- Ты думал, что победил меня на этот раз! - закричал Ортис. - Боже, как я ждал, трудился и потел ради этого дня. Я разрушил мир, чтобы стать лучше тебя, Джулиан 5-й! Чтобы стать лучше и убить тебя. Но я хочу, чтобы ты знал: я убью тебя таким образом, которым не был убит ни один человек, так как ни один мозг, кроме моего, не мог создать подобного орудия убийства. Ты заменил свои алюминиевые части, думая, что победишь меня, но ты не знал, твой жалкий интеллект просто не мог знать - что с такой же легкостью, как я разрушаю алюминий, я могу, после простейшей настройки, заставить мое орудие разрушить любую из сотен субстанций, и среди них - человеческую плоть или человеческие кости.
И вот что я собираюсь сделать, Джулиан 5-й. Сначала я хочу уничтожить всю костную структуру в твоем теле. Это может произойти безболезненно, а может вызвать смерть, на я надеюсь, что смерть придет к тебе не сразу. Я хочу, чтобы ты узнал силу подлинного интеллекта - интеллекта, у которого ты постоянно воровал плоды его усилий, всю жизнь; но не на сей раз, Джулиан 5-й. На сей раз ты умрешь - сначала твои кости, потом - плоть, а после тебя - твои люди и твой отпрыск, сын женщины, которую я любил и которую ты украл. Но она - она принадлежит мне! Унеси эту мысль с собой в ад! - И он повернулся к циферблатам на своем смертельном оружии.
Но Джулиан 5-й положил руку на небольшую коробку, стоящую на крепкой треноге перед ним; и именно он нажал кнопку первым, до того, как это совершил Ортис. Внезапно электронная пушка исчезла из глаз Ортиса, и в этот момент два корабля столкнулись. Джулиан 5-й перепрыгнул через борт на вражеское судно и бросился к своему врагу.
Ортис стоял, ничего не понимая и испуганно глядя на пустое место, где мгновением раньше красовалось величайшее изобретение его могучего интеллекта. Потом он перевел взгляд на Джулиана 5-го, с криком бегущего к нему.
- Стой! - завопил Ортис. - Всегда, всю жизнь ты крал у меня плоды моих усилий. Каким-то образом ты украл и этот секрет, мое величайшее достижение, и уничтожил его. Пусть же Бог в небесах…
- Да, - крикнул Джулиан 5-й, - и я собираюсь уничтожить тебя, если ты не сдашься со всем своим флотом.
- Никогда! - снова завопил человек, который, казалось, сошел с ума, так велика была его ярость. - Никогда! Это конец, Джулиан 5-й, для нас обоих, - и произнеся последние слова, он нажал рычаг, находящийся перед ним на пульте управления. Раздался ужасающей силы взрыв, и оба корабля, охваченные пламенем, рухнули в океан словно два метеора.
Таким образом погибли Джулиан 5-й и Ортис, унося с собой секрет чудовищной разрушающей силы, которую последний принес с собой с Луны. Но Земля все равно была обречена. Что могло бы произойти, останься в живых Ортис, можно было только предполагать. Возможно, он организовал бы какой-то порядок, вместо хаоса, который он вызвал, и создал бы какое-то правление. Земляне тогда могли бы хоть как-то воспользоваться плодами его невероятного интеллекта, а его власть сдерживала бы калкаров, которых он привел с Луны.
Была какая-то надежда, что земляне объединятся вместе против общего врага, но этого не произошло. Все было упущено тогда, когда правительство принялось вести переговоры с завоевателями. Ленивые, неповоротливые и дефективные люди, которые всегда обвиняли других в своих несчастьях, перешли под знамена калкаров, которых считали родственными душами.
Политические демагоги, строящие свое благополучие на противоречиях между трудом и капиталом, увидели или подумали, что увидели, возможность для направления страны тем или иным путем туда, что они считали благом для государства. Флот калкаров вернулся на Луну за новыми калкарами. Потом выяснилось, что семь миллионов калкаров доставлялось на Землю каждый год.
