- Этого я вам сказать не могу. Возможно, случайность состоит как раз в том, что Ферма оказалась в том месте, где произошло приземление. Но я все к тому, что почти все в деревне побывали под действием странного и почти незнакомого явления. И теперь вы и все остальные здесь считают, что действие закончилось и все закончилось вместе с ним. Почему?
Мы с Джанет уставились на него.
- Ну, - сказала она, - прилетели и улетели, а почему бы и нет?
- Просто прилетели, ничего не делали и улетели без всякого влияния на что-либо?
- Не знаю. Никакого видимого влияния, кроме несчастных случаев.
- Никакого ВИДИМОГО влияния, - повторил Бернард, - В наши дни это почти ничего не значит, правда? Вы, например, можете получить серьезную дозу рентгеновского или гамма-излучения и без всякого видимого немедленного эффекта. Не беспокойтесь, это только к примеру. Если бы что-то в этом роде было, мы бы обнаружили. Все в порядке. Но что-то, чего мы не смогли обнаружить, присутствует. Что-то совсем незнакомое нам, что может вызвать нечто, назовем это - искусственный сон. Замечательное явление - совершенно не объяснимое и не тревожное. Вы действительно думаете, что такое возможно? Но нужно наблюдать внимательно. Так или нет?
Джанет начала сдаваться.
- Вы имеете в виду, что мы или кто-то другой должны для вас наблюдать и записывать все последствия?
- Я за надежный источник информации о Мидвиче в целом. И хочу быть каждый день в курсе, как обстоят дела здесь, и если будет необходимо предпринять какие-то шаги, я буду знать все обстоятельства и смогу сделать это в подходящее время.
- Это выглядит теперь как благородная миссия, - сказала Джанет.
- В каком-то смысле так оно и есть. Мне нужны регулярные доклады о состоянии здоровья, ума и морали населения в Мидвиче, чтобы я мог по-отечески приглядеть за ним. Речь идет не о шпионаже, я хочу действовать в интересах Мидвича, если будет необходимо.
Джанет пристально посмотрела на него.
- А что, вы думаете, может здесь произойти, Бернард? - спросила она.
- Разве я делал бы вам такое предложение, если бы знал? Я принимаю все меры предосторожности. Мы не можем наложить карантин, но можем наблюдать, по крайней мере… Что вы на это скажете?
- Я не знаю пока, - сказал я ему. - Дай нам пару дней подумать, я сообщу тебе.
- Хорошо, - сказал он. И мы продолжали разговаривать на другую тему.
Мы с Джанет обсуждали это предложение последующие несколько дней.
- У него что-то на уме, я уверена, - говорила она. - Но что?
Я не знал.
Джанет продолжала перебирать аргументы.
- Это не будет отличаться от того, что делают медицинские работники?
"Да, не будет", - подумал я.
- Если не мы, то он найдет кого-нибудь другого, - подытожила она. - Я не знаю, право, кто возьмется за это в деревне. И будет совсем уж неприятно, если он пригласит кого-то со стороны.
Все это было так.
В итоге, зная о стратегическом пункте мисс Огл на почте, я не позвонил, а написал Бернарду о том, что мы нашли возможным наше сотрудничество, и получил ответ - предложение встретиться в Лондоне. В письме не было и тени благодарности. Бернарду просто хотелось, чтобы мы наблюдали за тем, что происходит в настоящее время.
Мы наблюдали. Но замечать было практически нечего. Через две недели после Потерянного Дня только немногое еще напоминало о нем. Меньшинство, которое чувствовало, что секретность не дала им возможности попасть в газеты и стать национальными героями, уже успокоилось, остальные были рады, что их обыденный порядок жизни был прерван ненадолго.
Другое разделение местных взглядов касалось Фермы и ее работников. Одни считали, что Ферма имеет непосредственное отношение к событию и если бы не ее загадочная деятельность в Мидвиче, ничего бы не произошло. Другие считали, что Ферма помогла избежать более серьезных последствий, и видели в ней благословение.
