не веря в право Шаха.
Лет же покосился на кляп, что валялся в углу:
– Молодец.
И вдруг плеснул из ведра воду прямо в мужчину. Девушка отпрянула от неожиданности, а Шах пошатнулся, сделал шаг назад и сполз по стене без сил.
– Вот так-то оно лучше, – спокойно заметил лет. Спустился и ввернул кляп в рот обессилевшего. Эрика напасть хотела, но мужчина будто понял – ладонь выставил:
– Не стоит.
Девушка глянула на выход и встретилась взглядом с вооруженным бойцом. И отошла к стене, оценив силы – здесь двое, она одна – справиться можно, но далеко уйти невозможно. Шах, как кисель – с ней не уйдет, не поможет, а оставить его все равно, что предать.
– Правильно, – крепко связав руки мужчине, сказал лет, подходя к девушке. Встал, почти касаясь, уставился с высока не пойми как.
Эрика в сторону отодвигаться – руку выставил, уперся в стену. Замерла, разглядывая его. А тот не уходит и глаз не спускает.
Девушка почувствовала тревогу и нарастающий огонь внутри, взгляд скользнул вниз, в разрез шитой рубахи, на грудь. Роберган чуть ближе придвинулся, так что она слышала запах его тела и ощущала мощь. Щекой почти коснулся ее щеки и обдавал жаром дыхания, будто что на ухо прошептать хотел.
У Эрики пелена перед глазами пошла от желания, застонала невольно и впилась пальцами ему в грудь, ничего не соображая. И тут же, как сама ушат воды на голову получила – лет схватил ее за плечи и встряхнул. В глаза уставился:
– Давно?
– Что? – растерялась, потерялась.
– Мужчину хочешь давно?
Лицо Эрики пятнами пошло. И стыд и злость обуяла:
– Не твое дело, – прошипела и ударила по ребрам ребрами ладоней. Мужчина чуть согнулся, глухо ахнул, но успел перехватить ей руки, впечатал в стену, прижав собой.
– Играешь? – процедил, а взгляд на губы – влажные, приоткрытые.
С Эрикой как черти играли – опять ни злости, ни стыда, ни презрения – желание.
И Роберган понял – зрачки расширились. Отпрянул и к лестнице стремительно двинулся. Но остановился, оглянулся, ожег взглядом.
Ведовская как из воды вынырнула – забило ее в ознобе, осела у стены ничего не понимая, лицо ладонью оттерла от выступившей испарины.
Дверь хлопнула – ушел лет, а девушка не заметила. Смотрела в одну точку перед собой и силилась понять, что происходит. Она до крика хотела увидеть Эрлана, узнать у него, что с ней. Может какую болячку подцепила?
Эрлан. Одна мысль о нем и зажигала и сжигала, убивала тоской. Она точно знала, что любит его, любит так, что душу заложит не задумываясь. Но любить одного, а желать другого?…
Девушка потерянно покосилась на Шаха. Тот улыбнулся ей подбадривающее глазами, и было видно – ничего не понял, вообще вряд ли видел – обессилен.
Кляп ему вытащила и отошла, боясь рядом оставаться. Обняла колени, уткнулась в них лицом – какого черта с ней происходит? Что?!
Глава 21
Эрлан позеленел, увидев Лири одного, а услышав от стража, что Эрика начала подъем одна, схватил его за грудки и убил бы. Но взял себя в руки, зубами скрипнул и, оттолкнув, бегом двинулся к скале, больше не выбирая, где подняться.
Цеплялся за уступы и думал об одном – сам виноват, сам! Только бы успеть перехватить Эйорику. Нельзя ей сейчас одной. Найти бы стража из тех, кто служил Лайлохам из поколения в поколение. Иначе не управиться, иначе беде быть. Только свои стражи знают особенности хозяина, его права и закора, знают, что делать и в каких случаях, как помочь и когда. Знают, как уговорить и отговорить. Знают, как направить и исправить.
Лириэрн бесполезен для Эйорики, Майльфольм – мертв. Где взять стража для любимой? А лучше еще и детта. Она ж что ребенок – ничего про себя и этот мир не знает. Кто объяснит, кто убережет, раскрыться поможет, так чтоб без ущерба для себя и окружающих?
Только бы успеть перехватить ее.
Только бы она не ушла, дождалась его.
Только бы баги ее не увидели.
Только бы жива и цела была.
И сорвался бы, не придержи его Лири.
Эрлан глянул на него и подтянулся к краю, сел, переводя дыхание.
– Спасибо, – бросил сухо. Страж глаза прятал, виноватый, раздавленный.
– Прости, не усмотрел…
Эрлан сжал ему плечо – ничего.
Разобраться – что он мог сделать?
– Это я виноват. Не должен был ее и на шаг отпускать, и на миг из поля зрения выпускать.
И встал, оглядываясь, выискивая светлую. А на душе непогода – ливень и хмарь, снегопад и ураган. И боль такая, что криком кричать хочется, да зубы сводит.
Он знал, знает, он мог предполагать, а значит предотвращать. А Эйорика не могла, потому что не знала и не могла знать. Ребенку, который огонь первый раз видит, можно объяснить что он жжет, а не скажи, не объясни, не предостереги – сгорит или покалечится. Для него пламя – радость, яркая картинка, игрушка манящая.
"Мать Небесная", – зажмурился, и вдруг не сдержался, закричал, так что гул по ущелью пошел. Больной крик, звериный.
– Найдем, светлый, не печалься, – тихо сказал Лири, сам смятый как лист осенний под сапогом. – Уходить надо.
Надо, прав. Крик по всему краю разнесся – набегут все кому не лень.
Понимал, а с места сдвинуться не мог. Стоял, как помороженный и чувствовал себя мертвым.
– Где она поднималась? – спросил глухо.
– Там, где я поперва предлагал, – вздохнул Лири.
Эрлан решительно направился в ту сторону по краю ущелья, пристально вглядываясь в каждый камень, каждую травинку, то и дело заглядывая вниз, и каждый раз молясь, чтобы не увидеть Эйорику распластанной на дне ущелья.
Вот и то место, где она должна была быть, но ни единого признака, что была.
– Хм, – дал о себе знать ватар. Эрлан недобро уставился на Стрежа, подпирающего дерево.
– Давно здесь?
– С ночи, – ответил охотливо. – Как про Зареха прослышали так и встали. Под утро с заката-то ближе к переправе охолонуть его пришлось, а то понаехали, давай руками и мечами размахивать да хозяевами тут орать.
– Взяли кого? – подошел вплотную к дозорному.
– Да геть им! – ощерился. – Пятерых положили, они и отошли. А все едино неймется.
Эрлан зубы сжал, так что скулы побелели:
– Плевать мне на багов. Пришлые были?
Стреж уставился на него, рот открыл и закрыл, словно силился смолчать.
Лой нахмурился, по сердцу тоска полоснула пополам с надеждой.
– Роберган молчать приказал?
– Ну, – протянул воин.
– А ты не говори – кивни. Пленных взяли?
Стреж медленно кивнул.