Джулиан 6-й со своей матерью Нах-и-лах продолжал жить, так же как и Ор-тис, сын Ортиса, и женщины калкаров, но моя история не о них, а о Джулиане 9-м, родившемся ровно через столетие после рождения Джулиана 5-го.
И путь Джулиан 9-й сам расскажет свою историю.
2. Соор, сборщик налогов
Я был рожден в Тейвосе, Чикаго, 1 января 2100-го года от Джулиана 8-го и Элизабет Джеймс. Мои отец и мать не были женаты, так как вступать в брак было запрещено задолго до этого. Меня назвали Джулианом 9-м. Мои родители были из быстро исчезающего интеллектуального класса, и оба умели писать и читать. Свое знание они передали мне, хотя знание это было бесполезным, - это было, скорее, их религией. Кнгигопечатание было утеряно, и последняя из публичных библиотек была разрушена почти за сто лет до того, как я родился, так что читать было практически нечего, а книга, имеющаяся у кого-то в личном владении, вызывала подозрения в ненавистном интеллектуализме, презрение и насмешки праздношатающихся калкаров и разбирательство и наказание со стороны лунных правителей.
Первые двадцать лет моей жизни были ничем не примечательными. Мальчишкой я играл в разрушающихся руинах Тогно, который некогда был великолепным городом. Захваченный, разграбленный и сжигавшийся больше сотни раз Чикаго до сих пор сохранял могучие скелеты строений над пеплом своего былого величия. Ребенком я заслушивался сказками о давно минувших днях, о моих предках, когда в землянах еще оставались силы бороться за свободу существования. Я ненавидел стагнацию нашего времени, с редкими убийствами, разгоняющими монотонность нынешнего пустого существования. Даже Гвардия калкаров, расположившаяся на берегу большого озера, редко беспокоила нас, разве что приходили распоряжения свыше по поводу внеочередного сбора налогов. Но мы их хорошо кормили, они могли выбрать практически любую из наших женщин и девушек - практически, но не всех, как вы поймете дальше.
Начальник гвардии находился здесь уже много лет, и мы почитали себя крайне счастливыми, потому что он был достаточно ленив, чтобы быть жестоким или властным сверх меры. Его сборщики податей всегда сопровождали нас во время рыночных дней, но они не отбирали так много, чтобы ничего не осталось нам самим; а вообще такое бывало, как рассказывали нам сбежавшие из Милуоки.
Я расспрашивал одного беднягу из Милуоки, которого наказали на рынке в субботу. От него ничего не осталось - настоящий мешок с костями; он рассказал мне, что десять тысяч человек умерло от голода в предыдущем месяце в Тейвосе. Слово "Тейвос" частично означает район и административную единицу, которая управляет этим районом. Никто не знал, что означает это слово, хотя моя мать сказала мне когда-то, что ее дед говорил, что оно пришло к нам из другого мира, с Луны, так же как и Каш гвардия, - которая тоже ничего не означала: один солдат - это Каш Гвардия, и десять тысяч человек - Каш гвардия. Если человек пришел с куском бумаги, на котором написано нечто, чего ты не можешь прочесть, и убил твою бабушку или изнасиловал сестру, то ты говоришь: это сделала Каш гвардия.
Это было одним из многих несоответствий в нашем государстве, которое вызывало мое возмущение с ранней юности - я привык к тому факту, что Двадцать Четыре выпускают печатные прокламации и одновременно не велят людям учиться писать и читать. По моему, я уже упоминал, что книгопечатание было забыто. Это было не совсем так, все сказанное относилось только к массам людей, для Двадцати Четырех продолжал работать Департамент печати, где производились деньги и выпускались манифесты. Деньги выдавались взамен налогов - тогда, когда мы были обложены налогами настолько, что даже классы калкаров начинали возмущаться; власти посылали своих агентов покупать наши продукты деньгами, не имевшими ценности, и которые мы использовали не иначе, как разводя ими огонь.
