Фотончик появился в Институте в шестьдесят третьем. Был он родом из двадцать первого века, а возник как побочный продукт экспериментов одного из директоров НИИ ЧАВО, Януса Полуэктовича Невструева. Тот стремился покорить время, в чём и преуспел: где-то в отдалённом будущем он построил машину времени и отправил самого себя в прошлое. Это и породило двух директоров сразу. Причины своего поступка он не объяснял. После семьдесят пятого года у него и спрашивать перестали, поскольку именно тогда он опубликовал свой главный научный результат - обобщённую теорему причинности.
Как известно, из общих законов причинности следовало, что информация и материальные предметы как её носители не могут переноситься против вектора времени. Невструев доказал, что это всё-таки возможно - но только в том случае, если перенесённая информация не имеет для прошлого никакой практической ценности. То есть: в прошлое нельзя было закинуть сложный научный прибор, учебник по физике, или хотя бы слиток золота. Но можно было забросить туда коровью лепёшку, графоманское сочинение на эротическую тему. Или вот, скажем, попугая.
Одно время Фотончик возбуждал любопытство, потому что сыпал напропалую интересными словечками - "дыра времени", "уран", "атмосфера горит" и тэ пэ. Все думали, что он участвовал по меньшей мере в звёздной экспедиции. В конце концов У-Янус, страдальчески морщась, объяснил ближайшим сотрудникам, что попугай предназначался к участию в съёмках детского фильма "Большое космическое путешествие", для чего и был научен всяким космическим выражениям - чтобы самого себя озвучивать настоящим попугайским голосом. Идея была дурацкой, но принадлежала самому Сергею Михалкову, спорить с которым никто не стал. Птицу взяли из уголка Дурова, а космонавтский лексикон в неё магически вбил лично Янус Полуэктович, по ходатайству академика Келдыша. Увы, в первый же день съёмок попугай нагадил Михалкову на французский пиджак, после чего ни о каких птицах в кадре не могло идти и речи. Невструев пожалел Фотончика и оставил себе.
Сотрудники осознали, что попугай - не космический волк, а неудавшийся артист, и интерес к нему пропал. Более того, птицу - которая имела привычку мешать работе и оставляла следы жизнедеятельности - начали гонять. Только Привалов относился к Фотончику по-доброму и подкармливал сахарком.
- Кор-рнеев гр-руб, - снова попытался привлечь к себе внимание попугай.
Привалов не ответил. Он думал, не пойти ли ему в город, в избушку Наины Киевны. Старая ведьма открыла у себя в Изнакурноже кооперативную обжираловку с мухоморным пивом, сваренном по старинному рецепту. Пиво било по шарам со страшной силой, но у Привалова было как раз подходящее настроение. Останавливал его только неизбежный домашний скандал.
В воздухе раздался свист и откуда-то сверху в пустое кресло рухнул Витька. Вид у него был жалкий. Судя по всему, шеф применил пропесочивающее заклятье, - а может и вздрючной вольт. В любом случае завидовать тут было нечему.
Витька то ли прочёл его мысли, то ли что-то почувствовал.
- Пропесочили меня, - сказал он. - Ты это... извини, Сань. Я мудак. Меня по мозгам спиртягой долбануло. А я с устатку и не евши...
Отходчивый Привалов кивнул. Потом, подумав, сотворил дубля, и тот повторил путь к сейфу.
- Ладно, - сказал Саша, немножечко гордясь своим великодушием. - Давай ещё по одной.
- Ну вот это дело, - тут же воспрял Витька. - А то сразу хуё-моё, три пизды в рот...
День сегодня точно был особенный. Привалову снова пришла в голову простая мысль.
- Витька, - сказал он. - А почему ты материшься, только когда со мной разговариваешь? Эдику Амперяну ты ни разу матом ничего не сказал.
- Так это ж Эдик, - сказал Корнеев. - Он сам вежливый. И обидеться может. Поднасрать, в смысле.
- А я, значит, не могу? - Привалов почувствовал, что снова начинает заводиться.
- Ну теперь вижу, можешь, - Витька замахал руками. - Если палку перегнуть. Я правда не хотел, - снова сказал он. - Ну а так... ты же человек хороший, верно? А Эдик сука та ещё.
- Ну почему сразу сука? - не понял Привалов. - Мне он, например, ничего плохого не делал.
- Это ты так думаешь, - Витька скверно ухмыльнулся. - Ладно, чего уж теперь-то... Извини, что об этом, но все же знают. Помнишь, как у тебя каждый вторник "Алдан" ломался? Именно во вторник? И ты оставался его чинить?
