Арка гипотетиков представляла собой сооружение, неизмеримо превосходящее все когда-либо созданное человеческими руками. В масштабах мироздания - в масштабах среды обитания гипотетиков - она, конечно, была почти ничтожна. Но для Турка она являлась, самым величественным творением, какое только можно себе представить. Конечно, он много раз видел Арку на фотографиях, в фильмах, на всякого рода диаграммах, но все это не давало совершенно никакого представления об ее истинных размерах.
Впервые он увидел ее наяву в порту на Суматре, где он поднялся на борт "Пустельги". В ясную погоду можно было разглядеть ее восточный край. Особенно на закате - когда косые лучи солнца взбегали по ее бледному обручу, делая его похожим на заостренную золотую дугу. Но теперь она была у него прямо над головой. Кто-то когда-то поэтически сравнил Арку с обручальным кольцом диаметром в тысячу миль, упавшим в океан. Верхняя часть кольца терялась за облаками, а нижняя - уходила глубоко в недра земли. С палубы "Пустельги" другого конца Арки, конечно, не было видно, зато виднелась самая ее вершина - серебристо-голубой мазок в гаснущем небе, контрастирующий с тускло-красным основанием дуги. Арка слегка дрожала в жарком сумеречном воздухе.
Те, кому случалось бывать в непосредственной близости от опор Арки, рассказывали, что они не производят никакого особенного впечатления - что-то вроде циклопических бетонных ног, уходящих под воду. Зато вверх они простирались настолько, насколько хватало глаз, теряясь и небе. Арка отнюдь не была обычным сооружением. Она представляла собой устройство, сообщающееся с другим таким же - или с другой половиной самой себя - на расстоянии многих световых лет, в океане Нового Света. Может, думал Турк, она на самом деле совсем не здесь, а на орбите одной из этих звезд? От таких мыслей у него холодок пробегал по спине. Арка казалась пассивной и безжизненной. Но на самом деле она следила за всем, что происходит по обе стороны от нее, управляя двусторонним движением, - в этом и заключалось ее назначение. Птицы, плавучий мусор, подхваченный штормом, океанские течения, проходя под Аркой, продолжали свое движение, как нив чем не бывало. Воды океанов Земли и Нового Света не смешивались. Но когда под Аркой проходило судно с людьми на борту, она подхватывала его и переносила в немыслимую даль. Все, кто побывал за Аркой, говорили, что сам переход совершается до обидного незаметно. Тем не менее Турку хотелось во что бы то ни стало увидеть это своими глазами. Поэтому он и остался на палубе, а не в трюме, где даже не поймешь, "там" ты уже или еще "тут", пока не проревет по традиции корабельный гудок.
Он сверился с часами. Уже вот-вот. Он ждал - и вдруг из темноты в слепящем свете прожекторов появился Томас, насмешливо глядя на него.
- Ну да, - сказал Турк, опережая неизбежные реплики, - у меня это первый раз.
- Черт, - ответил Томас, - можешь не объяснять. Я сам всегда выхожу в этот момент на палубу, днем или ночью. Не выйти - все равно что проявить неуважение.
К кому? К гипотетикам? Турк не стал уточнять.
- О, бог ты мой, - сказал Томас, повернув к небу свое старческое лицо. - Вот оно.
Турк завороженно смотрел вверх, на Арку. Звезды смешались и заколыхались над ее вершиной, словно отражения огней за кормой. Вокруг "Пустельги" сгустилось что-то наподобие тумана - только без характерного запаха влаги. У Турка слегка закружилась голова и зашумело в ушах. Звезды тотчас появились опять, но уже другие - более четкие, яркие. Небо стало темнее, и воздух - другим на вкус: соленым, бодряще-свежим, теплым, - он омывал палубу, точно приветствуя корабль. И должно быть, на мостике наверху стрелка компаса уже совершила скачок - как это бывало всегда при переходе через Арку, - судя по утробному басу корабельного гудка. Но этот трубный глас все равно звучал с какой-то растерянностью посреди океана, еще до недавних пор не знавшего людей.