Налоги нельзя было оплатить деньгами, потому что Двадцать Четыре принимали только золото и серебро, или продукты, произведенные или выращенные, и все золото и серебро исчезло из обращения еще в то время, когда мой отец был мальчишкой. Оставалось платить только натуральными продуктами.
Три субботы в месяц сборщики налогов находились на рынках, оценивая наши товары, и в последнюю субботу забирали один процент из всего того, что мы купили или продали в течение месяца. Ничто не имело фиксированной цены - сегодня вы могли торговаться до хрипоты, прося отдать пинту бобов за козья шкуру, а в следующую неделю, если вы хотели купить бобы, то вам более чем везло если вы покупали их за четыре или пять шкур за пинту; а сборщики налогов забирали свою часть - они старались поддерживать самые высокие цены на рынке в течение месяца.
У моего отца было несколько длинношерстных коз - они назывались монтанские козы, хотя он говорил, что по-настоящему - это Ангорские козы, и моя мать вязала вещи из их шерсти. Если учитывать ткань, молоко и мясо, то мы жили припеваючи. Кроме того, возле нашего дома располагался небольшой огород; но были некоторые продукты, которые приходилось покупать на рынке. Законом было запрещено производить обмен в частном порядке, тогда сборщики налогов могли и не узнать о совершенной сделке. Так вот, как-то зимой моя мать приболела, и нам понадобился уголь, чтобы обогреть комнату, в которой она лежала. Поэтому отец отправился к начальнику Каш гвардии и попросил разрешения приобрести немного угля до наступления рыночного дня. Вместе с ним был послан к Хоффмейеру солдат, он был агентом калкара Пхава, владельца концессии на уголь в нашем районе, - у калкаров было все, - и когда Хоффмейер узнал, насколько срочно нам нужен уголь, он предложил за пять молочных коз половину их веса углем.
Мой отец протестовал, но это было бесполезно. И так как он понимал, насколько наша мать нуждается в тепле, он отвел пять коз к Хоффмейеру и получил уголь. На следующий рыночный день он купил козла за мешок бобов, весящих столько же, сколько и козел. А когда пришел сборщик податей, он заявил моему отцу: - Ты продал пять коз за половину их веса в бобах, а всякий знает, что бобы стоят в двадцать раз дороже, чем уголь. Значит уголь, который ты купил, должен стоить сто коз. Так как бобы стоят в двадцать раз дороже угля, - а ты получил вдвое больше бобов! - то твои бобы сейчас стоят двести коз, что составляет в конце концов плату за триста коз. Так что приведи мне трех твоих лучших коз.
Он был новым сборщиком податей - старый бы никогда не сделал ничего подобного; но как раз в это время все и начало меняться. Отец говорил, что он и не думал, что может быть хуже, но позднее обнаружил, что может, и еще как. Изменения наступили в 2117-м, вскоре после того, как Ярт стал Джемадаром объединенных Тейвос Америки. Естественно, все это происходило не сразу. Вашингтон находился вдалеке от Чикаго, и между ними больше не существовало железной дороги. Двадцати Четырем удалось сохранить несколько разобщенных линий; но управляться с ними становилось все труднее, потому что больше негде было найти опытных механиков. И дорога от Вашингтона до Гари занимала не меньше недели пути в западном направлении.
Отец рассказывал, что большинство железных дорог были разрушены во время войны, после которой калкары захватили страну; работникам было разрешено работать только четыре часа в день, и они поддались на это, но большинство из них было занято созданием новых законов и времени на работу не оставалось; для тех, кто мог поддерживать дороги в рабочем состоянии, работы не было вообще, но это было не самым худшим из зол. Практически все, кто как-то разбирался в технических деталях и починке, инженеры и механики, принадлежавшие к классу интеллигенции, были немедленно уволены с работы и позднее убиты.
