Подошли его друзья, Лайл и Кев, и уговорили его на время оставить свои обязанности. Неподалеку был ручеек, где можно было попрыгать по камням и половить головастиков. Брайан отпросился у пастора и побежал с друзьями в зеленую, пронизанную солнцем гущу леса. Там у ручья, сбегающего по гальке - как говорили в школе, еще со времен ледникового периода, - они нашли нечто поинтереснее головастиков. Жилище - точнее, остатки жилища. Свисающий матерчатый тент. Пластиковые мешки, свалка ржавых банок (он как сейчас помнил: свинина с фасолью, собачий корм…), бутылки, прохудившиеся фляжки, старая тележка из супермаркета. А между двумя дубами, корни которых выступали из земли и переплетались, словно пальцы, сжатые в кулак, - валялся узел со старой одеждой, который при ближайшем рассмотрении оказался вовсе не узлом… а мертвецом.
Мертвый бездомный человек, должно быть, пролежал здесь никем не замеченный несколько дней, а то и недель. Он выглядел раздувшимся - изодранная красная рубашка туго обтягивала огромный живот, - и в то же время каким-то скукоженным, будто выжатый лимон. Оголенные части тела были объедены, в молочно-белых глазницах копошились букашки, а когда подул ветер, запахло так омерзительно, что Кев тут же отскочил прочь, и его вырвало прямо в кристальную воду ручья.
Они побежали обратно, в такой нестрашный парк, и рассказали пастору Карлайлу о своей находке. Праздник кончился. Позвонили в полицию. За телом приехала "скорая". Помрачневшие прихожане стали один за другим расходиться.
Брайан еще с полгода ходил на воскресные службы. Но Кев и Лайл больше ни разу там не появлялись - словно церковь для них связалась навсегда с мертвецом. Брайан же отреагировал в точности наоборот. Он еще больше уверовал в спасительную силу часовни - потому, что видел, что бывает за ее оградой. Он видел смерть в неосвященной земле.
Он видел смерть вблизи, и смертью его было не удивить. И все же то, что оказалось у него на столе теперь, двадцать лет спустя, его попросту шокировало. На собственном столе, в благословенных стенах своего офиса, которые казались ему такой надежной защитой от всех потрясений взрослой жизни.
* * *
За два дня перед тем был короткий, оборвавшийся звонок от Лизы.
Она позвонила поздно, уже ночью. Брайан возвращался домой, после обычной нудной встречи в консульстве. (В резиденцию консула приглашались на фуршеты, кстати, потенциальные подозреваемые.) Он почти не пил, но вино слегка ударило ему в голову. Поэтому он поручил управление автомобилем навигатору. Медленно, но верно (машина до идиотизма буквально понимала скоростные ограничения, к тому же улиц с автоматизированным движением было сравнительно немного) он добрался до дома, который когда-то делил с Лизой. В этом доме откровенно попахивало клаустрофобией. Если б не привычный уют, можно было бы даже сказать - отчаянием. Брайан сходил и душ. Он стоял мокрый, обернувшись полотенцем и вслушиваясь в ночную тишину, и думал: "Все-таки я один из них? Или я другой?.."
Он погасил свет, и тут зазвонил телефон. Он поднес к уху трубку и услышал в ней далекий голос Лизы.
Он пытался предостеречь ее. О чем говорила она, он сперва даже не понял. А потом связь оборвалась.
* * *
По идее, он должен был сообщить об этом звонке Зигмунду и Вейлю. Но этого не сделал. Не мог. То, что сказала Лиза, предназначалось ему одному и больше никому. Зигмунду и Вейлю незачем было об этом знать.
Наутро он сидел у себя в офисе, беспрестанно думая о Лизе и своем неудавшемся браке. Потом взял трубку и по звонил Петеру Кирхбергу - это был "его человек" в Управлении надзора за соблюдением законности и правопорядка Временного Правительства ООН.
Кирхберг уже оказывал ему в прошлом множество маленьких услуг. Сам Брайан ему, правда, почти ничем за это не отплатил. Густо заселенное восточное побережье Экватории считалось - по крайней мере формально - протекторатом Соединенных Штатов, но управлялось при по мощи хаотичного свода законов, постоянно принимавшихся и пересматривавшихся международными комитетами Даже нормальной полиции и той здесь не было. Ближайшим аналогом полноценных полицейских сил был Интерпол, хотя повседневный порядок на улицах поддерживался в основном "голубыми касками". Все это приводило к засилью бюрократии, от которой было больше бумаготворчества, чем правопорядка, и весь смысл ее существования заключался главным образом в улаживании конфликтов между многочисленными консульствами. Чтобы что-то предпринять в такой обстановке, необходимо было везде иметь своих людей. Кирхберг как раз и был одним из таких людей для Брайана.
