Я не знаю ответа. Я только знаю, что всегда буду ждать возвращения Микки.
Четверг, 16 октября 1944 года
Дорогая Присцилла.
Я только что получила письмо от Пима и Мамс!
Когда им пришла повестка от эсэсовцев, они решили бежать из Голландии. Благодаря мучительным уловкам они добрались до Швейцарии, где теперь могут в безопасности переждать войну.
У меня с души камень упал. Сомневаюсь, что им удалось бы бежать, будь они отягощены нами с Марго. Наконец-то мудрость наших дядей достигла своей триумфальной кульминации!
Если б у меня были еще последние новости от Микки. Он пережил день высадки, и война для него только начинается…
Воскресенье, 12 ноября 1944 года
Дорогая Присцилла.
Микки возвращается домой.
Он потерял ногу.
Четверг, 3 января 1945 года
Дорогая Присцилла.
Война так сильно изменила Микки. Уходил он на нее беззаботным мальчиком, в которого я влюбилась. Представшие перед ним ужасающие сцены, события, в которых он принимал участие, изранили его душу.
Даже я, находясь дома, в безопасности, была глубоко потрясена сообщением из освобожденной Германии о так называемых концентрационных лагерях… Кажется, в них канули все друзья моего детства, сгорели, как мотыльки в пламени свечи.
Я до сих пор люблю Микки и, конечно же, всегда буду его любить. Однако я знаю, что короткой детской интерлюдии, когда мы были так счастливы, не повториться. После того как мы поженимся, мы сделаем безвозвратный шаг во взрослую жизнь. (Странно, никогда не могла представить себя взрослой.)
Я твердо решила посвятить остаток своей жизни заботе о Микки.
И, конечно, искусству.
Пятница, 19 декабря 1949 года
Дорогая Присцилла.
Почему я снова пишу, после долгих лет молчания, которые я была столь занята разными делами, что забыла даже о моем самом старом важнейшем друге? Надо сказать тебе, что Марго эмигрировала в Израиль, чтобы быть с Мамс и Пимом. Вот и конец моей мечте, что мы будем жить в одном большом доме. (Хотя кто, как не твоя многострадальная Анна, смог бы жить с бедным Микки…)
Как же мне хочется суметь поверить во что-нибудь, во что угодно, но так же страстно, как Марго. Боюсь, я утратила эту способность. Единственное, во что я в силах верить, так это в вымышленную жизнь на сцене.
Я никогда не говорила Марго, как много для меня значит ее присутствие. Мы ссорились, как и все сестры, однако под любым раздором скрывались глубокое понимание и нежность. Последним проявлением ее сестринской преданности перед отъездом было обещание, взятое с Микки, что он бросит пить.
Суббота, 12 июня 1951 года
Дорогая Присцилла.
Наконец я добилась развода.
Судебный процесс был таким унизительным, фактически аморальным. По законам штата Калифорния я была вынуждена привести доказательства моральных издевательств со стороны Микки. Нетрудная задача, если учесть его резкость, когда он пьян, но все же неприятная. Когда я вспоминаю наши невинные первые свидания, да и те месяцы брака, когда Микки искренне пытался заново начать карьеру, я плачу: как могла жестокая война разрушить такое? Что могло быть хуже? - спрашиваю я в жалости к самой себе.
Впрочем, выпив пару "мильтаунзов" и разгладив складки, я надеваю профессиональную актерскую маску. Адвокат Микки в отместку разворошил давний скандал с Винсентом Миннелли. К счастью, нет никаких доказательств моей беременности - я сделала все, чтобы не показываться на публике последние несколько месяцев и, естественно, не сниматься, - и никто не нашел маленькую Лизу в приюте штата Миннесота. Поэтому, как я и надеялась, решение судья вынес в мою пользу.
Все же выиграть дело было невероятно сложно: пришлось потратить немало времени и денег. До сих пор не могу поверить, что моя жизнь превратилась в такое.