- Было дело, - вспомнил Привалов. - Причём каждый раз что-то новое. Я уж думал, проклятье какое-то случайно поймал. Саваоф Баалович лично разбирался. Нет, говорит, никакого проклятья. Там контакты у куба памяти отходили. Китежградский завод, чего ж ты хочешь.
- Зря ты на Китеж гонишь. То есть они, конечно, говнюки и делают говно, но тут они не виноватые. Это Эдик. - сказал Корнев. - Каждый раз заклинал твой куб. А потом шёл к Стелле. У неё по вторникам короткое дежурство было, помнишь?
Саша давно подозревал - да чего уж там, знал - что жена гуляет налево. Но слышать это сейчас и от Витьки было как-то ну очень неприятно.
- Да ты не плакайся, - Корнеев похлопал его по плечу. - Она не виновата. Он её приворожил слегка. Стелка твоя баба податливая. Ну и помогал ей по всяким мелочам. Квартирку там магией убрать, бижутерию в брюлики на вечер превратить... Вот это вот всё. Бабе тоже ведь помогать нужно. И по быту, и по всему. Ты-то ведь не можешь.
Саша в очередной раз вспомнил, какой из него маг, и ему стало так гадко, что он, наконец, решился.
- Вот что, Витька, - сказал он. - Пойду-ка я к Наине. Выжру. Хочешь - со мной иди. Но если ты меня ещё раз оскорблять начнёшь... не знаю.
Витька посмотрел на приятеля с некоторым уважением.
- У Наины дурь крутая, - сказал он. - Не знаю, как у тебя, а мне башку начисто сносит. Давай всё-таки спирт. И хрен с тобой, ща дубля сварганю, он бутеров захватит, - великодушно предложил он.
Дверь снова открылась. Это опять был Эдик Амперян.
- Извините, что отвлекаю, - вежливо сказал он. - Модест собирает всех в актовом зале. Какое-то срочное сообщение.
- Никуда я не пойду, - заявил Привалов.
- Я очень сожалею, но у меня совершенно чёткие инструкции, - ответил Эдик, складывая пальцы в мудру направленной трансгрессии. Вспыхнуло, погасло, и Привалов с Корнеевым очутились в актовом зале, битком набитом сотрудниками.
Стульев не было, так что все сидели кто на чём. Какой-то седой дедуся из отдела Абсолютного Знания восседал на старинном медном арифмометре. Володя Почкин делил крохотную табуретку с престарелым колдуном Неунывай-Дубино из отдела научного атеизма. Корнееву повезло: его перетащило вместе с креслом. Привалову повезло меньше: вводилка, на которой он сидел, осталась в лаборатории.
Он беспомощно оглянулся и вдруг почувствовал, что в икру ему что-то упирается. Оглянувшись, он увидел косо срезанный пень, растущий прямо из паркетного пола. Видимо, кто-то из сильных магов сжалился над ним и организовал для него место. Решив, что дарёному коню в зубы не смотрят, Привалов осторожно опустился на пень. Тот оказался неожиданно удобным.
Внезапно все замолчали - ровно так, как бывает в случае применения заклятья Абсолютной Тишины.
На трибуне материализовался замдиректора по административно-хозяйственной частьи Модест Матвеевич Камноедов. Его лоснящаяся физиономия была полна, как супница, торжественной скорби. Чего было больше, скорби или торжества, сказать было затруднительно - и того и другого хватало с избытком.
- Товарищи и граждане! - зычный голос завхоза заполнил зал.
- Господа и мадамы! - съегозульничал кто-то из передних рядов.
- Вы это прекратите, это вам не балаган, - сказал Модест Матвеевич грозно, но не вполне уверенно. Привалову почему-то вспомнилось жиакомовское "господа".
Кто-то захихикал. Модест сурово посмотрел в зал. Хихиканье тут же прекратилось: хозяйственник был крут и шутливых не любил.
- У меня срочное информационное сообщение, - продолжил тем временем Модест. - Директор Института, Янус Полуэктович Невструев, сегодня в полночь, э-э-э...
- Эмигрировал? - снова донеслось из передних рядов.
Все ожидали, что Модест на сей раз разгневается. Вместо этого сотрудники увидели редчайшее зрелище - растерянность на лице завхоза.
- В каком-то аксепте, - наконец, выдавил он из себя. - В хорошем смысле, - добавил он быстро.
