5
- Ты видел Франц? - Ганс взволнованно всматривался в полумрак транспортного отсека.
- Конечно, вон туда рванула.
- Я следом!
Франц схватил Ганса за плечо, но тот бросился вперёд так, что в кулаке Франца остался только чёрный офицерский погон.
- Она опасна, сэр! Поосторожней!
Ганс заскочил за угол и увидев тень, нырнул за ящик. В полумраке было плохо видно, но Ганс слышал, как тень, мягко шурша, удаляется. Он выглянул из-за ящика. На месте, где должна была быть тень, стоял его дядя Клиф, прислонившись к железной стене, словно кого-то ожидая. Ганс с силой прищурился, думая, что ему во мраке мерещится. Но прищурившись, он только убедился в том, что кроме его дяди никого больше нет. Он хотел было уже устремиться вперёд, чтобы выяснить, зачем Клиф пришёл сюда, в транспортный отсек, но вдруг увидел ещё одну тень, приближающуюся к дяде. Приблизившись, тень остановилась, и Ганс с удивлением узнал своего отца.
- Какие новости? - спросила тень отца.
- Всё движется как нужно, о великий! - дядя поклонился - Уже почти что в половину этих тварей проникли мы. Ещё немного и корабль будет наш. Они, как мы, свою планету потеряли, но вместо поиска планеты новой, они мечтают старую вернуть. Глупцы, с одним-то кораблём - дядя рассмеялся.
- Быстрей Форбрас, не стоить медлить нам. Как только кто из них уснёт, вы сразу же сквозь эти их отверстья в их глупых головах, вползайте.
- Не всё так просто, о великий. Они ложатся в капсулы, чтоб спать, и только те, кто засыпают так, в отсеках, когда усталость вдруг внезапно берёт их в плен, лишь те доступны нам.
- Мне наплевать! Я говорю, не медлить!
6
- Я не верю, сэр - Франц перевёл удивлённый взгляд на Бернарда, потом на шестерых парней, стоявших возле дальней стены отсека.
- Всё так мой верный друг, я долго слушал - говоря, Ганс обегал взглядом всех находящихся в его личном отсеке - Через отверстья в голове они вползают в нас. И вот уже ты и не человек, а только тень, которой наплевать на всё, что связано с Землёй. Ты призрак, ты - они, а не землянин.
- И что ты предлагаешь, командир? - спросил один из стоящих у стены.
Ганс посмотрел на задавшего вопрос.
- Подумай сам, Георций, у себя спроси. Быть хочешь ты или не быть собою? Землянином ты хочешь умереть, или остаться жить какой-то тварью, бездумной оболочкою для них? Я думаю, что благородней будет, напасть сейчас же.
- Сэр, но мы не знаем, в кого они успели заползти. И кто уже они, а кто земляне.
- Ты прав, Георций - Ганс взволнованно заходил по отсеку. Его глаза сумасшедше заблестели - Но тогда одно! Вернее два. Убить их всех, или покорно ждать, когда они в тебя вползут, когда уснёшь ты, вне капсулы, сморённый пустотой.
- Внутри?
- Кругом, Георций, всюду пустота, когда не по родной земле ты ходишь. Когда тот мир в котором ты живёшь не твой.
- Так что же делать, сэр? - неистово закричал Франц.
- Не знаю! Боже правый, я не знаю!
7
- Всё сделано как надо, о великий - Клиф поклонился капитану - "Космлет" захвачен, мы теперь вернёмся, на ту планету, где обитали мы в пещерах чёрных, скрываясь от светила и куда на наше счастье приземлились эти - он постучал себя по груди - Их тела к светилу равнодушны. Оно не вызывает боли в них.
- Да, разворачивай корабль.
- Одно лишь но, вернее два…
- Какие?!
- Не все поддались полному контролю, о великий. Есть те тела в которых к удивленью порою просыпаются мечты, и мысли их владельцев настоящих.
- Ерунда. Планету эту назовём Землёю, историю им сочиним и пусть, они поверят в золотую сказку.
- Есть ещё один. С ума сошёл и вот теперь он вовсе контролю нашему не подлежит. Убить его?
- Зачем, оставим. Раз он средь них слывёт лишь сумасшедшим, тем более всё сказанное им от правды этих тварей отвратит навеки.
