Что-то вроде фанфика-сиквела по роману Стругацких "Понедельник начинается в субботу". НИИЧАВО в 1989 году.
Харитонов Михаил Юрьевич
Рубидий
11 ноября 1990 года. Г. Соловец. Главный корпус НИИ ЧАВО. Вычислительный центр
Саша Привалов сидел на перегоревшем вводном устройстве "Алдана" и пытался мыслить позитивно.
Получалось плохо: мешали остатки обывательского мышления, настоящего мага недостойные. Обывательское мышление напоминало о мелких, несущественных вещах. Например, о том, что праздничный заказ опять перехватил отдел Атеизма. Что отдел Вечной Молодости закрывают, вслед за опустевшей кивринской лабораторией. Что в отделе Предсказаний и Пророчеств прорицают, будто с Нового Года животное масло в продаже исчезнет окончательно, даже по талонам. Что с диссером всё так и подвисло. Что Стелла совсем захандрила, забросила ребёнка и проводит вечера у какой-то непонятной подруги, которую зовёт то Леной, то Алёной, а в трубку - Алёшей. Что сын практически не видит отца, потому что ему не хочется приходить домой и он всё чаще посылает вместо себя дубля. Что семейный бюджет в четыреста тридцать рублей - это тяжело, а дальше будет ещё тяжелее. Что Соловец - это всё-таки не Ленинград. Что...
- Ну хули бля! - раздалось откуда-то сверху. - Заебал ныть!
Привалов вздохнул. Над машинным залом находилась лаборатория Витьки Корнеева.
- Витька, - устало подумал он, - хватит материться. И без тебя тошно.
- Заебал, - повторил Витька сверху. - Я три часа с распределением мудохаюсь, а ты хуету сифонишь.
- Не читай чужих мыслей, - посоветовал Привалов. - Вообще-то в хорошем обществе не принято...
- Да ёб твою мать, будет он мне мораль читать! - заорал Корнеев. С потолка обвалился пласт штукатурки. Саша в последний момент успел сотворить слабенькое защитное заклинание. Штукатурка рассыпалась у него над головой, обсыпав свитер белым.
- Извини, сорвался, - буркнул со своего этажа Корнеев и в качестве любезности убрал извёстку со свитера приятеля. - У меня тут хуета какая-то весь день...
- У тебя всегда хуета, - бросил мысль в пространство Привалов.
- Да не хуета, а просто пиздорвация. Как этот гондон штопаный диван забрал, мне бля плотность поля нечем померить. Сука ебучая, выблядок, сто хуёв ему в панамку и залупу на воротник...
- Витька, - предложил Привалов. - Спускайся сюда. У меня тут спирт есть.
- Технический? - осведомился Корнеев.
- Очищенный, - пообещал Привалов. - Для протирки оптических осей.
Затрещало, дёрнуло током, и перед вводилкой шлёпнулось кресло с продавленным сиденьем. Через мгновение в него трансгрессировал Витька. В комнате тут же крепко завоняло потом и грязью. Судя по запаху, гигиенические процедуры Витьке игнорировал по меньшей мере неделю. Выглядел он тоже неважнецки. Впрочем, в последнее время все выглядели неважнецки.
Саша напрягся, стиснул зубы, ущипнул себя под коленкой и сотворил дубля. Тот, кося и прихрамывая - левая нога дубля оказалась сантиметра на три короче правой - потопал к сейфу, достал из-под горы картонных коробок с перфокартами заныканный ключ и извлёк из железного ящика пузатую колбу. Вернулся, вручил сосуд хозяину, с противным пенопластовым скрипом дематериализовался.
- О я ебу, да ты надрочился, - одобрил Корнеев, творя стаканы. - Я бля помню у тебя раньше дубли хуи пинали...
- Витька, - устало попросил Привалов. - Ты можешь не ругаться? У меня от твоего мата-перемата голова болит.
- Могу в очко насадить, - вздохнул Корнеев, пошептал себе под нос. Что-то пыкнуло и в комнате завоняло кошками. - Ну вот, изволь, пожалуйста. Это изящное заклятье, приводящее речь к литературной норме, некогда презентовал мне Кристобаль Хозевич Хунта, да будет он здоров и счастлив. То есть я хотел сказать... некоторым образом... счастья ему и здоровья. Нет, так тоже не вполне убедительно. Воистину, эксцесс какой-то! - он прошептал заклятие от конца к началу, отменяя его. - Бля, пиздец какой-то, - с облегчением выдохнул он.
Привалов задумался.
- А ведь действительно, - сказал он, - если переводить "бля" на приличный язык, то получится "воистину". В смысле прагматики словоупотребления.
