Дунский ощутил, как что-то у него внутри перевернулось и омертвело. Он уже знал, что собирается им сказать этот человек.
- Органики только что обнаружили труп женщины в квартире на Бликер-стрит. Расчлененный, как и трупы прошлых жертв. Внутренности выпущены, груди отрезаны и приклеены к стене. Ее звали Нокомис Дочь Луны, она была гражданкой среды и женой некого Роберта Тингла. Муж вне подозрений, поскольку находится в своем цилиндре, женщину же убили меньше часа назад. Кастор, должно быть, проник в квартиру, раскаменил жертву, убил ее и расчленил, пока сегодняшних жильцов не было дома. Они вернулись и нашли ее. Это определенно его почерк.
Дунский издал сдавленный звук, подошел к дивану, сел и тупо уставился на Тощего, который продолжал разговор, глядя в его сторону. Потом встал, пошел на кухню, дрожащей рукой налил себе кофе, выпил, поставил чашку и перешел к окну. Горе точно застыло в нем. Он был точно ледник с головы до пят и едва мог двигаться. Глядя сквозь жалюзи на улицу, он пробормотал:
- Долго выдерживать такое я не смогу.
За спиной у него кашлянул Тощий.
- Эта женщина… была твоей женой?
- В каком-то смысле, - сказал Дунский, по-прежнему глядя в окно. Солнце померкло, и облака, предвестники надвигающейся грозы, затянули небо.
- Мне очень жаль, - сказал Тощий, - но…
- Всегда найдется какое-нибудь "но", верно?
Тощий снова кашлянул.
- В этом случае - да. Надо поймать Кастора как можно скорее. Органиков, может быть, не очень волновало, что натворил Кастор во вторник, но теперь они уже знают о том, что он сделал в среду и, возможно, сделает сегодня. Они устроят всеобщий розыск.
- Руперт! - сказал Дунский.
- Что?
- Моя жена. Она в большой опасности.
- Не в большей, чем ты. Он уже однажды пытался убить тебя и будет пытаться, пока кто-нибудь из вас не умрет.
Дунский повернулся к Тощему. Тот был бледен.
- Руперт необходимо защитить.
- Я уже послал двоих охранять ее. Они ей расскажут о случившемся. - Тощий покачал головой. - Чем дальше, тем хуже.
- Я просто не знаю, что делать. Бессмысленно бродить по городу в надежде, что мне встретится Кастор.
- Да, это так. По-моему, вам с Руперт следует идти домой и ждать там. Кастор может попытаться напасть на тебя дома. Охранники будут вести наблюдение, не показываясь сами на глаза.
- А мы, значит, будем приманкой?
- Ловушкой. Тем временем все иммеры Манхэттена и близлежащих городов будут искать Кастора в этом районе.
- Сомневаюсь, что Кастор попытается войти в мою квартиру Там слишком много народа.
- Да, я знаю, - сказал Тощий, прикусив губу - он, видимо, не одобрял групповых браков.
Он ничего не сказал о том, обнаружен ли манекен Тингла - а он не стал бы молчать, если бы что-то услышал об этом. Кастор мог бы убрать манекены Кэрда и Тингла, открыв тем самым органикам, что эти двое - дневальные. Но он не сделал этого, потому что хочет убить Кэрда. Если органики схватят Кэрда первыми, они помешают Кастору осуществить свою месть и избавить Вселенную от касторского персонального Сатаны.
- У меня, кажется, шок, - сказал Дунский.
- Мне тоже так кажется. Пойдем со мной. - Они прошли в гостиную, Дунский сел, Тощий достал из сумки шприц и пузырек со спиртом. - Подними руку.
Дунский подчинился.
- Для чего это?
- На время тебе станет лучше. Это средство не спасает от шока, только задерживает его.
Голубоватая жидкость влилась из шприца в руку Дунского. Он ощутил тепло и прилив крови, сердце заколотилось, и оцепенение прошло. Он почти что видел, как оно испаряется.
- Ну как, лучше стало?
- Намного. Хорошо, что это не седатив. Мне нельзя терять бдительность.