За семьдесят пять лет не было построено ни одного локомотива и лишь несколько из вышедших из строя было отремонтировано. Двадцать Четыре решили поддерживать только малую толику поездов для собственных нужд - для правительственных чиновников и войск; но в самое ближайшее время железная дорога будет закрыта раз и навсегда. Это ничего для меня не значило, потому что я никогда не ездил на поезде - и даже никогда не видел ни одного из них. Вообще-то какие-то искореженные, скрученные, опаленные огнем останки валялись в разных частях нашего города, но мать и отец утверждали, что эти обломки - последние звенья между старой цивилизацией и новым варварством.
Авиасуда, автомобили, пароходы и даже телеграф давным-давно исчезли; но мы слышали от других об этих чудесах цивилизации. Телеграф до сих пор продолжал работать, хотя связь была отвратительной; осталось только несколько линий между Чикаго и Атлантическим побережьем. К западу от нас не осталось ни телеграфа ни железных дорог. Я видел человека, который приехал на лошади из Тейвос Миссури. Он отправился в путь вместе с сорока спутниками, собираясь достигнуть Востока и узнать, что произошло здесь за пятьдесят лет; но бандиты и Каш гвардия перебила их всех, а он в одиночку продолжал свое длинное, полное опасностей путешествие.
Я никогда не забуду, с каким восторгом я слушал каждое слово, срывающееся с его губ; мое воображение включилось на полную мощность и в течение многих недель после этого я пытался представить себя героем похожих на услышанные приключений на загадочном и неизвестном Западе. Он говорил, что положение отвратительное практически во всей стране, где ему удалось проехать; но сельскохозяйственные районы жили полегче, потому что там Каш Гвардия появлялась реже, и люди сохраняли больше, чем выращивали. Он думал, что наше положение хуже, чем в Миссури, и не колебался, предпочитая снова взглянуть в глаза опасностям, чем жить относительно близко от Двадцати Четырех.
Отец был крайне зол, придя домой с рынка после того, как новый сборщик налогов поднял плату до трех коз. Мать снова поднялась, и холод уже ушел, оставляя первые признаки весны в раннем мартовском дне. Лед сошел с реки, на берегах которой мы жили, и я уже подумывал о своем первом купании в этом году. Козьи шкуры были сняты с окон нашего небольшого домика, и свежий, насыщенный солнцем воздух, продувал наши три комнаты.
- Плохие времена настают, Элизабет, - сказал отец после того, как рассказал о несправедливости. - Они были не самыми лучшими в прошлом, но сейчас эти свиньи посадили короля свиней в качестве Джемадара…
- Ш-ш-ш! - предупредила мать, кивая головой в сторону открытого окна.
Отец замолчал и прислушался. Мы услышали шаги, обходящие дом и направляющиеся ко входу, и через мгновение силуэт мужчины появился в дверном проеме. Отец издал вздох облегчения.
- Ох! - воскликнул он. - Это всего лишь наш добрый брат Йохансен. Входи, Брат Питер, и расскажи нам новости.
- А новостей предостаточно, - воскликнул наш посетитель. - Старый комендант заменен новым, имя его Ор-тис - он один из выдвиженцев Ярта. Что вы думаете об этом?
Брат Питер стоял между матерью и отцом, спиной к ней, поэтому не видел, как она быстро поднесла палец к губам, давая знак отцу попридержать язык. Я видел, как брови отца нахмурились, хотя он и послушался предупреждения матери; и когда он заговорил, его слова звучали именно так, как подобало звучать словам лояльного представителя нашего класса.
- Думание не для меня, - сказал он, - и подвергать сомнению то, что сделали Двадцать Четыре я не собираюсь.
- И не для меня, - быстро заговорил Йохансен, но среди друзей человек ведь не может не думать и иногда правильно высказать, что у тебя на душе, так?