- Вы гениальны, о великий!
8
- Они сошли с ума - Ганс вместе с остальными спускался по трапу, глядя на чужое голубое небо - А может я сошёл, а все в своём рассудке? И что же, пусть! Не в этом дело, а совсем в другом - он опасливо огляделся, словно боясь, что кто-нибудь подслушает его мысли, но на него никто не обращал никакого внимания - Совсем, совсем в другом сокрылось дело, в том, чтобы и они однажды сошли с ума и вспомнили себя, чтоб в их мозги опять вернулись мысли и может даже, вернулись те, великие мечты о прежнем, нам принадлежавшем мире.
Вести с фронта
Журнал "Веси" # 7–8, январь 2010; журнал "Разноцвет" # 5, 2010
Бац! Трубы уходят нотой выше. Бац! - повторяют литавры. Бу-бубу! - трубы несут мелодию вперёд, вверх, вниз. Бу-бу! - почти уже басом и снова вверх. Невидимый оркестр где-то там в динамиках. Оркестр играет марш. Бац! - закрепляют такт литавры.
Толпа слушает молча, напряжённо, привычно. Каждый месяц - Бац! Бу-бубу! Вверх, вниз и вперёд, вперёд, туда, в известное и такое неизвестное. Что там? Как там?
Двенадцать молодых парней стоят шеренгой, слушают, смотрят, хотят запомнить каждое мгновение, сохранить, вглядываются в толпу, и спрашивают, спрашивают себя - Как там? Что там?
Бу-бубу!
Бац!
Оркестр резко смолкает и над площадью нависает тишина. Кто-то вздрагивает, вздрагивает от тишины. Толпа молчит и смотрит.
- Сограждане! Люди! - человек на трибуне строг и подтянут - В тяжёлое для нашей планеты время мы должны быть сильными. Там - рука указывает на запад - Там идут бои. Трудные, кровопролитные. Там мы, земляне, ведём освободительную войну. Это наша планета. Миллиарды лет эволюции которую мы прошли здесь, даёт нам право называть Землю своим домом.
Вздох, напряжённое движение рукой. Толпа слушает, молчит и смотрит. На её лице отражение войны, чёрные платки, проплаканные ночами глаза. Сотни матерей здесь. Они смотрят на парней, все до единой, смотрят на двенадцать восемнадцатилетних мальчиков, как когда-то на одного своего, в прошлый раз, год назад, два, три…
- Вот уже пять лет, как продолжается эта кровавая битва. Война, которая приносит миллионные жертвы. Но если мы не будем противостоять, если мы сдадимся - жертв будет больше. Они уничтожат нас всех!
Снова вздох. Человек на трибуне переводит дыхание. Двое парней нервно переминаются с ноги на ногу. Толпа слушает.
- Эти двенадцать юношей, достигшие восемнадцати лет, будут сражаться за нас. Да, за нас. Они будут очищать нашу планету от агрессоров. Слава их матерям, которые воспитали их верными долгу, сильными и достойными. Мы победим!
Бу-бубу! Из динамиков снова оркестр. Бац! - литавры бьют так, что сердце сжимается в маленькую точку.
К парням подбегает лейтенант и указывает рукою на "Урал". Поворот, нечёткий, расхлябанный, шаг нестроевой, медленно, неуклюже.
- Костя! Алёша! Сынок! - доносится из толпы. Поверх труб, поверх литавр - Сынок, береги себя! Парни оборачиваются, машут. Одни машут - отстань, другие - я ещё здесь, я вернусь. Лица сосредоточены, в глазах испуг, в глазах тяжёлые мысли.
- Мама! Мама! - кричит высокий, худощавый, с добрым, растерянным взглядом.
Бац! - заглушают его крик литавры. Бу-бу! - надрываются трубы.
Пожилая женщина, красные глаза, большие, с большим страхом в глубине. Она вытягивает голову, жадно, пытаясь поймать его слова. - Алёша - раз за разом, словно заклинание шепчут губы.
Он машет, пытается улыбнуться, ловит её взгляд.
- Мы победим, мама! Я вернусь!
Бац! Бу-бубу! Трубы выше, громче, вперёд, вперёд, не останавливаясь. Она видит только его губы, хочет прочитать по ним, но не может.