- Это поддержит тебя какое-то время, но потом ты за это расплатишься.
"За все надо расплачиваться, - подумал Дунский. - Сколько надо заплатить, например, за то, чтобы быть иммером? Дурацкий вопрос. За это я и расплачиваюсь сейчас, и долг еще велик".
Он снова пошел к выходу, остановился и показал на цилиндр:
- Так она все-таки…
- Да. Не пойму я тебя, Дунский. Никак не можешь смириться с неизбежным. Мне ясны твои чувства - думаю, что ясны, - но ты не проявляешь присущих иммеру качеств.
- Просто я считаю это неправильным.
- Правильно то, что хорошо. Иди же. Твоя жена тебя ждет.
Дунский открыл дверь и оглянулся в последний раз. Тощий тяжело смотрел на него. Воля этого человека так же тверда, как тела в цилиндрах. Дунский закрыл дверь и направился к выходу из дома. На улице он сразу попал под дождь. Вернувшись в подъезд, он достал из сумки желтый сверточек размером с указательный палец, зажал петельку на его конце двумя пальцами и встряхнул. Сверток превратился в дождевик с капюшоном, вокруг которого трещали электрические искры.
Надев плащ на себя, Дунский вышел под проливной дождь. Улица опустела, лишь один велосипедист бешено крутил педали, разбрызгивая лужи. Вдалеке прокатился гром, и молния прорезала темную гряду туч на западе, словно сверкающая артерия Бога.
Домой можно не спешить. О Руперт позаботятся. Тощий не любит, когда не подчиняются его приказам, но что может сделать Тощий? Он не помешает Дунскому постоять здесь немного, а потом уж пойти домой. Если Дунский сделает то, что так неистово, хотя и неясно, маячит у него в голове, его сурово накажут. Возможно, тот же Тощий подстроит ему "несчастный случай". Однако это вызовет у иммеров целую серию проблем - ведь исчезнут одновременно Дунский, Ом, Репп, Зурван и Ишарашвили.
Семь его ролей поставили его под угрозу, они же послужат ему страховкой против иммеров. Но если ситуация станет отчаянной, иммеры откажутся от всех семерых его воплощений и пойдут на риск.
Глава 18
Джим Дунский долго стоял, раздумывая, что ему делать, и вдруг решился в одну секунду. Можно уйти и оставить Сник на погибель. И можно попытаться ее спасти. Логика, чувство самосохранения и здравый смысл побуждали его убраться отсюда как можно скорей. Ужас перед убийством и видение убиваемой Сник - не умозрительный образ, а живая кровавая картина - приковывали его к месту.
Оправдывает ли цель средства? На этот старый вопрос человек, у которого есть сердце, знает только один ответ.
Но если Дунский поступит правильно, он окажется кругом не прав.
- Мне следовало подумать об этом раньше, когда я клялся в полном послушании и вечной верности, - пробормотал он и вскоре добавил: - Но ведь я же никого не предаю. Если я просто увезу ее и спрячу, иммерам по-прежнему ничто не будет угрожать.
В этот момент он понял, что не даст Тощему убить ее. Если только сможет. У него уже был план, но план этот был безумен и легко мог кончиться провалом. Провалом, то есть смертью.
Дунский оглядел улицу. Тех двоих, которые, по словам Тощего, должны были наблюдать за ним, он не увидел. Они-то его, конечно, видят. Если появится Кастор, они выбегут и убьют маньяка, хотя, возможно, не успеют спасти своего собрата-иммера. Тощий, насколько понял Дунский, обрек его на роль искупительной жертвы, одноразовой приманки.
Впрочем, нет. Тощему нежелательно, чтобы Дунский погиб при таких обстоятельствах. Его гибель потребует тщательного прикрытия.
Дунский шел по улице в потоках дождя. Гром и молния приближались сзади, точно подкрадываясь к нему. Он остановился на углу Джонс и Седьмой и посмотрел в обе стороны широкого проспекта. Ни пешеходов, ни велосипедистов, да и машин гораздо меньше, чем обычно. Два такси, правительственный лимузин и патрульный кар. Последний ехал со скоростью пять миль в час с зажженными фарами, и двое органиков еле виднелись за мокрым стеклом. Они, похоже, не обратили внимания на одинокого прохожего в желтом плаще с капюшоном.