- Ты при мне, пожалуйста, так не выражайся, - попросил Корнеев, странным образом обойдясь без матюгов. - Прагматика, словоупотребление... - он сотворил две бумажные тарелки с какой-то невнятной закусью вроде мелко покрошенной кильки, пахнувшей машинным маслом и аккумуляторной кислотой. - Мы простые алхимики-хуимики, универститутов не кончали, а кончали бля только в рот мудофельникам сраным...
- Хорош уже ругаться, - снова попросил Привалов. - Лучше "воистину", чем твои бля через слово.
- Да лана, - Корнеев скривился. - Я вообще-то не матерюсь. Просто у меня день был хуёвый. В смысле, неудачный.
- Опять живая вода слабодисперсная получилась? - проявил осведомлённость Привалов, разливая спирт по мензуркам, когда-то позаимствованным у Жиакомо.
- Хуй бы с ней, - вздохнул Витька. - У меня бабушка умерла.
- Соболезную, - промямлил Привалов, не очень понимая, что полагается говорить в таких случаях.
- Хули, в первый раз, что-ли, - Корнеев махнул рукой. - Давай дерябнем.
Выпили. Спирт отдавал сырой осиной.
- Так чего с бабушкой? - Привалов попробовал проявить сочувствие.
- Да в порядке уже. Просто она жить не хочет. Я уже заебался её оживлять, - Корнеев принялся зажёвывать горечь гадостью.
- А почему не хочет? - ляпнул Привалов.
- А что, я хочу? Или ты хочешь? - пожал плечами Корнеев.
- Ну... - Привалов подумал, - не очень, конечно. Умирать не хочется.
- Из того, что тебе не хочется умирать, не следует, что тебе хочется жить, - наставительно заметил Корнеев. - К тому же умирать не хочет твоё тело. А не хочет жить - это, как его, - он щёлкнул пальцами, появился дубль с толстенным словарём в руках, раскрытом на середине.
- Это, бля, внутренняя сущность, она же Эго, понимаемое как чувствующий и моральный субъект, на хуй, - сказал дубль, сверившись с какой-то статьёй, после чего превратился в крысу, а словарь - в бабочку. Крыса съела бабочку и издохла.
- Вот как-то так, - Корнеев пнул трупик. Тот рассыпался в мельчайшую серую пыль.
- Глупость какая-то, - сказал Привалов и чихнул.
- Будь здоров, капусткин, - невесело отозвался Корнеев и трансгрессировал себе в мензурку ещё грамм семьдесят.
Привалов посмотрел на него укоризненно.
- Мне надо, - объяснил Корнеев и выпил спирт залпом. Закашлялся. Сотворил блюдечко с чем-то вроде мелко нарезанной редьки в постном масле. Попробовал, скривился.
- Слушай, - спросил Привалов, - я вот чего не понимаю. Раньше ты вроде нормальный закусон делал. А сейчас?
- Ну ты мудель, - уставился на него Корнеев. - Извини, - буркнул он, - ты ж это, программист. Суть не сечёшь. Нельзя сотворить того, чего нет, понимаешь?
- Ну, - сказал Привалов, чтобы что-то сказать.
- Ни хуя ты не понимаешь... А, вот что. Сотвори треугольник. Первый угол прямой, второй сто градусов, третий сто двадцать, плоскость евклидова классическая. Быстро! - прикрикнул он.
Привалов машинально произнёс заклинание объективации геометрической фигуры. В воздухе вспыхнула какая-то кракозябра, тут же скукожилась и исчезла, а на Привалова сверху упал невесть откуда взявшийся окурок.
- Э-э-э, - до Привалова, наконец, дошло. - Так ведь сумма углов треугольника всегда сто восемьдесят. А ты мне какие вводные дал? Не бывает таких треугольников.
- Во! Дошло! Таких треугольников не бывает. Значит, и сотворить ты его не можешь.
- Не могу, - Привалову почему-то стало грустно.
- Ну так и здесь та же хуйня. Если чего-то нет, этого и сотворить нельзя. Помнишь Киврина?
Привалов помнил. Фёдор Симеонович Киврин заведовал отделом Линейного Счастья. В восемьдесят восьмом Киврин собрал вещи, магически запечатал двери в лабораторию, со всеми попрощался и трансгрессировал - по слухам, в какой-то оклахомский университет, на преподавательскую должность, благо знал английский. Все ему отчаянно завидовали.
- И какая связь? - решил внести ясность Привалов, пытаясь прожевать неаппетитную закусь. - Киврин за длинным долларом поехал, я бы на него месте тоже, наверное...
- Киврин учёный, доллар у него не на первых местах, - строго сказал Корнеев. - Просто он занимался счастьем, это его тема. А никакого счастья у нас в стране не осталось. Сотворить того, чего нет, нельзя. Вот Киврин и отправился туда, где оно есть. За предметом изысканий, - последние слова Корнеев произнёс таким тоном, будто выматерился.