- Новый Свет… - сказал Турк.
И все? И только-то?..
- Экватория, - ответил Томас.
Как и большинство, он путал планету и материк.
- Ну, как? Понравилось быть космонавтом?
Турк не успел ответить: двое матросов, притаившихся на палубе, подкрались к нему и с хохотом облили соленой водой из ведра. Еще один обряд перехода - крещение для моряков, впервые прошедших под Аркой. Вот наконец он и пересек самый непостижимый меридиан на свете. Он не собирался обратно. Ему было некуда возвращаться.
* * *
Томас был и без того стар и слаб, когда нанялся на "Пустельгу". А во время неудачной швартовки судна получил к тому же серьезное ранение.
На Берегу Лома не было никаких доков и причалов. Турк отметил это про себя сразу, еще когда стоял на палубе, держась за поручни и глядел на берег. Впервые в жизни он видел в реальности берега Экватории. Материк уходил за горизонт, как мираж, тающий в утреннем свете. Хотя это разве что с большой натяжкой можно было назвать "нетронутой природой". За три десятилетия, что существовала Арка, западная оконечность Экватории превратилась в беспорядочный агломерат рыбацких деревушек, складов пиломатериалов, допотопных фабрик, фермерских хозяйств, практикующих подсечно-огневое земледелие, как попало проложенных дорог. На побережье была целая дюжина быстро растущих городов, хотя почти все поставки сырья с континента шли сюда через один-единственный из приморских городов - Порт-Магеллан. Берег Лома, находящийся примерно в сотне морских миль к северу от Порта, представлял собой, наверное, самую безобразную колонию на всем побережье. Так утверждал капитан-филиппинец, и, судя по всему, был абсолютно прав. К широкому галечному пляжу за молом приткнулись остовы мертвых кораблей. Кругом дымили и чадили тысячи костров. Турк рассмотрел двухкорпусный танкер, чем-то похожий па "Пустельгу", десяток-другой каботажных судов, и даже один военный корабль, лишенный каких-либо опознавательных знаков. Все они, видимо, только что прибыли, и их еще не начали разделывать. Побережье на много миль вокруг заполняли стальные скелеты с ободранной обшивкой, выпотрошенные корабельные останки, в недрах которых беспорядочно вспыхивал свет ацетиленовых резаков. Все это было окружено амбарами, кузницами, складами инвентаря, магазинами, торгующими всяческим оборудованием для утилизации. Основной рабочей силой здесь были индусы и малайцы, отрабатывающие таким образом свой билет в Новый Свет. В утренней дымке вдали виднелись лесистые холмы, переходящие в серо-голубые подножия гор.
Началась швартовка, и Турку пришлось уйти с палубы. Швартовка крупнотоннажных судов к Берегу Лома заключалась попросту в том, чтобы направить судно на отмель и там его оставить. Все остальное делали могильщики, набрасывавшиеся на корабль, как только его покидал экипаж. Сталь отправлялась под пакетировочные прессы, расположенные тут же на побережье чуть южней. Из километров проводов и труб добывался алюминий, который затем продавался на вес. Даже судовые колокола и те, как рассказывали Турку, предлагались затем местным буддийским храмам. В Экватории любая вещь, сделанная человеческими руками, на что-нибудь да пригождалась. То, что "швартовка" такой громадины, как "Пустельга", будет действом довольно жестоким, никого не волновало. Ни один из этих кораблей уже никогда никуда не поплывет.
Как только проревел гудок, Турк направился в трюм. Там сидел среди прочих ухмыляющийся Томас. Турк уже успел полюбить от души его ухмылку, диковатую с виду, зато непритворную.
- Вот "Пустельге" и конец, - сказал Томас. - Мне скоро тоже. Сколько веревочке ни виться… верно я говорю?
- Мы еще даже не на берегу, - ответил Турк.