Гроза - это как раз то, что нужно Тощему. "Небесные глаза" не видят, и на улице нет свидетелей. Даже те, кто смотрят в окна, почти ничего не различат.
В северном конце Седьмой улицы, в двух кварталах от Дунского, появился белый фургон с черными, как у зебры, полосками. В Манхэттене три тысячи таких, и принадлежат они Службе Чистоты. Фургон притормозил у светофора и проехал на желтый свет. Дунский не удивился, когда машина свернула на Джонс-стрит. Фургон СЧ может остановиться где угодно, и рабочие могут войти в дом и выйти из него с большим свертком или с тележкой, прикрытой сверху брезентом, не вызвав никаких подозрений. Любой, кто увидит это, только скажет, что Служба, мол, выполняет свой долг даже и в такую погоду.
Фургон остановился как раз там, где Дунский предполагал. Из машины вышли двое мужчин в униформе четверговой СЧ, в зеленых расклешенных брюках и просторных алых куртках. Один открыл заднюю дверцу, другой вытащил оттуда складную тележку. Несколько секунд они стояли перед дверью, давая Тощему возможность опознать их на полоске. Как только они исчезли в здании, Дунский медленно двинулся вдоль длинного квартала к фургону. Он бросил взгляд на дом напротив. Это было новомодное строение в форме корабля с большим двором, засаженным деревьями и кустарником. Дунский заметил темную фигуру в дверях под навесом: Это, должно быть, один из его охранников.
Телохранитель, наверное, не может понять, почему Дунский не идет домой. И теперь задает этот вопрос Тощему по рации. А где же второй страж? Если он сидит в кустах или прячется за деревом, его не разглядишь.
Единственным человеком на улице, не считая охранника в дверях, был велосипедист, только что свернувший с Западной Четвертой на Джонс-стрит. Сквозь сплошной дождь Дунский разглядел фигуру в темном дождевике и в широкополой дождевой шляпе, согнутую так, что лица не было видно - только ноги работали вовсю, преодолевая потоки воды почти в дюйм глубиной. Дунский еще сбавил шаг. Надо было подождать еще немного. Двум мнимым уборщикам понадобится минуты три, чтобы войти, погрузить Сник на тележку, вернуться к фургону и задвинуть тележку внутрь. А если Тощий начнет давать им инструкции, и того дольше.
Дунскому не хотелось оказаться на месте заранее. Лучше подойти к фургону как раз в тот момент, когда двое поместят в него свой тяжелый груз, но не успеют еще запереть дверцу "Вот я и ввязался в это дело, - подумал он. - Пускай я не в своем уме, но я в него ввязался".
Он остановился и выругался. Ничего у него не выйдет. Человек у дома напротив свяжется с Тощим, и Тощий с теми двумя пойдет выяснять, в чем дело. Или оставит уборщиков внутри, а сам выйдет разобраться, почему Дунский до сих пор здесь торчит. Или вышлет одного из двоих.
- Будем импровизировать, - буркнул Дунский.
Дверь подъезда открылась. Вышел спиной вперед один из уборщиков, везя за собой тележку. Дунский подождал, пока выйдут оба, и зашагал вперед. Человек у дома напротив вышел под дождь. Он колебался, не зная, видимо, что делать. Потом побежал по дорожке через двор, что-то крича.
В это же время из кустов выскочил второй охранник с чем-то темным в правой руке. Пистолет. Первый иммер тоже достал пистолет. Дунский снова выругался. Он не хотел убивать ради того, чтобы предотвратить убийство.