- А Кристобаль Хозевич? Он же остался? - не понял Привалов.
- Во-первых, - назидательно сказал Привалов, - Хунта сильнейший маг, но не учёный. Его истина не интересует. Его интересует успех. Научный тоже, но вообще-то любой. А во-вторых, ты его давно в Институте видал?
Привалов задумался. В последнее время Кристобаль Хозевич практически всё время он пропадал на подшефном рыбзаводе, при котором в декабре прошлого года организовал малое предприятие "Старт". Формально возглавляли его какие-то мутные "афганцы", приписанные к отделу Оборонной Магии. Ни одного из них Привалов никогда в жизни не видел. Тем не менее, в Институте они числились: это он знал доподлинно, так как все расчёты по бухгалтерии "Старта" лежали на нём. Увы, из этих расчётов было совершенно невозможно понять, чем, собственно, "Старт" занимается. Осведомлённые люди - в основном сотрудники отдела Предсказаний и Пророчеств, который в последнее время ожил и окреп благодаря сотрудничеству с газетчиками - говорили что-то насчёт "экспортно-импортных операций", но эти слова оставались для Привалова китайской грамотой. Он всё надеялся выяснить что-нибудь у самого Кристобаля Хозевича, но тот в ВЦ не появлялся, присылая все бумаги с ифритами.
- Полгода точно не видел, - признал Саша.
- Вот, - сказал Витька. - Потому что смысл жизни тоже кончился. Поэтому Хунта на свой отдел положил с пробором. Или с прибором. Сечёшь тенденцию?
- Вот оно как, - уважительно сказал умудрённый Привалов. - Так это что же, - до него, наконец, допёрло, - теперь в стране нормальной еды больше не осталось?
- Как тебе сказать... - Корнеев дунул на грязные тарелки, превратив одну в пепельницу, а другую в плевательницу - Жратва-то нормальная есть. Просто реальность пре... переконфигурировалась. Таким образом, что всё вкусное достаётся конченым сукам и блядям. Мы с тобой не суки и даже не бляди. Ну то есть где-то суки и местами бляди, но не конченые. Поэтому жрём вот это, - он плюнул в пепельницу. Плевок превратился в крохотного василиска и зашипел по-змеиному.
- А почему реальность переконфигурировалась? - спросил Привалов, пытаясь подвинуть взглядом ящик с перфокатрами. Ящик не двигался, а вместо этого подпрыгивал на месте.
- Вектор магистратум восемь ноль шесть три четыре, - бросил Витька.
Саша посмотрел на ящик по-новому, и тот послушно пополз к выходу.
- Вот как ты так сразу вектор вычисляешь? - с завистью сказал он.
- Как-как. Каком кверху, - буркнул Корнеев.
Привалов в очередной раз подумал про себя, какой же он всё-таки бездарь.
По официальному счёту, в Институте он проработал тридцать лет без малого. Однако у институтских до последнего времени была трудовая льгота: рабочие дни не считались прожитыми, в общежизненный зачёт шли только праздники и выходные, и только проведённые вне институтских стен. Этим, кстати, объяснялось необузданное трудолюбие сотрудников, а также острая нелюбовь к дням отдыха. К сожалению, льгота имела обратную сторону - пользующиеся ею граждане не только не старели, но вообще и не менялись, в том числе и в умственном отношении. Так что руководство каждый год в обязательном порядке мотало сотрудников по командировкам. Сотрудники возвращались в новых рубашках и привозили пластинки и кассеты с новой музыкой, с которой организованно боролся Камноедов. Но в целом это мало что меняло. Так что по институтскому счёту Саша Привалов проработал шесть лет и считался молодым специалистом.
Льготу отменили в восемьдесят седьмом, в порядке борьбы с привилегиями. За два следующих года льготники как-то очень резко сдали. Тот же Привалов, уже свыкшийся с вечной молодостью, внезапно располнел и украсился обширной плешью, против которой не помогала никакая магия: выращенная заклинаниями шевелюра выпадала за пару дней. Корнеев, напротив, похудел и спал с лица, зато приобрёл коллекцию морщин, нехорошие желтоватые тени у глаз и стеклянный взгляд, который Саша раньше видел только у больных-хроников. Впрочем, такой взгляд он встречал у институтских знакомых всё чаще. Даже у институтских корифеев, живущих по личному времени.
Всё это было обидно, но особенно обидным было то, что за все эти годы он так и не выучился магии. Нет, кое-чего он набрался. Он мог - с трудом - сотворить дубля, который выглядел почти похожим на человека и делал почти то, что от него требовалось. Он был способен поднять взглядом тяжёлый предмет - правда, сдвинуть его в нужную сторону удавалось далеко не всегда. Делать себе бутерброды с сыром он так и не научился, а чай получался только грузинский. Штудирование учебников и справочных пособий не помогало и даже наоборот. Когда он, наконец, запомнил таблицу значений вектора магистратума в разное время суток, у него перестало получаться нагревать воду взглядом. Пришлось обзавестись кипятильником.
- Опять бля засифонил! - зарычал Корнеев. - Ну чего ты бля ноешь-то? Ну вот хули ты разнылся-то, мудло черепожопое?
- Вот что, Витька, - начал было оскорбившийся Привалов. Но тут кресло, в котором возлежал Корнеев, с хлюпаньем исчезло. Витька хряпнулся об пол копчиком и тут же со всей силой приложился затылком к полу. Раздалось глухое "бдыщ". От удивления Привалов сел.
Через пару секунд Корнеев приподнялся, застонал, сотворил какое-то заклинание и поднялся в воздух. Полежав на весу, он сотворил кресло, очень похожее на предыдущее, и плюхнулся в него, выбив из-под задницы фонтанчик пыли.
- Еба-ать, - сказал он, уважительно глядя на Привалова. - Я думал, ты ваще нихуя не можешь.
- Вот и дальше так думай, - буркнул Саша. Развеивать благоприятное впечатление ему не хотелось.
- Эта... - раздалось от двери. - Тут, того, Янус не заходил?
- Не заходил, - буркнул Витька, не оборачиваясь.
- Не заходил, значить? Ежли будет, мне брякни, шер ами. По внутреннему в мой кабинетик. Брякни, милай.
Привалов всё-таки повернулся. В дверях стоял доктор наук Амвросий Амбруазович Выбегалло. Как обычно, он был в валенках, подшитых кожей, и в синих портах. На голове мостилась бесформенная мохнатая шапка, составлявшая, казалось, одно целое с пегой бородой и сальными патлами. Правда, пару лет назад он сменил вонючий извозчицкий тулуп на импортную дублёнку, привезённую из командировки. В ней он стал выглядеть ещё отвратнее.
- А он не у себя? - зачем-то спросил Привалов.
Выбегалло приподнял мохнатую бровь, с которой свисала какая-то неаппетитная нитка.
- Чё, сам не видишь? - он показал куда-то в потолок.
Привалов поднял голову и честно попытался посмотреть через перекрытия. Иногда у него это получалось. Сейчас, однако, зрительный фокус сколлпасировал на полу женского туалета. Саша успел увидеть растопыренные синюшные ноги и застиранные трусы с жёлтым пятнышком, а потом через все переборки понёсся пронзительный визг.
- Гы-ы-ы, - осклабился Выбегалло. - Ты это... того. Ле фам - они это не любят. Лана, бывай здоров. Аривуар, значить.
Бородатое рыло убралось, в коридоре послышались тяжкие шаги.
- Вот же блядь, - тяжело вздохнул Витька. - Ща донесёт.
- Кому донесёт? - не понял Саша.
- Камноедову. Что мы тут спирт пьём и в сортир к бабам подглядываем. Ну ты тоже, конечно, ушлёпок. Выбегалло тебя развёл, а ты купился, как пацан. Ты чего вообще о себе вообразил? Что в директорский кабинет заглянуть можешь? Так же заклинание Ауэрса! Ты хоть знаешь, что это такое, мудофельник?
В плешивой голове Привалова вдруг тускло сверкнуло воспоминание.
- Так и на женском сортире заклинание Ауэрса, - сказал он. - Но я же увидел.
- Откуда знаешь, что Ауэрса? - заинтересовался Витька, щуря глаз. - Что, пробовал?
- Я однажды дежурил, а в мужском на этаже трубы прорвало, - признался Привалов. - Ну я решил по-быстрому зайти в женский, всё равно никого нет.
- И не вошёл, - сказал Корнеев. - Потому что трансгрессироваться не умеешь ни хуя. Нормальный полноценный маг на твоём месте... - Витька превратил колбу со спиртом в стеклянный член и подвесил его в воздухе над мензуркой Привалова. Из стеклянной залупы закапало.
Саша решил не вестись. Он хотел знать.
- А потом Жиан Жиакомо сказал мне, что на всех туалетах заклинание Ауэрса, - закончил он. - Которое непреодолимо даже для магистров. И как же это меня вдруг туда занесло, да ещё и в кабинку?
- Потому что ты сделал что-то мудацкое до такой степени... - начал было Корнеев, потом вдруг махнул рукой. Колба снова приобрела свой прежний вид. Корнеев взял приваловскую мензурку и единым махом её хлопнул. Секунды три у него ушло на переваривание последствий.
- Ты, Саша, сути дела не сечёшь, - наконец, сказал он. - Из ничего ничего не берётся, а подобное поддерживается подобным. Заклинание Ауэрса требует уйму энергии. Где её взять? Учитывая, что заклинание налагается как запрет?