Артур Кримм, директор исследовательской станции, снимал один из коттеджей в поместье Зеллаби. Встретив его однажды, Зеллаби выразил мнение большинства, что деревня в неоплатном долгу у исследователей.
- Если бы не ваше присутствие и не соответствующие интересы службы безопасности, - сказал он, - мы бы, без сомнения, пострадали от гораздо худшего нашествия, чем в тот Потерянный день. Наша уединенность была бы разрушена, наша впечатлительность оскорблена тремя современными фуриями: печатью, радио и телевидением. Итак, несмотря на неудобства, которые, я уверен, были многочисленными, вы можете, по крайней мере, получать благодарность жителей Мидвича, чья жизнь осталась нетронутой.
Мисс Полли Райтон, почти единственный гость, приехавший в то время в Мидвич, завершила свои каникулы у дяди и тети и вернулась в Лондон. Алан Хьюг, к своему ужасу, узнал, что его не только неожиданно отправляют на север Шотландии, но и задерживают на службе еще на несколько недель. Большую часть своего времени он проводил теперь в спорах с начальством, а остальную, судя по всему, посвящал переписке с мисс Зеллаби. Миссис Хариман, жена пекаря, придумав серию очень неправдоподобных обстоятельств, приведших к тому, что Герберт Фел был обнаружен в ее саду, нашла выход в постоянных напоминаниях о подозрительном прошлом своего мужа. Почти все остальные жили, как прежде.
Таким образом, через три недели все происшедшее казалось уже далеким прошлым. Даже новые надгробные плиты, казалось, стояли уже много лет. Миссис Крайнхарт, ставшая вдовой, уже оправилась и ничем не показывала, что ее положение расстраивает ее или является бременем.
Мидвич несколько встряхнулся - довольно необычно, но совсем чуть-чуть, в третий или четвертый раз за последнее столетие.
Теперь я подхожу к технической трудности, так как я объяснил, что эта история не обо мне, а о Мидвиче. Если бы я должен был изложить информацию так, как она ко мне поступала, я бы очень запутал дело. Это была бы какая-то путаница людей и событий, последствия шли бы раньше причин, их вызывающих, поэтому мне необходимо переосмыслить информацию, не обращая внимания на даты, когда я ее получил, и поставить ее в хронологическом порядке. Если читателю покажется в результате, что писатель обладал сверхнаблюдательностью, он должен понимать, что это просто следствие того, что я пишу, оглядываясь назад, в прошлое.
Во всём этом спокойствия наблюдались и очаги беспокойства. Как-то мисс Ферелин Зеллаби упомянула в одном из своих писем Алану Хьюгу, что ее подозрения полностью подтвердились. В этом письме она объяснила, что не понимает, как это могло случиться. В соответствии со всем, что она знала, этого просто не может быть, но факт остается фактом: она, кажется, забеременела. Впрочем, и "кажется" было не совсем подходящим словом, так как она была совершенно уверена. А поэтому не сможет ли она на недельку приехать, чтобы кое-что обсудить?
Позже я узнал, что Алан был не первым, кто узнал эти новости Ферелин. Она была взволнована и озадачена некоторое время и за два-три дня до того, как написать Алану решила, что пришло время, чтобы семья знала об этом. С одной стороны, она очень нуждалась в совете и объяснении, которого не было ни в одной прочитанной ею книге, с другой стороны, она считала, что сделать этот шаг - более достойно, чем ждать, пока кто-нибудь догадается сам.
Она решила, что Анжела подойдет лучше других. Мама, конечно, тоже хорошо, но лучше сказать ей позже, когда что-то будет предпринято (это был один из тех случаев, когда мама могла выйти из себя).
Однако, принять решение оказалось куда легче, чем приступить к его осуществлению. С утра в среду Ферелин была настроена очень решительно: она найдет момент, уведет Анжелу куда-нибудь и объяснит все. К несчастью, такой момент все не наступал. Среда прошла, затем утро четверга, а днем у Анжелы было заседание женского института, после чего она вернулась усталая. Был один момент в пятницу, но все же не совсем тот, так как отец был со своими гостями в саду и уже накрывали на стол к чаю. Итак, то одно, то другое, - в субботу Ферелин все еще не открыла своей тайны. "Я должна ей сказать сегодня, даже если не все будет к тому расположено. Так может тянуться неделями", - сказала она себе твердо, когда одевалась.
