- И с Толюшей тоже. Арсений Семенович как устроен? Главное для него - сделать по-своему, не так, как другие. И этим глаза поколоть людям: вот вы не сможете, один я такой умный. А если другого уважали больше, ценили, он аж из себя выходил. Выдумывал всякую всячину, обвинял во всех смертных грехах. Из тех, знаете, что в чужом глазу соринку видят, а в своем не видят и бревна.
- А в чем конкретно он обвинял вашего супруга?
- Да чепуховина всякая. Своего, видите ди, мнения не имеет, приспособленец...
- И только-то?..
Их взгляды встречаются, скрещиваются. Следователь замечает, что глаза у вдовы с легкой косинкой, что скорбные морщины у глаз почему-то противоречат осуждающе поджатым губам, а гордый постав головы не может скрыть возрастную усталость и тревожное ожидание в глубине глаз. И вдова что-то увидела новое в лице следователя и спешит добавить:
- Он придумал, будто Толюшенька включал в свои книги работы учеников.
- Это неправда, сговор?
- Только Бурундук и утверждал.
- А вот этого он мне о вашем муже не говорил.
У Сукачевой медленно, как на фотобумаге, проступает на лице выражение растерянности, и, пока оно не прошло, следователь спрашивает:
- Зачем ваш супруг держал дома спортивный пистолет?
- Он когда-то стрелковым спортом занимался. Да и потом, не глядя, что профессор, завкафедрой, выступал на соревнованиях за институтскую сборную. Ну и спортивный пистолет у себя держал.
- А он никого не опасался?
- Опасаться, говорят, надо и кошки. А то ведь исцарапает.
И снова следователь понимает, что это не ее слова. Но говорят они ему о многом.
6
Телефон звонит поздно вечером. Ожидая вестей от экспертов, Трофимов хватает трубку, слышит хорошо поставленный баритон:
- Павел, ты?
- Я,- отвечает, напрягая память: голос кажется знакомым.
- Как поживаешь, старина, нечасто беседуем, но старых друзей все равно положено узнавать по голосам. Тем более что на заседании комиссии, помнится, мой голос был не из последних...
- Геннадий Захарович?
- Зачем же так официально? Можно просто - Геннадий.
"Кажется, мои акции повысились, с чего бы это?" - удивляется Трофимов, вспоминая, что месяца два назад, когда следственный отдел посетила комиссия из "Большого дома", он встретился с однокашником по юридическому институту Геннадием Захаровичем Коржиком. Трофимов разогнался было вспоминать студенческие годы, Верочку и Саню, но Геннадий Коржик своевременно, начальственным намеком напомнил о разделяющей дистанции и о том, что теперь он, увы, для всех без исключения, Геннадий Захарович. "И не хотел бы подобной официальности, старик, но ради дела, чтобы не заподозрили в кумовстве, не сказали, что беру, мол, под крыло друзей-приятелей..." И бывший "друг-приятель" Павел Ефимович сразу понял все недосказанное и перешел на официальный тон. И вот теперь звучит из трубки:
- Веруню, снегурочку нашу, нигде не встречаешь?
- Изредка,- отвечает Павел Ефимович, ожидая, когда Коржик перейдет к "делу", а в том, что оно последует, Трофимов не сомневается нисколько, помня характер и повадки старого знакомого.
- Ну и как она? - продолжает расспрашивать Коржик, будто главная его забота и тоска по Веруне, за которой он лет пятнадцать назад пытался безуспешно ухаживать.
Павел Ефимович поддерживает словесную игру, перебирая в памяти последние события: что же стряслось, из-за чего позвонил из "Большого дома" Коржик, который теперь, для всех без исключения, Геннадий Захарович?
Как бы вскользь упоминает:
- Слышал, погиб известный ученый, профессор Сукачев?
Прежде чем Павел Ефимович успевает проанализировать фразу, чутье подсказывает: "Вот оно!"
- Расследование веду я,- говорит он без обиняков, предпочитая играть в открытую.
- Ах, так это ты его ведешь? - разыгрывает удивление Геннадий Захарович.- Понимаешь, тут звонила мне вдова Сукачева, очень тонкая и ранимая женщина. Представляешь, как тяжело она переживает смерть мужа. Ты уж, Паша, поделикатнее с ней...
"Только из-за этого не стал бы ты звонить да еще обласкивать, разрешая "тыкать", и отвечает:
- Стараюсь поделикатней.
- Вот-вот, а то каждое неосторожное слово о муже ранит ее, причиняет страдания. Анатолий Петрович, как мы знаем, был и ученым выдающимся, и человеком отменным. Его научные заслуги поразительны...
Минут пять он перечислял титулы, звания, премии Сукачева, пока Трофимов, не скрывая иронии, вставил:
- Тут вскрылись кое-какие истинные его заслуги...
- Не сомневаюсь, Паша, это все оговоры. Вокруг каждого крупного специалиста множество всяческих слухов циркулирует. О зависти забывать нельзя.
- И о зависти тоже,- говорит Трофимов.- Некоторые специалисты предпочитают подниматься на вершину служебной лестницы по хребтам других людей.
- Не нравятся мне эти твои настроения, Паша. Любил ты когда-то против течения плыть. Не изменился?
- Не изменился,- подтверждает Трофимов с легким вздохом.- Вот закончу расследование, познакомишься, если захочешь, с моими формулировками.- И чтобы не оставалось недоговоренностей, жестко добавляет: - Думаю, там будет материал для вынесения частных определений.
- Не забывай только о нашем разговоре,- предупреждает Геннадий Захарович.
Трофимов некоторое время сидит с телефонной трубкой в руке, рассеянно слушая, как плывут в ней гудки отбоя, и думает: не стоит ли расширить поиски, учитывая обширный круг знакомств Сукачева?
Но на второй день выясняются новые детали, способные увести следствие в неожиданном направлении...
7
Об исчезновении мальчика Павел Ефимович узнал случайно. Кто-то из сотрудников обратил внимание, что совпадают адреса домов на повестке, которой он вызывал Бурундука, и на сообщении о розыске десятилетнего мальчика Пети Шевелева.
И вот Трофимов стоит на лестничной площадке перед дверью с табличкой 121, а рядом - дверь с табличкой 120, за которой живет Арсений Семенович. Павел Ефимович косится на эту дверь, но нажимает на кнопку звонка квартиры Шевелевых, и за дверью его встречает молодая женщина с припухшими от бессонницы и слез веками. На его вопросы отвечает пространно и обстоятельно.
- Вчера не заявляли, думали - к дяде в Новгород подался. Он уже однажды учинил такое,- быстро говорит она, поправляя непослушную прядь волос.- Дозвонились к вечеру, уже думали - не доживем. А там - ни сном ни духом. Здесь, в городе, оборвали, конечно, телефоны у всех его друзей. Хотя бы какой-то намек, хоть за что-то зацепиться. И не ссорился особо ни с кем, и не дрался, как бывало, и не отправлялся искать сокровища, и не собирался к Северному полюсу или там по следам знаменитых путешественников... Не знаем, что и подумать...
- Подготовьте мне все же список его друзей,- говорит Павел Ефимович и, когда женщина уже взяла ручку, собираясь писать, как бы невзначай спрашивает: - А ваши соседи по дому ничего не знают?
Женщина переворачивает ручку шариком вверх.
- Да я в первую очередь у соседей справлялась. В нашем доме живет много Петиных одноклассников. Вот даже на нашем этаже, в сто девятнадцатой квартире...
- А в сто двадцатой?
- У Бурундуков? Нет, там дети взрослые, живут отдельно. Петя любил играть в шахматы с Арсением Семеновичем и особенно - с его роботом. Что они общего между собой находили, неведомо, но и с тем и с другим Пете бывало ужас как интересно. Готов был ради них не то что товарищей, а и родителей забыть. Ну, робот как робот, оно понятно: для мальчишки любая машина занимательней всего, а вот что он находит в Арсении Семеновиче - не пойму, хоть убейте!
- У сына и спросили бы.
- Спрашивали. Говорит - с ними приятно. Вот и все.
- Приятно или интересно?
Женщина на секунду задумывается, упрямо встряхивает головой:
- Нет, приятно. И меня удивило это слово. Допытывалась: чем же они тебе так приятны? А он: всегда говорят правду. Больше ничего из него не вытянула.
- У вас большая семья?
- Муж. Двое детей. Петиной сестричке три года. Бабушка с дедушкой...
Будто только и ждала этих слов, из кухни выглядывает пожилая женщина:
- Что ж вы в коридоре стоите? Зови гостя в комнату.