- Я вернусь, мама!
Он вернулся через два месяца. Глубоко в ночь, на небе тонкий серп луны.
Слабо три раза в окно, потом чуть сильнее в дверь. Мать должна быть дома. А где ей ещё быть?
Он осмотрелся, прищурившись, туда в темноту, в глазах напряжение, без страха, с усталостью.
В доме послышались шаркающие шаги.
- Кто там?
- Мама - беззвучно от нахлынувших чувств, потом уже шёпотом - Это я мама, открой.
Два щелчка, замок, открывшаяся дверь, материнские объятия, от которых наконец-то становится спокойней и чуть легче.
- Мама не плачь - шёпотом, сам еле сдерживая слёзы - Мама, всё хорошо.
- Мы выиграли? - руки щупают лицо - Сынок, ты очень похудел.
- Я знаю мама, послушай меня мама, ты должна понять, у меня мало времени, они ищут меня.
- Кто они? Сынок, почему ты так похудел?
- Мама, ты не о том. У меня мало времени. Я не знаю, что мне делать, мам, они ищут меня.
- Господи, ты сбежал? - руки гладят по волосам, нежно, по-матерински - Тебе стало страшно, Алёша? Ты сбежал? Это ничего…
- Нет мама, я должен сказать, я не знаю. Ты же поймёшь, мама?
- Тебе, наверное, стало страшно? Я понимаю сынок, понимаю. Мы завтра пойдём в военкомат и ты вернёшься на фронт.
- Нет никакого фронта, мама.
- А помнишь, как ты в детстве испугался собаки? А потом подрос и уже не боялся.
- Ты меня не слушаешь мама. Нет никакого фронта. Нет никакой войны.
- Когда подрос уже не боялся - повторяет она задумчиво.
- Мама, есть что-нибудь перекусить? Я очень голодный, мам.
- Ой, что же это я? Сама не догадалась.
Она разжимает объятья, через силу, и бежит внутрь дома, в темноту, включая на бегу свет. Свет больно ударяет в глаза, он проходит на кухню и садится за стол.
- Что ж это я сама не догадалась? - укоряя себя, спрашивает и спрашивает она, копаясь в холодильнике - Сейчас, сейчас только разогрею.
Она оборачивается, тарелка летит из рук.
- Алёша - слабым шёпотом, не слышным из-за бьющейся тарелки, одним выдохом, одним сжатием сердца.
Его одежда грязная, разорванная, щёки ввалившиеся, серое лицо и мёртвые глаза. Она смотрит и не узнаёт. Перед нею не её сын. Перед нею чужой человек, немного похожий на её сына.
- Алёша - из глаз снова слёзы и она, присев, начинает собирать варённые картофелины в разбитую тарелку. Он бросается помогать.
- Чего ты мам? Чего?
- Посмотри - кивает в сторону зеркала.
Он подходит и молча смотрит. Проводит рукою по щеке, по лбу и нервно оборачивается, словно что-то вспомнив.
- Это ничего, мам. Я просто… Мама - это всё не важно. Мне нужно уходить. Они ищут меня. Не разогревай, мам, не надо. Сложи в пакет. Пусть холодное.
- Мы завтра пойдём в военкомат. Они простят. Ты снова попросись на фронт. Они простят.
- Мама, фронта нет - он повторяет холодно, без чувств, уже на автомате - Они давно победили. Мама, они привезли нас в какой-то лагерь, а там… - тяжёлый вздох, ещё один - Там трупы мама, без голов. И они. Много их. Они такие же как мы, только маленькие щупальца вот здесь - он тыкает грязными пальцами в свой подбородок - Такие маленькие, почти незаметные щупальца, мама. Я не знаю, как мне удалось. Мне повезло, мама. Я спрятался в трупы, в безголовые трупы. Они едят наши головы, мам.
- Мы завтра пойдём. Прямо с утра. Тебе нужно помыться, Алёша. Ты такой грязный.
Руки кладут в пакет варённые картофелины.
- Завтра, сынок, прямо с утра.
Булку хлеба и консерву.
- Они простят, сынок.
- Мама мне нужно идти, прости. Я не хочу к ним. Они едят головы.
- Хочешь я котлет сделаю?