Уборщики, похоже, не слышали криков. Они убрали колеса и грузили тележку в фургон. Дунский побежал к ним, выхватывая пистолет из сумки. Он наставит на уборщиков пистолет и пригрозит, что застрелит их, если охранники не бросят оружие и не отойдут подальше. Он надеялся, что иммеры поверят в его блеф. Да блеф ли это? Дело покажет Иммер с пистолетом был уже настолько близко, что уборщики расслышали наконец его крик сквозь западный ветер и надвигающийся гром. Они повернулись в его сторону. В это время велосипедист распрямился, оскалив в ухмылке белые зубы. Правой рукой он выхватил из-за пояса пистолет. Поднял его, прицелился, и рукотворная молния ударила в ближайшего вооруженного иммера. Расстояние было около шестидесяти футов, и луч лишился почти всей своей убойной силы, но бегущий упал ничком и проехал несколько футов по скользкой от дождя мостовой. Оружие с лязгом выпало из его руки и отскочило прочь. Упавший не попытался его поднять и остался лежать, сотрясаемый дрожью.
Второй вооруженный иммер выстрелил и промахнулся - белый луч прошел рядом со спиной велосипедиста. Тот, смеясь так громко, что даже гроза не могла его заглушить, выстрелил снова. Луч перерезал иммеру ногу повыше колена.
- Кастор! - завопил Дунский.
Уборщики бросились к кабине, оставив заднюю дверцу открытой. Из дома вышел Тощий с пистолетом в руке. От Кастора его заслонял фургон, но и он не видел Кастора. Безумец во весь опор мчался к машине. Он, Дунский и Тощий выстрелили одновременно. Перед этим Кастор притормозил, поэтому лучи, направленные на него, пересеклись и нейтрализовали друг друга. Из-за того же торможения и легкого заноса промахнулся и Кастор. Дунский упал на бок, одновременно нажав на спуск. Луч с шипением ударил в тротуар.
При всем своем безумии Кастор действовал хладнокровно. Видя, что Дунский упал, а значит, выбыл из игры на несколько секунд, он взял на прицел Тощего. Их лучи сошлись и взаимоуничтожились. Кастор не совершил, однако, ошибки Тощего, который отпустил курок, а потом нажал его снова. Кастор продолжал держать луч, хотя от этого быстро истощался энергозапас оружия. И этот недрогнувший луч прожег насквозь живот Тощего. Тот выронил пистолет, зажал рану и повалился навзничь, ударившись головой о стену дома.
К этому времени Дунский, дважды перекатившись, лег на живот, поставив локти на мостовую и держа пистолет обеими руками. Он выстрелил. И тут молния, настоящая молния, ударила в улицу совсем рядом с противоположным домом. Следующий удар расколол надвое дуб во дворе.
Уборщики выскочили из кабины с пистолетами. Дунский увидел это, прежде чем вспышка ослепила его, а электрический разряд оглушил. На миг ему показалось, что молния попала в него. Перестрелка не пугала его, потому что все происходило очень быстро, но удар молнии его ужаснул, пробудив в нем страх и чувство своей ничтожности, знакомые людям с тех времен, когда они еще жили в пещерах и гнев богов бушевал в небесах.
Пользуясь кратким параличом Дунского, Кастор, упавший с велосипеда, поднялся на ноги и опять опустился на четвереньки, нашаривая пистолет. Ближний к нему уборщик точно остолбенел и не выстрелил, когда Кастор находился в этом беспомощном положении. Его товарищ обегал фургон - когда грянула молния, он присел. Кастор нашел пистолет и откатился как раз в тот миг, когда от лучей, пущенных обоими, вскипела вода в луже рядом. Дунский встал и побежал к фургону. Кастор, продолжая катиться по мостовой, направил луч в сторону уборщиков. Луч пробил пластиковый кузов фургона в правом заднем углу и прошел сквозь человека рядом. Тот с криком упал.
Второй уборщик, как и Кастор, не снимал палец со спуска, но два луча пересеклись в третий раз. Кастор прекратил свое вращение, двинул лучом вбок и назад, а потом поразил своего противника в глаза. Уборщик с воплем выронил оружие, схватился за лицо и побрел, шатаясь, прочь.
Кастор с торжествующим криком, все еще лежа на земле, прицелился в бегущего Дунского. Дунский выстрелил - его луч прошел рядом с плечом Кастора. Тот взвыл от бешенства, потому что запас энергии в его пистолете кончился, взвился вверх, точно с трамплина, и тоже бросился к фургону. Дунский, использовав спотыкающегося слепца как прикрытие, выстрелил через его плечо, но только срезал нижний угол задней дверцы фургона. Кастор уже спрятался за машиной.
