- Из какого-нибудь запрета, - ляпнул, не подумав, Привалов, и тут же устыдился своей глупости.
Витька, однако, удовлетворённо кивнул.
- Ну хоть это понимаешь. А поскольку магия существует за счёт общества, то и питается это заклинание общественным запретом. На зазыриванье сисек и писек чужих баб. Понятно? - он налил себе с горкой и выпил залпом. Сотворил очищенную луковку и горку серой соли, закусил. Громко отрыгнул в воздух.
- Ну а что, теперь в туалет к бабам входить можно, что-ли? - не понял Саша.
- Ты меня вообще слушаешь? - с какой-то неожиданно живой злобой сказал Корнеев. - Тебе же говорят: запрет кончился. Потому что блядей разрешили и порнуху. Так что на туалетах Ауэрс больше не действует. Ну, почти. А вот соваться к начальству и смотреть, что оно там у себя делает - как было нельзя, так и сейчас нельзя. Сейчас даже больше нельзя. Так что там заклинание железобетонное. Дошло?
- Дошло, - Саша опустил голову, стыдясь своего тупизма.
- Извините, что беспокою, - у двери образовался Эдик Амперян. - Саша, вы не могли бы посчитать мне коэффициенты?
- У меня вводилка перегорела, - сказал Привалов.
- Я могу трансгрессировать данные непосредственно в память машины, но мне нужно побыстрее, - ещё вежливее сказал Амперян.
Саше не хотелось давать машинное время Эдику. Все знали, что он через каких-то нью-йоркских родственников взял заказ у американского военного ведомства и теперь просчитывает наиболее удачные траектории американских ракет. Но отказать Эдику было неудобно. Привалов слез с вводилки и уступил место Амперяну.
- Кстати, вы слышали, что Янус Полуэктович исчез? - сказал Эдик, колдуя над пультом.
- А-Янус или У-Янус? - уточнил Привалов.
- Насколько мне известно, оба.
- Полетел куда-нибудь, - предположил Саша. - В Москву.
- В том-то всё и дело, - вздохнул Эдик. - В Москве его ждут. Очень серьёзные люди. Они беспокоятся. В общем, если он появится - дайте мне знать.
- Ну вот почему он это делает, а мы ему помогаем? - вздохнул Саша, когда Эдик получил распечатки и ушёл, не забыв прикрыть за собой дверь. - Эти ракеты на нас же и полетят.
- Не полетят, - уверенно сказал Витька. - На такое говнище, как мы, ракеты тратить не будут.
- А зачем тогда Эдику траектории заказывать? - не понял Саша.
- Убедиться, что мы именно такое говнище, - откомментировал Корнеев. - Ещё спирт есть?
- Может, хватит? - без энтузиазма сказал Привалов.
- Не хватит. Что-то меня не берёт, - ответил Витька, прислушавшись к своему внутреннему состоянию. - Вроде пью, а ни в одном глазу.
Скрипнула дверь, показался горбатый нос Романа Ойры-Ойры.
- Эва! Скучно у вас! Пошли ко мне, кино смотреть будем, музыку танцевать! Деньги ваши - веселье наше!
- Гуляй, Ромочка, - махнул рукой Корнеев. - У нас денег нет.
- "Смоковница" есть, в хорошем качестве, - зазывно улыбнулся Роман. - Полная версия, такая только в Москве и у меня.
- Денег нет, извини, - повторил Корнеев.
- Скучные вы люди, - сказал Ойра-Ойра и исчез.
- Балабол, - сказал Саша.
- Балабол-то он балабол, а свою тридцатку в день имеет, - процедил Корнеев.
Саша поморщился. Коммерческие таланты Ойры-Ойры были скромными, но существенно превышали приваловские. В частности, Ойра-Ойра, пользуясь происхождением, выбил из Камноедова музыкальную льготу.