- Это как? - заинтересовался неугомонный товарищ в первом ряду.
- Вы это прекратите, - повторил Модест. - Согласно штатного расписания и изысканиям наших отечественных учёных, - начал он, - директор НИИ ЧАВО, товарищ Янус Полуэктович Невструев, существовал в двух экземплярах. Как было установлено компетентными органами, это происходило от того, что второй экземпляр директора двигался во времени назад, тем самым создавая эффект контрамоции, то есть движения во времени взад. Доступно?
Привалов тяжело вздохнул. То, что один из Невструевых - контрамот, установили никакие не компетентные органы, а он сам лично. Но этого почему-то никто не помнил. Как и прочих его, Привалова, заслуг. Они как-то очень быстро забывались. Зато все превозносили Ойру-Ойру, создавшего "теорию фантастической общности", непонятно кому и зачем нужную, или того же Почкина, год назад написавшего статью в "Вопросы чароведения", считающуюся гениальной. Статья была посвящена гауссовости приращений в теории стандартного М-поля и целиком основывалась на расчётах Привалова. Однако упоминать Привалова Почкин в тексте не счёл нужным, объяснив это тривиальностью сашиного труда. "Понимаешь, Санёк" - сказал он ему в ответ на робкую претензию, - "с тем же успехом я мог бы упомянуть арифмометр". Саше, как обычно, стало стыдно. Он долго корил себя за примитивные чувства, недостойные настоящего мага, и даже тратил лишние минуты на осмотр ушей - не полезла ли из них шерсть. Шерсть не лезла, Саша радовался. Но глупая обидка осталась и жила где-то в глубине души своей жизнью, время от времени вылезая наружу.
- В общем и целом, - продолжил Модест, - вчера в полночь, то есть сегодня в прошлую полночь, то есть в состоявшуюся сегодня полночь Янус Полуэктович провёл научный опыт, в результате которого, некоторым образом, - он снова замялся, подыскивая в своём лексиконе подходящие формулировки.
В этот момент воздух колыхнулся, и рядом с Камноедовым возник Янус Полуэктович.
Вид у него был чрезвычайно торжественный. Директор явился в парадном финском костюме, при галстуке, украшенном золотой булавкой, и в жёлтых ботинках, по виду заграничных. В руке он держал кожаную папку.
- Так, - начал он. Голос у него был мощный, ровный, легко накрывающий зал.
Модест вытаращился на него, как на саламандру, самовозгоревшуюся посреди вверенной ему территории.
- Извините, Модест Матвеевич, - быстро сказал Янус. - Я сам расскажу. - Он выразительно посмотрел на Камноедова.
Тот с огромной неохотой освободил место, всем своим видом выражая живейшую готовность занять его снова при первой же возможности.
- Должен сообщить, - сказал Янус Полуэктович, - что находящийся перед вами субъект не является настоящим директором Института. Я - созданная им сложная наведённая галлюцинация с ограниченным сроком годности.
- В таком случае немедленно освободите трибуну! - тут же заявил Камноедов. - Не будучи сотрудником Института, вы не имеете пра...
Янус Полуэктович бросил на Камноедова взгляд, и у того пропал голос. Было видно, как он шевелит губами, не в силах вымолвить ни слова.
- Ещё раз извините, Модест Матвеевич, - сказала галлюцинация. - Но мне необходимо завершить свою речь. Итак, - изображение Невструева снова повернулось к залу, - как вы уже, должно быть, поняли, я поставил эксперимент по перемещению во времени живого существа. Добровольцем был я сам. Эксперимент завершился успешно. Теперь я нахожусь в прошлом, конкретно - во вчерашнем дне, в качестве так называемого У-Януса, вам хорошо известного. В сегодняшнем дне не осталось ни одного Невструева. Таким образом, должность директора Института можно считать вакантной.
Зал зашумел. Все, конечно, знали, что когда-нибудь это случится. Но почему-то думали, что ждать этого следует в отдалённом будущем. В следующем веке, а то и позже.
- Вопрос о новом директоре будет решаться в Москве, - продолжала галлюцинация. - Вероятно, это займёт какое-то время. Временно исполняющим обязанности директора института я назначаю товарища Бальзамо Джузеппе Петровича.