Хрипло дыша, Дунский повернул, зная, что должен выбежать на мостовую до того, как Кастор подберет пистолет убитого уборщика. Он обогнул фургон как раз в тот миг, когда Кастор тянулся за оружием из-за заднего колеса. Дунский налетел на него, сбил с ног и сам упал сверху.
Из груди Кастора с шумом вырвался воздух. Где-то ниже по улице опять ударила молния. Кастор ухватил запястье Дунского и свирепо вывернул его. Пистолет выпал, но Дунский и не пытался его поднять. С криком он схватил Кастора за горло.
- Теперь ты в моей власти! - провизжал тот. - Никто не смеет отрекаться от Бога!
Кастор задыхался, но тоже вцепился в горло Дунскому. Тот отпустил врага, вырвался сам, поднялся на ноги, опередив Кастора, и снова повалил его. Ухватил его за шею, тряхнул и ударил им о стенку фургона. Кастор обмяк. Держа его одной рукой, Дунский раз за разом бил его ребром ладони по челюсти, одновременно молотя его затылком о фургон.
Наконец, обессилев, дыша так, будто весь воздух исчез с лица Земли, он уронил Кастора на мостовую.
Бог умер.
Дунского трясло. Он охотно остался бы лежать на улице, отдавшись на волю ливня и молний. Улица казалась ему самой лучшей постелью в мире, самой желанной и самой необходимой. Но… всегда найдется какое-нибудь "но" - он не мог сделать то, чего так хотел.
Из дома рядом и из дома напротив выходили люди, несмотря на потоки дождя и на молнии, хлещущие поблизости.
Кто-то уже, наверное, вызвал органиков. Надо уходить, да поскорее.
Дунский поплелся к кабине, вернулся за пистолетом, потом вернулся еще раз и подобрал сумку, которая свалилась, когда он кинулся на Кастора. Подобрав пистолет уборщика, он поставил его на ПЛАМЯ и выжег шею Кастора с отпечатками своих пальцев. Закрыл заднюю дверцу, устало взобрался на водительское сиденье, дыша так, точно ему резали горло ножом, и уехал.
Никто не пытался его остановить.
Сначала он хотел свернуть налево на Западную Четвертую, чтобы свидетели сказали органикам, что он поехал туда, но передумал. Оттуда слишком близко до Шеридан-сквер, где всегда дежурят органики. С Джонс-стрит он повернул направо, проехал Корнелия-стрит и пересек мост над каналом Кропоткина. Фургон надо бросить как можно скорее, но сначала надо спрятать где-то Сник. Это главное.
Глава 19
Проехав скверик на Западной Четвертой к востоку от канала, Дунский увидел за собой фары. Он слишком устал, чтобы ругаться. Патрульная машина? Возможно. Он не мог даже вылезти из фургона и удрать. Сейчас его догнал бы даже восьмидесятилетний старец. Машина поравнялась с ним, водитель опустил окно и что-то крикнул ему. Слова заглушил раскат грома, да и окно справа от Дунского было закрыто. Дунский опустил стекло и в свою очередь прокричал вопрос. Водитель был в штатском, и машина не имела опознавательных знаков. Это еще не означало, что двое на переднем сиденье - не органики, но если это патруль, то почему они не включили оранжевую мигалку? Возможно, это иммеры, посланные ему на помощь.
Дунский остановился и подождал, пока они подойдут. Они все-таки были органики, но одновременно и иммеры, отряженные его увезти. Человек у дома напротив предупредил Тощего, что Дунский не ушел, как ему было приказано. Эти двое уже ехали забрать его, когда центральная станция направила их на ту же Джонс-стрит. Кто-то сообщил о перестрелке.
- Я вам потом расскажу, что случилось, - сказал Дунский. - А сейчас перенесите каменированную женщину в свой багажник. Фургон я оставлю здесь.
Женщина, напарница водителя, сказала:
- Нам приказано доставить тебя к нашему начальнику.