Он тут же откликнулся. Прежде чем Брайан смог при ступить к делу, ему пришлось выслушать целую кучу жалоб - на погоду, на травлю со стороны нефтяных картелей, на тупых чиновников. Наконец Кирхберг понемногу успокоился.
- Посмотришь в базе одно имя? - спросил Брайан.
- Отлично, - ответил Кирхберг. - Именно этого мне сейчас и не хватало: лишней работы. Давай!
- Томас Джинн. - Брайан продиктовал имя и фамилию по буквам.
- А на кой тебе этот джинн?
- Работа.
- Очередной изверг из Штатов? Детоулучшатель? Органы оптом и в розницу?
- Вроде того.
- Хорошо, проверю, как будет время. С тебя бутылка.
- При первой же встрече, - сказал Брайан.
Про это он Зигмунду и Вейлю тоже сообщать не стал.
* * *
На следующее утро из принтера выскользнула фотография - вместе с неподписанным письмом.
Брайан взглянул на нее, положил на стол лицевой стороной вниз, потом опять взял в руки.
Он видел и худшее. Он тут же безотчетно подумал о теле на окраине парка, где двадцать лет назад был церковный пикник, - о теле между обнаженными корнями дубов, с глазами, подернутыми молочной пеленой, по которым ползали муравьи. Он так же непроизвольно схватился за живот.
На снимке был труп старика, выброшенный на скалы в соляных разводах. Его покрывали пятна - то ли множественные ушибы, то ли просто следы разложения. Несомненно было одно: старик был убит пулей в лоб.
В неподписанном письме говорилось: "Тело найдено на берегу в районе Южного Поста два дня назад. Документов не было, идентифицирован как Томас В. Джинн (ДНК-архив Торгового флота США). Один из ваших?"
Похоже было, что мистер Джинн ушел с пикника и попал куда не следовало. Как и Лиза, подумал Брайан. И ему вдруг стало по-настоящему страшно.
* * *
Днем он опять позвонил Кирхбергу. На этот раз Петер был не таким словоохотливым.
- Я получил твое послание, - сказал Брайан.
- Не стоит благодарностей.
- Что ты имел в виду под "одним из наших"?
- Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.
- Ты имел в виду, американец?
Кирхберг молчал. Один из ваших. Ну да, американец. Или Петер хотел сказать, что Томас Джинн имел отношение к Генетической Безопасности? Или… что его смерть имеет отношение к Генетической Безопасности? "Один из тех, кого вы…"
- У тебя есть еще что-нибудь ко мне? - спросил Кирхберг. - А то у меня много работы, времени совсем нет…
- Если можно, окажи еще одну услугу, - сказал Брайан. - Еще одно имя. Роберт Адамс.
ЧАСТЬ III
НА ЗАПАД
ГЛАВА 15
Не сказав больше ничего - ни по-марсиански, ни по-английски, - Айзек погрузился в сон. Разбудить его было невозможно. Четвертые по-прежнему дежурили у его постели, но не могли понять, что с ним происходит и как ему помочь. Впрочем, физически его состояние как будто бы не внушало опасений.
Сейчас с ним сидела Сьюлин Муа. По щелочным пескам за окном тянулись закатные тени. Айзек спал уже два дня. С утра - как часто бывало в это время года - над горами разразилась недолгая гроза, с молниями и громом, но почти без дождя. К вечеру гроза прекратилась, прояснившееся небо сияло чистейшей бирюзой. Воздух пах свежо и терпко. Но мальчик все не просыпался.
От короткого дождя в песках на западе расцвели веретенообразные растения. Кто знает, может, там в пустыне ожило и еще что-то. Вроде зрячей розы Айзека.
Внешне Сьюлин выглядела как всегда спокойной. На самом деле ее охватывал ужас.
Айзек разговаривал голосом Эша.
Не то ли это, что в старину называли "страх и трепет"? Гипотетики - не боги в том смысле, в каком она понимала это простое, хотя и странно растяжимое слово. Но они могущественны и непостижимы, как боги. Ей не верилось, что они обладают сознанием и волей. Даже само слово "они" - ошибка терминологии, грубый антропоморфизм. Но когда "они" являют себя, естественное человеческое желание - сжаться, спрятаться, как у кролика при виде лисы, у лисы - при виде охотника.
"Второй раз в жизни, - думала Сьюлин. - Это мой личный крест - видеть это повторно".
Грудь Айзека вздымалась и опадала в такт его дыханию. Сьюлин то и дело задремывала, иногда проваливалась в сон - мгновенный и глубокий, - как бывало с ней только в детстве. Ей снилась тогда другая пустыня, где горизонт - совсем близко, а небо - темно-синее. Там тоже были скалы и песок. Из песка росло множество ярких трубчатых и угловатых растений, словно материализовавшиеся горячечные видения. И там тоже был мальчик. Не Айзек - тот, другой… первый. Более хрупкий, с более темной кожей, но с такими же странными глазами в золотых крапинках. Он лежал там, где упал, потеряв силы от истощения, и хотя рядом со Сьюлин было множество взрослых, она первой подбежала к нему.
Мальчик открыл глаза. Больше ему ничто не повиновалось: его туловище, руки и ноги обвивали сплетающиеся не то веревки, не то лианы. Эти безумные растения пригвоздили его к земле, а некоторые проросли сквозь его тело.
Он должен был быть мертв. Никто не выживет, если его проткнуть насквозь, как шашлык.
Но мальчик открыл глаза и прошептал: "Сьюлин…"
* * *
Она проснулась, сидя на стуле возле кровати Айзека и вспотев от сухого жаркого воздуха. В дверях стояла миссис Рэбка и смотрела на нее.
- У нас собрание в столовой, - сказала она. - Нам бы хотелось, чтобы вы тоже присутствовали, мисс Муа.
- Хорошо. Я приду.
- С Айзеком все по-прежнему?
- Да, - сказала Сьюлин, добавив про себя: пока по-прежнему.
* * *
Это не была кома - просто сон, но очень глубокий и длившийся много дней. Однажды вечером Айзек проснулся. Рядом не было никого.
Он чувствовал себя… странно.
Его чувства обострились. Ум работал не просто ясно, а яснее, чем когда-либо. Восприятие стало более четким и сфокусированным: ему казалось, что он мог бы, если б захотел, сосчитать все пылинки в воздухе, хотя комнату освещала только маленькая лампа возле кровати.
Ему нестерпимо хотелось на запад. Он чувствовал зов того, что там - вдали. Это нельзя было описать никакими словами из тех, что он прежде знал. Исполненность, окрыленность? Любовь? Жажда? Он был чему-то очень нужен. А это что-то - ему.
Он не собирался опять уходить из поселка. Не сейчас. Его первый, инстинктивный поход на запад не привел ни к чему, не считая встречи с розой, - и не было смысла повторять это, пока он не окрепнет. Лишь бы только выбраться из тесных стен комнаты. Вдохнуть воздух пустыни, почувствовать его кожей.
Он встал, оделся, сошел вниз по лестнице мимо запертых дверей столовой, где взрослые вели церемонную беседу, и вышел во двор. У ворот выставили охрану - видимо, чтобы не дать ему снова уйти. Поэтому он направился в огороженный сад.
Воздух был свеж, и сад предстал перед Айзеком во всей своей красе. Он шел между растениями по дорожке, вымощенной садовником Раджем. Суккуленты распахнули свои цветы, закрывающиеся в светлое время суток, - даже в слабом лунном сиянии они выглядели радужно-яркими. Под ногами, там, где пепел смыло дождем, шебуршали какие-то мелкие существа. Айзек нагнулся и потрогал ладонью почву. В ней ощущался накопленный задень жар.
Звезды над головой светились, как хрусталь. Айзек дол го смотрел на них. Это были символы, реющие за предела ми человеческого понимания, буквы, из которых слагались слова, из которых слагались предложения. И он уже почти понимал этот язык.
Айзек ощутил вибрацию, когда трогал землю сада. Снова взглянув под ноги, он увидел вдруг, как земля вздулась и пришла в движение. Червь? Нет, это был не червь. Это было нечто, никогда им не виданное. Оно медленно проступало из-под земли, как мясистый, поигрывающий суставами палец. Что-то вроде корня, но для настоящего корня растущее слишком быстро. Оно тянулось к руке Айзека, словно чуя ее тепло.
Он не испугался. Нет, разумеется, испугался, еще как. Человеческое его существо просто-таки замерло от ужаса. Айзеку захотелось отшатнуться и бежать - назад, в спасительный покой комнаты. Но над этим человеческим существом возвышалось теперь и обнимало его новое, бесстрашное и доверчивое ощущение себя. Нового Айзека этот бледно-зеленый палец не только не пугал - он был ему знаком. Айзек словно уже видел его когда-то, хотя и понятия не имел, что это такое.
Он позволил пальцу дотронуться до себя. Тот медленно обвился вокруг его запястья. Айзека это наполняло удивительной силой, и сам корень, казалось, тоже наполнялся силой от него. Он опять взглянул на небо, на сверкающие звезды. Каждая из них - солнце. Теперь у каждой было как бы знакомое лицо, свои цвет, вес, расстояние и идентичность. У них не было имен, но к чему имена? Он и так знал их все наперечет.
И, как принюхивающийся зверек, он снова оглянулся на запад.
* * *
Входя в столовую, Сьюлин отчетливо понимала две вещи.
Во-первых, здесь успели уже многое обсудить без нее, так что сейчас ее вызывали не для дискуссии, а для допроса.
Во-вторых, всеми владело одно чувство - даже не грусти, а скорби, словно все понимали, что прежняя жизнь подходит к концу. В этом можно было не сомневаться. Общине оставалось жить считанные дни. Она была создана с единственной целью - создать и вырастить Айзека. И эта история так или иначе должна была вот-вот закончиться…
Все или почти все эти люди, думала Сьюлин, родились до Спина. Как и большинство земных Четвертых, они были выходцами из академической среды, хотя в поселке жили также техники, помогающие обслуживать криоинкубаторы, механик, садовник. Они не походили на тех Четвертых, среди которых выросла Сьюлин… и все же это были Четвертые. От них так и несло "четвертостью". Та же преувеличенная серьезность, гипертрофированное чувство собственной значимости, неспособность взглянуть на себя со стороны.
Разумеется, собрание возглавлял Аврам Двали. Он пригласил Сьюлин сесть в кресло так, чтобы все могли ее видеть.
- Нам бы хотелось, чтобы вы дали объяснение некоторым вещам, мисс Муа, пока ситуация не стала критической.
Сьюлин сидела подчеркнуто прямо.
- Разумеется. Буду рада помочь чем смогу.
Миссис Рэбка, сидевшая за ближним столом по правую руку от доктора Двали, посмотрела на нее откровенно скептически:
- Хотелось бы верить. Как вы знаете, когда мы взяли на себя задачу воспитать Айзека тринадцать лет назад, мы столкнулись с определенным сопротивлением…
- Воспитать, миссис Рэбка? Или - создать?
Миссис Рэбка проигнорировала ее замечание.
- …сопротивлением со стороны других общин Четвертых. Мы действовали согласно своим убеждениям, но эти убеждения разделяют далеко не все. К сожалению, мы меньшинство. Меньшинство среди меньшинства. Мы так же знали о вашем присутствии на Земле и в Экватории, мисс Муа, и о миссии, возложенной на вас марсианскими Четвертыми, хотя до сих пор не знаем, в чем заключается эта миссия. Мы понимали, что рано или поздно вы нас найдете, и были готовы к диалогу с вами - честному и открытому. Мы очень уважаем вашу принадлежность к общине, гораздо более древней, чем наша.
- Спасибо на добром слове, - ответила Сьюлин, так же с нескрываемым скептицизмом.
- Но мы надеемся, что вы будете с нами так же откровенны, как и мы с вами.
- Если у вас есть вопросы, пожалуйста, задавайте. 51 слушаю.
- Правда ли, что та процедура, с помощью которой мы создали Айзека, применяется не впервые?
- Да, - подтвердила Сьюлин. - Правда.
- А правда ли, что вы были свидетелем этих событий и имеете к ним некоторую причастность?
На этот раз она ответила не так быстро.
- Это так.
Для земных Четвертых ее биография не была секретом.
- Вы не могли бы рассказать подробнее?
- Если я не хотела раньше говорить об этом, то по сугубо личным причинам. Это очень неприятные воспоминания для меня.
- И все же, - сказала миссис Рэбка.
Сьюлин прикрыла глаза. Ей не хотелось воскрешать это в памяти. Невольные воспоминания и так навещали ее слишком часто. Но, как ни тяжело ей было признавать это, миссис Рэбка была права. Время пришло.