Поднялся гул. Все, конечно, боялись, что власть перехватит Камноедов или ещё кто похуже. Однако Бальзамо был тоже не подарок. Великий старец годами не выходил из своей подвальной лаборатории, окружённой сильнейшими защитными заклинаниями. Ходили слухи, что он занят изготовлением философского камня. Процесс был, в общем-то, известен и даже описан в литературе, но требовал около семисот лет непрерывного высококвалифицированного труда. Кроме того, Бальзамо очень плохо понимал по-русски, поэтому общался в основном с Жианом Жиакомо. Ходили слухи, что пару раз видели Выбегалло, выходящего из бальзамовских подвалов, но Привалов считал эти слухи нонсенсом и катахрезой.
Остальные, видимо, пришли к тем же выводам: взгляды присутствующих устремились к Жиану Жиакомо, устроившегося у стенки на удобном канапе. На лице его застыло выражение брезгливой скуки. Всеобщее внимание его нисколько не поколебало.
- С предложениями об аренде и по вопросам прохода на территорию обращайтесь к товарищу завкадрами, - продолжала галлюцинация.
В зале кто-то громко свистнул.
Сдача помещений в аренду было делом перспективным, но затруднительным. Площадей в НИИЧАВО хватало с избытком, особенно теперь, когда освободился кивринский первый этаж. Проблема была в их доступности. Лицо, не являющееся сотрудником Института, не могло переступить его порог без сопровождения. Изменить этот порядок было невозможно: соответствующие заклинания были вмурованы в фундамент главного корпуса ещё при Петре Великом. Сопровождение мог организовать товарищ Дёмин. Его ближайшим конкурентом считался начальник вневедомственной охраны Института, некий Ковалёв. Особняком стоял Саваоф Баалович Один, которого комсомолец Почкин каким-то образом обаял и привлёк к делам кооператива "Вымпел-Плюс". Старик Один оказался ценнейшим сотрудником - в частности, он выбил для "Вымпел-Плюса" дефицитные библиотечные помещения, некогда заполненные трудами разнообразных марксистов-ленинцев. Один мог провести в здание хоть полк, хотя и не злоупотреблял этим. Так или иначе, решение Януса Полуэктовича было кому оспорить.
Саша успел ещё подумать о том, как же ему не повезло с компьютерными делами. Как программист он был узким и малоценным специалистом: "Алдан" так и остался чисто военной разработкой, помимо оборонки мало где известной. Операционная система "МАВР/2" и язык КОРАЛ, на котором последние пятнадцать лет писал Привалов, были заточены под узкий круг магических задач.
Одно время Привалов рассчитывал, что его позовут в "Вымпел Плюс", который хорошо расторговался "двести восемьдесят шестыми". Привалов рассчитывал на место технического специалиста. Однако его тут же занял универсальный Саваоф Баалович. Характер у старика был сложный, и Почкин опасался, что присутствие Саши нарушит хрупкий баланс в коллективе. Во всяком случае, так он объяснил это Привалову. После чего похлопал его по плечу и пообещал взять его как-нибудь потом, когда фирма - он называл кооператив исключительно "фирмой" - по-настоящему развернётся.
- Вопросы целевого финансирования обсуждайте с Модестом Матвеевичем, - сообщило изображение Януса Полуэктовича.
Модест, оттёртый от трибуны и обиженный, внезапно подтянулся. Вид у него стал не то чтобы довольный, но приободрённый.
- Другие вопросы, не требующие публичного обсуждения, здесь, - на трибуну легла кожаная папка.
Саша не успел удивиться тому, что галлюцинация перемещает материальные предметы, как Модест Матвеевич каким-то неожиданно ловким движением папочку прибрал. Куда она девалась, никто не понял.
- Оригиналы документов переданы товарищу Бальзамо, - закончила галлюцинация.
Модест постарался сделать вид, что ему всё равно.
- Все наработки по проекту "сто два" переданы в Отдел Заколдованных Сокровищ, - сказало подобие Януса. - It was a pleasure and an honor serving with you, and now I take my leave, - закончило оно и растаяло в воздухе.
- Чего? - не понял Привалов.
- Пизде-е-е-ец, - протянул Корнеев и исчез.
В зале послышались хлопки и свист - это сотрудники трансгрессировали кто куда. О Привалове, как обычно, забыли. Он встал и поплёлся к дверям, проклиная себя за неспособность освоить даже такую простую технику.
В дверях ему опять повстречался Выбегалло, ковыряющий гвоздём в ухе. В бороде у него висела то ли капуста, то ли пшёнка, то ли ещё какая-то гадость. Брезгливый Саша попытался прошмыгнуть мимо, но Амбросий Амбруазович поймал его за локоток.