- Не надо мам, этого хватит.
Он подходит, обнимает, её глаза наполняются слезами, всё расплывчато, она смотрит на него и не узнаёт.
- Алёша, а как же эти передачи с фронта?
- Не знаю, мам. Может они снимают специально. С другими. Нас они сразу в лагерь, и там головы… Всё мам, я должен идти. Я должен.
Резкий разворот, она семенит следом, не поспевая, губы повторяют, как заклинание - Они простят, простят, простят.
После яркого света не видно ничего. Она полсекунды видит его спину и потом тьма, тьма вокруг, ночь и тонкий серп луны.
И вдруг, как будто - Мама!
И она бросается с крылечка в темноту. Где-то там, впереди, шорох, там борьба, и снова - Мама!
Она подбегает, но только тьма и больше никого. Только тьма и безразличный серп луны.
Бац! Трубы уходят нотой выше. Бац! - повторяют литавры. Бу-бубу! - трубы несут мелодию вперёд, вверх, вниз. Бу-бу! - почти уже басом и снова вверх. Невидимый оркестр где-то там в динамиках. Оркестр играет марш. Бац! - закрепляют последний такт литавры и нависает тишина.
Толпа молчит и слушает. Слушает тишину, смотрит на человека на трибуне, привычно, с пониманием, идёт война, долгая, кровопролитная и всё это необходимость. Потом, когда война закончится всего этого не будет. Не будет этих двенадцати мальчишек каждый месяц, не будет этого марша, этих чёрных платков и проплаканных глаз…
- Мы должны быть сильными. Пока идёт эта кровопролитная война мы должны быть крепки духом…
- Простите моего мальчика! - как взрыв, как сжимающий сердце удар литавр, голос в перемежку с рыданием - Он просто испугался! Отпустите его, умоляю вас. Верните мне сына!
Толпа вздрагивает, человек на трибуне наклоняется к стоящему рядом, что-то шепчет.
- Умоляю вас! - разрывается женский голос.
- Сын этой женщины дезертировал с фронта - холодно говорит человек с трибуны.
Толпа с презрением оборачивается в сторону голоса.
- Мы не можем его вернуть, потому что не знаем, где он прячется.
- Ты лжёшь! Ваши твари схватили его возле дома. Лжец!
Толпа приходит в движение. Кто-то ударяет кричащую женщину, кто-то громко кричит:
- Заткнись, шлюха!
- Найдите этого ублюдка и расстреляйте!
- Правильно, в расход дезертира.
- Они едят их головы! - двое хватают женщину под руки и тащат из толпы - Они едят их головы! Они съели головы ваших сыновей!
Женщину заталкивают в чёрную машину.
- Извините - спокойно говорит человек на трибуне - Это единственный случай дезертирства, и мы знаем, что единственным он и останется. Потому что, когда я смотрю на этих двенадцать юношей, мне хочется сказать только одно - среди них дезертиров быть не может. Я знаю, что они сложат свои головы ради победы, рады того, чтобы мы жили счастливо на этой планете. Слава их матерям, которые воспитали их верными долгу, сильными и достойными. Мы победим!
- Бу-бубу! - взрываются трубы - Бац-бац! - отсчитывают ритм литавры.
Поворот, нечёткий, расхлябанный, шаг нестроевой, медленно, неуклюже, двенадцать парней потянулись к грузовику.
Человек сходит с трибуны, тяжело вздыхает и слегка пригнувшись, исчезает в бронированном джипе. Бесшумно захлопывается дверца. Человек снова вздыхает.
- Тяжёлый день, господин Иин? - водитель заводит двигатель и машина мягко трогается.
- Ничего, ничего, Ииар, всё нормально - господин Иин, отдирает от подбородка маленький, белый пластырь в форме полумесяца, бросает его себе на колени и откидывается на спинку сиденья - Всё нормально.
Лунный дождь
Полная луна мягко осветляет звёздное небо. Над самым горизонтом всеми цветами радуги переливается звезда. Тихо и спокойно. С неба моросит мелкий дождь. Я сижу на порожке дома, и глядя вперёд себя, задумчиво курю. Лунный дождь умиротворяет. Он еле слышно шуршит по опавшей листве, навевая покой и сон. Как таинственен мир, как божественен. Сколько всего в нём ещё непознанного нами?