Гордон Зеллаби уже кончил завтракать, когда она вышла к столу. Он рассеянно поцеловал ее. Затем его поглотили свои заботы: он обошел сад в глубокой задумчивости и удалился в свой кабинет.
Ферелин поела хлопьев, выпила кофе и принялась за яичницу с ветчиной. После пары кусочков она отодвинула свою тарелку достаточно решительно, чтобы Анжела оторвалась от своих размышлений и посмотрела на нее.
- Что случилось? - спросила она с другой стороны стола. - Яйца несвежие?
- О, все в порядке, - ответила Ферелин. - Просто мне сегодня не хочется есть.
Анжела пропустила ответ мимо ушей, хотя Ферелин надеялась, что она спросит "почему?". Внутренний голос подбадривал Ферелин: "Может, теперь? В конце концов, какая разница, раньше или позже?" Она задержала дыхание.
- Дело в том, Анжела, что мне сегодня с утра плохо.
- О, в самом деле? - спросила мачеха и слегка наклонилась над столом, чтобы отрезать кусочек хлеба. Накладывая мармелад, она добавила? - И мне тоже. Ужасно, правда?
Ферелин решила довести дело до конца:
- Дело в том, что мне плохо не просто так. Мне плохо от того, что у меня будет ребенок.
Анжела рассматривала ее несколько мгновений с нескрываемым интересом, а затем медленно кивнула:
- У меня тоже. - И она с особым тщанием намазала остальную часть хлеба.
Ферелин от удивления приоткрыла рот. К ее стыду и смущению, она почувствовала себя явно шокированной. Но… Но, а все же, почему бы и нет? Анжела была на шестнадцать лет старше ее самой, и ее состояние было так же естественно, только… Ну, как-то никто не мог подумать… В конце концов, папа был почти дедушкой по своей первой женитьбе… Кроме того, это было как-то неожиданно. Не то, чтобы Анжела стала нехорошей, нет, она была чудесной, и все ее любили, и Ферелин тоже, как старшую сестру… К этому можно было привыкнуть…
Она продолжала смотреть на Анжелу, тщетно пытаясь что-нибудь сказать, но как-то все перевернулось. Анжела не видела Ферелин. Она смотрела куда-то вдаль через окно. Ее темные глаза сияли. Их сияние росло и превратилось в две слезинки, скатившиеся по ее щекам. Ферелин все сидела, словно парализованная. Она никогда не видела Анжелу плачущей. Анжела была не таким человеком.
Мачеха наклонилась вперед и уронила голову на руки. Ферелин вскочила, словно освободившись от чего-то. Она подбежала к Анжеле, обняла ее, прижала к себе, стала гладить ее волосы, шепча какие-то слова, утешая ее.
Во время этой паузы Ферелин не могла не почувствовать неожиданность всего происходящего. Ей казалось, что они поменялись местами. Правда, сама Ферелин не собиралась рыдать на плече у Анжелы, но все было так непохоже на действительность, что Ферелин засомневалась, не спит ли она.
Очень скоро Анжела, однако, взяла себя в руки. Она стала дышать спокойно и уже искала платок.
- Извини, что я такая дурочка, но я так счастлива.
- Да, - ответила Ферелин.
- Понимаешь, - объяснила Анжела, - я не совсем верила этому сама, а вот сказала тебе, и это стало реальностью. Я всегда мечтала о ребенке. Но ничего не происходило, и я почти готова была забыть об этом. А теперь это действительно случилось, и я… я… - Анжела снова начала плакать тихо, умиротворенно.
Несколько минут спустя она окончательно успокоилась, вытерла глаза и решительно убрала платок.