Отец пожал плечами и повернулся. Я видел, что он кипит от желания высказать несколько слов о деградирующих животных, которых Судьба привела к власти более века назад. Его детство прошло не так уж далеко от героического прошлого самых гордых дней страны, чтобы не быть восхищенным рассказами взрослых и прекрасно понимать, что все потеряно, и как это было потеряно. Мать и отец пытались приобщить меня, как и остальных, к умирающей культуре, пытаясь сохранить искорку исчезающей культуры в груди своих отпрысков и надеясь на что-то, хотя, похоже, это было бессмысленно - до того дня, когда мир начнет подниматься из развалин, пепла и неведения, в которое погрузила его жестокость калкаров.
- Брат Питер, - сказал отец в конце концов, - я должен идти и отдать трех моих коз сборщику налогов, или он снова накрутит мне новые проценты. - Я видел, что он пытается говорить естественно, но не мог удержаться от язвительности в словах.
Питер насторожил уши.
- Да, - сказал он, - я слышал о твоих несчастьях. Этот новый сборщик податей смеялся над этим у Хоффмейера. Он думал, что это отличная шутка, и Хоффмейер сказал, что сейчас ты получишь уголь за гораздо меньшую цену, чем он стоит. Он отправится к Двадцати Четырем и попросит, чтобы ты заплатил ему остальные девяносто пять коз, которых, как заявил сборщик податей, действительно стоит уголь.
- О! - воскликнула мать, - они не смогут сделать такую подлую вещь - я уверена, они этого не сделают!..
Питер пожал плечами.
- Возможно, они только шутили, - сказал он. - Эти калкары - большие шутники.
- Да уж, - сказал отец, - они большие шутники; но когда-нибудь и я устрою свою маленькую шутку, - и направился по направлению к загородке, где содержались козы, когда находились не на пастбище.
Мать посмотрела ему вслед, и в ее глазах мелькнули огоньки тревоги. Я увидел, как она мельком взглянула на Питера, который вышел за отцом и отправился своей дорогой.
Мы с отцом отогнали коз сборщику податей. Он был маленьким человеком с копной рыжих волос, тонким носом и двумя маленькими, близко посаженными глазами. Его имя было Соор. Увидев отца, он тут же начал выказывать раздражение.
- Как твое имя, парень? - спросил он грозно.
- Джулиан 8-й, - ответил отец. - Здесь три козы - налоги за этот месяц. Могу я завести их в загородку?
- Как, ты сказал, твое имя? - прошипел этот тип.
- Джулиан 8-й, - повторил отец.
- Джулиан 8-й! - закричал Соор. - "Джулиан 8-й!". Я думаю, ты слишком большой джентльмен, чтобы быть братом такому ничтожеству, как я, да?
- Брат Джулиан 8-й, - сказал отец спокойно.
- Иди и отведи своих коз в загородку, но в будущем помни, что все люди - братья, если они хорошие граждане и лояльны по отношению к нашему великом Джемадару.
Отогнав коз, мы направились домой, но когда мы проходили мимо Соора, тот крикнул:
- Ну?!
Отец повернулся и вопросительно взглянул на него.
- Ну?! - повторил этот тип.
- Не понимаю, - сказал отец, - разве я не сделал всего, что требует закон?
- А что за дела у вас, у свиней? - яростно закричал Соор. - В восточном Тейвос сборщик налогов не должен умирать от голода из-за ничтожной платы - все люди приносят ему небольшие подарки.
- Хорошо, - коротко сказал отец, - я пришлю вам что-нибудь в следующий раз, когда отправлюсь на рынок.
- Посмотрим, - буркнул Соор.
Отец промолчал всю дорогу домой и не сказал ни единого слова, пока мы не закончили обедать сыром, козьим молоком и печеньем из кукурузы. Я был настолько разъярен, что с трудом сдерживался; но я так долго варился в атмосфере насилия и терроризма, что приходилось держать язык за зубами.
Закончив есть, отец внезапно поднялся - настолько внезапно, что стул из-под него отлетел к стене. Расправив плечи, отец с чудовищной силой ударил себя в грудь и закричал: