- Знаю, - внезапно заговорила и она, - знаю, что имеет в виду Анд. Куда отлучилась мать после того, как застал Жрец в Доме до неба сына с вешнянкой?
Анд опустил глаза.
- Да, мать отлучалась недолго после той ночи. Эльма настороженно вглядывалась и в мать и в сына.
Мать вздохнула.
- Вот красавица наша говорит о "настоящем мужчине", который может делу помочь. Но, видно, нужна тут настоящая женщина.
И после этих слов стала собираться.
- Подожди, красавица, не убегай к матери на тот берег до моего возвращения. Может быть, поймешь тогда, каково стать матерью.
И она ушла, тяжело переваливаясь при каждом шаге.
- Куда она? - спросила Эльма. Анд пожал плечами.
- У нас заведено не спрашивать.
Дверь снова открылась, и мать заглянула снаружи.
- Страж ушел, - коротко сказала она и скрылась.
Анд оживился.
- Мать подсказывает, что теперь ты можешь бежать.
- Но как раз теперь я не могу! - непоследовательно ответила Эльма.
- Боишься, что гнев вождя падет на меня?
- Или на мать, - добавила Эльма.
И ушла в отведенную ей комнату. Когда Анд попробовал открыть дверь, она оказалась запертой.
Он не стал стучать. В волнении долго расхаживал по комнате, потом взял кувшин с водой. Вымыл углубления в столе, вынув пробку из отверстий, спустил грязную воду в другой кувшин и отправился к реке, чтобы сделать "женскую" работу - принести чистой воды, грязную же выплеснул козам под ноги на улицу.
Она образовала там небольшую лужицу, из которой лохматая коза принялась пить.
Перед уходом Анд сказал через запертую дверь, что идет за водой.
Ответа он не получил.
До вечера сидел он в полной растерянности и унынии, уронив голову на руки и не зная что придумать.
Куда пошла мать? Неужели к Урун-Буруну? Разве тот может понять хоть одно человеческое слово? В сельве не сохранилось былых зверей, но и те, пожалуй, больше бы поняли.
Вечером дверь открылась и появилась Эльма с заплаканными глазами.
- Твоя мать не вернулась от Буруна. Теперь я сама пойду к нему. Я открою ему нашу тайну, расскажу, что я- прямая прапраправнучка командира корабля, и потребую казнить меня вместе со всеми ними вместо мальчика. А вы с матерью возьмете его и воспитаете, но только не бурундцем. Когда-нибудь познакомь его с моей матерью; скажи ей, что это мой сын.
- Твой сын? - удивился Анд, не успев отговорить Эльму от безумной затеи.
Бурундцы ни во что не ставили похищенных вешнянок и не стеснялись в средствах, когда хотели избавиться от них, а тут сама она выбирает себе конец…
Эльма, конечно, ждала протеста Анда и, конечно, услышала его горячую речь о безумии своего плана.Сегодня же ночью он сам переправит ее к вешним, а если нужно, отведет к матери, вождю вешних, готовый ответить за злодеяния своих соплеменников.
Эльма горько усмехнулась:
- Неужели твой замысел с самопожертвованием разумнее моего? Я хоть мальчика хочу выручить, а ты… хочешь проверить кровожадность вешних? Лучше проверяй ее на мне.
- Хорошо. Я только провожу тебя до острова Дома До неба, до нашего с тобой островка.
- Я готова, - объявила она.
- К чему готова? - удивился Анд.
- Плыть на тот берег под покровом ночи.
- Тогда уже пора, - решил Анд, скрывая горечь.
- Нет, - отрезала Эльма. - Я дождусь возвращения матери.
- Ты дала ей обещание?
- Нет. Она пообещала дать мне почувствовать долг матери.
- Что она могла иметь в виду?
- Конечно, вряд ли это случится так быстро,- сквозь набежавшие слезы произнесла Эльма.
Анд был еще слишком наивен, слишком недавно почувствовал себя мужчиной, чтобы понять скрытые в каждой фразе двух женщин намеки.
Ему оставалось только ждать.
Они ждали долго и готовы были ко всему, кроме того, что случилось…
Дверь открылась, и в комнату, тяжело дыша, вошла мать Анда, ведя за руку с любопытством озирающегося вокруг маленького мальчика.
- Никитенок! - воскликнула Эльма и бросилась к малышу, взяла его на руки.
- А ты черная, - сказал он, слегка отстраняясь. - Не умываешься? У нас на корабле все умываются.
Эльма стала покрывать поцелуями его личико.
- А где мама? Толстая бабушка сказала, что мама здесь.
Эльма с надеждой взглянула на мать. Та потупила взор.
- Это я буду твоей мамой!- воскликнула Эльма.- А вот он, - указала она на Анда, - твоим папой.
Анд удивленно смотрел на происходящее, не веря ушам.
- Да, да, - подтвердила мать. - Вы и будете ему отцом с матерью. Правильно рассудила, настоящая женщина.
- А где мои мама с папой? - спросил малыш, готовый заплакать.
- Они улетят к другой звезде, куда нельзя маленьким.
- Хочу с ними. Хочу снова как птичка. Так всегда бывает на корабле, - закончил он и плакать не стал, припав головой к Эльме.
- Как она правильно все поняла, красавица с того берега! Любуюсь на тебя! И Анда верно определила.
- Как матери удалось это сделать? - спросил Анд. - И что с остальными?
Мать беспомощно развела руками:
- Это все, что могла сделать настоящая женщина.
Глава 2
МИЛОСТЬ
Ты значишь то, что ты есть
на самом деле.
И. В. Гёте
Каменный настил притвора оскверненного храма "Креста и Добра" был холодным и шероховатым. Крутые стены и низкий облупленный свод как бы придавливали маленького жреца-соглядатая к полу, по которому он полз, дыша пылью и страшась даже поднять глаза на "Друга Божества".
Лысый Жрец в похищенном из музея пурпурном одеянии сидел в древнем кресле из когда-то росших здесь деревьев. Оно осталось от изгнанного Урун-Буруном Лжежреца.
Над креслом виднелось плохо замазанное грязной краской изображение какого-то "святого поборника" лжерелигии "Креста и Добра". Там и тут из-под неряшливых мазков выступали то часть Руки, то седая борода, то умный, проницательный глаз, как бы сверлящий ползущее по полу пресмыкающееся.
- Говорит ничтожный. Да-да ему! - услышал повеление маленький соглядатай. Он понял, что дополз до кресла Жреца, и униженно заговорил:
- Друг Божества - всезнающий! Да-да ему! Награда слуге. Да-да ничтожному! Жуткая синяя сельва. Да-да туда! Преступные предки. Да-да там! Беглый бурундец, порочная вешнянка. Да-да там! Урун-Бурун. Да-да там! Всё ничтожный. Да-да ему!
Жрец не удостоил взглядом маленького человека. Да тот все равно не увидел бы этого, услышал лишь презрительные слова:
- Великий вождь.Да-да ему! Милость Божества. Возводит в сан "отца- свежевателя".Да-да ничтожного. Потерять острый нож. Нет-нет "отцу- свежевателю". Снять кожу. Ободранный не живой. Нет-нет ничтожному.
Новый "отец-свежеватель" стал холоднее камня под ногами. Никогда ему не приходилось орудовать так острым ножом. Мало кто сумеет выполнить такое "гуманное" поручение Жреца. Оставить людей без кожи в живых! Неслыханно! Однако награжденный жрец с малых лет был беспринципным лжецом. Не задумываясь, он принялся бессовестно лгать, будто в юности свежевал живых крыс, отпускал их голыми на волю, и те убегали. И будто набивал их шкурки синей травой и подсовывал любителям лакомств, а потом торжествовал при виде их ярости.
В ответ Жрец торжественно объявил, что за внушенную свыше мудрость сам великий вождь наградит "отца-свежевателя".
Маленький человечек, благоговейно пятясь, выполз из притвора. Снаружи ему сразу же вручили острый нож, потеря которого грозила ему гибелью, так же как и неумение пользоваться им. То ли с радости, то ли со страху решил он напиться сока синей травы допьяна, с опаской унося с собой нож в нарядных ножнах.
Жрец услышал движение в соседнем главном зале былого храма и, почтительно горбясь, поспешил туда - предстать перед Урун-Буруном.
Вождь сидел в золоченом кресле под высоким, разрисованным когда-то под звездное небо, куполом. При виде Жреца он поморщился, а тот, сгибаясь в поклоне, торжественно объявил, что острый нож нового "отца-свежевателя" принесет великому вождю небывалую славу в веках.
- Прятать острый нож. Нет-нет "свежевателю"-палачу, - оборвал Урун-Бурун. И унизил Жреца, заявив, будто сам общается с Божеством и получил знак свыше: число "семь" священно, а преступных предков семеро; поэтому суд вынесет приговор: отрубить им всем головы и водрузить их на семи столбах посреди площади Синей травы на семь лет!
Однако хитрый Жрец не растерялся и загадочно сообщил вождю, что бурундцы могут много дольше наслаждаться справедливым возмездием своего вождя, если пришельцев самих выставить на позорище у семи столбов.
Вождь усмехнулся и ехидно справился, не хочет ли Жрец, чтобы на площади Синей травы смердели разлагающиеся трупы? Или он собирается обрадовать бурундцев египетскими мумиями "ненавистных предков", пойманных в сельве?
Но у Жреца был припасен главный козырь. На площади следует выставить не трупы, а чучела преступных предков из набитой синей травой содранной с них кожи. И они смогут любоваться самими собой, пока не подохнут, а бурундцы - еще хоть семьдесят семь лет. Наказанные же преступные предки, погибнув без кожного покрова, перенесут те же страдания, что и оставленные из-за их преступлений без благостной защиты воздуха злосчастные потомки.
- Без благостной защиты воздуха? Нет-нет бурундцам? - пролаял вождь последние слова Жреца и в мысленном усилии наморщил низкий лоб. Потом начал "вещать", что якобы сам получил внушение свыше и оставит головы предков у них на плечах после суда на площади. И там сам объявит свое решение о судьбе преступников.
И вождь, еще более довольный собой, отпустил недоумевающего Жреца. Тот, снова почтительно горбясь, удалился в свой притвор, чтобы начать там "служение" Божеству в белом одеянии с длинной седой бородой, которое явится в тайный час к бурундцам, чтобы одарить их богатым "Добром". Эта "религиозная церемония" больше походила на языческое камлание с неистовым воем жрецов и плясками нагих женщин, в чем Жрец считал себя большим током.
Урун-Бурун заметил робко вошедшего бородача. Поднятой палкой он испрашивал разрешения говорить.
Приняв важный вид и развалившись на троне, вождь сделал ему знак.
- Беседа с великим вождем. Да-да, толстая женщина.
- Толстая? Да-да? - оживился Урун-Бурун. - Допускать к подножию трона. Да-да, толстую женщину.
Страж вышел и вернулся с матерью Анда, сразу исчезнув.
- Радость юного Ур-Бура. Да-да Урун-Буруну! - сказал вождь, поднимаясь навстречу вошедшей. - Позволь говорить с тобой в знак приятных воспоминаний на языке, который мы имеете изучали когда-то в Доме до неба.
- Как будет угодно Великому вождю,- потупила глаза Майда.
- Ну, полно, полно! Ведь говорит с тобой твой Ур-Бур, а не Урун-Бурун. Тем более что пленительная полнота Майды осталась прежней.- И он ласково похлопал ее по спине. А потом пожаловался, что шесть женских скелетов, обтянутых кожей, тщетно пытаются родить Урун-Буруну сына- одни никчемные дочери.
- Почему же никчемные? - смущенно спросила Майда.
- Передать власть над племенем бурундцев.Да-да, только сыну Урун-Буруна, - с особым значением по-современному пролаял вождь.
- По силам ли нашему Анду такая власть?- спросила мать Анда.
- Мать Анда обязана была воспитать для этого сына,- снова перейдя на книжный язык, но изъясняясь на нем довольно скверно, ответил Урун-Бурун. И добавил, как ему казалось, с изысканностью:- Недаром Урун-Бурун выполнял все просьбы матери Анда, как прежде пленять своя полнота.
Урун-Бурун красовался и перед былой возлюбленной, и, главное, опять перед самим собой; он гордился своей образованностью, своей способностью ценить истинную красоту.
Но Майда оценить всего этого никак не могла и лишь пробормотала, что полна благодарности к великому вождю за участие в судьбе их сына.
- А сейчас, что приводить Майда к Урун-Буруну? Опять сын?
- Да, сын, но совсем иных родителей.
- Какой еще сын? - раздраженно спросил вождь.
- Маленький мальчик, захваченный в сельве вместе со своими спутниками - живыми предками. Однако он не наш предок.
- Его постигать один участь всех рождаться в древности, - оборвал Майду Урун-Бурун.
- Но он не рожден в древности. Он родился на другой планете, не на Земле.
- Откуда Майда знать об это? - грозно нахмурился Урун-Бурун.
Майда могла бы смутиться, даже испугаться, но она лишь внутренне собралась, словно беря на плечи тяжелое бремя, и ответила то, что узнала от Эльмы, проведшей целую ночь со звездной женщиной:
- Захваченные в сельве звездные люди лишь усыновили ребенка, мать которого погубили вдали от Земли чужепланетные изуверы. - Видя поднятые брови вождя, она добавила: - Земные преступления подобных извергов отвергает даже сам Жрец.
- Признает ли он это теперь? - с сомнением произнес Урун-Бурун.
- Разве Великий вождь сам не может принять решения? - ловко угодила Майда в самое болезненное место самолюбивого вождя.- Разве покорность Жрецу украшает великого вождя?
- Как сказать, Майда? - вскипел Урун-Бурун. - Покорность вождя?
- Майда не допускала такой мысли! - смело ответила мать Анда. - Майда хотела сказать, что, если бы великий вождь был покорен Жрецу, он подчинился бы ему.
Урун-Бурун зловеще усмехнулся:
- Счастье бурундцев, что ими правит не женщина, как презренными вешними. Урун-Бурун доказать Майде, как женщине, что он мужчина!
И он злобно ударил железной палицей по подвешенному куску рельса. Вбежавшему стражу он приказал привести маленького мальчика и его родителей или похитителей.
Встревоженные, шли в былой храм "Креста и Добра" Никита с Надей, теряясь в догадках: зачем их вызвали вместе с ребенком?
Они вели Никитенка за руки, идя по обе его стороны. Два свирепых стража с палицами сопровождали их.
- Не хотят ли они до суда выяснить наш ли это, ребенок? - предположила Надя, и обратилась к одному из стражей: - Куда ведете нас, отважные?
- Пусть заткнется! Да-да, презренная!- грубо оборвал тот.- Такое бормотание. Да-да. Блеянье коз.
Стражи не воспринимали разговора, который тихо повели между собой Надя с Никитой.
- Мы скажем всю Правду. Докажем, что ребенок не наш.
- Легче остановить голодного льва,доказав ему, что он поцарапает антилопу, прыгая ей на шею.
- Мне казалось, чем примитивнее люди, тем ближе они к правде.
- Да, у наших бородачей вид правдивый, если не праведный. Жаль, с палками. А дикие звери, те, конечно, не лгут.
- А люди? - многозначительно глядя на мужа, спросила Надя.
Тиран - всегда тиран,
В какую б ни рядился тогу.
Обман - всегда обман.
Врачи им вылечить не могут.
Знакомыми стихами Никита напомнил Наде и казнь матери Никитенка, и странное ее желание отдать ребенка Наде с Никитой, и охотно согласившегося на это ее мужа, философа с Землии…
Тогда Надя прочитала эти стихи Никите, вкладывая в них тайный смысл, а теперь он сам закончил их здесь, на Земле:
Напрасно мать спешит на казнь,
Надежду лживую вселяя
На "всепрощающий наказ",
Тем гордость сына оскорбляя…
Надя подумала тогда, на Землии: защищает ли Никита "ложь во спасение" или отвергает ее? Но не спросила его об этом, а перед возвращением на Землю, приняв ребенка, чисто по-женски решила этот вопрос. Никита молча принял ее решение.
Приближаясь теперь к былому храму "Креста и Добра", Надя подняла Никитенка на руки и передала Никите.
- Побудь у папы,- со значением произнесла она. Потом обратилась к Никите: - Не знаю, сколько нам еще жить… Надеюсь, ты понял тогда, почему на обратном пути все осталось между нами, как прежде?
- Понял, - твердо ответил Никита.
- Боюсь, вождь не поймет земных стихов.
- Не поцарапал бы лев антилопе шею, - заключил Никита, входя в храм.
Урун-Бурун важно развалился на троне, когда к нему ввели трех "преступных предков".
- Я буду говорить на вашем древнем, презренном языке, который изучать, чтобы познать всю вредность ваших знания, - начал Урун-Бурун. - А теперь намерен выяснить еще одно ваше преступление - похищение чужого ребенка с другая Земли.
- Мы не похитили, а взяли ребенка по просьбе его родителей, - ответила Надя.
- Зачем этим недостойный родители избавляться от своей отпрыск?
- Мать его погубили злодеи. Отец же мальчика выполнил ее последнюю волю, - ответил за жену Никита.
- Как звать истинную мать?
- Лореллея.
- Отвратительное дикарское имя! - поморщился Урун-Бурун.
- Но оно принадлежало родной матери ребенка, - вставила Надя.
- Как может лгунья из числа "преступных предков" доказать что не лжет? - спросил вождь, сверля Надю своими маленькими, узко посаженными на заросшем лице глазками. - Бурундцы не знать ложь!
Майда обменялась с Надей быстрым тревожным взглядом. Но Надя, высоко держа голову с рассыпавшимися по спине огненными волосами, отвечала вождю с той же гордостью, с какой шла когда-то, подобно Жанне д’Арк, на костер:
- Очень просто, мудрый вождь племени бурундцев. Любая женщина вашего племени может убедиться, что я не могла родить ребенка, ибо не стала еще женщиной.
- Я подтверждаю это! - удивив Надю, вмешалась Майда.
Урун-Бурун расхохотался, и вся растительность на его лице встала дыбом.
- Ну не думал я, что вы, предки, такие жалкие хвастуны! Так кичились своя порочная цивилизация, а ты, презренный, не смог даже стать мужчина! Или он не выдержать и опровергать лгунью? Что ты сказать, получеловек? - с издевкой обратился к Никите вождь.
Тот весь побагровел, но сдержался и ответил спокойно:
- Скажу,что жена моя, произнеся чистую правду, не досказала лишь того, что в космическом полете нельзя иметь детей.
- Не лги,пришелец! Если бы вы не иметь в полете детей, с вами не оказаться бы там этот выродок, которого вы называть сыном.
- Мы усыновили его.
- Но твоя жена, которая якобы не могла быть матерью, называла тебя его отцом.
- Называла.
- Так кому же ты помогать стать его матерью? Признаться, была ли она красивой или безобразной?
- Я всегда вместе с другими восхищался неповторимой ее красотой!- правдиво ответил Никита.
- И разве ты не мог?…- теперь уже со скабрезной улыбкой спросил вождь, хвастливо добавив: - Я и сам в свое время…
- Мог, но…
- Что "но"? Почему краска стыда покрыть твое бесцветное лицо?
- От возмущения, вождь, ибо не оставил я ни на Земле, ни в другом месте Вселенной потомства, как и никто из моих спутников. И нельзя их считать вашими предками.
- Все равно! Вы- заложники своего времени. Да-да! И ответите за него! Нет- нет вам! - пролаял вождь.
- Но вы убедились, мудрый вождь, что мальчик не с Земли родом? - вмешалась Надя, метнув на Никиту благодарный взгляд.
- Великий вождь уже понял все и принял справедливое решение,- уверенно заявила вдруг Майда и не терпящим возражения тоном добавила:- Надеюсь, вождь позволит Майде взять мальчика?