Ах, Присцилла, если б я только осталась с Пимом и Мамс в Амстердаме! Нам бы наверняка удалось вместе бежать в Швейцарию! А после войны я могла бы вернуться в наш маленький домик по улице Мерведерплейн, номер сорок шесть. Встретила бы одного из старых друзей и стала бы обыкновенной голландской hausfrau! Какая то была бы сладкая жизнь! Без корыстных агентов, капризных звезд, пластических операций в ближайшем будущем…
Но ужасы, которые я только что описала, составляют мою жизнь, и тут уж ничего не поделаешь.
Хотя… знаешь что?
Глубоко в душе, спрятанной под тонной грима, я до сих пор верю в доброту человеческую.
ДОЛИНА СЧАСТЬЯ НА КРАЮ СВЕТА
В предоставленной самой себе британской колонии Кения, в Восточной Африке, в году от Рождества Господа нашего 1939-м, в тени гор Абердэр, у берега вероломного, глотающего людей озера Наиваша, где под головокружительными небесами раскинулось холодное, но плодородное плоскогорье, стоял особняк из камня кремового цвета, фамильярно называемый Дворцом Джинна - дом Джосса и Молли Эррол, а также центр восстановления потрепанных нервов отверженных беженцев из Европы.
Неподалеку от просторного дома с колоннами и галереей, среди беседок и домиков для гостей красовалось несколько изумрудных полей для поло в европейском стиле. От зарастания скромной африканской листвой: жакарандой, огненным деревом, эвкалиптом, колючками и кедром - их спасал постоянный труд многочисленных слуг, представителей народов масаи, кикуйю, кавирондо, вакамба и сомали. На одном из полей в самом разгаре шла игра. Доносился топот копыт, смягченный дерном, хлопки от удара клюшкой и пронзительные выкрики ликования из уст англичан и англичанок, игроков и зрителей.
"Хороший удар!", "К черту!", "Во дает!", "Молодец!", "Я тебе задам!"
На фоне потной, бешеной игры непонятно откуда появилось и стало нарастать низкое гудение - такое обычно издает обиженный шершень. Вскоре оно уже накатывало с неистовой силой. Один за другим игроки останавливали лошадей, образуя разрозненную группу всадников, чьи взоры были направлены в сторону шума. Оставшийся без внимания мячик цвета слоновой кости сбавил скорость и наконец остановился меж травы, создавая странную асимметрию.
Прикрыв глаза от солнца, Джосс Эррол - мужчина неотразимой красоты: чуть старше тридцати, со светло-золотыми прямыми локонами, растрепавшимися у висков, - нарушил молчание:
- Я вижу… Клянусь Богом, это самолет. Первый за… десять месяцев? Вон там, над вершиной…
Его жена Молли - миниатюрная женщина с золотисто-каштановыми волосами - спросила:
- Кто это может быть? Ведь согласно указу старой доброй Глэдис, местным летчикам запрещено подниматься в воздух…
Джон Карбери, высокий парень с неизменно злым выражением лица, владелец ранчо в Нгоро под названием Серемаи ("Место смерти" на языке масаи), с безжизненной угрюмостью произнес:
- Позволю себе заметить, это не какой-нибудь потрепанный европейский самолет. Других у них не было, а теперь они и вовсе перебиты, а если что и осталось, так то ничтожная горстка грязных недоделок. Нет, если кому-то суждено выжить, так это американцам.
Привыкшие к обличительным речам в свой адрес соотечественники не обратили на Карбери внимания.
В разговор вступила Элис де Траффолд, хрупкая, по-эльфийски красивая девушка с высокими скулами и карими глазами:
- Лиззи, тебе лучше всех видно. Что за самолет?
Джулиан "Лиззи" Лизард, один из наблюдателей - в нечищеных сапогах, неопрятный, небритый и все же привлекательный юноша ответил в своей извечной школьной манере записного остряка:
- Я предпочитаю по мере возможности не полагаться на невооруженный глаз, графиня. Так получилось, что благодаря моим стараниям на ниве культурного просвещения у меня имеется именно та вещь, что необходима нам в данной ситуации.
Лиз поднял вверх бинокль, чем вызвал восторженные аплодисменты. Покрутив бинокль, он объявил:
- Мне довелось присутствовать на испытательных полетах в Париже, и могу предположить, что машина французская. Возможно, "Симун". Посмотрим, есть ли у него регистрационный номер… Да: эф, тире, ай, эн, экс…
Самолет стремительно приближался, и даже невооруженным глазом можно было увидеть, что он странно рыскает. Машина кренилась то влево, то вправо, нос опускался, затем вдруг вскидывался вверх.
- Ставлю сотню, он сейчас разобьется! - выкрикнул Карбери.
- Кто с тобой будет спорить! - ответил Джосс.
Паря над деревьями вокруг поля для поло, самолет опустился так низко, что принялся стричь шасси зеленые верхушки. Невидимый игрокам пилот, видимо, забылся или не осознавал, в какое попал положение. Он не смог набрать высоту или хотя бы сбавить скорость. "Симун", словно вышедший из-под контроля реактивный снаряд, направлялся прямо на людей.
- Врассыпную! - крикнул Джосс, вонзив шпоры в бока лошади.
На скорости около ста миль в час самолет пропахал мягкий газон, оставляя за собой суглинистую борозду. Удар оказался таким сильным, что двигатель самолета выбросило наружу, словно выплюнутую семечку, и он приземлился на приличном расстоянии от последней стоянки самолета.
На несколько секунд воцарилась тишина. Первым подал голос Карбери:
- Поплатился по полной.
- Действительно, - оптимистично ответил Джосс. - И все же, полагаю, нужно взглянуть на нашего гостя.
- О, он мертв, - обнадеживающе предположил Карбери. - Кто тут выжил бы?
Словно по сигналу покореженная дверь кабины среди мятых дымных обломков издала отвратительный скрежет - ее толкнули изнутри - и отвалилась, слетев с петель на дерн.
Из самолета появилась громоздкая туша в перепачканной кровью форме. Прижав что-то к телу одной рукой, грузный пилот с трудом протиснулся в люк и рухнул на поле лицом вниз.
Игроки и зрители тотчас метнулись к нему. Понадобилось немало рук, чтобы перевернуть летчика на спину. Он захватил с собой шляпную коробку, в которой оказались исписанные листы и книга.
Кики Престон, американка, паршивая овца семейства Уитни, радостно воскликнула:
- Ух ты, это ж легендарный летун-писака-как-там-его? Сент-Супри! В прошлом году его лицо было во всех газетах Нью-Йорка. - Кики вдруг погрустнела. - Нью-Йорк. Как подумаешь, что он больше не…
Джосс слез с лошади, снял с шеи платок, смочил его слюной - несколько дам манерно вздохнули - и нежно протер окровавленное лицо бесчувственного летчика. Сняв с пилота разбитые зеркальные очки, он отметил:
- Полагаю, мисс Кики права. Я тоже узнаю известного Антуана де Сент-Экзюпери.
Поднявшись, Джосс щелкнул пальцами, и его тотчас окружили шикарно одетые слуги.
- Что прикажете, бвана?
- Сделайте носилки и отнесите нашего гостя в спальню в восточном крыле. И отправьте машину в Найроби за доктором Винтом.
- Слушаюсь, бвана.
- Тише! - восторженно крикнула Кики. - Он хочет что-то сказать!
Сент-Экзюпери слабо бормотал бессвязные непонятные слова:
- Таяра, бум-бум, таяра, бум-бум…
- Он пытается петь! - сделал вывод Лиз. - Та-ра-ра-бум-па-па!
Джосс поморщился и покачал головой:
- Не думаю, Лиз. Но мы узнаем истину, если он выживет.
Когда Сент-Экзюпери унесли, Джосс сел на лошадь.
- Что ж, полагаю, мы можем продолжить игру на соседнем поле, сохранив все ставки. Это поле определенно пришло в негодность. Не мог бы кто-нибудь принести мяч?
Леди Идина, бывшая жена Джосса, галопом поскакала вперед, на ходу нагнулась в седле и захватила мяч. На обратном пути она держала его высоко в воздухе: полированный человеческий череп без челюстной кости, на котором остались трещины от сильных ударов клюшки.
- Похоже, старому Плейфэру пора на отдых, - беспечно проговорила леди Идина. - Я помню, что он просил нас не разлучать его с поло как можно дольше, но нельзя же играть со спортивным инвентарем, пришедшим в негодность.
Джосс улыбнулся бывшей супруге:
- Осмелюсь предположить, на его место скоро появятся иные кандидаты.
Антуан де Сент-Экзюпери - Тонио Сент-Экс для многочисленных друзей и семьи - проснулся среди многообразия видов, звуков и запахов.
Занавеска из марли колыхалась от ветра на большом распахнутом окне, через которое лился изумительно яркий свет, напомнивший ему дом матери в Сент-Морице, который некогда утопал в солнечных лучах. Снаружи доносилось райское пение птиц и аромат цветов: жасмина, плюмерии, бугенвилли. А в доме пахло завтраком, слышались приглушенные голоса людей и звон посуды.
Сент-Экзюпери инстинктивно приподнялся и с громким стоном рухнул обратно на накрахмаленную чистую простыню. Все тело ломило от боли. Что произошло, как он попал сюда и куда именно?..
Перед глазами плясали картинки воспоминаний. Он заправляет "Симун" на пустынном летном поле Ле-Бурже, откинув в сторону кровавый труп механика - друга, который пал смертью храбрых прямо на насос. Разгоняется по полосе, усеянной телами, в плохую погоду, без второго пилота; перелет будет трехдневным, если все пойдет по плану. Летит над просторным кладбищем, кое представляла собой Франция, каждый город - некрополь. Разум свободен, чтобы принять ужас мировой трагедии. Внизу под ним показались безбрежные воды Средиземного моря; в эти часы, как он уже некогда описывал, нет ни малейшей уверенности, что тебе принадлежит хоть что-то в этом мире. Завидев знакомое излюбленное побережье севера Африки, он следует испытанным курсом авиапочты на Алжир. Движется на восток, а потом сворачивает на юг, руководствуясь так называемым чутьем - инстинктом летчика. Приближалась ночь, а с ней темнота, которую он некогда так любил за соблазнительное помаргивание лампочек на приборной доске. Теперь всё казалось насмешкой. Глаза болели от усталости, словно забились песком, во рту стоял вкус чрезмерного количества выкуренных сигарет и бренди, который он пил большими глотками из термоса. Первый рассвет, посадка для заправки в городе Малакаль на Ниле, где местные жители были потрясены, увидев до сих пор живого белого. Затем обратно в воздух, где бесконечность пейзажа разворачивалась, как скрученная в бобину кинопленка, спрятанная за горизонтом. Проглотив на закате две таблетки бензедрина, он продержался до следующего рассвета, заправился в местечке Юба (на миг ему показалось, что не Юба, а Юби - тот первый почтовый перелет лучших дней жизни, ныне затерявшийся в ностальгической дымке). Третий восход после двадцати четырех часов, тотчас ушедших в забытье из-за бензедрина. Перед ним предстала равнина Грейт-Рифт со стадами диких животных, населявших ее в таком изобилии, что казалось: природа восстанавливала равновесие после рокового поражения человечества.
Заметив наконец зеленое поле, он молился, чтобы оно было недалеко от его места назначения. И вот, пытаясь не терять контроль над самолетом, несмотря на покидающее его сознание, он не справляется с управлением и проделывает изуверскую борозду на груди матери Земли.
Сент-Экс вытащил из-под простыни большую перепачканную в машинном масле руку и дотронулся до лица с грубыми, но привлекательными чертами, до своей монашеской тонзуры, которая не была выбрита по его воле, а являлась лысиной - характерным признаком их семейства. Как он попал из разбитого самолета в постель? Сент-Экс приподнял нежную простыню и вспомнил старую экономку в своем доме в Сент-Морице: как она, Маргарита Шапэ, без конца штопала белье. Мысль о ней улетучилась столь же быстро, как и пришла. Его крепкое тело (соматотип Сент-Экса окрестили как style armoire 'a glace, или "неотесанный громила") было облачено в щегольскую пижаму из зеленого шелка с гербом на груди. Невероятно! Удача не покинула его.