Трофимов прошел в комнату, тесно заставленную модной мебелью. Вышитые подушечки лежали на диване, на креслах. Фарфоровые статуэтки поблескивали на серванте. Ковры - на стенах, на полу. Павел Ефимович подумал, что в такой комнате мальчику разгуляться негде.
- Можно посмотреть детскую?
- Пожалуйста. Вот здесь, рядом с гостиной.
Снова тяжелые ковры, спертый воздух. Вышитые подушечки на стульях и детских кроватках. Куклы - большие, в рост ребенка, поменьше и совсем крохотные - все в нарядных платьицах. В идеальном порядке выстроены шеренги игрушечных машин, кораблей, самолетов, ракет. Шкафчик с книгами. В углу - коробка с десятками разнообразных деталей - зубчатые колесики от часов, гайки, болты, гвозди, шайбы...
- Сколько машин и самолетов ему покупали, а он поиграет новинкой минут пять и норовит разобрать! - жалуется Петина бабушка.
- И это ему удавалось?
- Да что вы, скажете такое! - машет она руками. - Кто ж ему позволит? Вот он всякий хлам на улице собирал и сочинял из него свои корабли и ракеты.
- А книги?
- Книги любил читать. Целыми днями только и делал бы, что читал. Особенно о путешествиях, о капитанах,- вступает в разговор Петина мама.- Придумал для себя кодекс чести: это можно, а то нельзя. Все к соседям бегал, советовался, а нас и в расчет не принимал, не уважал родность.
- Первая заповедь у него - говорить правду,- вставляет бабушка.- Затвердил одно и то же, будто попка или робот соседский.
- Поделил весь белый свет на хороших и плохих людей,- вздыхает мать.- Чуть что, вы - плохие...
- А я вам сейчас ватрушечек принесу,- певуче произносит бабушка.
- Спасибо. Я пойду,- говорит Павел Ефимович. Ему кажется, что он уже успел кое-что узнать о семье, в которой рос десятилетний Петя Шевелев.
Выйдя на лестничную площадку и глянув на часы, Трофимов все же решает позвонить в квартиру Бурундука. Звучит негромкая мелодия звонка. Шагов за дверью не слышно: их скрадывает ковровая дорожка. Дверь распахивается внезапно. На пороге стоит робот. В том, что это именно робот, у следователя нет сомнений, хотя ему придана вполне человекоподобная внешность. Но Павла Ефимовича не может обмануть ни улыбающееся пластмассовое лицо, на котором брови кажутся приклеенными, а глаза ослепительно сверкают, сообщая улыбке куколь-ность, ни изысканный линоврасовый костюм, ни приятный баритон, произнесший:
- Заходите, если желаете. Арсений Семенович и Анна Сергеевна придут после шести. Если желаете, можете оставить для них послание. Я передам, если позволите.
- Я подожду, если позволите,- непроизвольно передразнивает робота Павел Ефимович.- А пока, если позволите, побеседую с вами.
- Позволю. Проходите, пожалуйста, в комнату,- радушно приглашает робот, и от его сверкающих глаз по стене пробегают отблески.
Павел Ефимович по дороге оглядывает коридор, отмечает, что ниши в стенах задернуты занавесками,- возможно, там, наряду с бумагами, расчетами, чертежами, хранятся приборы и детали.
Он удобно устраивается в придвинутом роботом кресле и предлагает:
- Давайте для начала знакомиться. Меня зовут Павлом Ефимовичем, работаю следователем городской прокуратуры.
- Меня называйте Варидом Арсеньевичем, можно просто Варидом,- откликается робот.
"Хорошо еще, что пока можно без отчества,- думает Павел Ефимович.- Однако эта машина, кажется, не лишена самоуважения".
Он спрашивает:
- Вы знаете соседского мальчика Петю Шевелева?
- Знаю,- отвечает робот, и улыбка мгновенно сползает с его пластмассового лица.
- Вам известно и то, что он исчез из дома?
- Известно,- подтверждает робот.
- А что вы могли бы рассказать мне о мальчике?
- О Пете Шевелеве,- уточняет робот.
- Совершенно верно. Вы с ним встречались многократно?
- Многократно,- откликается робот.
- Он вам понравился?
- Петя Шевелев мне понравился,- соглашается робот.- Очень понравился!
- Он был воспитанный мальчик?
- Он был воспитанный мальчик,- подтверждает робот.
"Это становится похоже на беседу с говорящей куклой",- думает следователь, не зная, как вырвать разговор из круга повторов и перевести его в другое русло. Ему ничего неведомо о возможностях робота Варида, о его интегральности, о степени искусственного интеллекта, даже о том, к какому поколению роботов он принадлежит. И когда Трофимов уже отчаялся, что сможет получить какие-либо полезные сведения о мальчике, робот, словно пожалев его, подсказывает:
- Насколько мне дано понимать, вас интересует мое личное мнение о Петре Шевелеве.
"Еще и личное",- мысленно улыбается следователь и подтверждает, что его интересует "личное мнение Варида Арсеньевича о Петре Шевелеве". Не заметив или н,е желая показать, что заметил иронию Павла Ефимовича, робот говорит:
- Петр Шевелев - думающий мальчик. Увлекающийся. Тонко чувствующий мальчик.
"Ты повторяешь чьи-то подслушанные слова,- мысленно комментирует следователь.- Откуда тебе знать, что такое "тонко чувствующий"?
- Он не заслужил высшие оценки по всем предметам именно потому, что если увлекается чем-нибудь, то увлекается всерьез. Такими предметами для этого совсем еще молодого человека, опередившего в развитии свои годы, явлются природоведение и химия.
- А в чем выражается его тонкочувствование? - не удержался от вопроса следователь.
- Сколотил кормушки для птиц. Устроил приют для бездомных кошек...
- Короче, любит животных?
- Не только. Он, например, ни разу не выказал мне своего человеческого превосходства.
- По-моему, это дело воспитания, а не чувствования. Воспитанный человек умеет не показывать превосходства.
- Вот вы, например, за время нашего короткого разговора уже трижды это показали.
- Извините,- невольно вырывается у следователя. Он не успевает пожалеть об этом, как робот продолжает:
- К сожалению, вы не одиноки. Люди еще не привыкли к собственным созданиям. Это не удивительно. Им бывает трудно понять собственных единокровных детей...
"Яйца курицу учат. Да что яйца! Эта машина еще дальше от нас, чем яйца от курицы. Вот куда могут завести успехи науки и техники".
- ...Это я к тому, что Петра Шевелева плохо понимали его родители.
- И он искал понимания у вас?
- У Арсения Семеновича и у меня. Так будет вернее,- уточняет робот.
- Знаете, где он сейчас?
- Исчерпывающе на ваш вопрос ответить не могу.
- Почему?
- Если бы знал, то мог бы сообщить только в том случае, если бы Петр Шевелев мне разрешил.
- Я не спрашиваю, где он находится, я спрашиваю, знаете ли вы об этом,- хитрит следователь. "Все-таки ты только машина и должен отвечать мне правду",- думает Павел Ефимович в уверенности, что робот попадется в логический капкан.
- На этот вопрос отвечать не буду.
- А если прикажет Арсений Семенович?
- Он не прикажет.
Это сказано поистине с железной уверенностью.
- Почему ты... вы так уверены?
Нет, он никак не мог заставить себя говорить этой машине "ты".
- Арсений Семенович вам объяснит. Он уже вошел в дом.
Трофимов прислушивается, но не улавливает никаких звуков, свидетельствующих о приближении Бурундука. Не выдерживает напряженного молчания и спрашивает:
- Откуда тебе известно, что он вошел в дом?
На этот раз "ты" получилось просто и естественно, наверное, из-за досады и раздражения.
Павлу Ефимовичу кажется, что робот улыбается. Своими фотоэлементными глазами он пустил плясать по стене колонну ярких бликов и произносит как само собой разумеющееся:
- Вы забыли, что я ТОЛЬКО машина. Арсений Семенович вмонтировал в меня органы, которых нет у людей. Арсений Семенович уже едет в лифте. Вот хлопнула дверь. Теперь слышите?
Павел Ефимович так и не успел определить, содержится ли в словах робота насмешка. Он слышит стук одной двери и скрип другой. Робот метнулся в переднюю. Он так рад приходу хозяина, что только хвостом не виляет по причине отсутствия оного. Из передней доносится:
- Привет! Ну ладно, ладно, Варид, вижу, что рад до смерти! Аннушка еще не приходила?