Скоро капитан опустит рычаг, отдаст приказ машинному отделению и направит корабль на берег - пошлет на смерть. Двигатель остановят в последний момент. Нос корабля проделает в песке огромную рытвину. Ее залижет песком первый же прилив. Экипаж сбросит веревочные лестницы и заспешит по ним вниз, следом спустят ранцы со снаряжением. А Турк сделает свой первый шаг по земле Нового Света, по мокрому песку Берега Лома. Через месяц от "Пустельги" не останется ничего, кроме воспоминаний и нескольких тысяч тонн железного лома.
Любая смерть - рождение, - сказал Томас. Он был достаточно стар, чтобы в его устах такие вещи не звучали смешно.
- Мне этого не понять.
- Брось. Ты вообще странный человек. Так много пони-маешь и так мало говоришь. "Пустельги" сейчас не станет. Зато вот ты попал в Новый Свет. Одно умрет, другое родится.
- Ну, если таково твое мнение…
Турк почувствовал ногами биение допотопного сердца танкера. Скорее всего он рассыплется на куски, как только сядет на мель. Все оборудование, которое могло упасть но время швартовки, было уже закреплено, кое-что демон-тиронано и отправлено на берег на шлюпках - вместе с частью экипажа.
- Хорош! - закричал Томас, когда вибрация стала слишком ощутимой, дрожала палуба и ножки кресел. - Что-то мы быстро идем, вам не кажется?
Должно быть, сейчас корабль ухал носом в воду и выныривал, как бывало с ним во время штормов. Только теперь они были уже не в открытом море. Они неслись прямо к пустому участку берега, готовому к гибели корабля.
Суша стремительно приближалась. Капитан переговаривался по радиосвязи с лоцманом, в обязанности которого входило корректировать курс, он же должен был в нужный момент передать команду заглушить двигатель.
Скорей бы уж все закончилось, думал Турк. Матросская жизнь была ему, в целом, по душе. Но когда до запланированного кораблекрушения остаются секунды, поневоле станет не по себе…
- Ты раньше с таким сталкивался?
- Лично я - нет, - отвечал Томас. - Но однажды видел такое в Индии, недалеко от Гоа. Старый контейнеровоз выбросился на мель. Вроде нашего, только поменьше. Это была просто песня. Видел, как черепахи карабкаются, чтобы яйца отложить? Вот и он так же… Понимаю все, что ты сейчас переживаешь. Но это не настоящая жестокость. Жестокость - другое.
Прошло несколько минут. Томас взглянул на часы, болтавшиеся как браслет на его худом запястье, и сказал:
- Пора заглушать машину.
- Ты засекал время?
- У меня есть глаза и уши. Я помню, где мы стояли, и могу на слух определить скорость.
Может, это и было очередным кокетством Томаса. А может - и правдой. Турк вытер вспотевшие ладони об коленки. Какие тут могут быть сбои? Чисто баллистический расчет…
Что произошло, он узнал только потом. В решающий момент капитанский мостик оказался обесточенным - из-за отказа чего-то или замыкания в изношенной проводке. Капитан не мог ни услышать указаний лоцмана, ни передать их машинистам. "Пустельга" должна была продолжать движение по инерции, но вместо этого врезалась в берег на полном ходу. Турка выбросило из кресла. Корабль коснулся земли и стал картинно заваливаться на правый борт. Висящий на стене стальной шкаф со Столовыми приборами сорвался и полетел прямо на Турка. Он был величиной с гроб и примерно такой же тяжести. Турк ни за что не успел бы отскочить, если бы не Томас, как по волшебству оказавшийся прямо перед ним. Чудом сохраняя равновесие, он схватился за угол грохочущего ящика, пытаясь его удержать. Потом повалился в кресло. Корабль замер, и его машина наконец, по милости судьбы, тоже. По телу "Пустельги" пронеслась предсмертная старческая судорога. Готово. Пришвартовались.
Всё хорошо, кроме…
Кроме Томаса, принявшего на себя весь удар стального шкафа. Его левая рука была раскроена до локтя, в ране виднелась кость.
Томас ошарашенно сидел, опустив раненую руку на колени. Его штаны уже пропитались кровью. Турк сделал жгут из носового платка, попросил Томаса постараться не орать благим матом и побежал за помощью. Минут десять их не мог найти ни капитана, ни его помощников.