С современной музыкой Модест Матвеевич боролся не только административными мерами, но и магически. После скандала с Саваофом Бааловичем Одиным, который опознал в композиции группы "Иси-Диси" песнопения вавилонских жрецов-кастратов, любая музыка, написанная буржуазными композиторами после 1896 года, была заклята Камноедовым лично. Всякие "моден-токинги", "битлы" и прочая буржуазная нечисть при попытке её послушать в стенах института превращалась в марш Мендельсона. Когда появились видаки, Камноедов наложил на видео особенно хитрое заклятье, в результате которого все сисястые тёлки на экране визуально старели на шестьдесят лет, а драки, погони и перестрелки заменялись панорамами посадок брюквы в Сумской области. Однако хитрый Ойра-Ойра однажды заявился к Камноедову с требованием разрешить прослушивание музыки в его лаборатории, с тем обоснованием, что он-де, как выяснилось, цыган, а цыган без музыки не может. На рычание Камноедова он предъявил чрезавычайно красивую бумагу от Всесоюзного общества "Романипэ", а также передал на словах, что создание трудностей национальным меньшинствам может обойтись Камноедову дорого. По каковому вопросу посоветовал обратиться в отдел Предсказаний и Пророчеств. Модест Матвеевич тут же и позвонил в отдел, выслушал ответ, после чего выматерился - чего никогда в жизни не делал - и выписал Роману особое разрешение. Роман тут же переоборудовал лабораторию в дискотеку и видеосалон. Вход стоил полтинник, просмотр - от рубля до трёх, в зависимости от категории киноленты. В последнее время Саша всё чаще ловил себя на мысли, что трёшка - не такие уж и деньги. От падения его удерживал только стыд перед Корнеевым.
- Ну и правильно, - оценил Корнеев его мысли. - Чего на мандень пялиться. Давай бля ещё спиритуса. Наебениться хочу.
- У меня больше нет, - виновато сказал Саша, показывая на колбу.
- Есть, - сказал Корнеев, жадно глядя на сейф. - Наливай.
- А закусывать чем будем? Я этот твой форшмак жрать не могу. Мне здоровье дороже.
- Как ты сказал? Форшмак не будешь? Ты чё, антисемит? - вдруг прищурился Корнеев.
- Да ты что мелешь? - не понял Саша. - Я чё, Выбегалло?
- Не шуткуй на эти темы, - неожиданно серьёзно сказал Витька. - Никогда больше не шуткуй. Запомни мои слова.
- Не понял, - сказал Привалов.
- Кто не понял, тот поймёт, - загадочно заметил Витька. - О! - вдруг сказал он, прищурившись и пялясь куда-то в стенку. - Сгоняй в буфет, там бутеры с сыром привезли. Сыр вроде съедобный. Только надо быстро. Одна нога здесь, другая там.
Привалов привычно встал и внезапно сел. Ему пришла в голову мысль, которая не посещала его ни разу за тридцать лет. Мысль была простая, но довольно неприятная.
- Слушай, - сказал он, садясь, - а ты сам сходить не можешь? Тебе же как два пальца об асфальт. Трансгрессировался, и все дела.
- Да там очередь, - с неохотой сказал Витька.
- Дубля пошли! - попробовал нажать Привалов.
- Какой дубль? Ты давай топай-топай! - насел Корнеев. - Там сейчас всё разберут.
Привалов почувствовал что-то вроде лёгкой паники. Какая-то часть его и в самом деле безумно боялась, что бутерброды с сыром вот-вот кончатся, и готова была бежать за ними впереди паровоза. Но была и другая часть - которая наблюдала за первой с недоумением... и стыдом.
- Так-так-так, - сказал он, устраиваясь на вводилке поудобнее. - И давно это вы со мной сотворили?
Корнеев отвёл глаза.
- Это не я, - неуклюже соврал он.
- Колись, - сказал Привалов.
Витька неуверенно улыбнулся.