- Много, очень много, - слышу мягкий, шуршащий голос справа от себя. Я поворачиваю голову, и мой взгляд встречается со взглядом разумного существа. Он просто смотрит на меня, ни агрессии, ни любви, просто взгляд. Взгляд разумного существа. Я знаю это, ведь я тоже разумен. Я человек, песчинка в великой пустыне Вселенной, но я наделён тем, что позволяет мне это понимать. Я наделён разумом.
- Кто ты? - спрашиваю. Во мне ни страха, ни волнения, я просто спрашиваю.
- Не знаю. Наверное, я забыл, - отвечает он. - Хочешь, зови меня Лунный дождь.
- Хорошо, - соглашаюсь я. - А откуда ты?
- Наверное, с Луны. Но во мне есть мысли, что с Илты. Возможно Луна и Илта это одно и тоже.
- Как это?
- Те, кто создали меня, жили на Илте. Но их больше нет. Давно нет.
- С ними что-то случилось? - догадался я.
- Они погибли, - прошуршал Лунный дождь. - Они погибли вместе с Илтой.
- Мне очень жаль, - сказал я, глядя на далёкую, неутомимую звезду. - Расскажи мне о них.
- Они были древней цивилизацией. И вначале жили не на Илте. Илта была всего лишь одним из спутников их планеты, которую они ласково называли Рута. Но потом произошло то, что и должно было произойти. Их звезда начала умирать, и им ничего не оставалось, как покинуть пределы своей планетной системы.
- Как они хотели это сделать? - спросил я, сожалея о судьбе людей с Руты. Мне почему-то хотелось, чтобы они были людьми. Чтобы они были похожими на нас.
- Они долго думали над этим, - Лунный дождь шумно вздохнул. - И, наконец, пришли к идее столкнуть Руту со своей орбиты, - он задумался.
Я смотрел на переливающуюся всеми цветами звезду. Как тяжело быть песчинкой в целой пустыне. Как непредсказуемо и опасно.
- Но столкнуть Руту оказалось им не под силу, - продолжил Лунный дождь. - У них не было столько энергии. И тогда они обратили свои взоры на Илту.
Я понимающе кивнул. Да, Илта была спутником, а значит, и намного меньше и легче Руты.
- Они построили на Илте большой купол, а под ним город. Но город был слишком мал, чтобы вместить всех. И им пришлось делать выбор.
Он не договорил, но я всё представил сам. Как они отбирали лучших представителей своей расы, как мужественно желали им доброго пути остающиеся.
- И вот выбор был сделан, и Илта, сдвинутая мощными ракетами, начала свой путь в неизвестность.
У Лунного дождя сверкнули глаза. Слёзы? - подумал я. - Или это просто капли блестят в лунном свете?
- Илта долго летела в бесконечных просторах космоса. Под куполом текла обычная жизнь. Рождения, любовь, смерть. Никто не ожидал беды.
- Какой беды? - спросил я, предчувствуя нехорошее.
- Илта столкнулась с небесным телом, - Лунный дождь на секунду перестал шуршать. - И это была - Земля.
Во мне что-то сжалось.
- Простите, - сказал я. - Мы не хотели.
- Вас ещё не было, - умиротворяюще прошуршал Лунный дождь. - На Земле вообще ещё никого не было. Илта прошла по касательной, отколов от Земли большой кусок, и по инерции полетела вокруг вашей планеты. Купол был полностью разрушен, и все погибли. Они не успели почувствовать боль. Смерть была мгновенной. А Илта так и осталась кружить вокруг Земли.
Как памятник погибшей цивилизации, подумал я, посмотрев на холодную, безжизненную луну. А что ждёт нас? А что ждёт всё живое и всё разумное во Вселенной? Неужели неизбежная смерть? Рано или поздно.
- Мне очень жаль, - сказал я, поворачивая голову и ища взгляд моего собеседника. Но его уже не было. Я прислушался. Дождь закончился, луна приближалась к горизонту, и я почувствовал, как сильно хочется спать. Я поднялся, помахал луне рукою, и ушел в дом.
Засыпая, я стал думать о том, кто он, этот Лунный дождь? Не знаю, наверное, я забыл… сказал он. Значит, когда-то знал.