Выяснилось, что корабельный врач уже на берегу, а в аптечке не оказалось никаких лекарств, только бинт. Томаса а пришлось спускать с палубы в люльке, наспех связанной из веревок. Для облегчения боли не нашлось ничего, кроме пары таблеток аспирина. Капитан отказался взять на себя ответственность за несчастный случай, забрал у босса а могильщиков причитающуюся ему сумму и еще до заката уехал на автобусе в Порт. Так что Турку пришлось одному ухаживать за Томасом. Ему удалось уговорить какого-то сварщика-малайца, возвращавшегося с работы, позвать врача или кого-то, кто сошел бы за медика в этой части света. Худощавый малаец сказал на ломаном английском: она женщина и хороший доктор. Американский доктор, очень добрый к рабочим. Врач, хотя и была белой, уже много лет жила в рыбацкой деревушке минангкабау на этом берегу неподалеку.
Он сказал: "Ее зовут Диана".
ГЛАВА 6
Турк рассказал Томасу о Лизе, не слишком вдаваясь в подробности. О том, как они сблизились, заблудившись в юрах. Как он тосковал по ней потом, после возвращения в юрод, когда Лиза решила порвать с ним отношения. Как они снова оказались вместе в ту ночь, когда стал падать пепел.
Томас слушал его, сидя в своем стареньком драном кресле, прихлебывая пиво из зеленой бутылки и блаженно улыбаясь, словно все эти бури жизни были от него где-то за тридевять земель.
- Судя по твоему рассказу, ты не очень хорошо знаешь эту девушку.
- Чтобы кому-то верить, необязательно его хорошо знать. А ей я верю.
- Прямо так уж и веришь?
- Да.
Томас собрал в пригоршню свои мешковатые джинсы в паху:
- Вот чему ты веришь. Все моряки одним миром мазаны.
- Это не то.
- Это всегда не то. И всегда то. Так с какой целью ты мне о ней рассказываешь?
- Я хотел, если ты не против, тебя с ней познакомить.
- Со мной? Турк, я тебе папаша, что ли?
- Нет, но ты… ты не такой, каким был раньше.
- Не понимаю, при чем тут это?
Турку приходилось очень осторожно касаться этой темы. Он боялся нечаянно задеть Томаса.
- Одним словом… она интересуется Четвертыми.
- О Господи. - Томас закатил глаза. - Интересуется'?..
- У нее есть на то причины.
- И ты хочешь представить ей меня в качестве образца номер один, я верно понял?
- Нет. Мне бы хотелось сделать так, чтобы Лиза смогла поговорить с Дианой. Но прежде мне нужно узнать твое мнение о ней.
* * *
Диана, "западный доктор" - или медсестра, как она упорно предпочитала себя называть, - спешно прибыла из деревни на севере, чтобы осмотреть Томаса.
Сначала Турк был настроен к ней недоверчиво. Как он подозревал, в Экватории, тем более в такой глуши, никто ни у кого не проверял дипломов и лицензий. Всякий, у кого есть клизма и бутылка дистиллированной воды, смело мог бы назваться здесь врачом, и боссы могильщиков с Берега Лома охотно привечали бы такого врача. Тем более если он не просит денег за лечение, независимо от его результатов. Турк сидел с Томасом в пустой хижине, куда должна была прийти Диана, время от времени занимая его болтовнёй, пока старик не уснул. Несмотря на то, что из-под самодельной повязки до сих продолжала сочиться кровь. Хижина была из какого-то местного дерева вроде бамбука, плоскую жестяную крышу подпирали ободранные стволы, то расширяющиеся, то сужающиеся. Пахло несвежей едой, табаком и потом. Было жарко. Редкие вздохи тропического ветерка чуть шевелили москитную сетку, закрывающую дверной проем.