- Ну, - заговорил он каким-то ненатурально-небрежным голосом, - не то чтобы совсем не я... Мы все. Вместе. Володя Почкин, Эдик, Роман... ну и я немножко. Колданули, в смысле. В порядке вписки в коллектив. Не, ну а чо? Побегал немножко за бутербродами. Делов-то.
- Получается, я за бутербродами для вас тридцать лет бегал, - Привалов медленно выдохнул, стараясь держать себя в руках.
- Ну извини. Случайно получилось. Мы так, пошутили. Наложили заклятьице. А потом как-то, знаешь, замылилось. Ты же не замечал.
- Замылилось. На тридцать лет, - с горечью повторил Саша.
- Ну чего ты нюни-то развёл? Да мы все друг над другом подшучиваем. Знаешь, как Почкин сотворил дубль Ойры-Ойры и послал его к Камноедову ругаться? Это целая история была... - он набрал воздуха, явно намереваясь съехать с темы.
- Ты мне зубы не заговаривай, - сказал Привалов, борясь с нарастающим желанием бежать за бутербродами. - Ты с меня эту гадость убери. Сейчас же.
- Не могу, - Витька очень натурально развёл руками. - Киврин вот мог бы. Но его с нами больше нет. Да сгоняй ты за бутерами, тебе же легче станет!
Привалов стиснул зубы, стараясь не поддаваться. Получалось плохо.
- Я ваще не понимаю, чего ты нахуй разнылся, - продолжал разоряться Витька. Было видно, что он уже пьяноват: глазки замаслились, речь ускорилась. - Какие на хуй обиды в коллективе? Среди друзей не щёлкай клювом!
- Таких друзей - за хуй да в музей, - выразил Саша своё отношение.
- Ну и мудак. Короче, ты идёшь или чего? Если нет, налей так. Будем без закуси глушить. По твоей блядь милости. Жопу ему от вводилки оторвать сложно.
- Нет, Виктор, - сказал Привалов. - Я тебе, пожалуй, больше не налью. Я вообще не уверен, что тебе наливать буду.
Витька посмотрел на него с нехорошей, тяжёлой серьёзностью. Привалов с опозданием сообразил, что его друга, во-первых, уже хорошо повело от спирта, а во-вторых, тот этого ещё сам не понял. В такие моменты Витька обычно бывал особенно неприятен.
- Ты о себе чего возомнил, падаль? - сказал Корнеев голосом почти трезвым. - Ты мне, сучёныш мелкий, не нальёшь? Мне? Да я тут один, кто тебя вообще за человека держит. А ты не человек, ты говно ёбаное! Выебок пиздогубый, бля, мамин хуишко, cсыкло ты дрисное. Ссышь, что залупу тебе в ротяру напихают. Запомни, дрочила нищая: пидор - это твой ебаный дед, а хуесос - твой папа. А мамаша твоя, Санёк - ебаная проблядь, которую стерилизовать надо...
- Вот что, Витька, - сказал Привалов и угрожающе привстал.
Корнеев посмотрел на него с каким-то унизительным интересом.
- И что ты мне сделаешь? - сказал он спокойно и осмысленно. - Ты говнодрищ, а я маг. Я тебя в овцу превращу, раком поставлю и очко порву. И ты всю жизнь об этом молчать будешь. Ты мне отсосёшь миллион раз, чтобы я никому не рассказал. Ты мне сосать всю жизнь будешь. И Стелку твою, разъёбу, накуканю хорошо... Слышь, муженёк, она пархотку бреет? Люди говорят, у неё там сказки венского леса...
Сашка побагровел. Он понимал, что, как мужчина, должен сейчас что-то сделать. Наверное, ударить. Физически он это мог - в молодости он был не дурак подраться. Но ударить настоящего мага было для него, слабачка, нереально.
Привалов зажмурился и попытался трансгрессировать корнеевское кресло. На сей раз чуда не случилось: кресло осталось на месте, Витька - тоже.