Сколько крушений и вынужденных посадок он пережил? Мелких неполадок было так много, что он их даже не помнил, это часть работы, однако крупные остались в памяти со всеми деталями. Ливийская пустыня, болото на Индокитайском полуострове, залив у Сент-Рафаэля, взлет в Гватемале (последний бесславный случай произошел из-за перегрузки самолета, который он должен был сам дважды проверить, не полагаясь на Превоста) оставили в нем чувство неумолимой беспомощности, которое наверняка только усилится со следующей аварией - а она не заставит себя ждать. Однако Сент-Экс не печалился и не испытывал жалости к самому себе! Он жив, разве не так? А многие - миллионы! - погибли. Мать, сестры, Консуэла, Луиза, всего его малютки, женщины, которых он обожал. Увидеть бы их на секунду или ночку. Бог мой, какое расточительство! Вымирание уникальных миров внутри человеческого мозга…
В дверь осторожно постучали, прервав грустные мечтания Сент-Экса. Он хотел разрешить войти, но долго неиспользованные голосовые связки издали лишь хрип.
Хрип был принят за приглашение, и дверь широко распахнулась. Через порог переступил красивый блондин в шотландской юбке. За ним вошла процессия слуг с подносами еды, инструментами для бритья, полотенцами, смоченными горячей водой, и корзинами со свежим бельем.
- Джосс Эррол, - представился молодой человек. - Слуги услышали, что вы проснулись, и позвали меня. Как вы себя чувствуете?
От запаха еды в пересохшем горле появилась слюна, и к Сент-Эксу понемногу вернулся голос:
- Прошу извинить меня, мсье Эррол, но я говорю только по-французски.
Тотчас переключившись на другой язык, Джосс продолжил на ломаном местном наречии:
- Конечно же, всем хорошо известны и любовь Сент-Экзюпери к родному языку, и мастерство, с которым он им владеет. Боюсь, мой французский, которому я обучался в Итоне до отчисления, на данный момент несколько запущен.
Джосс подошел и сел на кровать Сент-Экса. От столь близкого присутствия симпатичного женоподобного незнакомца авиатор почувствовал себя неловко и попытался отодвинуться и сесть. Заметив движение, Джосс поспешил помочь Сент-Эксу, с легкостью приподнял его и поправил подушки.
Устроившись, Сент-Экс спросил:
- Где я? Что произошло?
Джосс описал внезапное и едва ли не роковое прибытие Сент-Экса в Долину Счастья.
- Вы лежали без сознания несколько дней, - закончил он. - Но доктор Винт и группа медсестер-волонтерок - по большей части дам нашего дворца - проявили, э-э-э, готовность помочь. И вы получили лучший уход. Доктор удивился, что вам удалось отделаться несколькими мелкими трещинами и легким сотрясением. Но когда я сообщил ему, кто вы, он сразу все понял.
Намек на легендарную репутацию Сент-Экса возымел свой эффект: настроение больного заметно поднялось.
- У меня есть ангел-хранитель, мсье Эррол. Она хранит меня от бурь, нечестных издателей и ревнивых мужей.
Джосс улыбнулся.
- Что касается последних, то здесь они вам не грозят, можете мне поверить. - Добродушный хозяин приложил руку ко лбу Сент-Экса, напугав его. - Температура, кажется, спала. Хотите что-нибудь поесть?
- Я бы проглотил не менее шести завтраков!
Джосс поднялся.
- Прекрасно. Именно столько мы и принесли.
Хозяин в юбке, повелитель Дворца Джинна щелкнул пальцами, и слуги вмиг превратили кровать Сент-Экса в переливающуюся плоскость из серебряных тарелок.
- Мы приготовили вам пау-пау, бекон на майяи, куропатку, жареные бананы, яйца. Кофе, конечно же, произведено в Тики - ну, сами увидите. Обязательно попробуйте сок пири-пири и мясо томми. Дома таких не сыщешь.