- Ну хватит, - сказала она. - Я никогда не думала, что в слезах есть какой-то толк. Однако… - она посмотрела на Ферелин, - я становлюсь совсем эгоисткой. Извини, дорогая моя.
- О, все хорошо. Я рада за тебя, - сказала Ферелин великодушно. Помолчав, добавила: - Я сама не настроена плакать, просто немного испугалась.
Слова эти удивили Анжелу. Она не ожидала от Ферелин такого ответа. Она посмотрела на падчерицу, только сейчас осознав всю важность ситуации.
- Испугалась? - повторила она. - Я не думаю, что тебе надо бояться, это неприятно, конечно, но мы не будем пуританами. Во-первых, надо убедиться, что ты права.
- Я права, - сказала Ферелин мрачно. - Но я не понимаю. У тебя все совсем по-другому: ты замужем, и все такое…
Анжела не обратила на это внимания. Она продолжала:
- Ну, тогда надо дать знать Алану.
- Да, наверное, - согласилась Ферелин без всякого энтузиазма.
- Конечно, глупышка. Достаточно посмотреть на него. Естественно, я не могу быть уверена, но не удивлюсь, если он будет рад. Но, Ферелин, в чем дело?
Она замолчала, озадаченная выражением лица Ферелин.
- Ты не поняла, Анжела. Это был не Алан.
Выражение симпатии исчезло с лица Анжелы. Ее лицо стало холодным. Она собиралась встать.
- Нет! - воскликнула Ферелин в отчаянии. - Ты не поняла меня, Анжела! Это не то. Никого не было, понимаешь? Поэтому я и боюсь.
В течение этих двух недель три молодые девушки в Мидвиче исповедались викарию Либоди. Он крестил их детьми, знал их и их родителей очень хорошо. Все они были интеллигентными и не распущенными девушками. И каждая в исступлении повторяла:
- Не было никого, викарий, вот почему я и боюсь.
Когда Хариман, пекарь, случайно услышал, что его жена была у врача, он вспомнил: тело Герберта Фела было найдено в его саду. И избил жену, хотя она в слезах повторяла, что Герберт в дом не входил и вообще ей нечего делать ни с ним, ни с любым другим мужчиной.
Молодой Том Дороти вернулся домой в отпуск из восемнадцатимесячного плавания, и когда узнал, что его жена в положении, собрал вещи и ушел к матери. Но та велела ему вернуться к перепуганной женщине. И когда он не сдвинулся с места, сказала ему, что она сама, уважаемая вдова, несколько испугана и не могла бы сказать, как это случилось. Том Дороти вернулся домой и нашел свою жену лежавшей на полу в кухне и возле нее склянку из-под аспирина. Испугавшись, он побежал за доктором…
Одна же очень молодая женщина неожиданно купила велосипед и стала гонять по дорогам Мидвича с бешеной скоростью.
Две молодые женщины были найдены в обмороке в горячих ваннах. Три - неожиданно падали, споткнувшись. Несколько неожиданно пострадали от необычного желудочного отравления.
Даже мисс Огл заметили на почте поедающей странную пищу, которая состояла из копченой сельди, хлеба и маринованных артишоков.
Наконец, последовал вызов врача к Рози Платч, которая выпила содержимое бутылки с надписью "Яд". Хорошо, что в ней было совершенно не то, что ожидала бедная Рози, но все равно врачу пришлось потрудиться. Закончив, врач Уиллерс дрожал от бессильной ярости. Рози Платч было только семнадцать лет.
Безмятежное спокойствие, в котором вот уже два дня находился Зеллаби после свадьбы Ферелин и Алана, было нарушено появлением доктора Уиллерса. Доктор, все еще расстроенный недавним случаем с Рози Платч, был в таком возбужденном состоянии, что Зеллаби с трудом понимал цель его визита. Мало-помалу он, однако, сообразил, что доктор и викарий решили просить его о помощи, не совсем его, а Анжелу, и в не совсем понятном деле.
- Все пока обходится благополучно, - сказал Уиллерс, - но это вторая попытка самоубийства за неделю. В любой момент возможна еще одна, успешная. Мы должны раскрыть это дело и снять напряжение. Мы не можем позволить себе отсрочку.