- Чё, пизорвань? Зассал? - каким-то особенным, гунявым голосом осведомился Корнеев. - Понял своё место, парашник? Эт" хорошо, эт" здорово, - вспомнил он кивринское присловье. - Да ты не ссы, не буду я Стелку ебать, Ромка говорил - у неё из манды гнильём тащит, как с помойки...
Трудно сказать, что послужило последней каплей. Но Привалову внезапно стало легко и приятно. Заклинание "самсоново слово" само всплыло в голове со всеми подробностями - простое, не требующее никаких особых умений, вообще ничего, кроме готовности пожертвовать собой. Однако Саше именно этого и хотелось больше всего. Сейчас он убьёт Корнеева. Потом, если останутся силы - жену-блядищу. Может, чего останется и на долю её Артёма или кто у неё там. После чего он умрёт от истощения души. И все его проблемы умрут вместе с ним. Перспектива показалась неожиданно заманчивой.
- Да погибнет моя душа с тобой, - начал он, простирая руки.
- Чо-чо бля? - осклабился Корнеев. - Пропукайся сначала...
- Да погибнешь ты худой смертью, - улыбнулся Саша, творя заклятье.
В эту секунду до Корнеева дошло. Зарычав, он метнул в Привалова файерболл. Тот погас в воздухе: "самсоново слово" защищало само себя. Пробить такую защиту мог бы, наверное, только Киврин, да и то вряд ли.
- Да возьмут тебя силы злые... - продолжил Привалов, чувствуя, как сгущается в комнате тяжёлая всамделишная тьма.
Корнеев тоже это почувствовал - и внезапно рухнул на колени, как подкошенный.
- Сашка, прости дурака пьяного! - закричал он отчаянно. Тот не услышал: у него перед глазами стояла торжествующая витькина рожа, в ушах звенели слова "выебок пиздогубый" и "сказки венского леса".
- Саша, не надо!!! - пронзительно завизжал Корнеев, когда тьма начала сгущаться вокруг него.
Тут помещение прорезала жёлтая молния и тьма исчезла.
Посреди комнаты стоял Жиан Жиакомо. За ним, с портфелем под мышкой, семенил гном.
- Господа, - произнёс великий престидижитатор с невыразимым презрением, - это просто бездарно.
Корнеев, увидев начальство, воспрял было духом.
- Эчеленца, этот псих... - начал он ябедническим голосом, показывая на Привалова.
Жиан Жиакомо щёлкнул пальцами, и на руке материализовалась белая перчатка с шитой золотом монограммой. Рука вытянулась, как резиновая, и с оттяжечкой хлестнула Витьку по щеке. Потом по второй.
Витька выпучил глаза, хватая ртом воздух. Саше вдруг стало стало смешно: его приятель стал похож на снулую рыбу.
- Bastardo, - сказал Жиакомо Витьке лично. - Pezzo di merda.
- Эчеленца... - проблеял Витька.
- Вы дерьмо, - сказал Жиакомо по-русски, - но всё-таки мой ученик. Мне нет дела до вашего volto morale, но быть идиотом вы не имеете права. Сейчас вы чуть не погибли. От заклятья, наложенного маленьким безобидным человечком. Которого вы умудрились вывести из себя. Это всё равно что издохнуть от укуса блохи.
Привалов испытал противоречивые чувства. Сравнение с блохой ему не понравилось, а вот испуганная и побитая физиономия Витьки - наоборот.
- Что касается вас, - голова великого магистра повернулась к Саше. - Вы правильно оценили свою жизнь. Она не представляет никакой ценности, потому что вы ничтожество. Но вы переоценили ценность его жизни, - он снова повернулся к Корнееву. - Она стоит не больше вашей. К сожалению, он мой подчинённый. Из-за его смерти меня ждали бы неприятные разбирательства и хлопоты. Иначе я с удовольствием понаблюдал бы, как вас обоих заберут вниз. Впрочем, этот deficiente не останется без соответствующего вразумления.
Он повёл бровью, и Витька пропал. Привалову показалось, что он слышит какой-то задушенный писк.