Солнце уже садилось, когда Диана поднялась наконец по дощатым ступенькам и, откинув сетку, ступила в хижину на шаткий помост, держащийся на нескольких брусьях. На ней была туника и широкие штаны из ткани, цветом и фактурой напоминающей некрашеный муслин. Она была немолода. Очень немолода. Ее светлые волосы казались почти прозрачным пухом.
- Кому требуется помощь? - спросила она, окинув хижину беглым взглядом. - И, пожалуйста, зажгите лампу, здесь ничего не видно.
- Меня зовут Турк Файндли, - сказал Турк.
- Это вам требуется помощь?
- Нет, я…
- Где больной?
Турк зажег масляную лампу и провел доктора за ширму, к желтоватому тюфяку, на котором спал Томас. Жужжание насекомых снаружи становилось все громче. Турк никогда не ожидал такого от насекомых, но это гудящее стальное стаккато нельзя было спутать больше ни с чем. С берега доносился еще стук молотков, грохот железа, пыхтение и завывание дизелей.
Томас похрапывал в забытьи. Диана с отвращением посмотрела на кое-как повязанный окровавленный бинт.
- Что случилось?
Турк рассказал ей про неудачную швартовку "Пустельги".
- Выходит, он пожертвовал собой ради вас?
- Ну, собой не собой, но куском руки точно.
- Счастливый вы человек. Всем бы таких друзей.
- Пожалуйста, посмотрите, что у него с рукой… Атам будет ясно, счастливый я человек или нет.
Она потрогала Томаса за плечо. Тот открыл глаза и немедленно выругался - старинной, жгучей, как перец, креольской похабщиной. Потом попытался сесть, но у него ничего не вышло.
- А это что еще, б…, за старушенция?
- Я медсестра. Успокойтесь. Кто делал вам перевязку?
- Какой-то козел на корабле.
- У него это получилось крайне неудачно. Можно, я осмотрю вашу руку?
- Я думаю, он это делал впервые в жизни. Он… ё-мое!.. Отец небесный!.. Турк, это правда медсестра?!
- Не ведите себя как маленький, - сказала Диана. - И лежите смирно. Я не смогу вам помочь, пока не пойму, в чем дело. - Она помолчала, продолжая осмотр. - Ясно… Вам повезло, что артерия не задета. - Она достала из сумки шприц и наполнила его. - Это обезболивающее. Сейчас сделаем вам укол. Потом промоем рану.
Томас было принялся негодовать, но больше для виду. После укола ему заметно полегчало.
Турк отошел в сторону, чтобы освободить место Диане, - хижина была совсем крохотной. Он попытался представить себе, на что похожа жизнь могильщиков судов.
Спаять в ангаре, молиться, чтобы тебя не убило и не покалечило раньше, чем закончится годовой "контракт" и тебе выдадут обещанную зарплату вместе с билетом до Порта. По словам босса могильщиков, в лагере был официальный врач, но он приходил дважды в неделю и в основном для заполнения бумаг. Большую часть рутинной работы - скальпелем и иголкой - приходилось делать Диане.
Турк наблюдал за ней - за тем, как движется в такт ее движениям тень на прозрачной сетке. Диана была худощавой и двигалась с выверенной осторожностью, свойственной очень старым людям. И в то же время ее никак нельзя было назвать слабосильной. Она делала свое дело спокойно и сосредоточенно, иногда что-то бормоча себе под нос. Лет ей было примерно столько же, что и Томасу, - а ему можно было дать когда шестьдесят, когда семьдесят, когда и все восемьдесят.
Томас то и дело ругался, но уже не так свирепо - сказывалось действие обезболивающего. В хижине несносно пахло антисептиком, и Турк вышел за дверь. Уже почти стемнело. Неподалеку росло скопление цветущих кустов, ни на что не похожих. Их шестипалые листья чуть трепетали от бриза, а цветы были голубыми и пахли как клевер, корица или еще какие-то рождественские пряности. Вдали чуть светились, как фитильки, огни и костры Берега Лома. А за ним, отсвечивая бледно-зеленым фосфорическим светом, расстилался океан. Чужие звезды всходили на небо, начиная свой неспешный и величественный еженощный круг.