- Что касается меня, то дело действительно необходимо раскрыть. О чем вы, доктор? - поинтересовался Зеллаби.
Уиллерс посмотрел на него и потер лоб.
- Извините, - сказал он меня это так закрутило, что я забыл, что вы ничего не знаете. Я о неожиданных беременностях.
- Неожиданных? - Зеллаби поднял брови.
Уиллерс, как мог, постарался объяснить, почему они странные.
- Все это имеет какую-то ограниченную зону, - заключил он, - и викарий, и я полагаем, что это связано с другим явлением, которое было у нас, а именно - с Потерянным Днем.
Зеллаби некоторое время рассматривал его. В одном сомневаться не приходилось - в искренности беспокойства доктора.
- Это любопытная теория, - сказал он.
- Не более, чем любопытная ситуация, - вставил Уиллерс, - Однако это подождет. А вот женщины, которые сейчас на грани истерии, ждать не могут. Некоторые из них - мои пациентки, многие будут, если состояние напряжения не будет снято… - доктор закончил фразу, покачивая головой.
- Много женщин? - спросил Зеллаби.
- Не могу сказать точно.
- Ну, а примерно? Нужно иметь представление, с чем мы имеем дело.
- Я бы сказал, от 65 до 70.
- Что? - Зеллаби уставился на него, не веря своим ушам.
- Я вам уже сказал, что это дьявольски трудная проблема.
- Но если вы не уверены, то почему 65?
- Потому что это мой участок. Я повторяю: 65 - это число женщин в деревне, которые могут иметь детей.
Поздно вечером, после того, как Анжела Зеллаби, усталая и потрясенная, ушла спать, Уиллерс сказал:
- Жаль наносить такой удар, Зеллаби, но она скоро все равно бы узнала. Надеюсь, что другие женщины воспримут это хотя бы наполовину так же спокойно, как ваша жена.
Зеллаби кивнул.
- Замечательная она, правда? Интересно, как бы вы или я восприняли такое потрясение?
- Адские дела, - согласился Уиллерс. - Итак, большинство замужних женщин восприняли все спокойно, но теперь, чтобы остановить развитие неврозов у незамужних, нам тоже придется их огорчить, но иного пути нет, насколько я могу судить.
- Я весь вечер думаю об одном: как много мы должны им сказать? - произнес Зеллаби. - Пусть все остается загадкой, дадим им возможность самим делать выводы. Или есть лучший путь?
- Но, черт возьми, это же действительно загадка, не так ли? - вставил доктор.
- Много загадочного в том, каким образом все произошло.
- Ну, могут быть разные выкладки.
Зеллаби вздохнул.
- Но вывод… - начал он и остановился, глядя на фотографию Ферелин. - Господи! И Ферелин тоже? Полагаю, вы просто не знаете.
Уиллерс поколебался.
- Я не могу быть уверенным, - сказал он.
Зеллаби взъерошил волосы и откинулся в кресле. Он задумчиво смотрел минуты две на ковер. Затем поднялся и в привычной манере начал говорить:
- Имеются три, нет - четыре возможных предположения. Кроме того, есть и соображения против, к которым я подойду позднее.
- Хорошо, - согласился доктор.
Зеллаби кивнул.
- Есть ли возможность хотя бы среди некоторых низших форм стимулировать партеногенезию…
- Но не среди высших форм, насколько я знаю, не среди млекопитающих.
- Хорошо, тогда искусственное осеменение.
- Возможно, - подтвердил доктор.
- Но вы так не думаете?
- Нет.
- И я тоже. Тогда, - продолжал Зеллаби немного мрачно, - остается возможность чужеродного внедрения, которая может вылиться в то, что кто-то, Хаксли, по-моему, назвал ксеногенезис. То есть производство форм, не похожих на родителей, или, можно сказать, "хозяина". Это будет не настоящая мать.
Доктор Уиллерс нахмурился.
- Я надеюсь, что это не придет им в голову.
Зеллаби покачал головой.