- И запомните, - сказал он Привалову. - Если кто-нибудь из вас доставит мне хоть малейшее беспокойство... - он недоговорил и исчез.
Гном с портфелем остался. Он повёл носом и пропищал:
- Саша, налей...
- Саня, - вздохнул Привалов, - ты своё выпил.
- Капелюшечку, - попросил гном.
- Саня, - сказал Привалов, - ну вот сам подумай. Я сейчас буду ссориться с Жиакомо?
- Плохо мне, - сказал гном плаксиво. Реакции не дождался и нырнул в паровую батарею вместе с портфелем.
Привалов печально посмотрел ему вслед. Когда-то гном был человеком - очень условным, но всё-таки. Звали его Саня Дрозд и был он по занимаемой должности институтским киномехаником, а по жизни - тихим, безвредным, пьющим раздолбаем. Пьянка его и погубила: он попал под горбачёвскую антиалкогольную компанию. Модест, обожавший всяческие запреты, наложил тогда на подведомственную ему территорию мощнейшее неснимаемое заклятье. Всякий, кто принимал в стенах Института больше двухсот грамм чистого, превращался в мышь, черепашку, гномика или другое незаметное существо. Заклятье продержалось ровно неделю: приехала комиссия из Москвы, и пришлось в срочном порядке накрывать поляну. Всю неделю сотрудники выпивали за территорией или под охраной защитных заклинаний. Пострадали всего двое: старый алкоголик Мерлин (он превратился в инфузорию), да Саня Дрозд, которого, кажется, просто забыли известить о нововведении. Гномика забрал к себе Жиакомо. По слухам - из жалости: другие гномы не приняли нового собрата, так что тот ходил весь искусанный и в синяках.
Мысли Привалова плавно перешли на Жиакомо.
На фоне всеобщего упадка и разложения заведующий отделом Универсальных Превращений казался последней крепостью, не спустившей флага. Киврин стал американцем. Кристобаль Хунта предался махинациям. Амперян и прочие занимались кто чем. Даже высокосознателный комсомолец Почкин, и тот всё больше времени посвящал кооперативу "Вымпел Плюс", занимающемся перепродажей персональных компьютеров фирмы IBM.
Но Жиан Жиакомо не поступился принципами. Он исправно появлялся на рабочем месте минута в минуту, привычным жестом бросал шубу гному и проходил сквозь стену к себе в отдел. Занимался он исключительно научной работой по утверждённой теме: трансфигурацией тяжёлых элементов. От сотрудников он требовал того же, что привело к массовому оттоку таковых. Сейчас у Жиакомо из более-менее значимых фигур остался только Корнеев, который всё ещё надеялся защититься.
В воздухе раздался какой-то тихий звук. Привалов повернулся и увидел маленького зелёного попугайчика, сидящего на шкафу с распечатками.
- Др-рамба! Р-рубидий! Кр-ратер Р-ричи! - сообщил попугайчик. - Сахар-рок? - просительно сказал он, склоняя голову набок.
Привалов вздохнул. Открыл дверцу шкафа и достал коробку. Когда-то она была коробкой с сахаром, а теперь, пожалуй - из-под сахара. На дне лежало несколько некондиционных кусочков.
- На, жри, - сказал он, давая попугаю самый маленький.
- Пр-римитив, - довольно сказал попугай, устраиваясь на столе с добычей. - Тр-рудяга.
- И то верно, - вяло согласился Привалов. Общаться с попугаем не хотелось.
Попугай это, видимо, почувствовал.
- Др-рамба игнор-рирует ур-ран, - попробовал он заинтриговать собеседника.
- Да ну тебя, Фотончик, с твоими драмбами, - сказал Привалов, думая, не занять ли корнеевское кресло. Его останавливало только то, что Корнеев мог материализоваться в нём в любой момент. Последствия могли быть самые неприятные.
- Дыр-ра вр-ремени, - попробовал попугай снова.
- Если у тебя есть дыра, заткни её, - отозвался Саша.